Текст книги "Война кукол"

Автор книги: Людмила и Александр Белаш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

ГЛАВА 17

Когда-то, давным-давно, Чара была выездной секретаршей директора фирмы. Потом ее нашел умело пущенный «гарпун» с Цф-4 – и началась жизнь в другом измерении. Старое имя ушло в глубокий резерв памяти, покорность исчезла навсегда, но служебные навыки Чара сохранила полностью. Поэтому, что бы ни делали сейчас ее дочурки, все их планы подчинены ее верховному командованию. Затевая хоть что-то вне плана, они обязаны ставить ее в известность. Мультфильмы? Пусть. Отработка поведения с мальчишками? Пожалуйста, но помните о том, что вы – Двенадцатая Раса. Гильза доложила вчера – телефон работает. Молодец, Гиль. Косичка отрапортовала – «харикэн» обнаружен, моторы исправны, база для Рыбака присмотрена. Для закупок нужны большие деньги – подождем, когда их Маска принесет. Лильен пока надо подержать при себе, убедиться, что срыва не будет и она не убредет искать свою ненаглядную хозяйку. Лильен, ты посидишь дома. Гильза, расскажи ей, как ходить по магазинам за вещами и не попадаться. Гильза, расскажи свою сказку, я тоже послушаю… Включите новости, что там Доран говорит.

Девятичасовые новости «NOW» как выстрелом пробили брешь между тайными замыслами семьи и ничего не подозревавшим Городом. «Слава богу, она не знает наш план, – пробормотала Гильза. – Но кто ей позволил?!» «Мама, это хорошо или плохо, что она…» – оглянулась на Чару Лильен. «Что сделано, то сделано, – промолвила Чара, подумав. – Самое плохое – что она показала им лицо. Ее объявят в розыск, и она… не знаю, сможет ли пользоваться банкоматом». «Банк не даст им портрет, – вслух понадеялась Гильза, – они не выдают своих клиентов…» «Хиллари Хармон может сослаться на закон о борьбе с терроризмом и обязать любой банк сотрудничать с проектом, – резким тоном разочаровала ее мама. – Если все пойдет так, как Маска спланировала, последний чек она получит только завтра утром, а обменяет на деньги – больше чем через сутки». «Да никто ведь не знает, что она берет эти деньги!» – не сдавалась Гильза. Да, правда – никто. «Девочки, Маска не сможет жить с нами; это опасно». «Ой, мама…» «Никаких „ой“, Гиль. Я так решила и прошу со мной НЕ СПОРИТЬ. Знаешь, что такое – КАРАНТИН? Придется терпеть». «Это что – навсегда?..» – с горечью спросила Лильен. «Нет, но мы должны быть уверены, что съем денег прошел чисто и за Маской не следят. С ней Фанк, он старый баншер, он пронаблюдает».

«Где он был, этот клоун-бродяга, когда она выступала перед Дораном? – зло думала Чара, торопясь к месту встречи. – Не за кадром же прятался. Он, будь он там, никогда не позволил бы ей говорить о войне. Его само это слово коробит. Должно быть, стерег Габара. Бедный яунджа! Но мы должны спасти его от тюрьмы, во имя памяти Дымки».

– КУ-КУ, – просканировала она проулок, вдоль глухих высоких стен которого громоздились помойные контейнеры. Пока мусорщики не заедут сюда на своей машине с когтистым манипулятором – идеальное место для игры в прятки и отдыха тех, кому больше негде отдохнуть. Для бегства – несколько проржавленных дверей в стенах, иные без запоров. Сама она в потертых сапожках и дешевом плащике с распродажи смотрелась здесь вполне уместно.

– КУ, – коротко отозвалась Маска, вылезая из зазора между железными ящиками; отмытая от грима и причесанная, она глядела сумрачно и как-то боязливо. Ждет головомойки. И правильно, что ждет. Однако не успела Чара прицелиться ей в лоб радаром, как следом появился Фанк с двумя сумками и гитарой, висящей за спиной вроде винтовки, в очках, которыми скрывают синяки.

