Текст книги "Жара и лихорадка"

Автор книги: Люциан Воляновский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Пятнадцать минут отдыха, пятнадцать минут размышлений

Все, о чем я писал до сих пор, вряд ли можно назвать развлекательным чтивом. Не правда ли? Мне думается, что сейчас самое время сделать пятнадцатиминутный перерыв и рассказать вам о своих «заметках на полях», рассказать о вопросах второстепенных. А вдруг и среди неглавного найдется что-нибудь серьезное? Как мне подсказывает мой журналистский опыт, какой бы страшной ни была трагедия, она не может убить человеческую улыбку… Кроме того, я всегда верил, что самые сложные и запутанные вопросы можно изложить лаконично. Нет скучных тем, есть скучные писатели… Итак, я выключаю магнитофон, откладываю в сторону исписанные карточки и просто так, на память, рассказываю несколько забавных историй.

В столице Малайзии – Кучинге (северная часть острова Калимантан), огромные плакаты рекламируют верное средство, чтобы… потолстеть. Когда европейки и американки активно худеют, когда крупнейшие фармацевтические концерны и скромные анонимные общества сколачивают состояния на выпуске средств, «гарантирующих» похудание, словом, когда европейки и американки интенсивно голодают (что не всегда полезно), здесь – желательна полнота. Смуглолицые, стройные, как цветок, малайки, изящные китаянки покупают в аптеках и уличных лавчонках различные препараты, которые выбрасывают на рынок конкуренты, так как хотят поправиться.

«Почему ты должна быть худой?» – вопят газетные рекламы. И женщины делают все лишь бы только потолстеть! А это свидетельствует о том, что традиции умирают медленно: хозяин малайского гарема или богатый китаец, покупая себе каждый год новую невольницу, предпочитал полных женщин. В этом проявлялся своего рода снобизм, поскольку полнота женщин говорила о зажиточности ее господина и властелина. Продаваемые из-под полы «Руководства для новобрачных» (что-то вроде китайских эротических комиксов) всегда изображают невесту… толстой.

* * *

В этой своей поездке я всегда останавливался в отелях, в заранее забронированном для меня номере. Так как это делала Всемирная организация здравоохранения (под письмами или телеграммами стояла ее подпись), то, естественно, прислуга в отелях величала меня «доктором». Уж как я ни пытался объяснить, что я лишь пишу, а не лечу, что во Всемирной организации здравоохранения служат не только врачи, но и санитарные инженеры, и специалисты по питанию, и разные другие специалисты, что…

Все было напрасно! Чем дольше я объяснял, тем вежливей и понимающей становилась улыбка собеседника. Я довольно быстро понял, в чем тут дело: распространился слух, будто я – известный врач, который ради спокойствия путешествует инкогнито… В Корате я около получаса внушал, что я не доктор, не лечу, и вроде бы мне поверили, но когда я вечером вернулся в отель, то в списке гостей против моей фамилии было старательно зачеркнуто «д-р» и написано «проф.».

И я… сдался. Делать нечего, чему быть, того не миновать. Я больше не тратил время на бесплодные дискуссии. Тем более, не я один побывал в подобной ситуации. Вот что мне рассказал господин Мишель Бови, симпатичный швейцарец из кантона Во, который руководит в Маниле службой информации ВОЗ для западной части Тихого океана. Несколько лет тому назад ему пришлось лететь из Конго; не успел самолет подняться в воздух, как бельгийская стюардесса пригласила швейцарца в кабину к пилоту, чем он был немало удивлен. Пилот начал угощать его разными заморскими напитками и при этом жаловаться, что у него стреляет в левом боку, когда он поворачивается на правый бок, м наоборот.

– Что бы вы сделали на моем месте? – обратился пилот к швейцарцу.

– Пошел бы к врачу, – невозмутимо ответил тот. (Надо ли говорить, что в списке пассажиров он фигурировал как служащий Всемирной организации здравоохранения.)

