Текст книги "Синто. В одну и ту же реку. Часть 4. Чужие звезды"

Автор книги: Любовь Пушкарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Угу… Поверим… – отозвалась она, – Итак… Итак… начнем.

Она принялась работать с терминалом, что-то выбирать и вводить команды.

– Что ты делаешь? – обеспокоился я.

– Не мешай, – приказала она вместо ответа.

Пришлось подчиниться. Как ни противно, но инициатива сейчас не в моих руках, и я не имею ни малейшего представления о происходящем.

– Судьба, помоги, – еле слышно прошептала она и нажала подтверждение команды.

Секунда… две… взревела сирена авральной тревоги.

– Что ты делаешь? – потребовал я ответа. Там же наши…в заложниках.

– Герметизирую отсеки, откачиваю воздух…

– А наши люди!? – я ее сейчас задушу. Индифферентная тварь.

– Наши! – раздраженно отозвалась она, – Надеюсь, я не ошиблась с расположением НАШЕГО отсека! Думаете… – и оборвала себя отвернувшись.

Да, опять я не прав, конечно же, она не забыла о людях с нашего корабля… зря я о ней так подумал.

– Прости…

Она повела плечами, безмолвно посылая меня с моими извинениями куда подальше. Ладно. Переживу.

– Почему команды с поста-кнопки исполняются? – спросил я.

– Потому что это хинский корабль! – огрызнулась она вместо ответа. Пришлось собрать всю волю в кулак и спокойно попросить ответить поразвернутей.

– У хинов есть одна глобальная дыра в безопасности корабля, заткнутая одним единственным человеком – комендантом безопасности. У него есть право и возможность уничтожить весь штат корабля или же его часть… Подавляя мятеж, – подумав добавила она.

– Мы зашли, используя его личностные идентификаторы: тату и глаз, поэтому дверь снаружи не смогут открыть, – продолжила она, – Минимум защиты, минимум ключей и паролей – завязка на личность… Да ваш Самарский знает об этом. Хоть это и тайна, но…безопасники всех стран в курсе.

– А откуда ты узнала пароль?

– А я и не знала…

– То есть? – опешил я.

– А то и есть. Он слишком часто повторял фразу «Мы лишь тени на ветру» и я понадеялась, что это и будет паролем. А вводить его можно лишь единожды.

– Судьба с нами играет, – мимо воли резюмировал я.

Сознание отказывалось до конца поверить в происходящее.

– Да.

На экране высвечивались строчки отчета: падение температуры, герметизация или разгерметизация отсеков и многое другое. Викен читала, что-то корректировала, я ей не мешал. Так прошел почти час.

– Почему? Почему они в нас вцепились? – вырвался вслух не дающий покоя вопрос.

– Потому что им нужны «кролики» для экспериментов. Они забирают военнопленных с конфликта Шарман, объявляя их убитыми, а тут еще и мы выскочили – бесхозные, потерянные. От отправки на «базу» нас спасло то, что они узнали обо мне и о вас – не стали пускать в расход столь ценный материал. Этот придурок, Хунэ, решил повести собственную игру. Идиот.

Хунэ – Белый Богомол… И вправду, придурок, убитый своим подчиненным.

– Может ты знаешь для каких экспериментов им потребовался материал?

– Может и знаю… Вроде бы – киберсращивание.

Еще одна страшилка – машины с остатками человека, кибер-органическое оружие. Ничего, выживем – разберемся.

Мы проторчали в той комнатушке более двух часов, когда Викен дала разрешение на выход. В посте-кнопке был всего лишь один легкий скафандр и тот под толсина, и как мне ни хотелось, чтобы его одела Викен, это было бесполезно, она в нем просто утонет. В коридорах было очень холодно и хоть система работала на всю, восстанавливая прежние параметры, ей потребуется еще час-полтора. Мы без эксцессов дошли к своим… Наше появление почему то восприняли как само собой разумеющееся, то ли люди успели поверить в успех пока выла сирена и за пределами их отсека все умирали, то ли они считают меня богом способным выкрутиться из абсолютно любой ситуации.