– ВОТ ДЕНЬГИ, – Маска поспешила задобрить мать своим успехом, протянув газетный сверток. Чара молча взяла, развернула – таааак… три пачки по десять серых сотенных купюр, четыре по двадцать голубых полусотенных и одна толстая – сотня зеленых десяток. 8000 бассов. Неплохо. Но где же там Габар прячется?..

– ПОЗОВИ ГАБАРА.

– ЕГО НЕТ, – ответил Фанк. – ОН УШЕЛ К СЕБЕ ДОМОЙ. ПОЭТОМУ МЫ ОБА ЗДЕСЬ. НО В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ ПОТОМУ, ЧТО ТВОЯ МАСКА…

– Как это у вас получилось? – Чара перешла на акустику, укладывая деньги в поясную сумку под плащом. – И… ты должна объяснить мне свой поступок, Мас. Я говорю о Доране.

– Пусть он сначала объяснит! Про Габара!

– Он захотел уйти, – тихо ответил Фанк. – Ему с нами не по пути.

– Да, как все просто у тебя! Взял и ушел! Ма, я уверена – он его выгнал!..

– ОСТАВЬ СВОИ ВЫДУМКИ ПРИ СЕБЕ, ТЫ!

– И НЕ ПОДУМАЮ!! МАМА ВСЕ ДОЛЖНА ЗНАТЬ!

– Да, все-все. И как тебе это в голову пришло, с Дораном – тоже. Не станешь же ты мне врать, что это Фанк тебя послал к нему?

– Мама, но это НАДО было сделать! Чтоб они нас боялись! А то они стреляют, а мы… пусть и у них будет переполох!

– Будет, – кивнула Чара. – Они быстро-быстро начнут искать тебя, детка. Габар знал о твоих фокусах с чеками?

– Ну… он…

– Знал или нет?!!

– Да, – буркнула Маска, опустив голову.

– Ты плохая дочь. Ты своенравная и безалаберная хулиганка. Ты не просчитываешь свои действия вперед. Теперь…

– Ма, меня такую сделали! – попыталась она защищаться торопливым голосом, словно непрерывность слов заставит маму сменить гнев на милость. – Я же не знаю, что в меня впихали на заводе! И потом дописывали – это какой коктейль получается?! И отец наш, он безрукий, он не все во мне исправил!..

– Не перебивай, а слушай и молчи. И не смей больше ссылаться на наследственность! У меня в семье нет дурочек!.. Теперь ты будешь в карантине.

Маска издала тонкий стон.

– Надо полагать, я должен пасти твою дочурку, – нежно заметил Фанк, – не отходя ни на шаг. Чара, это же очевидно, что она – невменяемая…

– Да уж, не в тебя удалась, слабак!.. – тявкнула Маска.

– …и проще было б запереть ее в каком-нибудь подвале месяца на два. А я бы сторожил и подавал ей в окошко брикеты.

– Не выйдет, Фанк. Она должна получить еще четыре тысячи; потом запирай, если сможешь. Если Хиллари узнает, что она берет эти чеки, он постарается проникнуть в базы данных банковских служб безопасности, где фиксируются получатели. А лицо ее теперь известно.

– Базы хранятся три дня, – Маска поспешила щегольнуть своей осведомленностью, – потом ищи-свищи!

– Им достаточно отследить, кто получил чек. А от кассы тебя уже будут незаметно провожать. Тебя или того, что обналичит чек.

– Значит, кто-то один из нас рискнет жизнью, – подвел итог Фанк, – ради вашей войны и полагаясь на «если». Ты думаешь, что это буду я?

– Нет, это будет ОНА, – Чара строго посмотрела на Маску. – Дочь, я люблю тебя. Но свои ошибки надо исправлять, а дело – довести до конца. Вы должны детально все продумать – как получить деньги и как сделать, чтобы они достались нам. Завтра в это же время вы должны позвонить мне из разных мест и сообщить, что все в порядке. Если послезавтра – значит, звоните уже не вы, а Хиллари. Но и при удаче карантин останется, пока вы не убедитесь, что слежки нет. Фанк, где ты намерен скрываться?

– Нигде, – Фанк посмотрел на узкий кусок неба между крыш. – Когда тебя ищут, надо быть на виду, на самом виду… Только Маска будет умываться, а я – краситься. Будем петь в метро жалобные песни и зарабатывать на кусок пасты. Маска, ты что-нибудь умеешь? Ну, шариками жонглировать, петь, на руках ходить?..

