Текст книги "Сердце ангела"
Автор книги: Людмила Князева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)
Глава 10
Поздно вечером в гавани греческого города Лаврион смуглый брюнет зафрахтовал яхту. Он хотел остаться неузнанным и хозяин водного гаража Такис Лемистоклус сделал вид, что совершенно не догадывается, с кем имеет дело. Здесь всем было известно, что американский фокусник – чистокровный грек. Да и внешность его не оставляла сомнений. Но говорил он по-английски, прятал глаза за солнечными очками и, со всей очевидностью, скрывал свое подлинное происхождение. Заплатил американец хорошо. В оплату входила и застрявшая на языке Лемистоклуса фраза: «Рад служить вам, господин Флавинос. Вы у нас – знаменитость, что-то вроде национального героя». Но грек промолчал и даже шуганул недотепу-юнгу, уставившегося на мага и волшебника с открытым ртом.
Американец отказался от помощников, заверив, что отлично справится с яхтой сам. Это и понятно – на причале его ждала длинноногая блондинка самого что ни на есть экстра-класса. Бывший моряк, изучивший на всех континентах своеобразие женских прелестей, мог безошибочно определить красотку высшего ранга с любого расстояния. В дамах этой немногочисленной категории никогда не обнаруживалось ни малейшего изъяна, как издали, так и при самом близком рассмотрении. Ведь частенько бывает – идешь за обалденной девочкой два квартала, не отрывая взгляда от играющих бедер и стройных ножек, а догнав, чертыхаешься в три этажа, увидев размалеванную фурию.
Белокурая американка просто сидела на бетонном столбике для причальных канатов, бросая чайкам из пакета сто-то съестное. Но в очертаниях её плечей, осанке, в долгих взмахах руки и плещущихся на ветру длинных волосах угадывался фирменный знак, гарантирующий качество. Подойдя, маг обнял её, уткнувшись лицом в ароматную шею. Ноздри Лемистоклуса вздрогнули – ему почудился запах духов, окутывавших блондинку. Затем они шагнули на борт «Кафы», и все так же в обнимку направились к рубке.
Лемистоклус долго провожал взглядом покидающее вечернюю бухту судно. Он не воспользовался биноклем – и так в груди разлилась какая-то непонятная смесь зависти, восхищения и мучительной жалости. То ли к себе, застрявшему до конца своих дней на этом причале, то ли к тем, кто исчез в розовых сумерках – сильным, великолепным, влюбленным, но, увы, смертным.
«Есть повод выпить. Я угощаю», – неожиданно сообщил Лемистоклус напарнику и, заперев дверь своего «кабинета», вывесил табличку: «Водный гараж Такиса закрыт до следующего года», что означало – на целых четыре дня.
Господин Лемистоклус ошибся – слившиеся силуэты на борту яхты не означали жарких объятий. Во время перелета до Афин Вита не проявляла привычной живости. Уверенный, что она сожалеет о разлуке с женихом, Крис старался не надоедать ей беседами. Лишь когда он показал Вите ключи от яхты, девушка виновато улыбнулась:
– Извини, если у меня начнется морская болезнь. И в самолете укачивало и сейчас… – Она поморщилась. – В ушах звенит.
– Ничего. Это совершенно особенное море и у нас священный маршрут: мы едем в Рай, детка. – Флавин подхватил покачнувшуюся на палубе Виту и она прижалась к его груди.
– Ты не обидишься, если я немного отдохну?
– Конечно, располагайся в любой из кают – эту ночь мы проведем в море. А я постою у штурвала.
– Ты и это умеешь? – Вздохнула Вита.
– Скажи хоть слово, а я берусь доказать, что и Виталия Джордан первоклассный яхтсмен.
– Утром, ладно? Наберусь сил и освою штурвал.
Крис проводил взглядом спускавшуюся в кубрик девушку. Ее здорово качало, но помогать Крис не стал.
… Когда Вита проснулась, было совсем темно и тихо. Мотор не работал. Суденышко мягко покачивалось на волнах, и это колыбельное колыхание нравилось ей. Набросив куртку, Вита поднялась на палубу и замерла, захваченная чудесным зрелищем – вокруг бархатная чернота и мириады звезд, необыкновенно ярких, звенящих. Палубные огни погашены, никого в целом мире, лишь плеск волн под килем, йодистый запах водорослей и тишина.
