Текст книги "История человечества"

Автор книги: Люциус Шепард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Вы тут что-то выращиваете? Где же?

– Ты сам все увидишь и узнаешь. Но утром. – Уолл снял шляпу, поправил поля иснова нахлобучил ее на голову. – Пока поешь и ложись спать. Следующая ночьбудет необычной. Весь мир содрогнется!

Утолив голод вяленым мясом и сухими фруктами, мы с Келли устроили себегнездышко, загородившись от остальных тремя валунами. На землю мы постелилидва одеяла, еще несколькими укрылись, привалившись спинами к валуну исоприкасаясь боками и ногами. Я покосился на Келли. Свет из кратера освещалее лицо, на котором застыло серьезное выражение. Мне показалось, что онапочувствовала мой взгляд, но не подала виду, поэтому я решил последоватьсовету Уолла и уснуть. Сон, тем не менее, никак не шел. Я не мог нетерзаться вопросами о том, во что мы угодили. Плохие люди в такой дали,упомянутый Уоллом сад, намеченное нападение на Капитанов – все этосвидетельствовало о кипении в пустыне сложной жизни, о которой я раньше неподозревал. Кроме того, меня занимал рассказ Уолла об «обработке». При всейсвоей неожиданности эта мысль не показалась мне нелепой. Как иначеобъяснить, почему люди проявили такую глупость и покладистость, чтопроглотили басни о предках, добровольно избравших жалкое существованиевместо прогресса?

Я понимал, что ломать сейчас над всем этим голову бесполезно: рано илипоздно я своим чередом узнаю все, что необходимо. Но мой мозг был слишкомвзбудоражен, и я знал, что сна мне не видать.

Внезапно Келли проговорила:

– Я думала, что все уже в прошлом, что беды поставили на всем этом крест, аоказывается, все как было, так и есть. – Она повернула ко мне лицо, но былослишком темно, чтобы я прочел его выражение.

Сперва я не понял, о чем она, а потом догадался, что речь идет о нас с ней.

– А тебе как кажется? – спросила она.

– Я об этом не думал, – ответил я. – Времени не было.

– Что ж, сейчас самое время подумать.

Мне не хотелось напрягать мозги, но как только я попытался оценить своесостояние, все само собой, без малейшего усилия, разложилось по полочкам.Мне показалось, что я гляжу в тоннель, проложенный сквозь время от кратерадо Эджвилла, и вижу Кири, скачущую в одиночестве по равнине, убитого горемБреда и самого себя так же отчетливо, как сидящую рядом Келли. Потом этимиражи померкли, и я узрел не прошлое, а словно саму истину, но не ту, вкоторую верил раньше, потому что та истина была, как и все остальное в моейжизни, способом приспособиться и легче прожить. Нет, новая истина былаглубинной правдой, сутью моего существования, и она гласила, что чувство,которое я испытываю к Келли, – это то, что мне хочется чувствовать,результат уговоров самого себя. Так работает мозг: ты убеждаешь себя вчем-то, и часто это начинает постепенно казаться чистой правдой. На самом деле яне любил Келли – во всяком случае, не любил так, как мне казалось, – однаков промежутке между бедой с Кири и концом наших скитаний умудрился-такиполюбить. Со мной всегда так: я буду чего-то желать, на что-то надеяться, вочто-то верить, потому что хочу желать, надеяться, верить. Только сейчасбылое наваждение иссякло, потому что порча, напущенная Капитанами, как раз вэту минуту прекратила свое действие, и я – возможно, впервые в жизни —понял, что собой представляю, кем стал, во что верю и что люблю. Рядом былиБред и Келли. Под ее внешностью соблазнительной красотки скрывались иглубокие чувства, и пороки – как у всякого другого. Но главной ее чертойбыла сила духа. Раньше я не знал, насколько она сильна. Девушке,избалованной жизнью в расслабленной обстановке Уиндброукена, потребовалосьгораздо больше сил, чем любому жителю Края, чтобы совершить подобноепутешествие. Она бросила вызов страшному миру, отстаивая свою честь, любовько мне и то неведомое ей самой, благодаря чему она сумела проявить столькомужества.