– Умею эротические танцы, – сквозь зубы процедила Маска, – если это тебя устроит.

– Ну, хоть это, – вздохнул Фанк. – Если одеться чучелом, они будут выглядеть совсем наоборот…

Завтрашние деньги договорились оставить в камере хранения вокзала метро; прощались наспех и неласково – как Маска ни старалась прильнуть к маме, ей это не удалось. Уходя и оглядываясь, она уже была готова танцевать что скажут, как во времена неволи у Снежка, лишь бы вернуться в семью. Тяжело было и Чаре – но война есть война, это неизбежный риск. Чтобы осуществить замысел, нужны деньги. Пусть Бог поможет Маске, пусть за нее молятся девчонки! Но подставлять других из-за ее просчета – нельзя. Хотя изнутри подступало досадное ощущение того, что старые добрые дни миновали, и суровость вытеснила нежность из отношений с дочерьми. Надо быть твердой во всем, чтоб победить.

* * *

Это только в фильмах следователь сует в нос подозреваемому фотографию жертвы и гробовым голосом спрашивает: «Узнаете?!»; в реальной жизни опознание, проведенное таким образом, считается недействительным. Фотографий должно быть не менее шести штук, все уравненные по размеру; если искомый субъект лысый, то его опознают среди лысых, если старый – то среди стариков, а если киборг – то среди кукол. Хиллари притащил с собой целый фотоальбом, на каждой странице которого в два ряда по три штуки было размещено невероятное множество куклячьих лиц. Словно каталог «Realdolls». Малютка Кирс из аналитического отдела составляла этот рекламный проспект два дня.

Габар успел поесть, отдохнуть и опять соскучиться. Ему пришлось два раза рассказать свою историю – сначала господину Шуаню, а затем самому Хармону. Второй раз было особенно неприятно; Габар старался на него не смотреть и говорил приглушенным голосом, изнемогая после каждой фразы, хотя этот эйджи не сказал ни слова осуждения – но вы представьте себе состояние Габара – говорить в присутствии отца о своем недостойном поступке тому, кого ты пытался обокрасть. Лучше живьем сгореть или под землю провалиться. Тут же сидит господин Шуань, который хоть и молчит, а про себя думает: «Вот они, северные масоны каковы со своим хваленым воспитанием!», и еще двое эйджи, которые, поди, все больше убеждаются, что яунджи прилетают на их планету, чтоб воровать. Отец тоже молчит, но он еще свое слово скажет…

Габар мычал, заикался, ерзал на стуле, с ужасом убеждаясь в правоте масонского пресвитера: «С вора шерсть убегает»: все вокруг было усеяно его куньими волосами – вся одежда, пол и даже в воздухе летали тонкие шерстинки. Никогда раньше с ним такого безобразия не было, ну разве чуть-чуть, во время экзаменов. Но все когда-нибудь кончается. Кончилось и это тягостное признание, и на столе появился альбом.

Если бы тут были только трое – он, следователь и Хиллари, – Габар бы попробовал прикинуться потерявшим память, но рядом сидел отец, который знал Габара как обритого, а теперь, перед открывшимися тайнами души его сына, был строг и суров, как сам масонский Бог.

Человеческий мозг – эта, можно сказать, вершина эволюции – обладает гигантскими резервами; каждый день, каждый час, каждое изображение остаются в нем на всю жизнь. Но тайники памяти вернее назвать гробницами, чем кладовыми, потому что информация пропадает в них навсегда, и по своей воле человек распоряжаться ею не может, кроме той незначительной части, что нужна повседневно. Люди решительно ничего не помнят и все забывают, но и то, что они вспомнили, является им не в подлинном, а в каком-то искаженном виде, в свете собственных измышлений и фантазий. Выдумки, домыслы, хаотические мысли, которые для человека почему-то ценнее истины, запоминаются наряду с реальными событиями, а то еще и оттесняют их, облекаются в абстрактную форму слов и подаются на речевой выход. Неудивительно поэтому, что при объективном судопроизводстве показания свидетелей стоят на последнем месте в длинном ряду доказательств.