– Иди сюда, детка, – тихо позвал голос Криса. Он лежал на спине, положив за голову руки, и закинув лицо, словно загорал под звездами. Вита села рядом.
– Что за сказка, ещё утром мы кружили в снежной метели, а теперь – в звездной.
– Это мои друзья. мы знакомы с детства. Смотри – это Канопус – вторая по блеску звезда всего неба. Она находится в созвездии Киль. Вон там ниже четыре ярких точки – это Крест, а под ним совсем маленькая Муха. Те далекие звезды – Южный Крест. По словам Данте, он освещает преддверие Рая.
– А ты и вправду «звездный сын», Крис? Я читала что-то подобное в одной статье.
– Может, и так… Очевидно, я свалился с неба прямо на крышу дома в городке Мегаро неподалеку от Афин. И потом всегда поднимался туда, чтобы глазеть на звезды… Ты тепло одета? – Флавин повернул к Вите голубоватое от ночного света лицо.
– Да здесь почти лето. Термометр на рубке показывает 12 градусов. И пахнет… Ты чувствуешь, Крис, пахнет водорослями и терпкими травами.
– Это с невидимых в темноте островков. Здесь их множество – тридцать девять, и только двадцать пять обитаемы. С Кикладами связаны две легенды. Говорят, что нимфы разгневали Посейдона и тот превратил их в скалы. Другая версия гласит, что название островов происходит от слова «kykos», что значит, круг, так как островки располагаются вокруг священного острова Делос.
– Здесь сплошные легенды и целая пропасть тысячелетий, пролетевших как сон.
– Да, когда смотришь на звезды, пять тысяч лет, отделяющие нас от расцвета кикладской цивилизации кажутся песчинками… Тогда здесь правила Великая Богиня. Ее изображение сохранилось во многих музеях мира.
– Только в музеях? Люди забыли свою Богиню?
– Людей уничтожил вулкан. А новые цивилизации стали поклоняться божествам мужского рода.
– Для того, чтобы все время воевать, – сообразила Вита.
– Еще бы! Ведь за острова боролись могучие державы. То ими владели венецианцы, потом захватил турок Красная Борода. В конце 18 века острова даже находились под властью русских.
– Бедные греки, как же им отстаивать свои земли, если такие сильные воины, как Крис Флавин, отрекаются от родины.
– Вита, ты же ничего не знаешь…
– Теперь, кажется, знаю, Кристос Флавинос… Мы едем к тебе домой.
Крис сел и взял руку Виты.
– Если ты сумеешь меня понять и простить, я постараюсь что-то исправить. Честное слово, девочка. – Его светлые глаза мерцали в темноте подобно лунному камню.
– У тебя неземные глаза, Кристос… Они светятся… – Рука Виты дрогнула.
– Моего отца звали Сократом. Он родился в семье зубного врача. Сократ был похож на старого Зевса, но стал не актером, не фокусников, а обычным дантистом. Я был младшим из двоих сыновей. И, знаешь, Вита, мною трудно было гордиться…
– Догадываюсь. Ты не любил сидеть в классе, предпочитая драки и спорт. Сын дантиста оказался атлетом.
– Если бы… Когда-нибудь я покажу тебе фотографии. Я был тщедушным и злючим мальчишкой. Гордыня не позволяла мне смириться с унижениями, которым подвергаются в школе хилые и странные. Я был странным, Вита. Таинственное, чудесное, недоступное манило мое воображение. Смешной и жалкий, я рвался на сцену, чтобы показывать фокусы.
– И тогда мальчишки полюбили тебя?
– Н-нет… Всякая непохожесть карается нормальным большинством. Я был не похож на них и за это меня били.
– Били?! Крис, это неправда. – Вита приблизилась, пытаясь уловить выражение лица Криса. – ты шутишь?
– Увы. Кристос Флавинос был Верзилой Флави. Это та правда, которую я скрывал все эти годы. Крис Флавин – миф, а мифу не нужны унизительные натуралистические подробности.
– Но что нужно тебе лично?
