Текст книги "Жара и лихорадка"

Автор книги: Люциан Воляновский

Начнем с того, что бытующие здесь предания не связывают болезни с грязной водой. А кроме того, если здешние жители давно смирились с тем, что платить надо за все – за ток с местной электростанции, за билет на пароходик, курсирующий между островками, и за лодку… то платить за воду, которая падает с неба? Нет, до этого еще не дошло. Но раз все отказываются платить, не будет ни водопровода, ни средств на глубокий колодец. Значит, люди будут продолжать болеть. Если бы чистой воды хватало, то 400 миллионов людей на земном шаре не болели бы трахомой, которую легче всего победить чистотой…

Я снова просматриваю свои записи и убеждаюсь, что есть лишь немного стран, в которых я не сталкивался бы с проблемой: «вода и человек».

В джунглях на острове Калимантан я видел трубопроводы из бамбука, сооруженные даяками: в их «длинные дома» прямо с гор течет родниковая вода. В Амстердаме я часами ожидал летной погоды – аэропорт находится на несколько метров ниже уровня моря… Я видел на острове Лусон причудливые террасы, которые возведены племенем ифугао, с незапамятных времен славящимся искусством использовать каждую каплю живительной влаги для выращивания риса. В Гонконге о запасах воды в городских резервуарах сообщается в газетах на первых полосах. Этот огромный «муравейник» в засушливые месяцы не имеет воды по нескольку часов в сутки. Я был свидетелем, как австралийцы «щекочут тучи» [23]23
  См.: Л. Воляновский.Почта в Никогда-Никогда. М., 1976.


[Закрыть]сильнодействующими химикатами, чтобы вызвать дождь, и знаю, что они планируют производство пресной воды для континента прямо из океана с помощью атомной энергии. Я наблюдал за обузданием рек в Польше, видел, как осушают болота в Грузии, строят плотины в Кампуче, как на островах Кораллового моря дождевую воду хранят в специально построенных резервуарах. Здесь везде вода – проблема. Уйти от нее некуда. Выступая в Бангкоке в День Организации Объединенных наций, вице-министр Таиланда принц Ван Вайхаякон сказал совершенно справедливо: «Мир не делится на восток, запад, север и юг. Такое деление принято лишь в географических атласах для удобства читателей…»

Самые древние молитвы

Справедливость этих слов можно лучше всего понять на примере с водой. Я повторяю, вода – всюду проблема. Вода – это жизнь. При определенных климатических условиях человек может обходиться без одежды, без крыши над головой, даже какое-то время и недоедать, однако отсутствие воды для него смерть. А если ее много, но она заражена, смерть и здесь незамедлительно явится за своей жертвой.

Вода содержится в продуктах питания. В мясе ее 60 процентов, в спелых фруктах – до 90. Наш организм состоит на 70 процентов из воды, много воды в воздухе, которым мы дышим. Она покрывает три четверти нашей планеты. Средняя глубина этих вод – четыре километра!

Но следует повторять снова и снова, что, несмотря на кажущееся обилие воды, человеку ее не хватает. Самые древние молитвы, которые дошли до наших дней, – о воде. Вода – это двигатель прогресса! Гончарное искусство родилось из потребности человека носить воду. Во все времена реки являлись самыми удобными средствами сообщения, вокруг источников и рек образовывались и первые поселения. Человек ревниво охранял свои колодцы и водопои для скота, да и воевали и гибли люди чаще всего из-за права доступа к воде.

Санскритский текст четырехтысячелетней давности гласит: «Следует очистить загрязненную воду, кипятя ее, выставляя на солнце, либо охлаждая в ней раскаленное докрасна железо. Воду можно фильтровать, пропуская через гравий и песок…»

Дворец короля Миноса на Крите, который был построен четыре тысячи лет назад, имел прекрасные стоки.

На Ниле, Ганге, Тигре, Евфрате и Янцзы родились великие цивилизации. Но в те времена население не было столь многочисленным, не увеличивалось с теперешней быстротой, города не были такими разросшимися, а загрязнение рек не представляло такую проблему, как сегодня.