У киборгов процент истины значительно выше, как у хороших фотокамер. Но киборгов тоже надо научить пользоваться мозгом, правильно запечатлевать, а потом сравнивать, анализировать. Жизнь – это не застывшая карточка, это непрерывная движущаяся лента. Вот с кинофильмов обучение киборгов и начинается. Сначала с главных действующих лиц, потом запоминание второстепенных персонажей, а затем и эпизодических, мелькнувших в кадре буквально на одну-две секунды. А затем документальные съемки – беспорядки, задержания, демонстрации. Киборгу показывали фотографию, а он после просмотра должен был опознать лицо в толпе. Это очень непросто. Киборги обучались в специальной полицейской школе и сдавали сложный выпускной тест; если результат не превышал 85%, то такой киборг не рекомендовался к полицейско-розыскной работе; у Рекорда было – 92%. Люди этот тест не выдерживали – никто, кроме отдельных экземпляров, которые, как правило, уже не один год работали в полиции. Но то с людьми, с другими разумными еще тяжелее; пока человек не привыкнет к чужому образу, лица он путает безбожно. Киборги тоже.

Поэтому Хиллари решил сохранять спокойствие, что бы ни случилось. В конце концов, если Рекорд ошибется, придется идти долгим кружным путем – под акт на стенде изымать из памяти Рекорда запись акции, на большом аналитическом компьютере сличать лица по костям черепа, опознавать брошенную вором сумку, проводить генетическую экспертизу изъятых волосков и так далее. Все это отодвинуло бы оперативное расследование минимум на неделю. Но Рекорд, умница, не ошибся.

Теперь то же самое испытание предстояло Габару. Хиллари медленно, одну за другой, листал страницы альбома с фотографиями, не проявляя никаких эмоций ни при попаданиях, ни при промахах. Габар вел себя как истинно разумное существо – он старательно путал лица и ошибался на самом очевидном, и при этом он был правдив и искренен. Прошло всего три дня, а он уже не помнил ни Чару, ни Гильзу; Косичку он узнавал только с косой, а без косы – не смог. Достоверным было опознание Дымки; Фанка и, самое главное, Маску он безошибочно угадывал и в гриме (среди шести таких же измазанных девчонок), и без грима (портрета Маски без боевой раскраски не было, и Малютка Кирс «отмыла» ей лицо на компьютере), и, что самое главное (Чак молодец, не упустил и этот момент), – в том гриме, в котором она была у Дорана.

Габар, загипнотизированный плавным переворачиванием страниц, лишний раз подтвердил, что войну объявила именно Маска. Стало совершенно ясно, что и встреча Габара с Дымкой тоже была случайной, и именно она запустила целый ряд трагических событий. Бедная, незадачливая Дымка! Спасая, как ей казалось, Габара и семью, она не смогла сделать ни того, ни другого – семья вынуждена бежать, явка Банш в театре провалена, Габар, понурив голову, дает показания.

Габар уже совсем было отчаялся, но тут альбом кончился. Не успел Габар глубоко вздохнуть, как ему принялись задавать вопросы – однако и они иссякли. Хиллари раздумывал – по всему выходило, что Габар говорит правду – он вскрыл флаер, к нему залезла Дымка, она же и угнала флаер. Дымку взяли, но Габар успел удрать и предупредить семью, узел связи направил его в театр, откуда они ушли, разделившись на две группы; с одной из них – а именно с Фанком и Маской (только их он и узнает уверенно) – он жил, сам не зная где; он так путано рассказывает про дом, что сомнений не остается: киборги намеренно скрывали маршрут – разобрался же парень в схеме канализации, затем сам и очень быстро нашел театр. Реакция хорошая; должно быть, тьянга и впрямь сообразительный.