Когда мы вошли в главный пост, только трое смогли проигнорировать увиденное зрелище. Викен, капитан Тарасов и старпом – они просто проследовали к рабочим местам. Викен и Тарасов просто спихнули изуродованные трупы себе под ноги, старпом отпинал чуть в сторону и с показным комфортом уселся. Пока все это происходило, остальные пришли в себя и тоже начали рассаживаться – кто брезгливо, а кто спрятав эмоции, убирать, сбрасывать бывших хозяев с их мест.

Все включились в работу, наш корабль обнаружился неподалеку, внешне целый и невредимый. Мы отсоединили жилые «десантные» отсеки и пристыковали наш «сокол», на всё ушло более трех часов напряженной работы.

После мы легли на прежний курс к дальним вратам. После уборки трупов, часть людей перебралась на наш корабль, проверяя и восстанавливая его дееспособность. План был прост – идти с пристыкованным «Соколом» по хинской территории, уничтожая тяжелым оружием десантовоза всех, кто попадется нам на пути. Если врагов окажется слишком много, то оставить команду смертников на хинском корабле прикрывать наш отход на быстроходном «Соколе».

Девять часов мы выжимали все возможное из мощного, но тихоходного грузовика, которым по сути являлся хинский корабль. Людей на посту не хватало, ведь часть занималась «соколом», кое-кому приходилось даже скакать из кресла в кресло. Идя на предельной скорости, мы сканировали пространство в поисках засады или преследователей – никого. А вот и врата…

Думаю, не только у меня сердце сжалось от безотчетного страха и не перед мигом перехода, а перед неизвестностью и возможной «ошибкой» врат.

Но все обошлось, мы оказались там где и рассчитывали, десантовоз вновь набрал ход.

– Викторова! – раздраженный оклик капитана Тарасова, – Почему не…

Викен лежала откинувшись в кресле как будто спала, рука безвольно свешена, голова чуть откинута набок. Кошмарная маска глубоко запавших глаз в обрамлении синяков и буро-красная масса ниже…

Живые так не выглядят.

Холодная пустота медленно поднималась откуда-то изнутри, грозя затопить все.

– Таисию сюда! Живо! – слышится как бы в отдалении рык Тарасова.

Кто-то подходит и словно боясь, дотрагивается до ее шеи.

– Жива. Но пульс слабый.

Жива… Жива… Жива! Ярость заталкивает холодную пустоту в тот неизвестный угол, откуда та вылезла. Девчонка жива! Тарасов предлагал ей уйти, заменить ее у пульта, она отказалась! Сама виновата – героиню корчила. И вообще надо разобраться… Во многом надо разобраться.

Ярость прояснила голову, выстраивая план дальнейших действий.

Таисия унесла девчонку на грави-носилках, а я, закончив сверку наших координат сдал пост. Самый сложный отрезок пути позади, и хотя расслабляться еще рано, я вполне могу заняться своими делами.

Самарский, старый лис не терял времени зря, он не мог ничем помочь в управлении кораблем, а потому занялся своими прямыми обязанностями. Я нашел его в каюте Богомола.

– Что нашли? – коротко поинтересовался я.

– Насколько я могу судить, комендант безопасности Хунэ, если и доложил о вас, то по своей закрытой связи непосредственному руководителю и только ему. И теперь нам остается только молиться, чтобы этот… руководитель был из «голубей», а не из «ястребов».

– Да уж, – невесело отозвался я, – Если нас перехватят или даже просто растрезвонят, что держали в плену, пусть и недолго Полномочного Представителя Президента в нарушение всех конвенций – нам некуда будет деваться, придется устраивать демарши вплоть…

– До объявления войны, – грустно подхватил фразу Самарский, – Но хины завязли на Шарман, им сейчас не выгодна еще и война с нами. Так что у меня есть надежда, что нам дадут уйти, да и в дальнейшем ХИ сделает вид, что ничего не было. А мы ведь не будем предъявлять претензий, если все случившееся останется в тайне, не так ли?

– Не будем, конечно. Война с ХИ нам не нужна. Вы разобрались, почему они вообще нас схватили?

– Да… Этот корабль был тюрьмой для военнопленных и хинских штрафников, перевалочной базой. Их привозили из сектора Шарман и забирали в сектор Д-5637, именно там мы и обнаружили след.