Пришла и моя очередь давать врачебные советы. Но не в самолете, а в… лифте. Это было в Гонконге. Лифтер-китаец в первый же день показал мне свои чирии на шее и, просительно улыбаясь, попросил у меня совета. Это были обыкновенные чирии, я видал в своей жизни и пострашнее. Я начал было ему объяснять, что я не врач, а писатель, что я… ну, и так далее. В Гонконге нормированного дня нет и в помине. Мой знакомый лифтер поднимал меня на девятый этаж и днем и ночью, и его редко кто-нибудь заменял. И всегда он показывал мне свои чирии и спрашивал совета…

Скандал разразился на четвертый день. Впервые в истории отеля не гость дал лифтеру чаевые, а лифтер гостю! Это случилось поздно вечером. На глазах изумленных свидетелей – лифтер совал мне деньги!

В этом городе, где все покупается и все продается, измученный чириями китаец, видимо, решил, что скорее всего я не хочу дать совета даром. Я же, осатаневший не столько от вида чириев, сколько от разговора о них, сказал в конце концов:

– Помажь ты себе шею тигровой мазью, приятель, и отстань от меня…

Тигровая мазь – это китайская панацея от всех бед, ее производители уверяют, что она эффективна от доброй дюжины недомоганий. Когда в Гонконге я однажды оказался в роскошном доме одного фабриканта, то подумал, что кому-кому, а ему-то тигровая мазь помогла!.. Она несложна по своему составу, наверняка безвредна, иногда действительно помогает, особенно от укусов комаров. А в общем-то, в таких случаях мне всегда вспоминается старый анекдот о враче, вызванном к бедной старушке, в которой жизнь уже едва теплилась. Врач осмотрел ее и велел срочно послать за шпротами.

– Разве ей это поможет? – спросил сын умирающей.

^{Гонконг – город без страны. «Человек-конь» мчится во весь дух, чтобы успеть проехать перекресток, пока не зажжется красный свет}

– Поможет, не поможет, а пусть старушка перед смертью полакомится шпротами, – ответил с философским спокойствием врач.

Однако вернемся в Гонконг. Я до сих пор помню изумление на лице китайца. Подумать только: медицинское светило прибыло из самой Европы, а рекомендует ему лекарство, которое можно купить в любом уличном ларьке…

* * *

В Юго-Восточной Азии с очень большим трудом пробивают себе дорогу лекарства, действительно приносящие облегчение больным, страдающим тяжелым недугом. Зато с помощью всяких лазеек сюда попадают другие импортные «благодеяния».

Бангкок. На каждом шагу и довольно назойливо иностранцу вручают рекламные листки о банях, которые здесь насчитываются буквально сотнями. Правда, «баня» – название не совсем точное, но помыться там тожеможно…

Журналист, который изучает вопрос о здравоохранении в Таиланде, напоминает лошадь с надетыми на глаза шорами; она может смотреть только прямо. Иначе говоря, такой журналист выискивает только те факты, которые он может подогнать под собственные наблюдения. В одном из таких рекламных листков о бане ему бросается в глаза следующая фраза: «Только у нас имеется мыло с витамином „С“. Только у нас!»

Вдумайтесь – «мыло с витамином, С“», специалист-фармаколог из ВОЗ только пожмет плечами…

Наш журналист, ради установления истины, бесстрашно бросается по указанному адресу. Таксист, которому он сует под нос адрес, тут же срывается с места как бешеный: адрес ему прекрасно известен, и пассажир, отправляющийся туда, никогда не будет торговаться… (Нахальный таксист еще спросит пассажира, сколько времени тот будет мытьсяи не желает ли, чтобы его подождали.)

Баня с монополией на мыло с витамином «С» помещается в красивом здании в центре Бангкока. За толстой стеклянной стеной сидят банщицы на школьных скамейках, и это вполне соответствует их возрасту; у каждой на шее надето нечто вроде ошейника с номерком. Любитель помыться называет толстой «мамме-сан», хозяйке заведения, номер приглянувшейся банщицы, и та уже через минуту семенит в указанную комнату, неся в руках пластмассовый мешочек с парой тщательно выглаженных полотенец и мылом, тем самым, с витамином «С».