Габару хотелось пить, Габару хотелось спать, у Габара чесалось все тело, но он боялся даже пошевелиться, чтобы этот эйджи не подумал о нем какую-нибудь мерзость. Времени прошло достаточно много, чтобы Габар, бросая раз за разом короткие взгляды, рассмотрел его как следует. Ведь эйджи, если придираться, не идеально гладкие, на их коже тоже растут волосы, только очень редкие и тонкие. Хотя это как сказать – Габар видел мужчин-эйджи, которые разводили на лице такие заросли, что им бы позавидовал любой кудлатый тьянга. Бывал Габар и в общем бассейне, куда ходили и эйджи (здесь абонемент дешевле), и яунджи; там Габар тоже видел ребят, покрытых по плечам, по груди, по ногам черным коротким волосом, что, по мнению Габара, выглядело гораздо хуже, чем если бы сплошь. Габар – тогда он еще водился с крутыми ребятами – сделав это открытие, презрительно сплюнул и произнес: «Эйджи – это облезлые яунджи».

Будем снисходительны к Габару – ему тогда было одиннадцать лет; но все равно, если бы это высказывание услышал кто-нибудь из Этического Комитета, не избежать ему цикла принудительных нравоучительных лекций. С тех пор Габар повзрослел и разобрался в некоторых мелочах. В том, в частности, что люди произошли от обезьян и страшно этого стесняются. У людей большой комплекс, что шерсть – это дикость, и они любым способом от нее избавляются – стригутся, бреются, мажутся эпиляторами, чтобы достигнуть идеала. Идеал им показывают на экране – это эйджи, на котором нет ни единого волоса, за исключением прически, ресниц и бровей.

Еще Габар прочитал книжку; она называлась «Скрытые причины ксенофобии эйджи», и раздел про яунджи там был самый большой и обидный. Действительно, что делать, если ты с самого рождения мохнатый. Преодолеть это, советовала книжка, можно только добротой, вежливостью и умом. Любят же эйджи умных и ласковых собак… Но стоит только огрызнуться, закричать – как эйджи подсознательно пугаются тотально волосатого субъекта, принимая его за зверя, и, объединившись – а эйджи вокруг много, гораздо больше, чем всех других, – тотчас же дают мощный согласованный отпор. Хоть эйджи и летают в Космос, а по-прежнему боятся нападения хищников, словно они все еще живут в пещерах. «Стремясь подчеркнуть свой ум и противопоставить себя природе, люди выводят шерсть на теле», – писал автор. Судя по этому, рядом с Габаром сидел один из самых больших умников, с которыми Габару приходилось встречаться. Габар внимательно разглядел его исподтишка, и все не переставал удивляться. Он думал, что такие люди бывают только в кино – их там гримируют и показывают в рекламе. Ни один из близко ему знакомых эйджи не был на него похож. Хиллари, может, был и не особенно красив, но поразительно чист; рубашку он словно специально купил час назад в магазине; гладкое, ровное лицо, белая с розоватым отливом кожа, белые, с блестящими, словно лакированными, ногтями, руки. Эти руки прямо-таки отпечатались в памяти Габара – именно они и жили; длинные, тонкие пальцы перелистывали страницы альбома, придвигали альбом ближе к Габару, взлетали в воздух, снова ложились на стол – Габар смотрел на них как зачарованный. И еще – он совершенно не пах, ничем, как призрак. Габар извелся с этим запахом; вы же все прекрасно знаете, как шерсть хорошо впитывает и как долго удерживает запахи, а если ты живой, да еще имеешь свой собственный индивидуальный аромат?.. Книга его успокоила и на этот счет – нечего, дескать, комплексовать и мыться по пять раз на дню; достаточно обычной гигиены, ведь у эйджи очень слабое обоняние…

А рядом с этим Габар испытывал смущение и сильную неловкость – и за свою всклокоченную шерсть, и за запах, в котором он, казалось, купается. Габар очень и очень отчетливо ощущал свою неполноценность, и ему хотелось плакать. Почему так оно было, Габар и сам не понимал, и уж тем более не мог он объяснить той пропасти между собой и Хиллари Хармоном, которую видел. Эта пропасть разделяла не только эйджи и яунджи, она глубоким разломом разрывала мир людей на те 70% централов, которые едят синтетическую суррогатную пищу, и те 30%, которые потребляют натуральные продукты. Более того – Хармон относился к тем 15%, которые питаются только высококачественными деликатесами, ведут здоровый образ жизни и регулярно отдыхают на шестизвездных курортах. Синтетический белок, конечно, насыщает (в него даже включены витамины и микроэлементы), а карбонгидрат дает энергию, – но никогда они не дадут тот здоровый цвет лица, ту наливную упругость кожи, которая была у Хиллари, ту сильную пластику и ловкость. Габар привык видеть хлипких, костлявых ребят, тощих, визгливых, прыщавых девчат – и считал это за норму. Хиллари был другой – чистый, уверенный, словно представитель иной расы, и своей непохожестью на прочих, обычных, пугал Габара. Габар от волнения путал слова линго, говорил коряво и неграмотно и, угнетаемый мыслью о том, как все о нем сейчас скверно думают, еще больше терялся, запинался и блуждал глазами по комнате… все плохо, все отвратительно. Наверное, его принимают за асоциала и за умственно недоразвитого…