– И направили все сканеры на него…

– Проскочив мимо хинской базы-лаборатории, – закончил мысль мой помощник.

– Мы не скрывали своего маршрута…

– И это тоже могло спровоцировать хинов на нападение – мало ли что мы успели вынюхать. А когда поняли что на борту Представитель, сначала растерялись, а потом Хунэ решил повести свою игру.

– Да. Есть информация о базе?

– Закрыта. Но дома ее вскроют. Александр Викторович, – у Самарского появилась профессиональная вкрадчивость в голосе, – мне надо знать, что произошло после того как вас забрали.

– Конечно надо, – хмыкнул я, – Я и сам хочу знать, ЧТО произошло… после того как меня забрали.

– То есть? – осторожно спросил Николай Николаевич, – Вы не помните?

– Ну, не настолько все плохо. Не переживайте. Вкратце дело было так. Богомол хотел какого-то заявления от меня, я не вслушивался готовясь к пыткам, но пытать начали Викен. Палач жег ее лицо кислотой и… в какой-то момент меня освободили. Палач парализовал Богомола, освободил меня, затем Викен; одел ее, дал мне одежду, сделал «ключи», ослепил полностью беза, впрыснул ему нео-нашатырь и оставил подыхать.

– Забавно, – задумчиво произнес Самарский.

– Вот именно. Палач называл Викен Хейсой. Закрыл ее собой от игл. А когда умирал, то была такая сцена, что слезами хоть залейся – классическая хинская драматургия: вспомнили и о гадании, и о том что в следующей жизни все будет хорошо, – эта фраза вышла злой и циничной.

– Я хочу знать о нем все, – приказал я, – Складывается впечатление, что палач действовал на эмоциях, но надо проверить, не действовал ли он по указке своего руководителя «голубя», вопреки «соколу» Хунэ.

Мой помощник задумчиво кивнул.

– Да, я выпотрошу базу с личными делами, ребята помогут взломать… Странно все это.

– Да уж, странно.

Оставив Самарского, я отправился на поиски Викен. Таисия, оказывается, оттранспортировала ее на «Сокол», в родные стены, так сказать. И то правильно, если хины не успели разграбить корабль, то у нас найдется все необходимое для оказания помощи в полном объеме.

Наша милая доктор колдовала в своей вотчине с азартом фанатика своего дела. Обычно при общении со мной она чуть смущалась – легкая влюбленность, но в этот раз не дала мне и рта раскрыть, попросив, чтобы я пришел через час. Несмотря на сильное желание узнать хоть что-нибудь, мешать ей я не рискнул и послушно покинул медотсек.

Чтобы убить время, я помог нашим в нудной, но необходимой тестировке систем корабля. Через два часа я вновь был в медотсеке, Таисия уже не возилась с образцами и реген-растворами, а сидела за пультом, значит можно отвлекать.

– Рассказывайте, – просто сказал я.

– Сильное нервное и физическое истощение послужили причиной глубокого обморока, – привычно начала она. – Кислотные ожоги на лице: повреждена кожная и мышечная ткань, но… все не так плохо, как кажется – двигательные нервы целы, сквозные раны невелики… «Заплатки» я поставила раститься. Так что думаю, месяца три-четыре и… все будет «совсем неплохо», а через год и следа не останется… Ну, если не делать глупостей, конечно. Тяжело ей будет с «баллоном» на лице первые недели две, но после пересадки и приживления «заплаток», ограничимся только пластырем.

– Эти ожоги… Что вы еще можете о них сказать?

– Ну… Раз вы спросили… Я думаю, что надо было очень постараться, чтобы нанести столь минимальный вред при столь впечатляющем внешнем результате.

– Насилие?

– Нет. Сексуального насилия не было, – успокаивающе заверила она меня.

Мне действительно стало спокойнее, не хотелось быть виноватым перед Викен еще и в этом. Но…

– А добровольный секс?

Таисия шокированно моргнула, потом пересмотрела записи на визоре.

– Нет, не было.

Не было… Да и когда б они успели? Голубки…

В голове складывалось решение… Неправильное.

Не ошибочное, нет, именно неправильное – решение, нарушающее правила и нормы.

