Текст книги "Секреты китайской медитации."

Автор книги: Лю Юй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

Ch'an Master Hsu Yun (1840-1959) By Upasaka Lu K'uan Yu (Charles Luk)

Each issue of 'The Mountain Path' up to now has carried an article on some saint or guru. The previous two have been Hindu saints. With the abrupt manner one associates with a Zen Master this time we present a Zen (or in Chinese, Ch'an) Master with the combined strength and gentleness one often finds in a Hindu Swami. The author of this article, Lu K'uan Yu to give him his Chinese name, is well known to students of Zen for his three-volume work 'Ch'an and Zen Teaching' and his more recent 'The Secrets of Chinese Meditation' reviewed in this issue (both published by Rider & Co. London). Himself a disciple of Hsu Yun, he is well qualified to write about him.

Ch'an Master Hsu Yun was born on 26th April 1840 at Chuanchowfu in Fukien province. His father was an official of the prefecture and his mother died immediately after giving birth to him. His uncle was childless and adopted him as his heir; so his grandmother decided that he should take two wives to continue both families.

When he was 11, his grandmother died and monks were invited to perform Buddhist rites. This was the first time he saw monks or sacred objects and it made him very happy. After this he read the sutras which deeply impressed him. When his uncle took him on pilgrimage to Nanyo, he became so attached to the holy place that he was reluctant to return home. When he was 14, his father discovered that he wanted to renounce the world and, in order to keep him, engaged a Taoist to teach him meditation. After practising Taoism for three years, he decided that its teaching failed to reach the ultimate goal. One day he fled to Nanyo but was soon found and brought home. Some time later his father sent for the two girls and celebrated Hsu Yun's marriage. Although the latter lived with his two wives, he had no intercourse with them but taught them the Dharma, which they understood.

At 19, together with his cousin Fu Kuo, he fled to Kushan monastery at Fuchow where his head was shaved, and here he followed the Master Miao Lien and received full ordination. After being ordained, his cousin left in search of enlightened masters but was never heard of again. Hearing that his father had sent servants to look for him, Hsu Yun hid in a grotto behind the monastery where he practised austerities for the next three years. At 25 he learned that his father had died in Hunan province and that his stepmother with his two wives had entered a nunnery.

During these years in the grotto, he made very good progress and had most interesting experiences. He says in his autobiography: "I was able to make my heart content and became free to go anywhere I wanted. As there were mountains to stay on and herbs to eat, I started wandering from place to place." At 31, he went to Wenchow where he met a monk who urged him to call on the old master Yung Ching who was well-versed in both teaching and Ch'an transmission. This master urged him to resume eating rice and to use the Kung An (koan) "Who is dragging this corpse of mine?" and ordered him to study the Ch'an rules, the Lotus teaching and other important sutras. From 36 to 43 he went on a pilgrimage to P'u T'o island off Ningpo, which was the bodhimandala of Avalokitesvara Bodhisattva, thence to the monastery of King Asoka at Ningpo and to many other holy places where he called on well-known masters and made good progress in his Ch'an practice.

At 43, he took stock of his achievements which were not complete and remembering how he had sacrificed his love for his parents in order to join the Sangha, he was ashamed that he had attained so little. In order to repay his debt of gratitude to them, he decided on a long pilgrimage from P'u T'o to the Five-Peaked Mountain (the bodhimandala of Manjusri) in the North-west to pray for their rebirth in the Pure Land. From the thatched temple of Fa Hua on P'u T'o island, he set out with incense sticks in his hands, prostrating himself every three paces until he reached his destination.

In his long walk with prostration at every third step and concentration on repeating Manjusri's name, he succeeded in realizing singleness of thought which was the key to his subsequent success in Ch'an training. Twice he was in danger of death and twice he was saved by Manjusri who appeared as a beggar called Wen Chi to hide his identity, instead of Wen Shu as he was called in China. The first time he had been caught in a heavy snowstorm and was very hungry, tired and exhausted for several days after which he was given some yellow rice gruel which brought him back to life. Later he caught malaria and dysentery and was dying in a deserted temple on the top of a mountain when the beggar appeared again to give him the hot water and medicine that saved him. Chi asked several questions which Hsu Yun did not understand and could not answer because he was still unenlightened and did not understand the living meaning of Ch'an dialogue (Japanese, mondo). Although he was told by the beggar that the latter was known in every monastery on the Five-Peaked Mountain, when he arrived there and asked the monks about Wen Chi no one knew him. Later he mentioned the incident to an elderly abbot who brought his palms together and said: "That beggar was the transformation body of Manjusri Bodhisattva." Only then did the master realize that he had actually met the Bodhisattva who had saved him twice on the long journey.