Еще у меня была Кири, но с ней все обстояло иначе...

Ее образ напоминал картину, оставшуюся висеть в затянутой паутиной комнате,которую мы оба покинули много лет назад. Ложь, которую мы с ней силой верыпревратили в правду, давным-давно умерла, и Кири сделала то, что сделала,потому что этого потребовало ее естество, а не из-за меня или наших с нейотношений. Это прозрение не улучшило моего состояния, но хорошо хоть, чтодымный костер старых привязанностей не помешал мне разглядеть истину. Я зналвсе это раньше, но был так глуп, что не сумел принять, и сейчас не могпридумать правильных слов, а всего лишь повторял Келли, что мое отношение кней осталось прежним.

Она теснее придвинулась ко мне, я обнял ее, она положила голову мне наплечо, и мы оставались в такой позе несколько минут; думаю, мы обачувствовали какое-то неудобство, словно стали другими. Келли растянулась иустроилась удобнее. Несмотря на пережитое, страх, пройденное расстояние ивсе остальное, ее тело рядом, под одеялом, придавало мне уверенности в себе.

– Тебе хорошо? – спросил я ее.

– Лучше некуда, – ответила она и неожиданно улыбнулась.

– Что тебя развеселило?

– Я хотела было сказать, что хорошо бы нам оказаться дома, но передумала.Эджвилл уже не кажется мне домом.

– Но кое-что оттуда не помешало бы, – возразил я. – Предположим, печка.

– Верно. – Она смолкла. В черной глубине неба танцевали большие холодныезвезды, такие огромные, что их можно было принять за воздушные кораблиКапитанов. Впрочем, я не усматривал в них опасности, а видел только мерцаниеи представлял себе, что это королева на троне и старый охотник с драгоценнымпоясом. Я гадал, что значит быть Капитаном, забавляться живыми людьми,словно игрушками. Возможно, Уоллу было легче их понять: при всей егопростоте я видел между собой и Уоллом такую же пропасть, как между собой иКапитанами.

– И кровать, – почему-то сказала Келли.

– Что?

– Я подумала, что не помешало бы прихватить оттуда кровать.

– Еще бы! – ответил я. – Не помешало бы.

Она села, посмотрела на меня и прыснула.

– Ручаюсь, ты воображаешь, что лучше тебя только ванильное мороженое. Учти,я так вымоталась, что сесть и то могу с трудом, не говоря уж... – онафыркнула, – о чем-либо еще.

Она снова привалилась ко мне. Почему-то мне показалось, что она нерассердилась по-настоящему. Через пару минут она опять уронила голову мне наплечо, а еще через несколько секунд взяла под одеялом мою ладонь и засунуласебе под рубашку. Тепло ее груди распространилось от ладони по всему моемутелу, а грудь была такой нежной на ощупь, что я едва не потерял сознание.Охватившее меня чувство имело очень мало общего с вожделением: меняпереполняли нежность, доверие, любовь. Подобное чувство не могло продлитьсядолго в таком месте и в такой момент, но оно хотя бы на время превратилольющийся из кратера свет в усладу для взора, а окружающую звездную пустоту вуютное одеяло; оно зашептало мне О чем-то таком, что можно лизнуть языком,взять в руки, прижать к себе, для чего я не мог подобрать название.

Кири однажды сказала мне, что утро – ложь. Правда живет только в ночи. Такона пыталась передать свою печаль: яркая окраска предметов – это иллюзия,чернота – вот их истинное состояние, признать которое нам мешает трусость.Однако когда я вспомнил ее слова теперь, они предстали для меня впротивоположном свете, ибо полностью изменилось мое отношение к ночи и кутру.

В общем, серым вьюжным утром, сменившим лучезарную ночь, Уолл прислал к намсвоего заместителя по имени Коули с заданием ввести в курс дел. Еслисравнить обоих с собаками, то Уолл выглядел ирландским волкодавом, а Коули —шавкой. Это был сухопарый взволнованный человечек с седой бородой иввалившимися щеками; ярко-красная лента на его шляпе смотрелась неожиданно.Мне не понравилась его нервозность – он все время ерзал, оглядывался, словноего могли застать за неподобающим занятием, однако иметь с ним делооказалось не в пример легче, чем с Уоллом, который подавлял собеседникасвоей самоуверенностью.