Я не могу потерять эту мелкую синто полностью и безвозвратно. И пусть она мне не принадлежит, и уже вряд ли когда-нибудь станет моей, но… Если не она сама, то хоть ее часть – моя по праву – в контракте прописано.

– Сколько ей лежать в регенераторе?

– Не менее четырех дней, – тут же мобилизовалась Таисия, готовая отстаивать пациента, и давая понять, что раньше она ее ни под каким видом не выпустит, кто бы и о чем ни просил.

– А в каком состоянии ее репродуктивная система?

– В нормальном, – осторожно и ничего не понимая, ответила доктор.

– Когда созревание?

– Через… пять дней…

«Отлично»…

– Алекса…

Я перебил.

– У нас есть возможность произвести забор генматериала и сохранить его? – спросил я, жестко глядя ей в лицо.

– Да.

– Я хочу чтобы вы произвели забор материала до того, как Ви… Саламандра Викторова окончательно придет в себя. Хочу, чтобы в регенераторе она пробыла столько, сколько нужно и вышла максимально дееспособной. Вам все ясно?

Таисия вспыхнула.

– Вы требуете, чтобы я украла у нее яйцеклетку?

– Я должен повторять приказ? – мой тон холоден, спокоен и… пренебрежителен: оправданий и объяснений – не будет.

Таисия бледнеет от оскорбления. Наши с ней отношения были «человеческими», а не «начальник-подчиненный». Не простит… Не будет больше милых вечеров-посиделок и обсуждений архаичной литературы. Всегда приходится чем-то жертвовать.

– Я поняла вас, господин Полномочный Представитель Президента, – в голосе лед, а на лице пылает обида. Она смотрит в визор, и готов поклясться, не видит ничего.

– Таисия Никифоровна, – она вздрагивает от моего теплого и дружелюбного тона, с трудом удерживая отстраненное выражение лица, – я ведь могу рассчитывать на безукоризненное выполнение и максимальный из возможных результат?

Она борется с собой.

– Я, кажется, не давала повода сомневаться в своей компетентности и добросовестности, – процедила доктор сквозь зубы.

– Совершенно верно, никогда не давали.

Она не сдержалась и бросила на меня полный негодования взгляд, мол, чего ты опять прикидываешься добреньким? Я все о тебе поняла!

Милая девочка, совершенно неискушенная в таких делах, будь на ее месте Викен, та бы принялась задавать уточняющие вопросы, по делу конечно, но так, чтобы я прочувствовал, какой я моральный урод, и насколько низко пал.

Самое забавное, что я в своем праве: этот чертов сан-контракт позволяет мне распоряжаться генматериалом Викен без ее согласия, а раз согласие не нужно, то мне вовсе не обязательно ставить ее в известность.

Мы благополучно миновали «врата», ни засады, ни преследования не было, впереди два ничейных сектора-пустышки.

Самарский нашел личное дело палача Йинао Тяня.

Удивительная история, только у хинов возможен такой бред. Чиновник проворовался и покончил с собой, в назидание остальным, его двух сыновей продали в рабство, и хозяином мальчиков стал Вэйхао Цепной Пес. Что стало с младшим – не понятно, а старшего учившегося на врача, сделали палачом. Выяснилось также, что Йинао Тянь доучивался на Синто.

Николай Николаевич предположил, что синто ухитрились поставить ему гипноустановку, но эта версия не выдерживала критики. Во-первых, наверняка Вэйхао не выпустил бы своего раба, не обеспечив защиты от такого. Во-вторых, под гипноприказом, особенно предполагающим пожертвование жизнью ради объекта, человек тупее и безэмоциональнее, а эмоции у них обоих, можно сказать, «били через край».

Прошли еще сутки, и серый от усталости Самарский доложил.

– Я нашел запись допроса… пыток Викен. Звука не было, но я провел расшифровку по губам.

– И?

Николай Николаевич пожал плечами

– Смотрите сами, не хочу лезть с выводами.

Меня немного разозлил этот ответ, я достаточно доверяю ему и его суждениям, и у меня нет свободного времени пересматривать видео. Плюс… не горю я желанием любоваться на пытки Викен. Но раз Самарский отказался высказываться, значит, тому есть веские причины, с которыми нужно считаться.