Статистики жестоки в своей откровенности. Из года в год 500 миллионов человек болеют либо от нехватки воды, либо от ее загрязненности. Трудно подсчитать и подвести здесь баланс несчастий и страданий, да и материальных потерь. Больше других страдают дети. Пять миллионов новорожденных ежегодно умирают от болезней, вызванных грязной водой, которую пьют их матери.

«Мокрая дорога»

Не только врачи беспокоятся о пресной воде. О ней все время помнят люди, разрабатывающие планы развития промышленности. Мы должны построить бумажную фабрику? Потребуется 100 литров воды для производства одного килограмма бумаги. Мы должны построить текстильную фабрику? Построим, но при условии, что фабрике будет гарантировано 600 литров воды для выработки одного килограмма шерстяной пряжи. Три с половиной тысячи литров требуется цементному заводу для производства одной тонны цемента и 20 тысяч литров – для производства только одной тонны стали.

Как удивились бы тайцы, живущие вдоль «мокрой дороги», если бы узнали, что кому-то из них не хватает воды. «Мокрая дорога» – это название, которого нет в атласах, я придумал сам для определения единственного пути, ведущего в одну из деревень в районе Бангкока. Другого подъезда туда нет… Мы проплываем мимо бензозаправочной станции, обслуживающей моторные лодки, по обеим сторонам широкой водной артерии – лавчонки на лодках, на лодке же выезжают жители из домиков, чтобы выпить бутылочку апельсинового сока, и, пока продавец откупоривает бутылку, лодка покачивается на волнах. Из домов с окнами без стекол доносятся звуки включенных телевизоров. Они могут принимать одну и ту же программу на английском и тайском языках. Комментарий, естественно, не совсем идентичен, поскольку не все английские выражения можно буквально перевести на тайский и наоборот. Медицинский консультант в университете Бангкока англичанин мистер Уорд рассказывает мне, что его дети предпочитают смотреть вестерны в тайской интерпретации, потому что в этом варианте больше шума и крика…

Наконец мы прибыли. Входя в дом, все время смотришь себе под ноги, иначе можешь упасть в воду со скользкой доски, которая качается на волнах, поднявшихся от нашей моторки. С нами вместе приехал сын хозяина, студент-медик. Утром я видел его на занятиях в лаборатории. В его темной комнате около статуэтки Будды стоит телевизор, на стене рядом с расписанием занятий по физике буддийские изречения о жизненных правилах. С экрана телевизора идут к этим людям чуждые им ковбойские фильмы.

Гостеприимные хозяева приносят чашки с рисовой водкой. Мы опускаемся на колени перед столом, где стоит простая, но на редкость вкусная еда. А жажду мы утоляем молодыми кокосовыми орехами, верхушку которых срезаем острым ножом.

Не сразу привыкаешь к тому, что за окном не слышно ни стука сандалий, этой музыки азиатской улицы, ни шуршания автомашин по асфальту. Хлюпанье воды перекрывается гулом моторов и призывами торговцев, плавающих на лодках, наполненных товаром, от дома к дому.

Потеть запрещается

Но какие-то проблемы здесь решаются очень просто: надо иметь немного риса и перед самым обедом забросить под домик сеть, которая всегда вытягивается с уловом. Рыбка получше идет прямо в горшок, а остальная выбрасывается обратно, потому что Будде неугодно, чтобы живых существ убивали напрасно. Пепельниц на столе нет: пепел и окурки бросают прямо в воду. Течение здесь довольно быстрое, и поэтому – как уверяют меня хозяева – комары не размножаются, а следовательно, нет проблемы малярии; скорее обыкновенный грипп представляет угрозу. Господин Уорд говорит, что люди, черпающие воду прямо из-под пола, должны сначала пропустить ее через центрифугу, а потом вскипятить. Но, по-моему, ни в том доме, где мы сидим, ни в любом другом этой деревни на воде никто этого не делает. Во-первых, ни у кого нет центрифуги, а во-вторых… Но не хватит ли и этого…