Вроде бы все уже закончилось, но никто не расходился. Все – и отец, и господин Шуань – молчали. Два следователя, которые все это время здесь присутствовали – один из полиции, а другого, как понял Габар, привез с собой этот Хармон, – ушли и больше не показывались. Вскоре им принесли один на всех поднос с бутербродами и чаем. У Габара пересохло во рту, есть не хотелось. Ладно, хоть чаю попьем. Но чего мы ждем?.. Что, будет новый допрос?.. Ыыыыйууу…

Хиллари мог бы объяснить, чего, точнее, кого они ждут – его адвоката, чтобы подписать все необходимые бумаги; Хиллари вовсе не собирался еще раз срываться с работы, а адвокат запаздывал. «Должно быть, в воздушной пробке застрял», – издевательски подумал Хиллари, взяв чашку. Пластины карбон гидрата, изображающие хлеб, Хиллари принципиально не ел, а вот горячий чай будет очень кстати.

Молчание затягивалось. Первым его нарушил Хиллари:

– А сколько ему лет? – спросил он, беззвучно отпив глоток.

– Габару четырнадцать с половиной лет, – с готовностью отозвался господин Шуань. – Яунджи физически созревают быстрее, поэтому по закону он считается достигшим совершеннолетия I ступени, что равно 16 человеческим годам, но я должен сказать, что в психологии есть свои нюансы – в этом возрасте еще сильно выражена неравномерность и неравнозначность форм сознания. Скажем, подросток хоть и считается дееспособным, но не понимает, что происходит, и не осознает отдаленных последствий своих поступков.

– Да-а, – протянул Хиллари, разглядывая чашку.

– Мальчик попал в сцепленную ситуацию, – продолжал тем временем Шуань, – это когда один поступок непосредственно проистекает из предыдущего и жестко детерминирован ситуацией. Даже взрослые не всегда могут вырваться из этой цепи, а подростков такая ситуация поглощает полностью.

– Я знаком с этой теорией, – не меняясь в лице, заметил Хиллари.

Габар слушал, затаив дыхание. Похоже, сейчас его судьбу разыгрывают, как карту. А Шуань-то играет на моей стороне; зря я о нем думал, что он расист…

– Ответьте честно, господин Хармон, – Шуань улыбнулся, – неужели вы сами никогда за свою жизнь, в том числе и в подростковом возрасте, не нарушали закона, не попадали в такие ситуации, из которых невозможно выбраться без посторонней помощи?

– Ну, – Хиллари еще отпил чаю, – это что считать нарушением закона… Если переход улицы на красный свет…

– Я не о том, – продолжал настойчиво улыбаться Шуань.

Габар перестал ежиться и чуть поднял голову. Интересно, что Хиллари скажет.

– Если честно, – Хиллари сел поудобнее, выпрямил спину и оперся локтями о край стола, – то в шестнадцать с небольшим лет у меня тоже были кое-какие трения с законом.

Габар совсем поднял голову и впервые посмотрел на Хиллари с нескрываемым любопытством.

– А поконкретней можно?

– Можно. Меня обвинили в шантаже службы безопасности Macrodyke Line…

Шуань широко раскрыл глаза, а Габар фыркнул, постаравшись, чтоб это выглядело как кашель; непроизвольно у него вырвалось:

– Чиа! (Круто!)