Плоская картинка, не лучшего качества… Изящная и беззащитная фигурка растянута на станке, рядом высокая фигура палача, двигающаяся с какой-то отвратной нечеловеческой грацией. Между «заходами» ее глаза все время следят за ним. Она все время пытается поймать его взгляд, губы беспрестанно что-то шепчут. Самарский включил программу и чужой механический голос бесстрастно заговорил.

– Йинь, ну посмотри на меня, Йинь. Это же я, Хейса, ты помнишь меня, помнишь… такое нельзя забыть. Помнишь, как мы сидели под деревом, Йинь, помнишь? А на остановке монорельса, ты хотел меня поцеловать, но звонок на браслет оказался так невовремя, Йинь… Йинь, а потом мы ехали и я прижималась к тебе как к брату, Йинь… Мне тогда было страшно, я была не готова, Йинь… Йинь, я единственный светлый лучик в твоей жизни, ты убьешь меня? Убьешь меня, Йинь? Убьешь свою Хейсу? Как ты сможешь жить убив меня, Йинь? Судьба свела нас, кто бы мог такое представить, Йинь. Судьба привела меня к тебе, зачем? Зачем, Йинь? У меня другое лицо, но ведь ты узнаешь меня, узнаешь голос, ты знаешь что это я, твоя Хейса, Йинь…

Палач не слышит или не хочет слышать и худенькое тело выгибается дугой от боли. Я отвожу взгляд и натыкаюсь на Самарского.

– И вот так четыре часа, – комментирует он, – Потом камеру отключили и у них было минут десять… Видать, договорились…

– Выходит, действительно совпадение? Попасть в руки к знакомому палачу, с которым связывают какие-то… романтические отношения? И он действовал не по приказу свыше, а поддавшись эмоциям? – спросил я.

– Ну… я не вижу другого объяснения. Игра? А результат игры? Что вы дадите ей за спасение себя и команды?

– Да ничего, – пожал я плечами.

– Вот именно. Что бы она ни сделала, полного и безусловного доверия ей все равно не добиться, не так ли?

Я молча кивнул.

– А пострадала она нешуточно, – закончил мысль Самарский.

– Значит пресловутая синтская Судьба. Стечение обстоятельств: безумный, верней, безумно влюбленный палач и ее знания о кораблях… Я бы не смог задать команды, там даже не было графического интерфейса.

– Да и я б не смог, и половина команды не сумела бы разобраться с постом-кнопкой. Как ни странно и неуютно это констатировать – везение. Дикое везение, – резюмировал Николай Николаевич. – Впрочем, невезение перед этим тоже было дикое.

– Это уж точно.

Еще четверо суток и один переход через «врата» и мы подошли к нашему сектору-пустышке. Оставив десантовоз, мы прошли через врата на своем корабле, и с замиранием сердца получили информацию от сканеров – дома! Мы дома! Выпустили сигнал SOS. Прошло девятнадцать часов, мы подходили ко вторым вратам сектора, как навстречу выскочили два спасателя-спринтера. На космо-жаргоне эти корабли звались «сенбернарами», а коротко «сенями», они всегда шли в паре. На одном было все необходимое для поддержания жизни на пострадавшем корабле: еда, медикаменты, фильтры, генераторы кислорода, на втором – все, что нужно для устранения стандартных неполадок. Пара «сенбернаров» всегда неразлучна, даже врата они проходят состыковавшись, чтобы при «ошибке» врат их не разбросало по разным секторам.

Эфир наполнился шутками и прибаутками, Тарасов для виду хмурился, но не одергивал ни своих людей, ни «сеней» – все были рады. Сейчас, согласно инструкции «медсеня» заменит нам фильтры и подбросит что-нибудь для медотсека, «техсеня» тоже чем-то поделится и мы дружно, под конвоем «собачек» пойдем через наши сектора.

После стыковки, когда из люка один за другим показывались спасатели, старпом не выдержал

– Детский сад, какой-то, – пробурчал он довольно громко.

Все ребята были только-только из училищ, похоже, это была для них первая операция, и их просто распирало от энтузиазма. Наша техслужба наоборот впадала в мрачность, прямо пропорциональную радостному настрою гостей.

Но ничего, все обошлось, через четыре часа спасателей выпроводили обратно. Еще час на их состыковку и подготовку к переходу и мы в другом секторе. Нашем.