По словам Коули, налет планировали не один год; его цель заключалась в том,чтобы украсть летательный аппарат. Несколько лет назад подобный аппаратразбился на равнине; выжил всего один из Капитанов, прозванный Младшим, изкоторого попытались выжать максимум всевозможных сведений. Ему предстоялостать пилотом машины, которую рано или поздно украдут люди Уолла. Проблемазаключалась в том, что как только они займутся аппаратом, зазвучит сигналтревоги, и пока машина не взлетит, придется отбиваться от Капитанов. Этозаймет не меньше часа. Коули утверждал, что среди камней прячется околополутысячи людей, однако даже этих сил может оказаться недостаточно длясдерживания Капитанов, хотя Уолл полагал, что потери будут незначительными.Коули придерживался иного мнения.

– Меня беспокоят не сами Капитаны, а те, кто будет сражаться на их стороне.Возможно, это обезьяны, возможно, даже люди. Они умеют принуждать людейпоступать против собственной воли.

– Одного не пойму, – заметил Бред. – Как вам удается заставлять тогоКапитана, что сидит у вас под замком, выполнять приказы? Когда я с нимиразговаривал, у меня всегда создавалось впечатление, что как толькочто-нибудь получается не так, как им хочется, они готовы умереть.

– Не совсем верно, – ответил Коули. – Они воображают себя бессмертными.Младший уверяет, что они создают копии самих себя – клоны. Как только умретодин, его тут же заменяет другой, с такой же памятью и всем прочим. – Онудивленно покачал головой. – Редкостная чертовщина! В общем, на них надетыстальные воротники-ошейники, подпирающие шею и голову. Не знаю уж, как этоработает, но стоит шлепнуть по воротнику, и они становятся очень внушаемыми.Мы раскопали один на месте катастрофы и приспособили к своему Младшему.

Мы втроем кивнули и хором сказали «ага», словно все уяснили, хотя вряд лиБред или Келли поняли объяснения Коули лучше, чем я.

Снизу раздался крик. Коули отвлекся, но кричали не ему. Стены кратераказались пепельными, и весь он выглядел сейчас более устрашающим, чем ночью,когда из него лился свет. Земля под облачным небом приобрела грязно-желтыйоттенок, как старые кости.

– Что это за место? – спросил я. – Что они делают внутри?

– Капитаны называют это Садом, – ответил Коули. – Иногдаони устраивают там сражения. Младший говорит, что наверху, на станциях, ониразделены на кланы и здесь решают свои споры. Иногда у них там происходят«вечеринки» – видимо, сейчас они веселятся, поскольку на схватку слетаетсягораздо больше кораблей. Они любят наблюдать за боями. – Он смачно сплюнул.– Поэтому так ценят нас. Приятно смотреть, как мы деремся.

Я поразмыслил над услышанным, представив себе Кири в «ошейнике». Среди тучобозначился просвет, и Коули уставился в небеса с крайне озабоченным видом.На мой вопрос, в чем дело, он ответил:

– Надеюсь, погода не изменится. Обычно мы стараемся не рисковать такимколичеством людей. Когда Капитаны устраивают облавы, мы прячемся в «норы». —Он прерывисто вздохнул. – Но даже если прояснится, будем надеяться, чтоКапитаны нас прозевают. Они халатно относятся к безопасности и не оченьхорошо вооружены. На орбитальных станциях не слишком много личного оружия, иони вряд ли что-нибудь забрали из убежищ. Зачем? Они считают насбезвредными. Все, что у них есть, это корабли, вооруженные лазерами. Дажеесли бы они прихватили оружие из убежищ, то не знали бы, как имвоспользоваться. Когда-то они были на «ты» с техникой, но уже позабыли почтивсе, что знали. Надеюсь, их корабли тоже поломаются, и они останутся там, наверху.