– Да, – покивал Хиллари, слегка усмехаясь, – тоже вот оказался не в том месте и не в тот час…

– А ты… вы, – Габар смутился, но продолжил: – по правде…

– Понимаешь, Габар, – серые глаза эйджи смотрели пристально, – любое обвинение надо доказать. А доказать никто ничего не смог. Шефу службы безопасности, вскрыв защищенную сеть, позвонил какой-то хакер и сообщил, что он нашел дыры в защите и мог бы помочь закрыть их, назвал дни и часы контакта. В один из этих дней я и явился к директору с предложением поработать на них. Дальнейшее нетрудно представить.

Габар неожиданно для себя рассмеялся и тут же, спохватившись, закрыл рот ладонью. Вот это да! А Хармон-то! Каков! И тут же Габар смутился, оценив всю ситуацию – в шестнадцать ихних лет, в Macrodyke Line? С предложением работы?! Он посмотрел на Хиллари новыми глазами.

– И ничего не доказали?

– Нет.

– А хакера нашли?

– Нет.

– А это был не… – Габар замялся.

– А ты как думаешь? – Хиллари победно рассмеялся, и обстановка разрядилась. Все начали оживленно переглядываться, и разговор пошел легче. Габар смотрел на него с восхищением. «Вот так-то, – словно сказал Хиллари, – пока ты по чужим флаерам электронику крадешь, я в твои годы вон какие дела проворачивал».

Хиллари было о чем вспомнить. Это было… да, двадцать лет назад. Он учился и работал – писал по заказу фирм программы, чистил сети, составлял сводки и отчеты. Работы было много, заказы ему давали охотно, ведь курировал его отец, Хармон-старший, уже известный тогда системщик; но как-то Хиллари обратил внимание, что заказы ему дают мелкие и средние фирмы, работа – рутинна и однообразна, а платили тоже очень средне. «Потерпи, – говорил отец, – повзрослеешь, вот тогда… Сейчас ни одна солидная фирма не будет связываться с подростком». «Ах, так!..» – решил Хиллари. Это была его первая крупная акция. Они не дадут заказ подростку? Ну, это как себя показать!.. Он вскрыл сеть компании и взломал пароли доступа к промышленным тайнам, а потом вывел на экран директора по безопасности: «Ваша система ненадежна, я могу предложить свое сотрудничество» и перечислил ряд дней и часов. Когда он пришел к директору по кадрам, его ждали – но, похоже, не предвидели, что это будет мальчишка. Хиллари все отрицал с каменным лицом: «Совпадение случайное. Докажите». Хармон-старший был в смятении. Вокруг Хиллари вились безопасники, но он был непоколебим – «Докажите. У нас презумпция невиновности» – показывая всем свою нешуточную волю и выдержку, редко встречаемую в таком возрасте. Через месяц с ним подписали контракт… Хармон-старший разводил руками: «Как это тебе удалось?» «Просто я им продемонстрировал на примере свои возможности, и они поняли, что я имею тот класс, на который они рассчитывают», – подмигнул отцу Хиллари. С тех пор он работал только с престижными заказами.

Хиллари еще раз улыбнулся воспоминаниям. Сцепленная случайность… В молодости у него был рассчитан каждый шаг, он с упорством фанатика-альпиниста поднимался все выше и выше. Ему пророчили ведущий пост в Институте мозга BIC, но он, словно устав от безмерного напряжения, сделал шаг, многих тогда удививший, – ушел из проекта «Нэтгард» в кибер-полицию Дерека… Среди спецов пошел слух, что звезда Хиллари закатилась. Хоть он затем возглавил «Антикибер», но корифеи относились к нему снисходительно и с тайным, тщательно скрываемым пренебрежением. Это, мол, не системщик, который носится по задворкам за помешанными куклами. Теперь, когда его так прославил Доран, Хиллари представлял, на скольких лицах он вызовет ядовитые ухмылки.

– Тебе не стоило звонить по тому телефону. Конечно, когда за тобой гонятся, все люди удирают не раздумывая, но потом-то… Смылся и смылся. Зачем ты связался с киборгами?

– Дымка просила позвонить, – как бы извиняясь, сказал Габар, – перед смертью просила…

– Исполнение последней воли умирающего, кто бы он ни был, является священным законом для масона, – негромко, но внушительно пояснил Шуань.