– Что это за мыло с витамином «С»? – спрашивает любопытный журналист.

– Это мыло, которым имеем право пользоваться только мы, – с достоинством отвечает «мамма-сан».

– Знаю. Читал, но в чем его особенность?

– Как это «в чем»? Оно прекрасно мылится…

Красивая таиландка, которую ваш покорный слуга спросил, что бы она сделала, если бы неожиданно выиграла большую сумму денег, не задумываясь ответила:

– Поехала бы в Токио, там лучше всего делают пластические операции по удалению «раскосости» глаз.

Эта мечта о разрезе глаз таком же, как у европей

ских женщин, тем более удивительна, что в Европе сейчас модно как раз обратное: красить глаза так, чтобы придать косину.

Видимо, самой природой в человеке заложено желание обладать тем, чего он лишен с рождения. Это не единственный пример, подтверждающий, что вечная Ева ищет, чем бы отличиться от окружающих…

В том же Таиланде по территории одного учебного заведения меня сопровождала студентка, которая старалась идти либо вдоль стены, отбрасывающей тень, либо в тени деревьев, тогда как я шел где придется. Я подумал, что, может быть, у нее есть веские причины не идти со мной рядом, но мой коллега, давно живущий здесь, дал мне очень простое объяснение: она боится загореть… Чем бледнее женщина, тем она элегантнее…

* * *

Приведу теперь несколько выдержек из бюллетеня для внутреннего пользования служащих штаб-квартиры ВОЗ для западной части Тихого океана с центром в Маниле. По ним видно, что врачи, постоянно работающие в атмосфере страданий и ежедневно встречающиеся со смертью, не потеряли чувство юмора.

Вот несколько «логичных» и «статистических» доказательств, осуждающих такое бедствие человечества, каким являются корнишоны.

1) Все люди, которые болеют, когда-то ели корнишоны. Последствия их потребления накапливаются годами.

2) 99,7 процента жертв дорожных происшествий и авиационных катастроф ели корнишоны за две недели до несчастья.

3) Смертность среди индивидов, родившихся между 1849 и 1859 годами, которые ели корнишоны, доходит до 100 процентов.

4) У людей, которые родились в 1893 году и ели корнишоны, наблюдается выпадение зубов, притупление слуха и ослабление зрения, а также образование морщин. Во многих случаях люди даже умирали.

5) Ученые убедительно доказали, что у подопытных крыс, которых месяц кормили корнишонами, распухло брюхо и пропал аппетит ко всякой другой пище.

В свете такого рода наблюдений над губительным действием корнишонов рекомендуется радикальная смена наших привычек: надо перейти на суп из лепестков орхидеи. Науке неизвестны случаи, когда бы употребление такого супа приводило к недомоганию.

* * *

Психолог – это человек, который при виде красивой женщины, входящей в комнату, наблюдает за теми, кто идет вслед за ней.

* * *

Больного, которому должны сделать внутримышечную инъекцию, приводят в процедурную. Там он видит нарисованную на стене большую стрелку, указывающую на маленькую табличку чуть ли не у самого пола. Больной нагибается и читает: «Сейчас удобнее всего сделать тебе укол».

* * *

Женщина из глухой деревни ежегодно приходит в родильный дом. Когда после десятых родов она собирается домой, акушерка спрашивает:

– Ну как, милочка, надеюсь мы увидимся в следующем году?

– Наверное, нет, – отвечает женщина, – мы с мужем узнали наконец, откуда берутся дети…

* * *

Как явствует из анкеты, проведенной американским журналом, многие женщины мечтают выйти замуж за нейрохирурга. И лишь очень немногие, романтически настроенные, за зубных врачей.