Келли спросила, о каких убежищах речь, и Коули объяснил, что это подземныепомещения, где люди спали на протяжении веков, пока положение на поверхностиболее-менее не утряслось и Капитаны не нарушили их сон. Теперь убежищамипользовались Плохие Люди, превратив их в крепости, подготовленные кнападению с неба. Впрочем, мне было ясно, что Коули не слишком верит внеуязвимость убежищ и успех налета. Когда я заговорил с ним об Уолле, он несмог скрыть своего неодобрения.

Опять повалил снег вперемешку с дождем, и мы были вынуждены повысить голос,чтобы перекричать шум.

– Зачем все это? – спросил я, указывая на кратер. – Вы говорите, что хотитедобыть корабль, но зачем стараться, если все равно они...

– Все дело в убийствах, – ответил мне сзади голос Уолла; он стоял над нами,опираясь о скалу и с вызовом глядя на нас. Ветер трепал его длинные волосы.– Сколько они угробили нашего брата за все эти годы! Теперь у нас естьвозможность отплатить им их же монетой.

– Понимаю, – отозвался я. – Но почему бы вообще не махнутьна все это рукой? Если Коули прав, то их можно было бы оставить в покое:рано или поздно они перестанут быть проблемой.

– Вот, значит, что говорит мистер Коули? – Уолл пригвоздил Коули к местуледяным взглядом, но тот и бровью не повел. Тогда Уолл презрительно фыркнули повернулся ко мне. – Так или иначе, Коули с нами заодно. Это не наводиттебя ни на какие мысли? Возможно, он верит в свои слова, но не оченьнадеется, что они окажутся правдой. Было бы безумием на это рассчитывать.Вдруг они вооружены лучше, чем ему представляется? Вдруг они пресытятсяиграми и решат всех нас угробить?

– А ты не боишься, что они нанесут ответный удар? – спросил его Коули.

– Пусть только попробуют! Да, они могут прихватить парочку наших, когда мывылезаем на поверхность, но чаще мы так хорошо зарываемся, что до нас недотянуться.

– Тебе хочется в это верить, – сказал я, – но было бы безумием на эторассчитывать, верно?

Он окинул меня таким же ледяным взглядом, как только что Коули, но меня всеравно не убедили ни его неистовство, ни хромая логика. Коули, как я заметил,остался доволен моими словами.

– Что если у них больше оружия, чем ты предполагаешь? – продолжил я. – Чтоесли у них существует способ выковыривать вас из нор? Чего доброго, онивознамерятся всех вас перебить. Кто знает, что взбредет им в голову?

Уолл рассмеялся.

– Ты не лезешь за словом в карман, Боб, тут я должен отдать тебе должное.Только напрасно стараешься. Все это уже обговорено и решено.

– А как же жители Эджвилла и Уиндброукена? – вмешалась Келли. – И всеостальные? С ними вы тоже все обсудили?

– Они не имеют к нам отношения. У Капитанов нет никаких оснований карать ихза то, что совершили мы.

– Просто вам могут быть неизвестны эти основания, – сказала Келли.

– Словом, – подытожил Уолл, глядя в пространство, – с вами приятнопоболтать, но вынужден повторить: уже поздно что-либо изменить. В сумеркахмы начинаем спуск в Сад. – Он покосился на меня. – Если хочешь, идем сомной, Боб, поищешь Кири. Только учти, главная твоя задача – не позволятьКапитанам приближаться к кораблю. Тебе все понятно?

Бред хотел что-то сказать, но Уолл оборвал его.

– Женщина и парень могут остаться на корабле. Нам понадобятся дополнительныестрелки на случай прорыва.

Я думал, что Бред все-таки выскажется, но он повесил голову и смолчал;наверное, смекнул, что на Уолла уже не действуют аргументы.

– Выше голову! – бросил ему Уолл. – Скоро на твоем счету появятся трофеи.