Здесь дети сначала учатся плавать, а ходить потом. На открытой террасе без перил, которая служит одновременно и пристанью для лодок, ползает голый карапуз, похожий на маленькие статуэтки Будды, которые украшают деревенские пагоды. Карапуз подползает к самому краю террасы; я встаю и хочу перенести его в безопасное место, но родители останавливают меня. Через минуту ребенок плюхается в воду, и раздаются восторженные возгласы. Восхищенные родители с гордостью смотрят на свое потомство, которое на мгновение вынырнуло из желто-мутной воды. Малыш бьет по воде ручонками, а течение постепенно относит его. Он снова оказывается под водой… Когда его головка показывается метрах в тридцати от нас, старший брат бросается в воду и вытаскивает ребенка из реки, как игрушку. Тайцы, обожающие своих детей, не умирают от страха, когда те барахтаются в воде.

Постепенно наступают сумерки; жители принимают вечерние ванны: одни погружаются в воду уже намыленные, другие сначала полежат на воде, а потом берутся за мыло. Если же оно выскальзывает и падает на дно, все семейство со смехом за ним ныряет. Здесь и почтенный старец, похожий на патриарха, прыгает как морж, и веселые девушки, распустившие на волнах свои блестящие черные волосы… Настоящая вечерняя идиллия деревни на воде; несмотря на телевизоры и бензозаправочную станцию, деревня на сваях навсегда привязана к воде, этой стихии, постоянно хлюпающей под ногами…

^{В таиландских деревнях на воде дети раньше начинают плавать, нежели ходить. Самой большой проблемой этих мест является…вода!}

Мы возвращаемся в мир цивилизации. Вечером в отеле «Таи» в Бангкоке встречаемся за ужином с человеком, который много лет занимается проблемой добывания воды для людей, живущих на воде… Он начинен цифрами и различными данными. Небольшой зал с кондиционером отделен от чудовищной жары на улице стеклянной стеной. Официанты движутся почти бесшумно; молодая стройная девушка в национальной одежде наполняет стаканы холодной водой, как только сидящие за столиками их опорожняют. Дирекция гостиницы любезно доводит до сведения уважаемых посетителей, что воду, которую здесь подают, можно пить не опасаясь.

Кожа на лице у девушки чистая, как у фарфоровой куклы. Наш собеседник объясняет это тем, что она ест исключительно рис и рыбу, а о происхождении национальной одежды, так прекрасно подчеркивающей женскую фигуру, он говорит, что в ней передается сочетание сознательного желания женщины быть одетой с бессознательным – казаться раздетой.

Девушка наполнила наши стаканы и царственной походкой вернулась на свой наблюдательный пост, а наш собеседник вернулся к прерванной теме разговора.

– Однажды мне в руки попался любопытный доклад, – говорит он, – Его автор писал, что в стране, где ему пришлось изучать вопрос о снабжении жителей водой, матери не разрешают детям играть в подвижные игры. Почему? Потому что ребенок потеет, ему хочется пить, а каждая капля воды ценится на вес золота…

Я допиваю воду, на дне стакана тихонько ломаются кусочки льда. К нам неслышно подходит молодая таиландка, чтобы вновь наполнить стаканы холодной, освежающей, чистой водой…

Смерть плавает в прудах, ползает вместе с улиткой

Историю, с которой мне хотелось бы вас познакомить, я привез в своем репортерском багаже из Средней Азии. Это будет рассказ о людях и червях, о смерти на склонах горы Монблан и под солнцем Узбекистана. Речь пойдет о победе и отступлении, о водоносах и падишахе, о рачках-циклопах и тубибах, или знахарях, о воде и поэтах. Все это вместе сплетается в повесть, ведущую свое начало с давних-давних времен…

Мы начнем с конца, с поэзии. Один из поэтов Востока писал:

 
Расскажу о падишахе —
Он здоровьем обладал,
Но червяк в него проникший,
Плоть и кости обглодал.
И слабей, чем самый слабый,
Стал могущественный шах.
Сталь он тенью человека,
Исхудал он и зачах.
 