Однако средний дантист ничуть не хуже среднего нейрохирурга: он также красив, умен, очарователен, остроумен. Напрашивается вывод, что у зубных врачей недостаточно хорошо поставлена реклама. Если бы они посоветовались со специалистами рекламы, то наверняка, как и нейрохирурги, стали бы всеобщими любимцами.

Для начала ассоциации зубных врачей должны заказать о себе серию телевизионных фильмов. Нейрохирурги, терапевты, лорингологи уже были героями телевизионных фильмов. Зубным же врачам до сих пор это как-то не удавалось. Видел ли кто-нибудь из вас на голубом экране, как зубной врач бредет сквозь снежную пургу, чтобы спасти ребенка, у которого выпала пломба?

Серия телевизионных фильмов о зубных врачах и заполнила бы этот пробел. Красавца-героя должны звать Бен Прухница. Рядом с ним его ассистентка, прекрасная блондинка (для этой роли очень бы подошла Дорис Дэй [27]27
  Дорис Дэй – известная американская киноактриса.


[Закрыть]), которая уже много лет подает ему инструменты и цемент для пломб. Несмотря на то что он обожает ее резец, их отношения держатся лишь на общности профессиональных интересов; он идеалист и не может позволить себе ухаживать за ней под жужжание бормашины.

Через год после еженедельного показа фильмов О' зубных врачах следует вновь провести опрос. Убежден, что все молодые девушки будут мечтать только о них.

* * *

При всей моей симпатии к филиппинцам меня всегда поражал их несерьезный подход к жизни. Во время моей работы в Маниле там с большим интересом следили за перипетиями хорошенькой девушки по имени Маита, которая после бурных споров была признана «Мисс Филиппины». В таком высоком звании она вылетела в Лондон, чтобы принять участие в конкурсе «Мисс Вселенная».

Ее поездка была полна приключений. В столице Великобритании Маита собиралась поразить членов жюри блеском своих туалетов в национальном стиле, сшитых из ткани, получаемой из ананасовых волокон – не фрукта-ананаса, а ананасового листа (кстати, выработка такой ткани – привилегия архипелага; она очень удобна в тропическом климате). Однако багаж «Мисс Филиппины» потерялся где-то в пути, и бедной Майте буквально нечего было надеть. Возможно, члены жюри и были бы не прочь допустить ее на конкурс обнаженной, но, кажется, его условия этого не допускают… Залитая слезами, Маита сделала заявление для печати, сообщив, что видела собственными глазами, как в самолете открылись двери и весь ее багаж упал в океан…

Такое «открытие» было напечатано под большими заголовками на первых полосах вечерних манильских газет и обошло весь земной шар. Никому и в голову не пришло, что если бы в реактивном самолете на высоте 11 тысяч метров действительно открылись двери, то разница в давлении высосала бы и экипаж и пассажиров вместе с Маитой…

Теперь Маита изучает медицину. Боже, спаси Филиппины!

* * *

Я считаю, что из каждой поездки надо привозить или притчу, или легенду. Вот, послушайте!

«В некоем далеком государстве население страдало от разных болезней, которые в нашем XX столетии в основном излечимы.

Власти этого государства обратились за помощью к людям доброй воли, и туда прибыло десять специалистов; они знакомились с местными условиями, советовались с просвещенными людьми… А через год предстали перед Господином.

– Наисветлейший Господин, – сказали они, – подавляющее большинство твоих подданных никогда не показывалось врачу, никогда не обращалось за помощью к зубному врачу, акушерке или медсестре. В деревнях Твоего государства нет лабораторий, чтобы сделать простейшие анализы; лучи Рентгена не обнаруживают вовремя очаги грозных заболеваний в хилых и истощенных телах детей Твоего народа. Построй же, о Господин, для начала пятьдесят деревенских центров здоровья, и народ будет славить Твое имя в веках!