– Пока не знаю. Я на распутье, детка. Мне надо принять решение и для этого рядом ты. Ты – моя совесть, Вита.
– Милый… Тебе попалась неудачная кандидатура в святые. – Вита поднялась и подошла к поручням. – Здесь так легко дышится, так ясны мысли и светлы чувства… Вот я стою на самом носу, и кажется, несусь наперерез волнам. Совсем тихо, неслышно, словно лечу… А, знаешь, мне даже нравится, что я была гадким утенком, а не задиристым победителем… – Она повернулась и опустилась на колени возле Криса. – Поверь, так лучше. Таким тебя сотворил Создатель.
– Ты веришь в Бога?
– Сейчас да. И всегда, когда сталкивалась с чем-то прекрасным.
– Надеюсь, это происходит всякий раз, когда ты смотришь в зеркало. Не возражаешь, ечсли я принесу вино?
– И что-нибудь поесть. Ведь ты загрузил целую сумку в гавани, я заметила.
– Тогда накрывай стол.
– Где? В кубрике? Не хочется уходить отсюда.
– Тогда остаемся. Покрой пол вот этим. – Скрывшись в рубке, Флавин кинул Вите кусок плотной ткани.
– Да это же флаг!
– Просьба о помощи. Его выбрасывают, когда судну грозит опасность. Сегодня он станет нашей скатертью. А вот это – к ужину. – Флавин вытащил из сумки пакеты.
– В темноте легко делать фокусы. – Вита разворачивала покупки. – Я ориентируюсь по запаху. Здесь жареные цыплята, ватрушки, помидоры, овечий сыр и что-то сладкое. Ой, с миндалем!
– Раскладывай все. Мы будем пировать до утра… Хрусталь, мэм. Флавин поставил на «скатерть» стопку бумажных тарелок и два пластиковых стакана. – А это настоящее Isandali – вино из розового винограда с терпким ароматом, и Naoussa Boutari – красное.
– По-моему, у нас лучший в мире ресторан и прекрасный шеф-повар. Да и официантка не так плоха. Прошу садиться!
– Кто бы мог подумать, что изысканная Виталия Джордан, выросшая во дворце и вскормленная исключительно сливками кулинарного мастерства, обрадуется ужину на досках прокатной яхты. Далеко не шикарной, между прочим.
– На шикарных скучно. Можно уже приступать? Блаженство! В темноте я стану есть руками и пользоваться рукавом вместо салфетки.
– Прости, не обнаружил столового серебра. А вместо салфетки возьми это. – Крис передал Вите носовой платок.
– Спасибо. Но если ты решишь всплакнуть, вытирать слезы придется моей курткой. Она белая и подходит все же лучше, чем толстая кожа твоего прикида.
– Люблю эти одежки, их выбирала ты. Костюм от Виталии Джордан для мужчины средних лет, желающего остаться в категории клевых-сопливых. Ну, как вино?
– Пахнет южным солнечным летом. Как здорово, что здесь уже тепло.
– А завтра будет ослепительный день. Я обещаю. Ведь у тебя дома в Сокраменто было очень солнечно.
– В Сокраменто большая вилла, тридцать две комнаты. Ковры, гобелены, шелковый штоф на стенах, бархатная обивка мебели… Огромный парк, лимузин с шофером. Иногда я возилась на клумбах вместе с корейцем-садовником. Но чаще занималась танцем, теннисом, музыкой… – Вита уплетала огромный сэндвич с овечьим сыром, закусывая помидором.
– Простите, леди, ваше воспитание столь многосторонне! Это великолепно! А над кроваткой, как утверждают, висел Тициан.
– Был портрет тощего старика в черной сутане. Только в гостиной. под охраной сигнализации. Ой, у меня горят щеки. Крис, это какое-то опасное вино!
– Воздух, детка. ты опьянела от воздуха и ещё от света звезд. Он пробуждает прекрасные воспоминания.
– Не сказала бы. – Вита приблизилась к Крису. – Хочешь, я расскажу тебе про одну мою подружку?
– Это интересно?