Подождав разсоединения «сеней», корабли на максимальной скорости пошли через сектор. Техперсонал и офицеры уставшие, но радостные от скорого возвращения домой разбрелись спать, а я отправился в медотсек.

Посещения медотсека оставляли тягостное впечатление и не из-за холодной враждебности Таисии – Викен не хотела оживать, не хотела приходить в себя. Поначалу этого не было заметно, но после третьего дня доктор забила тревогу, вывела ее из сна, попробовала поговорить, нарвалась на мертвую отстраненность пациента и обеспокоилась пуще прежнего. После забора яйцеклетки Таисия потребовала, чтобы я поговорил с Викен. Я отказался.

Я не знаю, что ей сказать, что даст ей силы жить дальше. Хуже того, я не знаю, что может ранить ее еще больше.

Но так не может продолжаться до бесконечности. Ситуацию надо разрешить.

Таисия уже уходила, когда я перехватил ее в дверях.

– Изменений нет, – сквозь зубы процедила она.

– Разбудите ее, я хочу с ней поговорить.

Доктор попыталась что-то прочесть на моем лице – напрасная трата времени, и молча вернулась за свой пульт. Десять минут полного молчания, самое время собраться с мыслями, да что-то никак не получалось.

Что я ей скажу? В каком тоне повести разговор? В жестком? Мол, хватит валяться? Но…, думаю, я не смогу сейчас на нее надавить – всему есть предел, даже моей властности и жесткости.

В индифферентном тоне, на котором строилось наше общение? Нет… Смысла нет… Вранье… Лучше ничего не говорить, чем врать.

Правда…Чувства… А какие они? Я часто прислушиваюсь к интуиции, к чувству опасности, к уменью чуять ложь, но остальные чувства… Чувства к людям… Я люблю своих детей… Елена, моя жена, мать моих детей, верный соратник, мой светский тыл. Мы всегда были с ней друзьями, наши чувства были теплыми и уютными, никаких страстей и прочей белиберды.

Викен сломанной куклой лежащая в кресле… Странный мертвящий холод от этого зрелища… Я не знал, что такое может быть со мной. Злость и раздражение на всё связанное с хином-палачом. Мне стоило нескольких часов самокопания, понимание того, что я ревную. Ревную абсолютно чужую мне девчонку-иностранку. Ревную зло и яростно, скрывая от самого себя такое глупое и недостойное чувство.

Вот поэтому я и не хотел с ней говорить – если я выплесну на нее всю правду, если я сообщу ей, что люблю ее странно и дико, удивляясь сам этой любви, вряд ли эта информация подымет ее на ноги.

Но поговорить надо, надо понять, что ее держит, что не дает жить дальше.

– Александр Викторович, – Таисия зовет уже не первый раз.

– Да

– Можете зайти, она уже приходит в себя.

Я зашел в крохотный бокс с регенератором.

Мне отчего-то казалось, что Викен должна сильно похудеть за эти дни… Глупо… Питание было налажено, а регенератор заботился и о тонусе мышц в том числе, так что с телом все было в порядке. А вот лицо, голова… Волосы были спрятаны под шапочкой, уродуя форму головы, на глазах маска-очки. И очки и шапка подклеены, чтоб не затекал реген-раствор. Две мягкие трубочки заведены в… нос, его тоже восстанавливать и восстанавливать…

Она лежала утопленная в растворе. Как с ней разговаривать?

Я оглянулся на Таисию, та поняла мое замешательство.

– Она все слышит и синтезатор речи дает ей возможность отвечать, – донесся из динамиков чуть искаженный голос доктора.

Я не припомню в своей жизни случая до этого дня, когда я абсолютно не знал что сказать и что сделать. Никогда еще не чувствовал себя столь жалким и беспомощным, как в тот момент, нависая над регенератором.

– Викен… Викен…

Она сфокусировала взгляд на мне, но что она чувствует и думает, понять было невозможно – очки и мутноватый раствор мешали рассмотреть.

– Через сорок часов мы будем возле Святорусской. Тебе надо выйти из регенератора и освоиться к моменту посадки…

Всё тот же немигающий взгляд, я наклонился к куполу, стараясь рассмотреть, уловить хотя бы намек ее эмоций.