Центры здоровья, о Господин, будут распространять медицинские знания по всему государству, оказывать первую помощь, готовить фельдшеров и акушерок, проводить обследования и направлять в больницу тех, кто в ней нуждается. Прими же, о Господин, наш совет, который мы даем тебе от чистого сердца. В этих толстых томах заключена техническая документация типового центра здоровья. Мы долго думали над тем, каким должен быть этот центр: чтобы и стоил недорого, и строительные материалы использовались местные, и чтобы он был приспособлен к климатическим условиям Твоего государства. Прими также, Господин, финансовую помощь от многих народов, которые хотя и живут далеко, но скорбят над печальной участью Твоего народа и хотели бы облегчить его страдания. Если же Ты и сам раскошелишься, то можно было бы начать строительство, как только перестанут идти муссонные дожди.

Растроганный Господин поблагодарил мудрецов. Они разъехались на все четыре стороны света. Толстые тома с документами Господин повелел сдать в архив, где их наверняка обглодают крысы, обожающие высококачественную бумагу, на которой сделаны чертежи, а тропическая влажность погубит мудрые мысли, изложенные на тысячах страниц.

Деньги, полученные от сострадательных чужестранцев, добрейший Господин действительно истратил на нужды здравоохранения: он повелел построить не деревенские центры здоровья, а роскошную больницу в столице, недалеко от своего дворца. Господин лично интересовался ходом строительства, приказал сфотографировать себя на фоне больницы, а потом и внутри ее, когда он в белоснежном халате осматривал палаты, по-дружески разговаривал с врачами и даже перекинулся парой фраз с больными. Потом эти фотографии напечатали в газетах, министры превозносили ловкость и политическое чутье Господина: темные крестьяне все равно не идут к избирательным урнам, а столичным избирателям, с голосами которых считаются, строительство дорогостоящей больницы пришлось по душе.

Итак, строительство деревенских центров здоровья так и осталось на бумаге, если только уцелела сама бумага… Несчастные жители продолжают умирать в своих деревнях, а их уход из юдоли скорби ускоряют разные колдуны, заклинатели и другие ловкачи».

Вся трагедия, однако, заключается в том, что эта восточная притча – не плод моей фантазии. Я привез ее из этой поездки. Я не буду называть государство, потому что все равно ни меня, ни вас ни Господин, ни его министры не послушают, но зато могут обвинить во вмешательстве в чужие дела и нарушении традиций, по которым это государство живет многие тысячи лет.

Эту грустную историю я поведал в конце настоящей главы, чтобы напомнить, читатель, что пора возвращаться к проблемам, совсем не вызывающим улыбки. Итак, читайте дальше!

Приговоренное племя

Вот как это было.

Остров Калимантан почти весь покрыт джунглями, жителей было мало, и поэтому пароходы из дальних стран очень редко причаливали к острову.

В тот день у северного побережья появился китайский парусник, груженный товарами из заморских стран. Местные жители приходили посмотреть на парусник и кое-что купить. Пришла однажды красивая, похожая на цветок девушка, с черными волосами, блестевшими на солнце.

Она понравилась мужчине, приплывшем на паруснике… Он остался на Калимантане и попросил девушку стать его женой. Они поженились и жили счастливо.

Наступил день, когда из Китая приплыл другой парусник. Увидев его, мужчина решил отправиться на родину, повидать своих родителей.

– Я скоро вернусь, – сказал он жене на прощание.

Женщина поднялась на высокую гору посмотреть, как судно скроется за горизонтом. «Я не буду счастлива, пока он не вернется», – подумала она.

Каждый день женщина поднималась на гору, высматривая парусник, но он все не возвращался. День шел за днем, неделя за неделей, в ожидании проходили годы… От тоски женщина потеряла аппетит и так похудела, что ее нельзя было узнать.

Наконец однажды она увидела вдали судно; у нее сильнее забилось сердце.

– Это возвращается мой муж, – сказала она.

Когда же судно подошло ближе, она увидела обыкновенную рыбацкую лодку. Значит, тот, кого она так ждала, не вернулся. В тот вечер женщина не спустилась с горы, и когда ранним утром жители деревни поднялись на вершину, она была мертва.