В печальных песнях, которые пели по вечерам узбеки и таджики, часто говорилось о болезни, название которой сейчас звучит для нас странно.

 
Друзья! Стряслось несчастие со мною.
Проклятый червь мне не дает покою.
Да будет он, измучивший меня,
Навеки бездной поглощен земною.
Меня сосет он, гибелью грозя,
И никому с ним справиться нельзя.
О нем, черве презренном, днем и ночью
В слезах и муках говорю, друзья.[Пер. М. Курганцева]
 

О рачках, рыбках и червях

Произведения поэтов можно рассматривать не более как предварительный врачебный опрос. Теперь мы перейдем к сухому научному описанию. В картотеках преступления ниточного червя оцениваются как наиболее опасные. Особенно одного, dracunculus medinensis,который селится в глубине соединительной или подкожной ткани человека. Этот паразит вызывает такое утончение кожи, что личинки его выходят наружу. Так вкратце выглядит суть болезни, некогда мучившей жителей Туркестана.

В институте паразитологии в Самарканде передо мной ставят стеклянную банку со свернувшимся в ней длинным червем. Это самка, ее длина около метра. Оплодотворенная самка проникает в подкожную ткань ступни. В том месте, где она соприкасается с кожей, образуется небольшое затвердение, которое в течение суток превращается в пузырь и лопается. Когда человек ступает в воду, туда вываливается великое множество личинок. Для дальнейшего развития необходимо, чтобы их проглотил крохотный рачок-циклоп. В его организме личинки дозревают за 10–12 дней.

Дракункулёзом – а именно так называется эта болезнь – заражается человек, который напьется воды с находящимися в ней рачками, зараженными личинками. Около года дракункулёз никак себя не проявляет. За несколько часов до появления под кожей ниточного червя из личинки у человека начинает болеть голова, появляется сильное удушье, приступы, напоминающие астму, рвота, понос и обязательно раздражающий зуд.

Известно, что маленькие рыбешки barbus puckilliбеспощадно пожирают рачков-циклопов, что… Стоп! Не будем опережать последовательность событий. То, что мы знаем о ниточном черве и победе над ним, относится к сравнительно недавним достижениям науки.

«Король мух»

С незапамятных времен у узбеков существовала система арыков, с помощью которых они пытались напоить ненасытную землю. Для иссохшихся равнин Узбекистана вода всегда была источником жизни, а в ней таилась смерть.

В Бухаре дракункулёзом болели тысячи людей. Лечение больных происходило публично на рынке и тянулось неделями. «Тянулось» – самое подходящее в данном случае слово, потому что метод лечения был повсюду одинаков: к торчащему из открытой раны червю привязывали тяжелую монету и она своим весом вытягивала его наружу. Так лечил своих пациентов тубиб, или местный знахарь. Его называли «королем мух», потому что во время публичных процедур на раны слетались тучи насекомых.

В 1868 году в Туркестан прибыл молодой русский ученый Алексей Павлович Федченко, окончивший Московский университет. Он прожил всего 29 лет, однако описание коллекции, которую он собрал, занимает несколько томов. А. П. Федченко научно обосновал преступную деятельность ниточного червя и правильно установил жизненный цикл этого страшного паразита. Он много ездил по Бухарскому эмирату, и его поразило сходство ледников Туркестана с альпийскими. Чтобы собрать данные, подтверждающие свои наблюдения, А. П. Федченко отправился в Швейцарию. Однажды ночью в горах его застала буря, и он трагически погиб на склоне Монблана. Вместе с ним погибли и все знания, которые он накопил о болезни, косившей людей в далекой Бухаре.