– Скорее грустно… Она, она… ну, скажем, её зовут Николь. Так вот, Николь не помнит своих родителей. Ими была чета лихих хиппи, мотавшихся по западным штатам на мотоциклах вместе с целой колонной себе подобных. Лозунг: секс, наркотики, свобода. Но Лиз забеременела, потом родила, а совсем скоро уже носилась со своим очередным дружком по дорогам, привязывая девочку за спиной. Николь едва исполнилось три – её нашли полицейские в кювете под телами разбившейся пары. Девочка немного повредила колено, но даже не плакала, перебирая длинные деревянные бусы матери. Потом уже оказалось, что маленькая Николь получила сотрясение мозга и даже стала немного заикаться. Но это быстро прошло.
Вита умолкла. Флавин затаился, боясь перебить её рассказ. было слышно, как на борту идущего где-то судна гремит музыка.
– Девочка стала жить в приюте, потому что у неё была лишь одна тетя сестра её матери. Но Эстер ненавидела Лиз за её образ жизни и не хотела забирать к себе ребенка. Ведь было даже не ясно, от кого родила свою дочь Лиз. В их коммуне жили все вместе…
– Николь выросла в приюте? – С облегчением спросил Флавин. Вначале ему показалось, что он слышит исповедь Виты, но все знали, что её мать, миссис Голди Джордан, жива.
– Она была там до семи лет. И все время ждала, что родители найдут её. Понимаешь, так трудно поверить в смерть тех, кто нужен тебе. Действительно, появились супруги, пожелавшие удочерить девочку. Но они не выбрали Николь… Она уже мечтала, что бросится на грудь к своему отцу, а он большой, сильный, спрячет её в своих объятиях, от всего-всего… Они забрали Аннабель. Николь не была такой хорошенькой… – Вита помолчала, отхлебывая вино. Крис не решился перебивать странный рассказ вопросами. Тетя Эстер приехала осенью. У неё был небольшой дом в Клифсенде и маленькая рента от умершего мужа. Она жила одна с пуделем Саксом. Такая строгая, с мелкими кудельками, узкими, длинными губами. Нет, она не была злой. Наверно, она даже привязалась к девочке. Когда Джек напал на нее, тетя его выгнала. Ах, да, Джеком звали дружка Эстер. Они даже хотели пожениться. У него была хорошенькая фотомастерская, вся в цветных фотографиях свадеб, крестин, юбилеев. Там в углу стояли нарисованные декорации гор, дворцов или моря, чтобы снимки были похожи на старинные. Некоторым это казалось смешным. Но не Николь. Джек привел её туда и велел раздеться. Он сказал, что если Николь не согласится, он сообщит тете, что гадкая девчонка его соблазняла. Она согласилась – ей было только тринадцать…
Нет, Джек не тронул её. Он наряжал девочку в пикантное кружевное белье, как носили в прошлом веке, и делал хорошенькие открытки с котятами, цветочками, голубками. ну, вроде тех, что хранятся в старых альбомах. Он даже позаботился, чтобы они не попали на глаза никому в этом городе. Говорят, снимки Джека продавал в Латинской Америке его брат. Николь училась в школе и сосед-инвалид тайком рисовал её портреты… Ну вот, в общем, и все.
– Это конец истории, Вита?
– Нет, не конец. Только мне сейчас не хочется говорить о дурном. Ведь Николь всем простила.
– Она хорошая девочка. Да хранит её Бог… – Крису страшно хотелось прижать к себе Виту и успокоить, как мечтала оставленная в приюте малышка. Но он не мог показать, что догадался о том, кто была героиня её рассказа.
– Ты говоришь, Бог? Нет, Николь поссорилась с ним. Тогда, в приюте. Она жарко молилась и просила Всевышнего вернуть ей родителей. А когда те люди, что искали девочку, забрали Аннабель, Николь отдала приютскому священнику свой крестик и сказала, что больше ничего не попросит у Бога. Она предпочла остаться одна.
– Но ведь с тех пор в жизни Николь произошло много хорошего! Ее детские несчастья восполнились ценными приобретениями – она получила любовь и признание.
– Я сказала, что Николь тоже модель? Да, у неё есть известность и деньги. У неё много друзей и… и хороший жених. Она верит во Всевышнего творца, создавшего любовь, красоту, добро. Но она никогда ни о чем не просит Его. Она боится, что Бог её не услышит.