Остаток дня наша троица провела на скалах. Мы не молчали – но всяком случае,общались больше, чем перед этим: наша болтовня помогала отвлечься отпредстоящего боя. Снег валил не переставая, камни покрылись белым саваном;когда небо потемнело, кратер снова загорелся золотистым светом. В сумерках яувидел, как Коули и еще двое мужчин ведут вниз по склону бледного плюгавогосубъекта. Это был, конечно, Капитан, но я еще не видел таких, как он: влохмотьях, изнуренный, перепуганный. При его приближении я вскочил, как ивсе остальные, зачарованный близостью одного из тех, кого я раньше считаледва ли не богами. В нем не оказалось ничего божественного. У него былсломанный и расплющенный нос, на голом черепе красовались рубцы, один глазбыл заклеен, другой смотрел затравленно. Единственное, что роднило его снеобыкновенными созданиями, с которыми я беседовал в Эджвилле, – этобледность и низкий рост. На шее у него поблескивал подпирающий затылокстальной воротник со сложной росписью, как на старинном серебре. Я думал,что испытаю при подобной встрече ненависть, но сперва почувствовал простозаурядное любопытство; однако спустя несколько секунд я заметил, что у менядрожат руки и подкашиваются ноги. Мы с Бредом и Келли смотрели вследКапитану по прозвищу «Младший» до тех пор, пока расстояние не превратило егов крохотную тень, удаляющуюся по камням к кратеру.

Вскоре меня позвал Уолл. Келли и Бреда увела крупная улыбчивая особа,напомнившая мне Хейзел Олдред. Уолл присоединил меня к отряду мужчин иженщин, собравшихся на краю пустыни, и отдал под командование некоей Мадди,которая вручила мне охотничий нож, пистолет и пояс с патронами. Мадди былажилистой блондинкой с собранными в пучок волосами и довольно привлекательноймордашкой, которую делали интересной и даже сексуальной морщинки,оставленные непогодой и невзгодами; мне понравились ее прямота и юмор, и уменя немного отлегло от сердца.

– Я знаю, кровь у тебя так и кипит, и тебе не терпится броситься в бой, – сусмешкой произнесла она. – Но лучше держи себя в руках, пока я не подамсигнал.

– Сделаю все возможное, – заверил я.

– Скоро спускаемся. В случае нападения и всеобщей неразберихи следуй за мной– глядишь, останешься цел. Мы подозреваем, что внизу есть наши люди. Онибудут в воротниках, и нам придется от них отбиваться. Никто не осудит тебя,если ты их подстрелишь, но при возможности целься в ноги. Вдруг спасемодного-двух?

Я кивнул и огляделся. На краю кратера появились силуэты повстанцев – черныефигуры на фоне золотого зарева. Я не понял, чем они заняты. От мысли опредстоящем спуске в это адское свечение я взмок, а во рту, наоборот,пересохло, и я не сумел бы сплюнуть, даже если бы за плевок полагалсяумопомрачительный приз.

– Призывать тебя не трусить бесполезно, – продолжала Мадди. – Нам всемстрашно. Вот примемся за дело, и тебе полегчает.

– Ты уверена? – спросил я с деланной лихостью и услышал, как дрожит мой голос.

– Ты прискакал сюда от самого Края! За тебя я спокойна.

– А как насчет Уолла? Он, по-твоему, боится?

Она неопределенно хмыкнула и опустила глаза; сейчас, повесив голову, супавшей на лоб челкой, с задумчивым выражением лица, на котором заревократера разгладило морщины, она выглядела гораздо моложе, почти девчонкой.

– Скорее всего, нет. Ему такое по душе.

В ее тоне слышалось осуждение. Я уже вторично сталкивался с неодобрительнымотношением к Уоллу и собирался выяснить, откуда оно идет, но меня отвлекКлей Форнофф.

– Готов? – спросил он Мадди, имея в виду меня.

Она ответила утвердительно и, помолчав, спросила, когда начнется операция.

– С минуты на минуту.

Мне нечего было сказать, но разговор был средством побороть волнение,поэтому я спросил, какое сопротивление могут оказать нам люди в воротниках.

– Что за разговорчики, Боб? – Мое имя Клей произнес с обидной усмешкой. —Боишься наделать в штаны?

– Просто светская беседа.

– Хочешь дружить, да?

– Не собираюсь.

– Тогда лучше заткнись! – Он напрягся. – Не хочу больше слушать твоюболтовню.

– Как скажешь. Наверное, тебя не интересует, как поживает твоя родня.