Сразу после Великой Октябрьской социалистической революции в Бухару приехал выпускник Военно-медицинской академии – Леонид Михайлович Исаев. В кабинете директора самаркандского института паразитологии висит его портрет: из-под насупленных бровей на вас смотрят живые глаза. Леонид Михайлович, как говорят о нем люди, знавшие его лично, был необыкновенным человеком. Это он основал в Бухаре в 1922 году первый в Средней Азии Тропический институт.

В Бухаре Исаев оказался случайно: ехал в Афганистан работать врачом при советском консульстве. Интересовался археологией, историей, но по образованию был паразитологом. Его увлекла борьба со страданиями: их испытывали многие, а знали о них очень мало. И, видимо, поэтому Л. М. Исаев остался в Бухаре.

– В те годы жизнь там была чудовищна, – рассказывает мне кандидат биологических наук Павел Петрович Чинаев, который хорошо помнит Исаева, – до Исаева не было случая, чтобы кто-нибудь по собственной воле, а не по принуждению оставался жить в Бухаре.

Биография самого П. П. Чинаева тоже примечательна тем, что он оказался среди людей, прибывших на помощь в Среднюю Азию… Все было против него: вооруженные банды басмачей, стремившихся повернуть историю вспять, болезни, терзавшие народ, сговор тубибов, не желающих отдавать «своих» пациентов врачам, лечившим их бесплатно и успешно.

Один визирь и семьдесят червей

П. П. Чинаев – худощав и высок. Во время первой мировой войны он служил в русском экспедиционном корпусе во Франции. После Великой Октябрьской социалистической революции был интернирован в Северной Африке, а оттуда отправлен в Баку.

Безрадостным было его возвращение в родную деревню. На вокзале в Ростове люди спали стоя в ожидании поезда – все было обсыпано вшами.

В те годы Россия погибала от сыпного тифа. В 1919–1922 годах здесь болело 5 миллионов человек (некоторые считают эту цифру заниженной). Историки медицины назвали сыпной тиф «сопутствующей» болезнью, потому что он всегда сопровождает войны, нищету и страдания.

Видимо, сыпной тиф и был той самой «афинской заразой», которая во время Пелопоннесской войны в 430 году до н. э. опустошила большие города. Другие описания болезни носят расплывчатый характер, поэтому сейчас трудно определить ее, однако нет сомнения, что именно сыпной тиф унес в 1489 году 17 тысяч солдат армии королевы Изабеллы Католической и Фердинанда Арагонского, штурмовавших крепость Гранаду, которую защищали мавры. Из Испании тиф перекинулся в Америку, где расправился с индейцами. Во время первой мировой войны сыпняком заболели 300 тысяч солдат сербской армии, около полумиллиона человек болели в Сирии.

Шарль Николь, в начале нашего века указавший на вошь как на рассадник заразы, писал о ней, как о «паразите, который сопровождает человека в походах, вместе с ним кочует в обозах и останавливается лишь на пороге больницы, где у больных есть мыло, вода и чистое белье».

Как раз этого-то и не хватало разоренной войной России.

П. Чинаев расказывает, что ему так и не удалось отдохнуть в родной деревне, потому что все ее жители лежали в сыпняке и его звали из одного дома в другой.

Затем он оказался в Бухаре. Там Чинаев с головой ушел в проблему дракункулёзы. Ниточные черви были сущим бедствием: у одного визиря при дворе бухарского эмира вытащили сразу семьдесят штук.

Белый бинт Исаева

«Вытягивание» червя было делом непростым. «Король мух», или тубиб, наматывал постепенно червяка на спичку, и если тот рвался, то та его часть, которая оставалась под кожей, начинала разлагаться и вызывала опасное заражение…

– Бухара тех лет была любопытным городом, – вспоминает Павел Чинаев. – Она была окружена стеной, городские ворота на ночь запирались, и даже некоторые кварталы отделялись друг от друга стенами. Дома строились из глины; во всей Бухаре были только два дома европейского типа: в одном находилось советское полпредство, в другом Узбекский тропический институт. Лавки на ночь не запирались, краж практически не было, а если и случались, то вору отрубали руку. Жители болели лейшманиозом, малярией, но самым страшным бичом оставался ниточный червь. Почему?