After sitting in meditation, he paid reverence to the Bodhisattva on the Five-Peaked Mountain, thus fulfilling his vow taken three years before to pray for the liberation of his parents. During this long journey, which took three years, he succeeded in realizing singleness of mind (i.e., the pure and undisturbed mind) even in the midst of hardship, adversity, illness and danger. On the mountain he saw, as many other pilgrims including devotees from foreign countries have done, balls of light dancing from one peak to another.

The master then went west and south, passing through many holy places where he paid reverence and sat in meditation until he reached the holy site of Samantabhadra Bodhisattva on mount O Mei in West Szechwan. There he saw at night countless Buddha-lights, like a constellation of bright stars in the sky. He continued his westward journey and entered Tibet where he visited the Potala, the seat of the Dalai Lama, and that of the Panchen Lama at Tashi Lunpo monastery. He then left Tibet to visit the holy sites of India, after which he crossed to sea to Ceylon, and thence to Burma. He then returned to China where he first visited the Cock's Foot Mountain in Yunnan which was the bodhimandala of Mahakasyapa, and then passed through the provinces of Kweichow, Hunan, Hupeh, Kiangsi and Anhwei. In his autobiography the master wrote of these two years of travel: "The scenery changed every day but my pure mind was like a bright moon hanging solitarily in the sky. My health grew more robust and my steps were rapid."

In his 54th and 55th years, the master stayed on a mountain to read the tripitaka. At 56, he was invited to the famous monastery of Gao Ming at Yangehow to assist its abbot in supervising the twelve weeks of Ch'an meditation. On his way to Yangehow, he slipped and fell into a rising river and was caught in a fisherman's net. He was carried to a nearby temple where he was revived. He was very ill but went on to Kao Ming monastery where he was asked to help at the forthcoming meditation weeks. Without disclosing his illness, he politely declined the abbot's request, asking only to be allowed to attend the meditation meetings. His refusal was regarded as an affront to the whole community and, according to Kao Ming's rules of discipline, he was punished by being beaten with a wooden ruler. As the master was practising the relinquishment of attachment to ego, ksanti-paramita and virya-paramita, he willingly accepted this punishment which aggravated his illness. In order to cure it, he sat firmly in the meditation hall day and night with increasing zeal. He said in his autobiography: "In the purity of my singleness of mind, I forgot all about my body. Twenty days later my illness vanished completely. From that moment, with all my thoughts entirely wiped out, my practice took effect throughout the day and night. My steps were as swift as if I was flying in the air. One evening, after meditation, I opened my eyes and suddenly saw I was in brightness similar to broad daylight in which I could see everything within and without the monastery..." Knowing that he had only achieved an advanced but not the final stage, he refused to cling to it, resolving to wipe out the final hindrance caused by his last subtle attachment to ego and Dharma. One night when the meditation ended after six successive incense sticks had been burned, a monk came to fill his cup of tea. As the boiling water splashed over his hand, he dropped the cup, which fell to the ground and broke with a sound which was heard by his pure mind1 that was now able to perform its non-discriminating function of perceiving externals. Instantly he cut off his last link with samsara and rejoiced at his realization of the Absolute. He wrote in his autobiography: "I was like someone awaking from a dream" which meant that he had leaped over the worldly stream to the other shore of Bodhi. He then chanted the following two gathas:

1 – A cup fell to the ground

With a sound clearly heard.

As space was pulverised,

The mad mind came to a stop.

2 – When the hand released its hold, the cup fell and was shattered,

'Tis hard to talk when the family breaks up or someone dies.