Он помолчал и спросил, глядя на кратер:

– Как они там?

Я поведал ему о его родителях, отцовском ревматизме, лавке, его старыхдружках. Когда я умолк, он и виду не подал, что ему приятно слышать вести издому. Мадди закатила глаза и сокрушенно усмехнулась, давая понять, что не яодин считаю Форноффа пропащей душой. Я уже успел полностью переменить своеотношение к Плохим и был готов считать их героями, но сейчас сказал себе,что кое-кто из них действительно плох, как я полагал раньше. Возможно,впрочем, я был для молодого Форноффа напоминанием о событиях, с которыми емуне дано было смириться: всякий раз, видя меня, он будет вспоминать ночь,когда сам превратился в Плохого, и обдавать меня ненавистью, объектомкоторой следовало бы стать ему самому.

Вскоре раздался крик, и я неожиданно для себя самого метнулся вместе с Маддии Форноффом к кратеру; с каждым моим прыжком свечение кратера менялонаправление и интенсивность. Еще пара минут – и я оказался среди сотенлюдей, спускавшихся вдоль стен кратера на веревках. Три летательных аппаратастояли на дне кратера на гладкой пластиковой платформе, светившейся золотымсветом. Мы задержались перед одним из кораблей, пока Уолл с помощью двоихподручных возился с меньшим лазером, торчавшим в носовой части. Лазероказался складным: схватив его, Уолл сбросил плащ и приладил лазер к своейправой руке кожаными ремешками; его пальцы доставали до панели с кнопками, ия понял, что лазер приспособлен для ношения. Уолл нажал кнопку, и рубиновыйлуч прожег в противоположной стене щель. Довольный результатом, Уолл издалрычание, заменившее смех, и несколько раз взмахнул над головой своим новыморужием, весившим не меньше 70–80 фунтов.

Позади кораблей уходил вниз наклонный трап, по которому мы достигли входа вогромное круглое помещение, добрых полмили в поперечнике, где красоваласьэкзотическая растительность; у некоторых растений были невиданные полосатыестебли и огромные эластичные листья. Круглый свод потолка был закрытультрафиолетовыми панелями; с помощью такого же освещения я выращивал вЭджвилле горох, фасоль и помидоры. Растительность быланастолько густой, что четыре разбегавшиеся в стороны дорожки сразускрывались в чаще. Над верхушками деревьев клубился туман, поднимаяськольцами к потолку. Заросли напоминали видом и тишиной первобытные джунгли.

Тем не менее это место было мне знакомо.

Сперва я не понял, чем именно, но потом припомнил, как Уолл говорил, чтоКапитаны называют свой кратер Садом. В следующую секунду мне вспомниласькнига, которую я перечитывал в гидропонной оранжерее, называвшаяся «Черныйсад», и иллюстрации в ней: то, что предстало моему взору сейчас, оказалосьлибо моделью для тех иллюстраций, либо их точной копией. Я и до этого былсмущен и озадачен, теперь же меня охватила безумная тревога. Прежде ямногого не понимал, но с грехом пополам складывал факты в некую систему, этоже стало последней каплей; на мою самодельную систему лег тяжелый груз, и яоказался в таком же неведении насчет устройства мироздания, как по пути изЭджвилла. Меня так и подмывало поделиться с окружающими своим открытием, ноя сообразил, что благодаря своему Младшему они знают о Саде гораздо больше,чем я. Попытки рассуждать здраво не успокоили: меня обуревали мысли о том,зачем Капитаны подсовывают нам ключи к разгадке их существования и как этиподсказки могут помочь нам в них разобраться.

По каждой из тропинок устремилось в чащу человек по сто: мы двигались шагом,но времени не теряли. Мадди, Клей Форнофф и я оказались подпредводительством Уолла. В тени зарослей нам в глаза ударило зеленоесвечение; листва источала сладковатый аромат, обычно сопровождающий гниение,но более пряный; отполированные камни под ногами монотонно гудели. Этогудение и наши осторожные шаги – вот и все, что нарушало тишину. Ни шорохов,ни шелеста листьев... Кое-где камни на пути были заменены прозрачнымипанелями, сквозь которые было видно черное пространство с рассыпанными там исям золотыми огнями; это опять напомнило мне описание Черного сада с темнойлиствой и потайными помещениями. В одном месте мы прошли под хрустальнымпузырем размером с целую комнату, подвешенным на ветвях; внутри пузырявалялись подушки и красовалось пятно, напоминавшее высохшую кровь, причемкрови было так много, будто кто-то здесь расстался с жизнью. Это зрелищеповергло меня в ужас, а Мадди, увидев пузырь, уставилась себе под ноги и неподнимала глаз, пока мы не миновали страшное место.