Все жители города брали воду в восьми больших водоемах, спускаясь к ним по ступенькам. В городе существовал цех водоносов из трехсот торговцев. Они разносили воду в кожаных мешках. Чтобы легче было зачерпнуть воду, водонос спускался на самую нижнюю ступеньку. Стоило больному ступить ногой в воду, как наступало явление, которое описал Федченко, а позднее наблюдал и Исаев: из открытой раны тысячи

личинок устремлялись в воду. После этого болезнь прямиком доставляли к потребителям воды: за несколько копеек вместе с водой житель неизбежно получал и заразу.

– Нет, сам я не заразился, я пил только чай, т. е. кипяченую воду. Я не заразился ни малярией, ни лейшманиозом, и никакой другой тропической болезнью. Я заразился другим – энтузиазмом Исаева, – вспоминает сорок пять лет спустя Чинаев, рассказывая о тех трудных днях. – Исаев был человеком современным. На открытые раны больных дракункулёзом он накладывал бинты, пропитанные дезинфекционной жидкостью. Он предотвращал, таким образом, не только распространение личинок ниточного червя, но одновременно – чему сам придавал еще большее значение – спасал своих пациентов от тубибов: их грязные потные руки всегда оставляли следы на белой повязке, что отбивало у больных охоту к ним обращаться.

Дома с номерами

Участники врачебной конференции в Москве внимательно слушали молодого врача из далекой Азии, рассказывавшего о борьбе с болезнью, которая даже не упоминалась в научной литературе. Исаев нашел свое место в жизни. Он был необходим людям. Чинаев вспоминает, что с Исаевым нельзя было идти по улицам Бухары, потому что каждый приглашал его зайти попить чаю или поговорить о новых методах борьбы с ниточным червем.

Проблема дракункулёза была неисчерпаемой. Исаев начал с принудительного лечения водоносов. Один из вылечившихся даже увлекся делом своего исцелителя: выучился на лаборанта и стал у него работать. Исаев прекрасно понимал, что надо опираться на местные силы, и организовал для таджиков медицинский техникум. Он приказал составить подробный план города, в результате чего все дома были пронумерованы, а жители – обследованы. Осмотр показал: каждый пятый житель Бухары заражен ниточным червем. В 1920 году на больных завели картотеку, чтобы легче следить за ходом лечения. Бесплатное лечение создавало серьезную конкуренцию тубибам. А в 1925 году, когда Исаев уже был окружен знающими помощниками, он добился того, что власти вообще запретили знахарям лечить дракункулёзу.

В то время когда в Европе просветительские фильмы были еще в новинку, Исаев в Средней Азии отснял короткометражный фильм, наглядно показывавший неграмотному населению Бухары, что такое дракункулёза и как с ней бороться. Такая санитарная пропаганда доходила до местных жителей быстрее, чем сотни брошюр или публичных лекций, которые они не посещали и не понимали.

Исаев по-разному боролся с ниточными червями. Сначала он хлорировал воду в колодцах, но это не помогло. Тогда он решил заливать колодцы нефтью. И это в Бухаре, где каждая капля влаги ценится на вес золота! Исаев хотел, чтобы люди перестали пользоваться колодцами, которые он считал наиболее опасными.

В остальных водоемах Исаев приказал искусственно снизить уровень воды, чтобы она не доходила до ступенек. Рачок-циклоп не может жить на глубине, где не хватает кислорода, а в мелкой воде на ступеньках у него был и кислород и свет. Позднее в городе построили водопровод и некоторые колодцы засыпали совсем. Те, что остались, служат резервуарами на случай пожаров, и в них никогда не берут воду для питья. Хотя как раз теперь, когда в воду не ступает нога, «сеющая» личинки, вода не опасна.