– Господи, девочка, но почему твоя подруга не нашла хорошего духовника? Говорят, женщинам это помогает. Она католичка?
– Кажется, протестантка. Но ведь это не имеет значения, правда?
– Думаю, что по большому счету, действительно, все равно. Ведь люди братья, и если существует единый Творец, то и вера одна.
– Правильно, Кристос… Крис, не двигайся и смотри на флагшток! – Вита застыла на коленях, глядя на нос яхты. – Ты чувствуешь, чувствуешь?
– Конечно. Мы уже давно летим, малышка. – Флавин осторожно обнял прильнувшую к нему Виту. – Я видел это всегда – летучий корабль, а на нем двое. Мой первый большой иллюзион поднял в воздух яхту на набережной Майями. Это было давно, твоя подружка Николь ещё строила в приюте песочные замки. А до этого Верзила Флави изо всех сил старался стать магом и для того, чтобы хотя бы в мечтах научиться летать, повесил над своей кроватью картинку с парящим в воздухе парусником.
– Не понимаю, Крис, не понимаю… Почему Николь выбрала для себя ту же? Может быть, она чувствовала, что они встретятся?
– Кажется, мне пора завести мотор, наш дрейф затянулся. – Осторожно отстранив Виту, Крис поднялся и протянул ей руку. – Ты спустишься в каюту?
– Я хочу встретить рассвет здесь.
– Сейчас притащу тебе шезлонг и какое-нибудь одеяло. Утром будет прохладно. Смотри, восток уже посветлел.
– Крис, не уходи, – попросила устроившаяся в кресле Вита. – Расскажи ещё что-нибудь про Верзилу. Мне интересно слушать о нем.
– Знаешь, что делал этот придурок с хорошенькими девочками? Он вовсе не замечал их. – Небрежно насвистывая, Флавин скрылся в рубке.
Маленький островок висел над водой в сиреневой утренней дымке.
– Вита, иди сюда! – Позвал Флавин. – Ты не дождалась всего пару часов. Смотри, мы уже приехали.
Она поднялась на палубу, сонная, нежная, кутаясь в накинутый на плечи плед, и замерла, прильнув к поручням.
– Какое великолепие! Гигантская корзина цветов на зеркальной воде. Крис, я чувствую запах меда… Но ведь сейчас декабрь… Не может быть!.. Что это? – Она удивленно всматривалась в приближающийся кусочек суши.
– Сими – действительно крошечный тюльпановый рай. Никто не знает, чья воля здесь установила собственный микроклимат – апостол ли Павел, побывавший здесь в 51 году, или Михаил Архангел, покровитель острова. Ученые подозревают, что почва нагревается за счет подземного источника тепла – возможно, под Сими притаился будущий вулкан. Но пока он цветет и благоухает всю зиму, подобно огромной природной оранжерее. Оливковые деревья и десятки сортов луковичных, под названием алисмены, анемоны, камассии, колхикумы, сциллы… Они постоянно цветут, сменяя друг друга.
– Обожаю эти цветы, и здесь их целые поля!
– Кажется, поднялись лиловые сциллы и колокольчики, бело-сиреневые колхикумы, название которых произошло от слова Колхида. Самые нежные, самые отважные – и все для тебя. – Флавин вел яхту вокруг острова, отыскивая бухту.
Возле небольшого причала покачивался катер и пара лодок. Белеющая среди олив крутая лстница вела к вершине холма, где возвышались какие-то развалины.
– Сейчас сезон дождей, туристов здесь днем с огнем не сыщишь. Но мы прибыли не на экскурсию. мы приехали в гости.
– Крис, я не спрашиваю, кто звал нас, не сомневаюсь, – хозяин этого тюльпанного рая. Но где дожди.
– Дождь будет к вечеру. – Ноздри Флавина затрепетали. – И очень сильный. Чувствуешь запах талого снега?
– Это аромат колхикумов. Они даже в сентябре пахнут весной. Мы возьмем на берег вещи? Ах, да мне ещё надо одеться.