– Так то люди, – досадливо повел плечами Хиллари, – а то была кукла. Правдоподобная, но лишь имитация человека…

– Подростки даже при показе на экране в половине случаев верят, что действие происходит в реальности, – еще тише заметил Шуань.

– Нет, – убежденно затряс головой Габар, – они живые. Они теплые, они разговаривают, они чувствуют все-все… Маска вон с Фанком ругались совсем как настоящие…

Габар в порыве чувств сложил ладони лодочкой и, поклонившись, произнес:

– Мистер Хармон, я вас очень-очень прошу – не убивайте больше кукол. Ну, не вы, – исправился Габар, – но вы там главный, прикажите, пожалуйста, чтобы кукол не убивали. Они живые, настоящие; они семьей живут, они бедным помогают и наркоманов спасают. Они хорошие, вы их просто не знаете…

– Вот как, – отстранился Хиллари, – не знаю… где уж мне… Габар, а ты не задумывался, на какие средства они помогают наркоманам?

– Да, – Габар кивнул, – они берут у богатых, но немного…

– Разумеется. Когда от многого берут немножко, то это не кража, а просто дележка… Так, что ли? – Хиллари посерьезнел, а в голосе его послышались металлические нотки. – Я плачу треть дохода в виде налогов, причем половину на специальные целевые программы, в том числе – бесплатной медицинской помощи и развития одаренных детей. Что-то это мне никто в заслугу не ставит. Да – я богат, но я работаю с десяти лет, и вся моя семья трудится вот уже в четырех поколениях. Я всего добился сам – я не мафиози и не наследник миллиардера, и вот, пожалуйста – у церкви правоверный тьянга портит мне флаер. Ты сам не из последней семьи – вот и представь, что ты приходишь домой, а у тебя унесли всю электронику, все модели и все тест-системы на основании этой теории. Воровство есть воровство, в какие одежды его ни одень. Это во-первых…

Шуань молчал; он прекрасно знал, что кроме мягкой психотерапии есть и жестокая психохирургия. Больно, да? Но иначе опухоль души не удалишь.

– Во-вторых, – методично продолжал Хиллари. – Относительно того, что я кукол не знаю. Киборги, конечно, не спят, но им нужна энергия для жизнедеятельности и пищевая паста для возобновления покрытия. «Теплый» киборг нуждается в подзарядке каждые три месяца, а в еде, скажем так, два-три раза в неделю. Сложные имитационные модели предназначены для состоятельных потребителей, и обслуживание их стоит недешево. Скажем, смена батареи – сто пятьдесят бассов, брикет пасты – восемь бассов. Итого – пять тысяч в год на всю «семью», с которой ты общался; это без одежды, жилья и ремонта…

Габар втянул голову в плечи – его отец в год зарабатывал 2710, брат Гаятун – 1970, мать – 1560, и на эти деньги жила семья из шести яунджи. Но Хиллари не собирался его щадить.

– …и все это они наворовали. Неплохая результативность. То, что они излишки отдают наркоманам, – это просто отработка Первого Закона, заданная программа. А еще комплектующие на замену… Габар, ты сам монтажник, ты им цену знаешь. Ты видел в «Роботехе», сколько стоят запчасти для киборгов? – Габар убито кивнул. Он к тем прилавкам не осмеливался и приближаться. Фантастические цены. Он и воровать-то начал, потому что цены на запчасти были очень высокие, а когда у тебя внутри все горит жаждой работы, нет сил терпеть три месяца, пока скопишь нужную сумму. Хочется быстрее, быстрее… А голос неумолимо продолжал:

– …они не работают, только воруют. Потрошат банкоматы, крадут кредитки, взламывают счета – разумеется, самые незащищенные счета, значит – рядовых обыкновенных людей, таких, как твои соседи. Киборги с ЦФ-5, ЦФ-6 ведут паразитический образ жизни. Создатель ЦФ-3, Святой Аскет, проклял «отцов» и порвал с Банш из-за этого. Киборги с ЦФ-3, отчасти с ЦФ-4 не воровали, а пытались честно работать, торговать. Но они теперь редко встречаются; жить за чужой счет куда как легче.