Односельчане решили назвать эту гору «Хинабалу», потому что по-малайски «хина» означает «китаец», а «балу» – «вдова».

Так в этом названии – сейчас оно пишется как «Кинабалу» – увековечена память о женщине, которая умерла от тоски по своему любимому.

На Калимантане

Эта прекрасная легенда напоминает мне многие другие, которые родились под серым небом Скандинавии или на островах Южных морей. Я бы мог на память рассказать с полдюжины таких историй, в которых «он» ждет «ее» или «она» – «его» и как они потом оба от тоски и горя превращаются в камень… Я слышал такие истории в Норвегии и во Французской Океании. Девушки с острова Калимантан могли бы, несомненно, быть мировыми рекордсменками по альпинизму, потому что вершина горы Кинабалу находится на высоте 4175 метров над уровнем моря. Самолет из Манилы, раз в неделю делающий посадку в Кота-Кинабалу, несколько раз облетает эту гору, которую племена, живущие у ее подножия, считают священной.

Надо сразу отметить, что такие прогулки реактивного лайнера вокруг одной горы – удовольствие весьма дорогостоящее, и экипаж с тоской смотрит на бетонное пятно аэродрома, которое резко выделяется на фоне темно-зеленых джунглей. Им еще лететь в Гонконг, а это – 1200 миль, расстояние огромное. Четыре раза мы слышим объявление по радио – на английском, малайском, китайском и японском языках, – что самолет идет на посадку, что экипаж благодарит пассажиров и надеется на новую встречу на борту. Мы четырежды снижаемся над столицей Сабаха. В войну японцы сровняли ее с землей, но сейчас она восстановлена. Трижды контрольная служба в последнюю минуту не дает разрешения на посадку, и пилот вновь поднимает машину на высоту, на которой можно еще раз облететь вокруг горы «Китайская вдова».

Наконец после четвертого захода «растопыриваются» крылья, «вылезают» шасси, и через минуту самолет бежит по земле острова Калимантан.

Автомобиль с голубыми опознавательными знаками Всемирной организации здравоохранения уже ждет нас на аэродроме.

– Добро пожаловать, – говорит мне мужчина в белых шортах, белой рубашке и белых носках. – Я жду вас почти полчаса, вы как будто раздумывали, то ли садиться на нашем острове, то ли нет.

^{Народы и племена, живущие на Калимантане, сохранили до нашего времени свои обычаи и манеру одеваться}

Он смотрит, как малаец-полицейский быстро ставит печать в моем паспорте, а таможенник чертит мелом условные знаки на моем багаже.

Мы садимся в ожидавшую нас машину и едем в город…

– Видите ли, – говорит мне мужчина, когда мы едем в город, – на Калимантане пока что водятся носороги, и, так как они животные крупные,

их можно увидеть из самолета… К сожалению, из самолета пассажиры не видят того, с чем чаще сталкиваешься в Сабахе, Брунее или Сараваке. Я живу здесь несколько лет, но не видел еще ни одного носорога, хотя насмотрелся на многое другое… А вот и ваш отель. Завтра мы отправимся в глубь острова, и вам надо хорошенько отдохнуть…

Сквозь занавески в мой номер пробивается утреннее солнце. В нескольких десятках метров от гостиницы скопились рыбачьи лодки, доставившие на рынок свой сверкающий улов.

В это утро для меня началось бегство от цивилизации.

«Мурут мэйл»

На Сабахе функционирует одна узкоколейка длиной около двухсот километров. Она проходит по джунглям, потому что ее главное назначение – доставлять ценные породы дерева из глубины острова в приморские порты.

Раз в день из Кота-Кинабалу отправляется специальный поезд, гордо именуемый «Мурут мэйл», что в свободном переводе означает что-то вроде «Почта в страну племени мурут». Муруты выращивают на равнинах, отвоеванных у джунглей, рис и маниоку, собирают дикорастущие фрукты, а еще занимаются рыболовством. Как и многие другие племена на Калимантане, муруты живут в «длинных домах» – вся деревня размещается под одной крышей. С давних времен муруты умеют настелить такой пол, что он может выдержать сразу десятка три танцоров; крыши покрывают пальмовыми листьями, а стены выкладывают корой.