Исаеву удалось добиться периодически осушать рисовые поля, что не только привело к увеличению урожая, но и к уничтожению личинок малярийного комара. Но для человека, который победил ниточного червя, это уже было побочным делом.

Стеклянная банка с огромным червем вновь ставится на полку с экспонатами, рассказывающими о деятельности института, насчитывающей не так много лет. Сейчас трудно установить, откуда взялся этот червь: то ли тубиб накрутил его на спичку, то ли врач вытащил скальпелем из ноги больного. Это уже неважно. В районах, где еще вчера каждый пятый выращивал своего собственного червя, сегодня молодые врачи могут увидеть его только в стеклянной банке.

Спор о рабыне

Основоположник таджикской реалистической прозы Садриддин Айни в своем романе «Рабы», действие которого происходит в прошлом столетии, привел фотокопию подлинного документа – спор покупателя с продавцами.

«Я, истец, предъявляю присутствующим здесь Нийазу-баю и Сафару-баю иск в том, что купил у него рабыню, присутствующую здесь, за 52 чистые высококачественные монеты, отчеканенные в Бухаре, каждая весом в один мискаль [24]24
  Мискаль – мера веса, равная 4,8 г.


[Закрыть], с печатью на них покойного эмира – и они продали мне ее за вышеуказанную сумму. Сделка была совершена обеими сторонами. Продавцы получили деньги, а я – товар. Но позже в этой рабыне обнаружился ее давний порок, язва на лице, временами исчезающая; об этой язве я, истец, при покупке не знал. Посему считаю себя вправе покупку возвратить продавцам. Им же надлежит, приняв от меня рабыню, возвратить мне уплаченную за нее стоимость, указанную выше. Но, вопреки справедливости, не имея на то никакого основания, продавцы не согласились со мной. Прошу вас, чье стремя светит подобно луне, могущественного блюстителя шариата [25]25
  Шариат – свод мусульманских законов.


[Закрыть], да продлит бог ваше могущество – приказать продавцам исполнить свой долг, дабы справедливость совершилась, и да будет исполнено воздаяние вашему высочеству. О сем иске мнение блюстителей веры объявите, и да воздастся вам за сие» [26]26
  Садриддин Айн и. Собрание сочинений. Т. 2. М., с. 432.


[Закрыть].

Четыре кола

Приводя этот документ, Садриддин Айни пишет, что «предмет», т. е. молодая рабыня, умоляла не возвращать ее бывшему хозяину, потому что он – чтобы сломить ее сопротивление – применял «чармех», или пытку «четырех кольев». Хозяин привязывал ее за руки и за ноги к четырем вбитым в землю кольям, и она уже ничего не могла поделать…

Нас же в этой истории интересует лишай, который изуродовал лицо рабыни. Ученые нередко пытаются на основе описаний получить представление о давно исчезнувших болезнях…

Думается, что рабыня стала жертвой болезни, в те годы широко распространенной на территории теперешних советских среднеазиатских республик. Азербайджанский поэт XII века писал, что «красотой лица можно любоваться лишь с одной стороны, потому что на другой – отметины болезни». Скорее всего, эту болезнь много столетий тому назад завезли сюда арабские завоеватели. И для живущих здесь народов она стала истинной пыткой «четырех кольев», потому что делала человека бессильным, покорным. Ее называли там «кала-азар», или «черная болезнь». Она представляет собой разновидность группы болезней, названной врачами лейшманиозом.

Дикобразы и шакалы

Эта болезнь, при которой смертность доходит до 90 процентов, называется «кала-азар», потому что тело больного приобретает серый оттенок. Вызывают ее жгутиковые, которые переносятся определенными видами диптеров. У больного увеличивается печень и селезенка, наблюдаются отеки и поносы.

– Болезнь, которая наблюдалась в Азербайджане, вовсе не «кала-азар» в научном смысле этого слова, – рассказывает мне профессор Абульфас Юсуф-оглы Наджафов из Института малярии и медицинской паразитологии им. С. М. Кирова в Баку, когда мы беседуем с ним. – Скорее всего – это разновидность кожного лейшманиоза. Создается впечатление, что болезнь появилась на земле раньше самого человека.