– Послушай, я пришвартуюсь и поднимусь наверх, разузнаю, как там дела. Ведь они не держат телефона. А потом приду за тобой. С цветами и песнями. Хорошо, девочка?
Вита согласно кивнула и Флавин одобрительно подмигнул ей сразу двумя глазами, как делал на сцене, когда хотел одобрить партнера. Яхта почти вплотную подошла к деревянному настилу.
– Держи. – Флавин дал Вите швартовочный канат, перемахнул через полутораметровое расстояние на причал и скомандовал. – Бросай! – Надежно закрепив конец к толстой свае, он критически оценил ситуацию. – Надеюсь, тебя не украдут местные божества. Но если сильно соскучишься или что-то не понравится – стреляй из ракетницы.
– Крис, возьми меня с собой… – Одиноко стоящая на палубе Вита выглядела потерянной. Ветер трепал её волосы, в глазах застыла мольба.
Флавин вспомнил, как сирота Николь молила Бога, чтобы он послал ей человека – сильного, храброго, сумеющего спрятать от невзгод маленькую девочку. ей так не хватало отца. А Верзила Флави боялся Сократа, думая, что он стыдится нелепого сына.
– Не грусти, мне надо подняться туда одному. – Крис беззаботно отсалютовал взмахом руки, но Вита почувствовала тревогу – в напряженных мышцах спины, повороте головы, в глазах.
– Иди, – кивнула она. – Я буду ждать и молить местных богов, чтобы ты вернулся с победой. Кого просить, Архангела Михаила?
– Пожалуй, самое верное. Только он не местный, а самый что ни на есть всеобщий православный святой. Греки – почти поголовно православные христиане, а уж на этом острове – тем более…
Вите удалось проследить путь Флавина почти до середины лестницы: он торопливо взбирался вверх, перепрыгивая через две ступени, потом, уже еле различимый издали, обернулся, помахал ей руками и исчез в серебристой зелени оливковых деревьев.
… У ворот монастыря стоял высокий человек в темно-сером одеянии священника. Балки потемневшего дерева заключали в раму величественную картину: за спиной мужчины открывалась перспектива каменных склонов, окрашенная розовым утренним солнцем. Приземистые оливковые деревья светились серебром, словно на старинной шпалере. Грубая ткань сутаны колебалась на ветру тяжелыми складками, придавая облику священника живописную величественность. Он был высок и, вероятно, очень силен. Волнистые, черные с проседью волосы падали на плечи, в пышной бороде извивались длинные серебряные нити. Глубокие темные глаза, мудрые и всепрощающие, как на иконах, строго смотрели на Флавина. И было в его взгляде нечто, заставившее сердце Кристоса сжаться – понимание и любовь.
– Отец! – прошептал Кристос, опускаясь на колени.
Игумен монастыря Михаила Архангела отец Гавриил поднял его и прижал к груди.
… Они не виделись двадцать три года. Всего две недели назад Крис, потерявший отца в четырнадцать лет, узнал, что его отец жив. Теперь они молча сидели на каменной скамье возле маленькой часовни, наблюдая полет ласточек. За грядой кипарисов, идущих вдоль аллеи, виднелись небольшие угодья. Два монаха в подпоясанных веревками рясах копали огородные грядки Отец Гавриил отер большим носовым платком испачканные землей руки.
– Нас всего семеро здесь. Я, три послушника, да три работника, живущие во флигеле. Стены старого монастыря не очень надежны. Мы укрепили трапезную и кельи. Молимся, работаем и едим все вместе. У нас большой сад апельсины, лимоны, виноградник. Еще есть козы и с десяток кур. Среди работников есть удачливые рыбаки. Мое церковное имя отец Гавриил.
– Давно?
– Десять лет… Я молился, чтобы ты понял меня, сын… – Сократ посмотрел в глаза Кристосу. – Таков мой выбор.
– Боюсь, тебе все же придется кое-что объяснить… Я способен понять многое, и кое-что даже без слов. Но мама…
– Она знала.
– Почему же тогда?.. Почему я остался сиротой, почему должен был сносить издевки тех, кто называл моего отца предателем?