Ярдов через пятьдесят после пузыря мы оказались на пересечении своей аллеи сдругой, более узкой; еще ярдов через двадцать пять нас поджидал следующийперекресток. На каждом мы оставили человек по двадцать пять, спрятавшихся запапоротниками. Я полагал, что меня тоже оставят в засаде, но Уолл, видимо,решил предоставить мне возможность поискать Кири, поэтому, как ни тревожномне было углубляться в неведомое, я испытывал к нему благодарность. Черезчетверть часа мы добрались до следующего помещения; дальше аллеяпревращалась в хорошо освещенный тоннель, уходивший круто вниз. По этомутоннелю мы добрались до еще одного помещения, меньше прежнего, но тожевнушительного, ярдов сто диаметром, со стенами, покрытыми ярко-белымипанелями. На каждой панели красовалось по красному иероглифу. В центре стоялгротескный фонтан, окруженный скамьями и древовидными папоротниками; фонтанпредставлял собой фигуру скорчившейся обнаженной женщины с судорожноразинутым ртом и телом из белого камня, испрещенным ранами, из которыххлестала красная вода. Статуя была выполнена настолько реалистично, что яготов был поклясться, что стою перед окаменевшим человеческим существом.Лианы с зазубренными листьями карабкались по стенам и переплетались подбелым ультрафиолетовым светильником, заменявшим потолок.

Сперва эта беседка показалась мне нетронутой временем, но уже черезнесколько секунд я начал замечать вытертые проплешины скамеек, отбитые углыпанелей, выемку на статуе и прочие изъяны. Мысль о том, что это местосуществует с незапамятных времен, делало его еще ужаснее, выдаваяизвращенную традицию. Чем дольше я смотрел на статую, тем сильнеестановилась моя уверенность, что она выполнена с натуры. К такому убеждениюприводили детали лица и тела, шрамы, морщины и прочие линии, которые вряд либыли взяты из головы. Я представил себе, как несчастная женщина позировалабледному тщедушному чудовищу, слабея от ран, но поневоле сохраняя позу,навязанную мучителем; ярость, которую мне не удалось испытать при видеМладшего, наконец-то дала о себе знать и совершенно затмила страх. Я былтеперь холоден, собран и предвкушал, с каким наслаждением буду проделыватьдыры в телах Капитанов.

Беседку мы пересекали с удвоенной осторожностью. По тому, как Уолл крутилголовой в поисках выхода, которого мы никак не могли отыскать, я догадался,что существование беседки стало длянего сюрпризом: видимо, Младший умолчал о ней. Взволнованный этимобстоятельством и полный противоречивых догадок, что бы это могло означать,– неужели воротник не полностью контролирует пленника, и Младший могсоврать? или он так напуган, что просто кое о чем забыл? – я положил руку напистолет и покосился на Мадди, интересуясь ее реакцией; в следующеемгновение секция стены впереди нас отошла в сторону – и перед нами открыласьпустота. Еще через секунду пустота наполнилась десятками изможденных мужчини женщин в стальных воротниках того же сорта, что подпирал голову Младшего;все они были вооружены ножами и дубинками; их подгоняли белые обезьяны,отличавшиеся от наших, эджвиллских, варварским одеянием из кожи: сбруей иподобием набедренных повязок. Самым страшным в их приближении – я говорю олюдях, а не обезьянах, – было то, что они не издавали ни звука: казалось,это трупы, поднятые каким-то волшебством из могил.