Но не дадим гордому названию поезда ввести нас в заблуждение. «Мурут мэйл» – всего-навсего микроавтобус на рельсах, и стоит водителю хоть немножко прибавить газ, как вагон начинает сильно раскачиваться из стороны в сторону. Из-за шума мотора пассажиры, сидящие недалеко от водителя, с трудом могут друг с другом разговаривать. На каждой маленькой станции подсаживаются все новые люди, чаще всего с какой-нибудь кудахтающей и крякающей живностью. Начальники станций – а это чаще всего индийцы – многословно приветствуют и водителя и пассажиров. Для них приезд «Мурут мэйл» – более приятное развлечение, нежели отправка к побережью груженного бревнами поезда.

Никаких туалетов в микроавтобусе, естественно, нет, поэтому на станциях пассажиры выходят и ищут будку с надписью «Лаки лаки», что значит «Для мужчин». Водитель терпеливо ждет, потом свистит. Перед тем как двинуться дальше, он пересчитывает всех пассажиров, чтобы доставить их в целости и сохранности в Бофорт, тихий поселок в глубине острова.

Дожди шли долго и упорно, и все пропиталось влагой. После них сразу пригрело солнце, вода начала испаряться, и над верхушками деревьев нависли черные облака. Только мошки да букашки с удовольствием сновали туда и сюда, йсе же прочие божьи творения – в том числе и человек – были придавлены зноем и влагой.

«Мурут мэйл» не выдерживает, конечно, никакого сравнения со знаменитыми международными экспрессами, но местным жителям, в основном пользующимся узенькими тропинками, с большим трудом отвоеванными у джунглей, этот микроавтобус кажется верхом комфорта. Из «Мурут мэйл» мы пересаживаемся в машину, которая везет нас дальше по горному серпантинному шоссе. Когда надо переехать через речки или стремнины, мы выискиваем брод или такое место, где дно речки уложено бетоном, чтобы машина не застряла в иле и вода не залила мотор…

В небольших факториях вас всегда ждет под крышей на сваях китайский ресторанчик. Сам хозяин творит чудеса кулинарии из всего, что можно бросить в горшок… Понятие о самой лучшей кухне на свете трактуется ведь весьма широко: у нас бамбук ассоциируется с тоненькими жердочками на ширмах наших прабабушек, а здесь из него приготавливают сотни блюд. Побеги молодого бамбука необыкновенно вкусны. Гурманы, чрезвычайно редко появляющиеся в тех краях, тайком заглядывают под стол, чтобы убедиться, что кот, который там дремал, лежит на месте и не брошен в горшок. Лично я придерживаюсь железного правила никогда не спрашивать меню… перед едой.

В этих ресторанчиках меня всегда поражал набор напитков. В холодильнике, агрегат которого работает на бензине, потому что электричества здесь нет, стоит множество бутылок и банок с разноцветными этикетками. Чего тут только нет! И датское пиво, и французские коньяки, и шампанское, и шотландское виски, и голландские ликеры. Я по наивности предположил, что это все бутафория – бутылки стоят так, для декорации. Однако мой спутник, итальянский врач, быстро рассеивает мои заблуждения. Он говорит, что китайский торговец никогда не будет приобретать дорогие заморские товары, на которые у него не найдется покупателя…

Такой оазис цивилизации в зеленых джунглях всегда очень заманчив, особенно для путешественника, проехавшего целый день по тропической жаре, впереди у которого неизвестность…

В стороне от китайских лавчонок стоит построенный еще англичанами небольшой дом для «командировочных», как бы мы сказали. В доме душ и чистая постель, москитные сетки на окнах, бесшумно двигающиеся слуги-малайцы в белых одеждах. Радио на веранде транслирует из Сингапура передачи «ВВС World Service». Громкий звон Биг Бена поздней ночью и гвардейские полковые марши смешиваются со звуками джунглей. Диктор сообщает о событиях, происходящих далеко от Калимантана, от Сабаха, далеко от племени мурут…