– Викен, ну что же ты? – вырвалось у меня.

Глаза закрылись, а я в досаде закусил губу, не время для упреков, даже мягких. С минуту длилось молчание, я лихорадочно искал слова, но что скажешь? Потерпи несколько месяцев и все вылечится, лицо станет таким как прежде? Она сама это прекрасно знает. Утешать, что мол это всё пустяки? Вранье. Не пустяки. Восстановление будет той еще пыткой. А женщине ходить с пластырем на все лицо…

– Я выйду, как только доктор выпустит меня, – вдруг прозвучал чужой женский голос. Синтезатор, будь он неладен… Глаз она так и не открыла.

– Хорошо… Я буду ждать…Возвращайся.

Наградой мне был пристальный взгляд. Ведь ей еще хуже видно, чем мне, пришла запоздалая мысль.

Таисия не стала откладывать «выход» и через три часа я снова спешил в медотсек – забирать. Забирать свою… синто.

Когда я зашел, доктор давала последние наставления.

– Любые, я подчеркиваю, любые странности или ноющая боль – сразу ко мне. Не стесняйся и не думай, что я приму тебя за ипохондрика. Лучше ты придешь без повода, чем мы упустим нарушение процесса.

– Я поняла вас, доктор, – глухой голос, но такой родной. Викен приподнялась в кресле и оглянулась… «Банка» на лице… Намордник, студенистый пузырь грязно-розового цвета с щелью рта, все подклеено и закреплено эластичными повязками. Наверное противное зрелище, но не для меня, я был рад видеть ее глаза и тому что мог читать эмоции. Сейчас она был напугана, моя маленькая синто прятала страх.

– Таисия Никифоровна сказала, что тебя пока нельзя оставлять одну, – начал я.

– Да, – с готовностью подтвердила доктор, – и каждые три-четыре часа на осмотр, не считая до и после сна.

– Расположишься в моей каюте, – продолжил я, – места хватит.

И я помог встать ей с кресла, девчонка все еще была очень слаба, но уже хотела быть самостоятельной.

– Мне не стоит обременять собой моего Cана, – произнесла она, глядя в пол.

«Ну нет, к прежним играм мы не вернемся».

Я нежно погладил ее по голове и туго заплетенной косе, она удивленно вскинула глаза.

– Ты меня совсем не обременишь, – с улыбкой заверил я, – Пойдем.

И я, взяв ее за руку, повел из медотсека.

Это глупо, это полный идиотизм, но я был счастлив оттого, что она послушно идет рядом, словно маленькая девочка.

Когда мы зашли ко мне я, оставив ее в гостиной, отправился в спальню достать вторую подушку и одеяло.

– Сейчас бортовая ночь, – крикнул я из спальни.

– Я поняла, – глухо ответили мне, – Вы хотите спать? – она стояла уже на пороге комнаты.

– А ты нет?

Она пожала плечами.

– Я немного устала.

– Двоим места хватит с лихвой.

Она молча кивнула, соглашаясь, я был готов спорить и уговаривать, но не пришлось. С ней никогда не знаешь чего ждать. Синто…

– Идите в душ первым, я буду долго возиться.

– А тебе можно? – не удержался от вопроса я.

Она не разозлилась на такой избыточный контроль, опять кивнула

– Не переживайте.

Два простых слова, мягко и понимающе.

Такого не было ни разу за все эти месяцы.

Захотелось подойти и обнять ее крепко-крепко, целовать лоб, глаза, ушки, гладить волосы… Это желание было столь сильным, что я схватил полотенце и поспешил в душ, дабы не натворить лишнего.

Когда я вышел, она сидела в гостиной, уставившись в одну точку, так сидят люди во власти воспоминаний, не в силах их отогнать. Наплевав на неподобающий вид, я подошел и присел рядом.

– Не можешь забыть?

«Не может… Только вот что? Пытки, или умирающего палача, или еще что-то?»