– Каждый несет крест. И не только свой, но и своего ближнего. Грех заразен, как чума. Моя гордыня и честолюбие были наказаны: я разуверился в том, что считал смыслом своей жизни. Я получил заслуженное наказание и ценный урок. Но тень моего греха пала на тех, кто был дорог мне. Я понял это не так давно.
– В сущности, я ничего не знал о тебе, отец. Но твердо понимал, что никогда не стану дантистом.
Отец Гавриил с улыбкой покачал головой:
– Да и я никогда не был настоящим врачом – врачом по призванию. Моей главной страстью всегда оставалась политика. Каку же глубоко я заблуждался, надеясь, что совершенствование государственного устройства разрешит мирские противоречия… Да, он был наивным утопистом, это Сократ Флавинос.
… Получив медицинское образование в Америке, Сократ Флавинос женился на Кэтлин Блек и вернулся в свой родной город, чтобы продолжить семейное дело. Здесь он, казалось, забыл о своей бурной студенческой молодости, прошедшей н митингах и демонстрациях. Свободолюбивый грек возглавлял молодежную организацию, борющуюся за демократические свободы в жестоком капиталистическом мире. Провинциальный городок не способствовал увлечениям Сократа – здесь мужчины лениво беседовали о политике, просиживая долгие часы в кофейнях. Сократ стал дантистом и семьянином. Первенец Микос родился больным, последовавший за ним через семь лет Кристос рос необычным мальчиком. Доктору Сократу стало невыносимо скучно.
Кристосу исполнилось восемь лет, когда реакционная группировка совершила переворот и установила режим военной диктатуры. К власти пришел Георгий Пападопулос, а король Константинос Караманлис, проводивший прогрессивные социальные и экономические реформы, вынужден был эмигрировать.
Верный принципам конституционной монархии, Сократ подумывал о том, чтобы покинуть страну. хунта находилась у власти в течении семи лет, подавляя восстания студентов и непримирившихся граждан, среди которых был и отважный дантист.
В июле 1973 года новый военный диктатов захватил власть, спровоцировав военный путч на Кипре. Среди тех, кто отправился защищать остров, был Сократ Флавинос.
Сопротивление победило – к власти пришло гражданское правительство во главе с вернувшимся Константиносом. Бывший монарх стал Президентом республики. Но Сократ домой не вернулся. Ведущая поиск мужа Кэтлин получила через некоторое время письмо из Министерства внутренних дел, в котором сообщалось, что Сократ Флавинос считается без вести пропавшим и, скорее всего, находился среди тех безымянных трупов, которые были погребены после сражения на Кипре. Кто-то в городе распустил слух, что Сократ сбежал в Америку вместе с преследуемыми путчистами.
Кристосу исполнилось четырнадцать. Он предпочел считать себя сиротой. Теперь уже его мало что связывало с домом, в котором воцарились сумерки и тишина. Жужжание бормашины и смех Кэтлин затихли, окна врачебного кабинета и приемной закрыли тяжелые ставни, а наверху, в чердачной пристройке, до самого рассвета мелькали огоньки – непутевый сын Сократа ударился в колдовство, а может, и снюхался с самим дьяволом. Невинные опыты Криса и в самом деле зачастую попахивали серой, но объяснить, что его фокусы – всего лишь ловкий трюк, мальчик не мог даже матери. В глазах Кэтлин, глядевших на сына, угадывался страх. Однажды она попыталась положить конец странному увлечению Криса, и тогда он исчез.
– Я руководил отрядом сопротивления, сражавшимся с путчистами. Мы знали, что должны стоять до конца против черных генералов… Мы победили, но я узнал об этом лишь через пять лет. И даже не порадовался как следует Греция стала для меня чем-то далеким и чужим. Вернувшаяся память не возвратила мне моего прежнего Я.
Я написал весточку Кэтлин, сообщив, что остался жив. Но вернуться уже не могу – ведь я стал другим… Это случилось в тибетском монастыре – там появился на свет совсем иной человек…
– Значит, мама узнала о том, что ты жив лишь через пять лет… Теперь я понимаю… Мне рассказывали, что вдова-затворница вдруг стала выходить на улицу, нарядная, веселая. Она сидела у порога своего заново выбеленного, вычищенного дома и ждала, улыбаясь прохожим. Ее стали считать помешанной.