Spring comes with fragrant flowers exuberating everywhere;

Mountains, rivers and the great earth are only the Tathagata.

_______________________________

1 – 'Pure mind' is a technical term for the innate primordial intellect.

After his own enlightenment, the master immediately began his Bodhisattva work of guiding others out of the sea of suffering. His first act was to pray to the Buddha for the liberation of his mother whom he had never seen. Previously he had taken the vow to go to the monastery of King Asoka at Ningpo to pay reverence to the Buddha's relics and to burn off there one of his fingers as his offering to the Buddha for her liberation. Each day he prostrated three thousand times and increased the number until he ached all over and was seriously ill. He became so weak that the chief monk did not approve of his burning a finger on account of the risk involved. The master burst into a flood of tears and finally the superintendent of the monastery and another monk agreed to assist him in fulfilling his vow. He was helped to the main hall where together with the assembly, he paid reverence to the Buddha, performed the ritual and recited the text of the rules of repentance and reform. He wrote later: "With singleness of mind, I repeated the Buddha's name and prayed Him to liberate my affectionate mother. At the beginning I felt pain, but as gradually my mind became pure, my awakening wisdom manifested clearly... When my finger had burned off, I arose to bow down before the Buddha. I did not need others to support me and entirely forgot my illness. After walking unaided to present my thanks to the assembly, I returned to the sick bay. Everyone present was surprised at my transformation, and I moved out of the hut for sick monks."

From then until his death, the master performed his Bodhisattva work by expounding sutras, transmitting the precepts, reconstructing many temples that had fallen in ruins, building new ones and starting seminaries for novices, Buddhist associations for lay men and free Buddhist schools for children. His field of activities was not confined to China but also included Burma, Thailand, Malaya, Singapore and Hong Kong where the number of his disciples could not be counted.

In the course of this Bodhisattva work, the master survived dangers, illnesses, poisoning, beating, torture and persecution. A translation of his autobiography is being published by instalments in World Buddhism, a monthly journal published in Dehiwela, Ceylon. Before passing away on 13th October 1959, the master said to his attendant: "After my death and cremation, please mix my ashes with sugar, flour and oil, knead all this into nine balls and throw them into the river as an offering to living beings in the water. If you help me to fulfil my vow, I shall thank you for ever."

Hsu Yun in his extreme old age had chosen hardship and suffering to protect the Buddha Dharma in his country instead of seeking safety across the water in Hong Kong.

http://www.tantra.co.nz/tantrahome/spirituallibrary/chanmaster.htm

Порожнее Облако. Атобиография китайского дзенского учителя Сюй-Юня (частично)

Перевод с английского И. А. Ковина

Москва, 1996

Вступление

Имя Учителя Сюй-юня было известно и уважаемо в Китае в каждом буддистском храме и в каждом доме еще задолго до его смерти в почтенном возрасте 120 лет в 1959 году на горе Юнь-цзю. Он стал чем-то вроде живой легенды своего времени. Его жизнь и пример вызвали такое же смешанное чувство благоговейного страха и вдохновения в умах китайских буддистов, какое вызывает Миларепа у тибетских буддистов. Примечателен тот факт, что жизнь Сюй-юня в значительной мере охватила и нашу эпоху, тонко демонстрируя те духовные силы, о которых мы обычно только догадывались, заглядывая в прошлое через туманную завесу времени, отделяющую нас от великих чаньских адептов периода династий Тан, Сун и Мин. Они были великими людьми, пример которых вдохновляет многих и сегодня. По во многих случаях, кроме письменно дошедших до нас диалогов и наставлений древних, у нас имеются лишь скудные сведения об их жизни и индивидуальности.