Она смутилась и пожала плечами. Я взял ее за руку

– Вы не употребляете алкоголь считая, что все нужно переживать не затуманивая разум, но это просто один из способов снять напряжение. Он помогает тогда, когда на пси-техники не остается сил ни душевных ни физических. Никогда не думал что буду уговаривать кого-то напиться, сам почти не пью, ты знаешь… Но тебе сейчас нужно… нужно отпустить вожжи, нужно выплеснуться…

Вначале она удивилась моим словам, потом задумалась, как будто взвешивая и что-то вспоминая, а потом еле заметно отрицательно покачала головой.

– Нет, алкоголь я не буду. Но вы правы… Выплеснуться надо, – задумчиво закончила она.

Не дождавшись продолжения разговора, я ушел в спальню и лег на свою половину. Викен еще какое-то время посидела в гостиной, а потом еле слышно прошмыгнула мимо меня в душ.

Я почти уснул под шум воды, когда раздался заглушенный крик, почти стон… Мне удалось убедить себя что это прислышалось во сне, как он повторился.

Боль, отчаяние, обида.

И еще раз…

Это она. Она кричит!

Викен сидит скрючившись на полу, спрятав лицо в коленях, руками вцепилась в волосы и, кажется, рвет их. Подхватываю, уношу, она начинает отбиваться… хоть бы у нее не проснулись рефлексы бойца, иначе регенератор мне обеспечен. Но нет, она почти не дерется. Тело сотрясают рыдания. Закутываю ее в простыню, буквально пеленаю, чтоб не натворила лиха ни себе ни мне.

– Это ненадолго понимаешь? Ненадолго! – кричу я, – Банку снимут через две недели, если дурить не будешь.

– Почему? Опять… – доносится мне в ответ.

– Малышка моя, – я прижимаю к себе ее спеленатую, – Ну не достаются победы даром, солнышко моё. В этот раз пришлось заплатить тебе. За всё. За всех.

– Только на ноги встала… только человеком себя почувствовала… – она говорила не в силах справиться с рыданиями, тяжело и прерывисто втягивая в себя воздух, – И опять урод!.. Не тело, так лицо!.. Опять плавать «консервой»! Ты знаешь…, что такое лежать там…, на дне… и дышать через эти трубки…, а мышцы дергают… эти мерзкие стимуляторы?… Знаешь?

– Нет, малышка, не знаю. Но скоро придется узнать.

Она так удивилась, что даже замерла на какое-то мгновение.

– Почему?… придется…

Огромные удивленные глаза над… маской.

– Омоложение, – выдавил я из себя, – Мы обязаны…

Вот уж не думал, что когда-нибудь буду оправдываться по этому поводу.

Но дело было сделано – истерика начала затухать.

– В сорок, да?

– Да…

– Но это ненадолго положат, дня на два…

– Да…

«Думай о чем угодно малышка, но не об этом мешке на твоем лице и не о том, как ты с ним выглядишь.»

Дыхание ее почти выровнялось, но настроение не улучшилось, в таком состоянии можно часами лить слезы.

– Солнышко мое, ты же такая сильная… так чего вдруг? – я гладил ее волосы, почти придушив, настолько крепко прижимал к себе не давая отвернуться, отвести взгляд.

– Я не сильная. Я обычная! – вдруг выкрикнула она в ярости, – Обычная! И я…

Тут она оборвала себя и все же ухитрилась отвернуться.

Разговора не будет.

Я уставился на тонкую, изящную шейку… Эту шейку уже ломали… Дядя-любовник. Как ни странно, я его понимаю… Эта девчонка доведет до бешенства любого.

Я впился жестким поцелуем в место, где билась жилка, Викен тихо вскрикнула и выгнулась. Еще и еще раз… Наверное ничего не было слаще этой тонкой кожи и бьющегося в сладких конвульсиях тела подо мной.

Но она все же вырвалась, выскользнув из кокона, в который я ее спеленал.

– Отстань, – с каким-то непонятным страхом и неуверенностью произнесла она.

Я просто смотрел на нее. Не отстану, конечно же. Ни за что.

– Отстань! – уже тверже крикнула она, – Мне не нужна твоя жалость!

– ДУРА!!! – от моего крика задрожал визор на стене. – КАКАЯ жалость!? Я люблю тебя, идиотку! Меня чуть инфаркт не хватил, когда я решил, что ты сдохла там на посту! А когда ты в регенераторе… Да ты…!