– Я не мог поступить иначе. Ведь Сократ, действительно, умер. Его оболочку заполнило иное содержимое.
– Так что же произошло?
– Командир подразделения повстанцев Сократ Флавинос получил тяжелое ранение головы. Его спрятали товарищи на одном из судов, стоящих в гавани Кипра. Пять дней он находился при смерти. Китаец по имени Ко – корабельный врач идущего в Индию грузового судна – сумел вернуть умирающего к жизни. Но раненый не помнил ни своего имени, ни чего-либо, связанного с прошлым…
После пяти лет пребывания в тибетском монастыре я, наконец, вспомнил все, что знал о мире и о себе. Я вспомнил, что мне сорок четыре года, и в Греции, в городе Мегаро, остались моя жена и сын. Но прошлое казалось мне чужим. Это было в 1980 году. Я свободно говорил по-китайски и среди местных жителей считался «посланцем неба» – человеком, получившим новое воплощение, наделенным особыми мистическими способностями.
За пять лет, проведенных в беспамятстве среди монахов-буддистов, у меня выявились качества, о которых я никогда не подозревал – дар внушения, предсказания, умение диагностировать и лечить болезни.
Думаю, перенесенная травма открыла глубинные резервы мозга – начали активно работать те его отделы, которые у обычного человека таятся «в подполье». Но тогда я был убежден, что вступил на стезю своей подлинной жизни.
– Ты не пытался узнать что-либо обо мне? Не хотел помочь матери?
– Вы были чужими. Всего лишь спутники по прежнему путешествию на землю… Ведь тебе хорошо известны воззрения тибетских ламаистов.
Крис согласно кивнул – он побывал в Тибете, где прошел курс «стажировки» у одного из жрецов Бон. Это случилось после смерти Ханны. Крис чувствовал, что потерял смысл жизни. Теперь оказалось, что путешествие 26-летнего Криса совпало с пребыванием в тех местах его отца. Может, именно поэтому он так стремился именно в индийские районы Тибета, вдохновленный желанием отыскать нечто важное для себя?
– Ты был Бон-па?
Отец Гавриил мрачно сжал зубы и опустил веки.
– Я не выбирал. Меня привел в секту мой спаситель китаец Ко.
– А я имел возможность выбрать, но тоже потянулся к ним. Не правда ли, странно? Я словно ступал по твоим следам, оказываясь на той дорожке, по которой прошел ты. Я потерял любимую женщину, а с нею и желание жить. Провидение привело меня в Тибет. Я стал членом секты Бон. И не жалею об этом – психофизические методы тренировок тибетских йогов помогли мне превратиться из потерянного, раздавленного горем юнца в сильного, наделенного тайной властью человека.
Но черным магом я не стал.
… Тибетская религия Бон, существовавшая в глухих горных районах, отчасти противостояла официальной религии ламаизма. Если светлые ламы буддийских монастырей считались воплощением духовной мудрости, то жрецы Бон имели в народе репутацию магов.
Юог-па – служители секты Бон, следовали древней вере. полной мрачных ритуалов и заклинаний. Жрецы Бон, с детства подвергавшиеся интенсивным методам психофизического тренинга, обладали уникальными возможностями воздействия на человека. Те, кто преступил нравственные заповеди, используя свои знания во имя зла, считались черными магами.
Учитель Кристоса не путал добро со злом, являясь духовным пастырем и целителем большой горной провинции. Подвластные ему магические силы Ми-Соу использовал лишь для сохранения урожая, спасения хворых, улаживания конфликтов с соседними племенами. Каждого из своей паствы, молившего о нанесении вреда врагу, Ми-Соу умел убедить в недопустимости зла.
«Вся боль, все беды, причиненные другому, вернутся, чтобы преследовать тебя в следующих воплощениях», – сказал он Кристосу на прощание. – «Теперь ты умеешь многое, чтобы защитить себя и других. Но помни – никогда не нападай сам»…
– Я дал обет следовать добру и никогда не нарушил его, отец.
– Признаюсь, мне не удалось остаться столь мудрым. Уж слишком велико было искушение. – Сократ задумался. Его мысли вернулись в прошлое, полное тягостных для священника ошибок.