Я оглянулся и увидел, что путь к отступлению отрезан такой же ордой. Противник набросился на нас, размахивая ножами и дубинками. Стрелять прицельно, как советовала Мадди, оказалось невозможно: то был хаос из выстрелов, воплей, разинутых ртов. Нам всем грозила гибель, если бы не Уолл: он описывал своим лучом круги, пробивая бреши в рядах нападающих, и продвигался к проходу в дальней стене, за которым чернела пустота.

Случаю было угодно, чтобы я оказался рядом с Уоллом в тот момент, когда онпустил в ход лазер. За первые полминуты боя я разрядил свой пистолет;уверен, что ни один мой выстрел не пропал даром – не попасть в кого-нибудьбыло в этой каше невозможно, однако я не знал толком, кого поражаю. Передомной появлялись на мгновение человеческие лица и обезьяньи морды, ихзагораживали падающие тела; повсюду лилась кровь, раздавались удары почеловеческим телам, летела клочьями шерсть. Я палил, не переставая, пока нерасстрелял все патроны. Как только я собрался перезарядить пистолет, налевое плечо обрушилась дубина; рука на мгновение онемела, и я выронилоружие. Даже в обезьяньей вони я унюхал собственный страх и увидел еговоочию, как огненную молнию; я не успел толком перепугаться, однако мигомослабел и уже не помышлял ни о чем, кроме бегства. Чего доброго, я быдействительно бросился бежать, но куда? Я выхватил нож и полоснул им поухватившей меня обезьяньей лапе; удар был таким сильным, что я потерялравновесие и повалился на Уолла. Он отпихнул меня, и я, сам того несознавая, метнулся к проходу, через который на нас набросилась армия обезьяни их невольников в ошейниках. В итоге я стал прикрывать Уолла, хотя на самомделе его гораздо эффективнее прикрывала Мадди. Она успела перезарядить своеоружие и за секунды, ушедшие на перебежку, пристрелила четырех обезьян идвух людей в воротниках; Уолл за это же время сжег неизвестно сколько тех идругих, отрезав кучу рук и ног и перепилив немало торсов.

Как только мы оказались в темноте за дверью, Уолл обернулся, намереваясьвстретить огнем преследователей, и приказал нам найти пульт, с помощьюкоторого изолируется беседка. Я стал судорожно шарить рукой по стене; пока яискал кнопку, семь-восемь человек из нашего отряда оказались прижатыми кфонтану, и трое из них были сражены людьми в воротниках, прежде чем дверьвнезапно заслонила от нас зрелище бойни. Многие к этому моменту уже лежалибездыханные, многие, получив ранения, пытались отползти, но на нихнабрасывались обезьяны и рубили головы своими длинными ножами. Казалось, чтокрасная жидкость из фонтана залила все помещение, а женщина с разинутым ртомпосередине надрывается сразу дюжиной голосов, озвучивая кровопролитие.

Как только беседка пропала с глаз, оставив нас в темноте, Уолл потребовал ксебе того, кто нашел кнопку. Ему ответил женский голос. Он велел женщинеподвести его к кнопке и сжег механизм лазером, чтобы дверь больше неоткрывалась. Затем он приказал всем назвать себя, чтобы пересчитатьвыживших. Прозвучало шестнадцать имен, среди которых не оказалось КлеяФорноффа. Я попытался сообразить, видел ли его среди сраженных, но так и невспомнил. Темнота стала еще более непроницаемой. Я не видел ни зги; дажезная, что дверь находится на расстоянии вытянутой руки, я чувствовал себятак, словно стою в центре бесконечной пустоты. Странно, но только сейчас,когда я не мог воспользоваться зрением, до меня дошло, в какое колоссальноесооружение мы угодили.

– Значит, так, – произнес Уолл. – Раз мы вляпались в дерьмо, то не будемстоять и хлопать ушами. Единственный способ попасть домой – это найти хотябы одного из этих недомерков и заставить показать нам дорогу. Мы знаем, чтоони где-то поблизости. Будем искать!

Он сказал это с таким наслаждением, словно все случившееся полностьюотвечало его ожиданиям. При всем моем испуге и отчаянии я не мог одобритьего бессердечие. Вероятно, на остальных его речь произвела такое жевпечатление, потому что была встречена молчанием.