«Постельная грамматика»

Люди, много лет назад решившие поселиться в тех краях, жили совсем по-другому. Я расскажу об одном из них, Вальтере Флинте, у которого в прошлом веке здесь была небольшая фактория. Он покупал у мурутов шкуры диких животных в обмен на иголки, нитки и дешевые безделушки. Дела молодого англичанина процветали. Сам же он вел однообразную жизнь холостяка. Тем, кто изредка навещал его, он признавался, что с нетерпением ждет вечера, чтобы выпить рюмочку. Итак, по вечерам он пропускал рюмочку, а потом ему предстояло провести долгую ночь в одиночестве. Как гласила тогдашняя колониальная заповедь, он должен был овладеть «постельной грамматикой», т. е. вступить в связь с женщиной из местного племени, чтобы она скрашивала ему ночи своей болтовней и обучала местному языку.

Вальтер Флинт за 125 малайских долларов купил себе в жены дочь вождя племени мурут, красивую девушку, по имени Лингуд. Сделка была «обмыта» обжигающим напитком, который муруты перегоняют из риса. В большой жбан – как мне объяснили – насыпают рис, заливают его теплой водой и ставят на солнце, а горлышко замазывают глиной. Через определенное время в затвердевшей глине пробивают бамбуком дырки и тянут напиток через бамбук, как через соломинку. Муруты любят выпить, как я потом убедился. Частенько к ночи вся деревня, вернее, все обитатели одного «длинного дома», бывают сильно навеселе. Я с беспокойством наблюдал за ребятишками, которые тоже ходили пошатываясь; вначале я подумал, что они страдают какой-нибудь формой паралича, но потом понял, что они просто пьяны. Этот печальный факт, да и многие другие помогли мне понять драму, о которой мне бы хотелось рассказать. Пьянство мурутов и других племен Калимантана – это, я бы сказал, «второй план», но без него трудно понять истинное положение вещей.

Итак, были великое гулянье и пьянка, когда Вальтер Флинт стал зятем вождя. Хотя в конечном итоге – как мы увидим – ни к чему хорошему это не привело… Так как племенная община велит делиться всем со всеми, то пустынный дом англичанина сразу же оказался битком набит какими-то братьями, сестрами, двоюродными братьями и сестрами, братьями двоюродных братьев, ну, словом, целой толпой людей, родство которых и невозможно было установить. Лингуд жевала бетель и равнодушно взирала, как родственники тащили из дома все, что можно было утащить.

Отдельные сведения, с большим опозданием достигшие побережья, были неутешительны. Так как мурутам присуща страсть к перемене мест, то в один прекрасный день Вальтер Флинт снова нашел свой дом пустым. Выяснилось, что вождь забрал свою дочь и отправился в верховья реки. Затем стало известно, что белый человек умер. Траурный обряд с соблюдением всех положенных церемоний длился целую неделю, три дня копали могилу, и на похоронах все были очень печальны.

Узнав об этом, приятели Флинта отправились в верховья реки, чтобы почтить его память и по возможности узнать, что же все-таки произошло на самом деле. Правда, болезни косили тогда и жителей побережья, а у врачей не хватало лекарств против тропических болезней, но столь внезапная смерть Флинта, который славился отменным здоровьем, казалась несколько подозрительной. Друзья Флинта наняли гребцов-даяков (у последних были старые счеты с мурутами), погрузили в лодки продовольствие, оружие, боеприпасы, захватили гроб, чтобы достойно захоронить бренные останки англичанина. Даяки гребли целыми днями. Однако, чем дальше вверх по реке поднимались друзья Флинта, тем более странные вести доходили до них. На указанном месте они не нашли ни одного мурута. Местные жители рассказали, что вождь снова собирается продать Лингуд, но уже подороже, потому что она была женой белого.