Самое убедительное в истории Сюй-юня – это то, что она рисует четкий портрет одной из самых великих фигур китайского буддизма, дополняя его светотенями человеческого и духовного опыта. Это, конечно, не современный биографический опус в западном смысле. Тем не менее он выявляет самые сокровенные мысли и чувства Учителя Сюй-юня, от чего он кажется нам еще реальнее. Несомненно, самое важное для буддиста – это поучительные беседы, которые у Сюй-юня богаты внутренним прозрением. Мы совершенно естественно интересуемся индивидуальными, человеческими факторами, спрашивая, а какую жизнь прожили эти удивительные люди. В конце концов, святые походят на горы: если "вершины их достижений" могут уходить высоко в беспредельное пространство, то сами они должны покоиться на твердой почве, подобно всем остальным. То, как они относились ко всему мирскому, весьма существенно в их развитии, даже если их конечной целью являлся "уход за пределы" этого мира. В случае Сюй-юня мы имеем прекрасную возможность заглянуть во внутренний мир великого китайского буддистского Учителя.

К моменту ухода в мир иной, Сюй-юнь был справедливо признан самым выдающимся чаньским китайским буддистом в "Среднем Царстве". Когда он давал инструкции во время медитационных собраний и читал наставления в последние несколько десятков лет, буквально сотни учеников – а иногда их число достигало тысяч – устремлялись в те храмы, где он встречался со своими последователями. Такая свежая волна энтузиазма не наблюдалась в китайских монастырях со времен династии Мин, когда появился Учитель Хань-шань (1546-1623).

Этот выдающийся Учитель также видел, что Дхарма переживает спад, и начал реконструкцию храмов и пересмотр учений, как и Учитель Сюй-юнь через триста с лишним лет после него. Всего лишь за год до того, как вокруг Учителя Сюй-юня начала собираться масса людей, многие храмы, в которых ему в разные годы приходилось останавливаться, представляли собой развалины – убогие тени бывшего величия и жизненности. Но Учитель восстановил их, наряду с учениями, которые являлись их внутренним смыслом.

Неудивительно, что Сюй-юнь вскоре получил прозвище "Хань-шань приходит снова" или "Хань-шань вернулся", так как их жизненные пути во многом были похожи. Оба после посвящения носили имя "Дэ-цин" и оба восстанавливали в свое время, кроме всего прочего, монастырь Хуэй-нэна в Цао-си. Однако в отличие от своих знаменитых предшественников династий Тан, Сун и Мин, которые зачастую пользовались официальным патронажем и поддержкой императора и государства, долгая жизнь Сюй-юня, протяженностью в 120 лет, протекала в самое беспокойное для Китая и китайского буддизма время. Это был период нескончаемых вспышек гражданских и международных конфликтов, с почти постоянными сомнениями относительно будущего Китая и его безопасности – период, в который повальная бедность и напряженность были в порядке вещей.

Сюй-юнь родился в 1840 году, почти во время Опиумных Войн, а в 1843 году был подписан Наньцзинский Договор, уступивший Гонконг Великобритании – плачевный конец иностранного вмешательства в дела Китая, имевший роковые и далеко идущие последствия. Сюй-юню суждено было жить в период четырех правлений династии Маньчу и ее конечного падения в 1911 году и вхождения страны в новую республиканскую эру годом позже. С уходом старого уклада, многому суждено было измениться в Китае. Новые вожди Китая не очень-то беспокоились о судьбе буддизма. Многие из них были склонны считать его средневековым суеверием, стоявшим на пути всего социального и экономического прогресса. Волна модернизма, захлестнувшая в то время Китай, вовсе не испытывала симпатий к буддизму, как и к другим традиционным учениям. Нет нужды говорить о том, что многие монастыри не смогли выстоять в такие трудные времена, тогда как множество других превратилось в руины еще до падения династии. Правительство оказывало очень скудную поддержку буддистским храмам, а в ряде случаев – вообще никакой поддержки. Конечно, новые китайские вожди были озабочены совсем другим, так как кроме частых рецидивов голода, засух и эпидемий, свирепствующих в Китае в течение этих лет, нарастала также угроза японской агрессии. В деревнях поднимали голову китайские коммунисты, которые вскоре окрепли настолько, что образовали национальные армии. В конце тридцатых годов японские войска оккупировали значительную часть территории северного Китая. Само собой разумеется, такой неблагоприятный социальный и политический климат едва ли мог способствовать началу широкомасштабного восстановления китайской буддистской традиции.

Однако вопреки тому, что шансов устоять под натиском всего этого хаоса практически не было, Сюй-юню удалось удержать китайский буддизм от падения в пропасть и, фактически, придать ему новые силы. Во многих отношениях история Сюй-юня – это история современного возрождения китайского буддизма, так как к концу своего жизненного пути, ему удалось восстановить или реставрировать, по крайней мере, десятки основных буддистских святынь, включая такие известные места, как монастыри Юнь-си, Нань-хуа, Юнь-мэнь и Чжень-жу, кроме бесчисленных храмов меньшей величины. Он также основал бесчисленные буддистские школы и больницы. У него были последователи в любом уголке Китая, а также в Малайзии и в других местах, где буддизм пустил свои корни. Во время пребывания Учителя в Таиланде сам король стал личным учеником Сюй-юня, восхищенный его примером. То, что сделал Сюй-юнь за свою жизнь, было бы великим достижением даже во времена более благоприятные, когда буддизм получал официальную поддержку. Но тот факт, что этот упорный и преданный своему делу духовный подвижник достиг успеха в своем деле во времена всеобщей нищеты и смут того времени, гораздо более примечателен, и даже граничит с чудом. Это стало возможным исключительно в силу высокой духовности Учителя. Только она могла дать ему заряд энергии для обновления во время смятения и распада. Его внешние деяния были отражением культивируемой им внутренней жизни, несущей мирный потенциал.

Для многих китайских буддистов Сюй-юнь был воплощением и конкретным олицетворением всего того, что было великим в китайской сангхе в безмятежные дни династий Тан и Сун. Как сказал один современный западный ученый, «Сюй-юнь „жил агиографически“», странным образом пропитанный духом старых времен. Реставрационные работы Учителя часто принимали необычный поворот, будто скрытый резервуар всей китайской буддистской традиции хотел излить себя по-новому через это конкретное существо. Будучи настоятелем монастыря Гу-шань, в Фуцзяни, в 1934 году, во время своей вечерней медитации Учитель увидел Шестого чаньского Патриарха (умер в 713 г.). Патриарх сказал: «Пора тебе возвращаться». Подумав, что это знаменовало собой конец его земной жизни, утром он в общих чертах рассказал об этом своему помощнику, а потом забыл об этом. На четвертом месяце того же самого года он опять увидел Патриарха, но теперь во сне. На этот раз Патриарх трижды призвал его «вернуться». Вскоре после этого Учитель получил телеграмму от властей провинции в Гуандуне, приглашающую его приехать в Цао-си и организовать реставрацию монастыря Шестого Патриарха, находившегося тогда в полуразрушенном состоянии – примерно в таком, в каком его обнаружил Хань-шань в период династии Мин, когда приступал к его реставрации. Сюй-юнь передал монастырь Гу-шань другому настоятелю и отправился в Цао-си, чтобы заняться реставрацией знаменитого монастыря Нань-хуа, раньше известного под названием «Бао-линь» или «Драгоценный Лес». Когда-то в нем древние чаньские школы получали свой заряд энергии и свое вдохновение.

На протяжении всей свой долгой жизненной деятельности – в благоприятных, и в неблагоприятных условиях – он оставался простым и скромным монахом. Те, кто встречался с ним, включая более критично высказывающихся западных обозревателей, отмечали его совершенное безразличие к своим большим достижениям. В отличие от него, некоторые другие китайские буддисты приветствовали популярность и самовосхваление, что, конечно, не способствовало китайскому буддистскому возрождению. В то время как многие только говорили, Сюй-юнь тихо шел своей дорогой незатронутый суетой, как "не тронутая скульптором глыба", столь милая мудрому сердцу китайскому. В то же время, несмотря на щедрость храмов, которые с его помощью были восстановлены, его благородная простота оставалась на высоте. Когда Учитель отправлялся реставрировать святые места, при нем была только трость – единственный личный предмет. Когда он видел, что поставленная задача решена, он уходил с той же тростью, с тем же единственным предметом личной собственности. Когда он прибыл на гору Юнь-цзю чтобы восстановить монастырь Чжэнь-жу, представлявший собой развалины, он поселился в коровнике. Несмотря на большие суммы денег, собранные и посланные его последователями на цели реставрации, Учитель довольствовался простым коровником и также предпочитал его – даже после того, как монастырь Чжэнь-жу, как феникс, восстал из пепла. Но этого и следовало ожидать от монаха, которому однажды приходилось питаться лишь сосновыми иголками и водой, когда он жил в отшельническом пристанище на горном массиве Гу-шань.

Знамениты были также долгие пешие паломничества, Учителя к святым местам Китая и заграницы, где он полностью зависел от стихии и питался в основном своей верой.) Самое великое его паломничество началось на сорок третьем году его жизни, когда он отправился на остров Путо в Чжэцзян – священному месту Бодхисаттвы Авалокатишва-ры. Держа в руке зажженные благовонные палочки, он совершал поклоны на каждом третьем шагу пути, отдавая дань почтения "трем жемчужинам". Потом, подобным образом он отправился на гору Ву-тай в Шаньси, священному месту Бодхисаттвы Манджушри, причем одной из задач этого паломничества было отплатить долг благодарности своим родителям. О его непоколебимой решительности свидетельствует тот факт, что он при этом дважды находился на грани смерти в жгучие холода снежных вершин Ву-тайя, но никогда не отступал. Его спас нищий по имени Вэнь-цзи, которого китайские буддисты считали "явленным" Манджушри. С горы Ву-тай Учитель направился в Тибет, потом в Бутан, Индию, Цейлон и Бирму прежде, чем вернуться в Китай через Юньнань, посещая по пути святые места.

Во время своих путешествий Учителю удалось "удерживать ум в одной точке" днем и ночью, так что ко времени • возвращения в Китай созрели условия для окончательного и полного просветления. Оно произошло на 56-ом году его жизни, в монастыре Гао-минь в Янчжоу. У него, как говорят китайцы, были "древние кости", так как в отношении его поздней деятельности, связанной с реставрацией, которая включала обновление учения Пяти Чаньских Школ (Ву-цзя), можно сказать, что Учитель был в основном человеком "сделавшим себя", который возродил эти учения силой своего собственного прозрения без учителей. В том или ином храме то и дело его озаряли прозрения древней мудрости. Сюй-юнь знал эти храмы с юных лет, но в то время чаньская традиция, в основном, находилась в серьезном упадке. Его первыми учителями были как Учителя Дхармы, так и Учителя Школы Тянь-тай, хотя на самом деле его тянь-тайский Учитель дал ему первый гун-ань (яп. коан) («Кто тащит за собой этот труп?»), поэтому нельзя сказать, что в китайских храмах совершенно отсутствовали просветленные личности. Считается, что заметное возрождение чаньской традиции, имевшее место в период с середины тридцатых годов нашего столетия до пятидесятых, в основном произошло за счет усилий Сюй-юня.

Учитель также очень заботился о буддистах-мирянах. Он был прогрессивен в том, что открыл двери храмов для мирян, обучая их наряду с членами сангхи. Он много извлек из пу-шо или «трех проповедей» и уделял внимание всем, кто к нему приходил. Будучи монахом в течение 101-го года, он никогда не заявлял, что дхарма непосильна для мирян. В то время как его гатхитл назидательные стихи свидетельствуют о глубоком прозрении того, кто видит запредельное, он никогда не упускал возможности напомнить своим ученикам, что великое бодхи постоянно с нами, в наших повседневных поступках и в земных обстоятельствах. Как и все великие чаньские Учителя до него, он подчеркивал важность непривязанности ума, который недосягаем для всякого рода обусловленных относительностей, даже когда они в нем возникают. Это парадокс, понятный только поистине просветленному.

Хотя Учитель приобрел известность в качестве чаньского адепта, он также обучал буддизму Чистой Земли. Он считал этот метод в равной степени эффективным, так как подобно технике хуа-тоу, сосредоточенное повторение мантры Школы Чистой Земли успокаивает поверхностную дуалистическую деятельность ума, позволяя практикующим постичь свою сокровенную мудрость. Это удивит некоторые западные умы, которые несколько лет назад настроились на «дзэнскую моду», согласно которой чаньские и дзэнские Учителя категорически отвергают практику Чистой Земли. Кроме того, вопреки всему, что иногда говорят, Сюй-юнь проводил регулярные поучительные беседы о сутрах и шастрах, которые он досконально знал, тщательно изучая их в течение многих десятилетий. Он понимал их, руководствуясь категориями внутреннего опыта, идя за пределы простого уровня слов, имен и терминов в их буквальном значении.

К тому времени, когда Сюй-юнь перекроил физическую и этическую ткань китайского буддизма, не многим ученикам, собиравшимся вокруг Учителя или посещавшим восстановленные им храмы, приходилось испытывать такие унижения и лишения, которые он испытал сам, посещая монастыри в юности. Его часто выгоняли – не позволяя даже переночевать – из многих храмов, на которые распространялось действие дегенеративной системы родового наследования. В некоторых храмах он обнаруживал лишь жалкие кучки монахов, что объяснялось всеобщим упадком. В одном случае голод сократил численность местного населения и монахов до одного человека, который обычно надевал маску «смельчака» при появлении в храме посетителей. Неудивительно, что пройдя через все это, Сюй-юнь признал необходимым воссоздать в монастырях то самое самообеспечение, которое усиленно пропагандировал Бай-чжан Хуэй-хай (ум. 814) в своем знаменитом изречении «День без работы – день без пищи». Таким образом, везде, где это было возможно, Сюй-юнь воссоздавал монастырскую систему сельского хозяйства, придерживаясь традиции самообеспечения.

Итак, все необходимые для поддержания обновления ингредиенты были в наличии, что приносило свои плоды на протяжении десятилетий самоотверженного труда. Но теперь мы подходим к самой трагической интерлюдии в жизни Сюй-юня, которую вполне можно было бы назвать "сумерками богов", если бы она была финальной, но, к счастью, таковой не оказалась. Как всем известно, коммунистическое правительство пришло к власти в Китае в 1949 году – примерно в то же самое время, когда Сюй-юнь начал осуществлять свои намерения по реставрации монастыря Юнь-мэнь в Гуандуне. К 1951-52 годам почувствовались те первые толчки того потрясения, которое несла с собой Культурная Революция. Реставрация юнь-мэньского монастыря была более или мене завершена. Но беда пришла извне с "чисткой", объявленной против так называемых "правых элементов" в гуандунской провинции. Будучи по мировоззрению в значительной мере "традиционалистом", Учитель Сюй-юнь стал естественной мишенью. Опасаясь, что Сюй-юню может грозить опасность в непредсказуемой атмосфере того времени, заморские последователи Учителя настаивали на том, чтобы он покинул материк, пока все не утрясется. Однако он отказался это сделать, якобы потому, что считал своим долгом заботиться о благополучии монастырей. То, что случилось потом, было практически неизбежно. Орда кадровых коммунистов произвела набег на монастырь Юнь-мэнь и окружила его. Они заперли Учителя в одну из комнат на несколько дней. Там они его допрашивали и безжалостно избивали. Ушли, когда сочли его мертвым. Может быть, лучше было бы меньше говорить об этом. Достаточно сказать, что Учителю переломали ребра и что он истекал кровью. После этого он определенное время чувствовал себя просто ужасно. Примечателен, однако, тот факт, что на своем 112-ом году он оправился от этих побоев, от которых любой человек, даже вдвое моложе него, наверняка бы умер. Его и раньше били. Полиция Сингапура задала ему взбучку еще в 1916 году, как ни иронично, по подозрению в его принадлежности к "левым" элементам с материка. Но избиение, которому он подвергся в свои 112 лет, было совершенно несравнимо по жестокости с предыдущим избиением. При всем при этом, не пытаясь слишком приуменьшать меру выпавших на его долю страданий, старый Учитель мгновенно вернулся назад, как это и полагается делать легендарной "кукле Дарумы". Он продолжил обучение не только в монастыре Юнь-мэнь, но и во многих других. Он также нашел время и энергию продолжить реставрационные работы в монастыре Чжэнь-жу на горе Юнь-цзю, провинции Цзянси. Там же, в конце концов, он покинул этот мир 13 октября 1959 года. Его членство в савгхе составило 101 год.