Лейшманиозом болели животные, но когда человек начал приручать их, болезнь каким-то образом сумела приспособиться и к нему. В Азербайджане лейшманиозом болели собаки, а насекомые переносили ее с собаки на человека. Собака болела два-три года, а потом подыхала.

По мнению бакинского ученого, определенным рассадником этой болезни являются и дикие животные, в частности шакалы и дикобразы; иглы дикобраза защищают его от более сильного врага, но не от укусов насекомых.

Люди перешли в атаку на лейшманиоз: проверили всех деревенских собак, одних вылечили, других – умертвили. Поскольку известно, что насекомые – переносчики лейшманиоза не летают на большие расстояния, то против них применили химические средства: стены домов обливали химикатами и насекомые, садясь на стены, погибали…

Лейшманиоз был распространен очень широко; считалось, что вылечиться от него нельзя, и люди опускали руки перед этой болезнью. Мой собеседник рассказывает, что больные, не разбираясь как следует в симптомах, обращались к врачу-венерологу, но узнав от него, что это тольколейшманиоз, отказывались от лечения, потому что в их представлении спасения от болезни не было. От пришельцев из Багдада было известно такое средство: кровью больного обмазывали ножки ребенка, чтобы болезнь уже лучше оставила свои отметины на ногах, чем на лице. Профессор показывает мне выцветшие от времени снимки больных: худые, как спички, ноги и вздутые животы, похожие на барабаны.

Черная линия

Врачи, объявившие войну leishmania donovani,или leishmania tropica,должны были знать о болезни все.

Местные жители считали, что она вызывается какими-то мушками, живущими на тополе. Но надо было найти истинных виновников. Борьба против болезни поначалу была воспринята как непозволительное вмешательство в личную жизнь – болели деды, болели отцы, ничего не изменится…

По словам ученого, самой лучшей пропагандой оказался успех их работы. Он сам застал еще то время, когда рану, из которой сочился гной, прижигали папиросой. Однако, когда люди поняли, что лекарства избавляют их от страданий, от необходимости прибегать к жестоким процедурам, отношение к лечению в корне изменилось: люди, встречавшие санитарные бригады недобрым молчанием или просто не впускавшие их в дом, теперь сами требовали санитаров.

Передо мной разворачиваются длинные рулоны диаграмм. Черная линия, фиксирующая число больных в республике, начиная с 1957 года стремительно падает вниз и теперь стоит на нуле. По словам профессора, смертность в настоящее время очень низка, потому что каждый, обратившийся к врачу, будет вылечен. Он считает, что очень скоро эта болезнь вообще будет вычеркнута из списка опасных и будет упоминаться лишь при изучении истории развития тропической медицины. Это прозвучит некрологом когда-то всесильной болезни, побежденной в СССР за очень короткий срок.

А теперь мы перенесемся с вами на другой конец Азии, туда, где смерть ползает в улитке.

Война без пушек

История не обошла своим вниманием и остров Лейте. К нему вела дорога великого мореплавателя Фердинанда Магеллана, который появился там в 1521 году, неся «крест и меч» жителям архипелага.

На пляжах Лейте до сих пор ржавеют десантные баржи, на которых в 1944 году высадились армии Дугласа Макартура, чтобы начать битву за Филиппины с армиями японского императора.

Я не только опишу полные драматизма события, происходящие здесь в наши дни, но и постараюсь заглянуть в будущее. Война, о которой мне бы хотелось рассказать, разыгрывается между человеком и улиткой, между человеком и страшной заразой.

Эта война ведется без пушек. Не палят из мушкетов матросы сеньора Магеллана, не стреляет артиллерия американского флота вторжения. Однако не дадим тишине обмануть себя: это тишина смерти. Вот что рассказывает мне министр здравоохранения Филиппин Паулино Гарсия: