Текст книги "Больше никаких признаний (ЛП)"

Автор книги: Луиза Розетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Точно. Деладдо и Форта живут по соседству, поэтому нет смысла что-либо отрицать.

– Джейми пьет в баре и едет домой за рулем, – признаюсь я, хотя чувствую себя предательницей.

Говорить это Конраду и полной комнате незнакомцев – совсем разные вещи.

– У него есть фляжка…

– Вижу, у тебя до сих пор твой комплекс спасителя.

Чувствую, что краснею. Как я могла забыть, как хорошо Деладдо умеют находить твои слабые места?

– Джейми сам разберется. Он никому не позволит что-то делать за него. Мы с сестрой столько раз пытались спасти его от этого саморазрушительного дерьма, но… ну, сама знаешь. Ты видела, как он ушел от копов после драки и знаешь, что было дальше.

– Он злился на меня… это была моя вина, – говорю я.

– Ой, да ладно тебе. Он точно знает, что делает – ты его просто оправдываешь. Джейми делает только то, что хочет Джейми.

И снова мне хочется сказать Конраду, что он не прав. Но я не могу.

Время. Возвращаемся, кричит Карлос, идя рядом с Клифтоном, который обнимает Конрада за плечи и выдыхает сигаретный дым в лицо Конраду.

Конрад устраивает целый спектакль, уворачиваясь и убегая от Клифтона.

– Какой ты гадкий. Позвони потом, – говорит Конрад.

Пару секунд он разглядывает меня от макушки до пяток, а потом уходит.

– Знаешь что? Роуз, тебе неплохо в рокерском прикиде, – кричит он, обернувшись.

У меня кружится голова, и причин для этого не сосчитать.

Прямо перед тем, как войти в класс Карлоса, у меня звонит телефон. Это Вики. Вдобавок ко всем моим ощущениям меня накрывает волна раскаяния – я так и не перезвонила ей после того, как она прислала сообщение ПРО Габриэля Ортиза. когда я была в Нью-Йорке. Выходные были безумными, и мне было проще проигнорировать Вики и решить, что она – часть моих проблем, чем поддержать ее.

– Привет, – пристыжено отвечаю я.

– Розалита? Это ты?

– Это я. Вик, мне, правда, стыдно…

Она перебивает меня, не давая закончить извиняться.

– Зай, помнишь, я тебе говорила, что Гейба арестовала военная полиция, а он разгромил бар и пытался всех избить? – она говорит так, словно пытается собраться с мыслями, и я начинаю нервничать.

– Мм, я думала, ты сказала, что он…

– Прошлой ночью он пытался покончить с собой. Он сейчас в больнице для ветеранов.

Только когда Вики начинает плакать, я понимаю, насколько для нее важен Гейб. Ну, конечно, он для нее важен, ведь он единственная ниточка, соединяющая с Тревисом, которая у нее осталась. Мне нужно было добрее отнестись к ее желанию присматривать за ним. Мне нужно было ко всему отнестись добрее.

– Ой, Вик, мне так жаль.

– За день до этого я его навещала и наорала на него, не знаю, что на меня нашло. Я знала, что ему нехорошо, но все равно пришла и наорала.

– Вик, тебе можно злиться. Я тоже злюсь.

– Мне нельзя злиться таким образом, – хлюпает носом она. – Я тебе скажу, что это поступок, недостойный хорошей христианки – срывать злобу на бедном мальчике, который любил моего Тревиса, как брата, и лишился рассудка на войне.

– Может, если бы мы узнали, зачем он это сделал, нам стало бы легче, – говорю я.

Как только эти слова срываются с моих губ, у меня появляется идея – безумная, но идея.

Синие Волосы, – зовет Карлос, стоя в дверях. Пора встретиться с музыкой.

– Мм, ладно… сейчас, – говорю я Карлосу. – Вик, у меня сейчас урок, мне пора – извини. Но я тебе потом перезвоню. Хочу кое-что спросить про Гейба, ладно?

Когда я возвращаюсь в класс, остальные ученики пялятся в чистые листы бумаги, зачеркивают написанное и начинают заново. Но мне везет, первая строчка рождается в ту же секунду, когда я беру Ручку.

«Он независим, как ни старайся,

Разобьет тебе сердце – сама разбирайся…»

Глава 15

Я смотрю в окно на ровную, пыльную, знаменитую Трассу 66. Мы с мамой в Западном Техасе, в машине Вики, которая направляется из крошечного городка, где она живет, в город под названием Амарилло, где в специальной больнице для ветеранов лежит Габриэль Ортиз.

Мама планировала во время весенних каникул проехаться со мной по колледжам в Бостоне. Когда я спросила ее, сможем ли мы сначала съездить к Вики в Техас, чтобы я пообщалась с Габриэлем Ортизом для творческого проекта Кэмбера, она неожиданно быстро согласилась. Честно говоря, я вообще не ожидала, что она согласится. Но она сказала, что поговорит с лечащим врачом Гейба и узнает, как она отнесется к этой идее.

Мама изложила наши необычные обстоятельства врачу, которая затем захотела пообщаться со мной. Я рассказала ей о проекте, заменив интервью с «человеком, который отрицательно на меня повлиял» на «человека, который глубоко на меня повлиял». Я подумала, что это увеличит мои шансы на согласие доктора. Она ответила, что обсудит это с Гейбом.

На следующий день мы получили от нее письмо, в котором она попросила выслать список вопросов для согласования. Она также передала нам сообщение от Гейба, который сказал, что хотел бы встретиться со мной, потому что «Ал был отличным парнем».

Такого я не мама тоже. После всего этого дурдома с видео, мне кажется, мы обе решили, что Гейб – ужасный человек. Ни одна из нас даже не потрудилась поинтересоваться, насколько близко он был знаком с папой и как к нему относился.

Она купила нам билеты тем же вечером.

Когда Вики встречала нас в аэропорту в Амарилло, я сразу же узнала ее и ее пышную прическу – уверена, в честь моего приезда она сделала начес на пару сантиметров пышнее, чем обычно. Я начала махать ей, и как только она меня увидела, она залилась слезами.

– Слезы радости, девчонки, это слезы радости, – закричала она через зону выдачи багажа, – Наконец-то мы встретились, я аж дрожу от волнения!

Она обмахивает лицо руками, бросается к нам и обнимает нас двоих сразу. Я совсем не удивлена, что Вики любительница обнимашек.

– Ой, Кэтлин, какая ж ты хорошенькая, как тортик на ужин, бурно восторгается она, вцепляясь в нас надолго.

Мы переночевали в ее маленьком домике, она приготовила нам нечто под названием «зажаренный в кляре стейк со сливочным соусом» и пирог с орехами пекан на десерт. Не думаю, что мама ела что-нибудь жареное после моего рождения, но она сказала Вики, что раньше любила такое – мне кажется, не соврала. Вики настаивала, чтобы мы с мамой легли спать в ее спальне, от чего мама пришла в ужас. Но потом Вики рассказала нам о техасской гостеприимности и о том, как мы ее оскорбим, если не согласимся, и мама, наконец, сдалась.

Вики показала нам фотографии Тревиса и рассказала историю – как он с Гейбом дотемна играл во дворе с пластмассовыми солдатиками, а потом они утащили из дома фонарики, чтобы играть в темноте. Прошло уже почти три года, а Вики до сих пор иногда говорит о Тревисе в настожцем времени, ловит себя на этом и переходит на прошедшее.

Сегодня мы проснулись и сразу же поехали в госпиталь в Амарилло, чтобы встретиться с Гейбом с утра пораньше.

– Смотрите в окно, девчонки, – говорит Вики с водительского места, – Это Ранчо Кадиллак. Вы про такое слышали на своем севере? Кто-то сделал его в 70-е. Вы должны понаделать там фото и отправить твоему парню, Розалита. Могу поспорить, ему понравится.

За окном я вижу ряд настоящих кадиллаков, выкрашенных в безумные цвета. Их носы закопаны в землю, а сами они стоят вертикально – похоже на Стоунхендж из автомобилей. Я делаю фото и отправляю Джейми с подписью: «Привет из дальних стран. Скучаю по тебе».

Хочется сказать больше, но не говорю.

Я жду ответа от Джейми – поедет ли он с нами в Бостон на несколько дней смотреть Школу при Музее. Я сказала маме, что хочу, чтобы он поехал, потому что это может ему помочь передумать насчет экзаменов. Ей понравилась идея, и я позвала его с нами. Он сказал, что подумает.

Мы подъезжаем к Амарилло, и дорожное движение становится интенсивнее. Чувствуется, что мы снова в городе, а не посреди плоской засушливой равнины на Трассе 66. Такая местность по-своему красива – это грустная красота, но всё же красота. Я слышала, как многие говорят о Великих Равнинах в центре страны, что там не на что смотреть. Но я не согласна. Поразительное зрелище – смотреть на бесконечную землю, пока она не сольется с небом, и ты уже перестаешь понимать, что ты видишь. Это абсолютно открытое пространство, полное возможностей или опасностей, или и того, и другого сразу. Возникает ощущение, будто я могу вдохнуть столько воздуха, сколько захочу.

Равнина, в конце концов, переходит в здания, и мы приезжаем в больницу. У нее большая и оживленная территория – здесь много пожилых мужчин в бейсбольных кепках с приколотыми на булавки нашивками, сообщающие, к какому роду войск они относятся. За нами в очереди в регистратуру стоит серьезный мускулистый парень в футболке морского пехотинца, с протезами ноги и руки. Стараюсь не смотреть на него, но ничего не могу с собой поделать. И дело не в его протезах, а в его глазах. Его лицо и тело выглядят молодо – он не больше, чем на три-четыре года, старше меня – но его глаза мертвы. Он слишком многое видел.

Я думаю, именно это отличает людей, побывавших на войне, ото всех остальных, и именно из-за этого им так трудно снова вернуться к нормальной жизни. Интересно, каким бы стал папа, если бы вернулся – ему бы тоже было тяжело, хоть он и не был солдатом, и ему не приходилось делать ничего ужасного?

Регистратор подзывает нас. Вики вытаскивает нас из очереди, делает вид, что ищет что-то в сумочке, и уступает очередь морскому пехотинцу.

Когда мы показываем документы и записываемся в список посетителей, регистратор отправляет нас в корпус для душевнобольных, и Вики ведет нас туда. На пути мы видим много людей с протезами и женщину с ужасными шрамами на лице возможно от огня. Она рассматривает мое лицо без шрамов, не глядя мне в глаза, а потом отворачивается.

Доктор Гейба ждет нас в холле корпуса для душевнобольных.

– Привет, Вики, – говорит она.

Вики обнимает доктора, кажется, ее это настораживает, но она терпит.

– Доктор Корнинг, это Кэтлин Царелли и ее дочь Роуз. Вы все общались по телефону, так ведь?

– Мы общались, – говорит доктор Корнинг. – Гейб ждет нас в переговорной. Я сказала ему, что вы зайдете всего на пару минут. Роуз, ты вносила какие-нибудь изменения в вопросы, которые мне высылала?

– Нет, – говорю я, начиная немного нервничать. – Но у меня вопрос. Что, если он что-то скажет, и я захочу задать еще вопрос – это разрешается?

– Конечно, – говорит доктор. – Если я посчитаю, что вопрос сложный, я просто попрошу тебя двигаться дальше. Как тебе такой вариант?

Ее перебивает мама:

– Что вы понимаете под сложным вопросом?

– Все, что может его взволновать, я хочу избежать такого. Но буду честна с вами, он не может дождаться вашего прихода. Думаю, возможность извиниться перед вами будет для него очень полезна. Я только сейчас понимаю, что не продумала этот момент.

Смотрю на людей, ждущих приема, у всех такой же взгляд, как у парня, который стоял за нами в очереди в регистратуру. Не хочу, чтобы Гейб передо мной извинялся. То, что он сделал, теперь не кажется таким ужасным. Вся злость на него, которую я так долго чувствовала, почему-то превратилась в сожаление. Сожаление о том, что он теперь лежит в отделении для душевнобольных ветеранской больницы после попытки суицида и беспокоится по поводу моих чувств.

Смотрю на маму, которая читает мои эмоции, как открытую книгу. Она сжимает мою руку.

– Просто придерживайся своих вопросов, и все будет отлично.

Мы входим в переговорную – вот и он. Он не похож на монстра, плохого человека или того, кто хочет причинять боль другим. Он похож на парня немногим старше меня, с темными кругами под глазами, огромный накачанный больничный санитар стоит рядом. Точно не знаю, кого защищает санитар – нас или Гейба. Возможно, всех сразу.

На его запястьях нет бинтов, что заставляет меня задуматься, каким способом он пытался убить себя. А потом я задумываюсь, почему вообще хочу это знать.

При виде Вики у Гейба загораются глаза. Он встает, чтобы обнять ее – он просто огромный, примерно 180 сантиметров ростом, и с гигантскими мускулами. Санитар – ребенок по сравнению с ним. Вики практически не видно под его руками.

– Как сегодня себя чувствуешь, Гейби?

Его мощная грудь приглушает ее голос.

– Нормально, мэм, спасибо, – мягко говорит он.

Его слова звучат ненатурально, как будто его недавно научили так говорить, и он повторяет заученное.

– Всегда рад вас видеть.

– Хочу познакомить тебя с моими друзьями. Это Кэтлин и Роуз Царелли, семья Альфонсо.

Пристальный взгляд Гейба переключается на нас, и его глаза мгновенно наполняются слезами. Я делаю шаг назад, борясь с желанием спрятаться за маминой спиной и пугаясь неприкрытой боли, которая исходит от него. Это слишком… Слишком мне знакомо.

Доктор Корнинг тут же берет все в свои руки.

– Гейб? Все поймут, если ты не захочешь сегодня говорить.

– Нет, мэм, я в порядке, мэм, – успокаивает он доктора.

Он неуклюже подходит к нам и жмет руку маме.

– Приятно познакомиться, мэм, и с вами тоже, мисс, – говорит он мягким голосом, совсем не сочетающимся с его внешним видом.

– Он был офигенным парнем… простите за бедность речи… и мне очень жаль, что он погиб. Не знаю, почему Бог забрал такого человека… с семьеи, такого умного и все такое… и оставил меня, – он трясет головой, будто пытается от чего-то избавиться. – Извините. У меня пара лампочек в голове перегорела, и я просто говорю всякую хрень… извините… которая приходит на ум.

– Мы понимаем, – говорит мама, все еще сжимая его руку.

Могу сказать, что ее растрогал этот огромный, похожий на плюшевого мишку, сломленный человек, который говорит такие хорошие слова о моем отце. Ей всегда хотелось защитить меня от воспоминаний незнакомцев о папе, но на самом деле, просто потрясающе слышать, как незнакомый нам человек рассказывает о нем – это возвращает его к нам.

Мы очень рады с тобой познакомиться, Габриэль, – мама искренне ему улыбается и гладит его руку, прежде чем отпустить, мы можем начинать? – спрашивает она у доктора Корнинг.

Доктор Корнинг в последний раз вопросительно смотрит на Габриэля, и он кивает. Мы все садимся за стол, за исключением охранника, который так и стоит рядом с Габриэлем. Похоже, мы должны притвориться, что не замечаем его.

– Давайте, мисс. Я готов к вашим вопросам, – говорит Гейб, скрещивает руки и опускает взгляд, словно готовится к наказанию.

Я смотрю на свой лист бумаги, и слова начинают расплываться. Зачем я это делаю? Мои боль и скорбь реальны, но они – лишь крошечная часть войны. Человек, сидящий напротив меня, был там, он был в грузовике, который взорвался, и видел своими глазами такое, о чем никогда не сможет говорить. И я явилась требовать ответов о видео, которое он выложил в интернете?

Какого черта я о себе возомнила?

Я смотрю в его большие карие глаза такие серьезные и дружелюбные.

– Я прошу прощения, надеюсь, я не потратила ничье время, но я не собираюсь задавать эти вопросы. Вы… Вы не заслужили, чтобы вас допрашивали.

Гейб смотрит на Вики и на доктора, а потом переводит взгляд на меня.

Ну, это хороший поступок и все такое, но у меня есть объяснение для того, что я сделал, и я как бы хочу рассказать, если вы не возражаете.

– Вы не должны ничего…

Мама перебивает:

– Роуз, пусть Габриэль скажет то, что он хочет сказать.

Гейб бросает взгляд на доктора Корнинг, которая смотрит на меня.

Я киваю.

– Да. Извините.

Гейб ерзает на стуле, на котором едва помещается, пытаясь устроиться поудобнее.

– Я тогда был как бы не в своем уме, но не знал об этом. Я снимал на видео все – я вроде как помешался, так они это называли. Когда я приехал домой, мне снились эти видео, играли у меня в голове каждую чертову ночь… извините… и мне нужно было их остановить. Я выложил их в интернете, потому что подумал, что это может помочь, ну, знаете, отправить их во внешний мир и все такое.

Он наклоняется вперед, откидывается назад и снова наклоняется вперед. Я слушаю так внимательно, что почти не дышу.

– Я хочу сказать вам и вашей маме, что я совсем не подумал о вас и теперь жалею об этом. Очень-очень жалею. Не знаю, как эти люди из телевизора узнали о видео, и не знаю, где они нашли мое имя, но я, блин, уверен… извините… что я им его не отправлял. В любом случае надеюсь, что вы сможете меня простить, и что, когда я отсюда выйду, я отплачу и вам, и мисс Вики.

Мы с мамой слишком ошеломлены, чтобы отвечать. К счастью, Вики перехватывает инициативу:

– Конечно, мы прощаем тебя, милый, и ты не должен делать ни единой вещи, чтобы нам отплатить – только приходи в себя и выбирайся из этого места. Без обид, доктор Корнинг.

– Я тоже хочу именно этого, – кивает доктор.

– В те дни я грустил, или злился, или что-то среднее. Не знаю, зачем я разгромил бар и подрался с теми ребятами. Мой док по

мозгам говорит, что иногда я принимаю плохие решения, потому что чувствую, что всегда должен грустить или злиться, и все из-за этого.

– Я знаю это чувство, – говорю я. – Это отстойно.

Все, включая охранника, смотрят на меня.

Гейб ухмыляется.

– Вы правы, мисс. Это совершенно точно отстойно.

Доктор Корнинг смотрит на часы.

– Еще что-то хочешь сказать, Гейб?

Гейб встает и берет меня за руку. Думаю, он собирался пожать ее, но он просто ее держит.

– Ваш папа был хорошим человеком и смешным тоже – всех смешил. И он по-настоящему гордился вами и вашим братом. Он показывал ваши фото всем, кому не лень. Говорил, что вы оба очень умные. И что вы далеко пойдете. Очень далеко.

Не могу ответить – боюсь заплакать, а это может плохо повлиять на Гейба. Я киваю и изо всех сил выдавливаю улыбку. Чувствую, что мама рядом со мной тоже старается сдержаться. Вики снова приходит на помощь.

– Спасибо, что поговорил с нами, Габриэль, – говорит Вики.

Вернусь к тебе завтра, хорошо, коть?

Гейб прощается, а охранник и доктор Корнинг выводят его из комнаты.

– Получила, что нужно для твоего проекта, Розалита? – тихо спрашивает Вики, когда они уходят.

Я наклоняюсь, опускаю голову на стол и плачу за всех нас.

***

Вечером дома у Вики, когда мама ложится спать, Вики делает мне прическу в своей гостиной. Она ждала этого с того момента, когда впервые отправила мне картинку с пышной техасской прической, а я сказала, что из моих волос такое не сделать. Она тогда ответила, что сделает мне укладку за долю секунды.

Свет в комнате выключен, горят только несколько гирлянд в виде пластиковых перчиков халапеньо, которые Тревис однажды повесил на Рождество. Из кухни доносятся звуки радио: женщина объясняет, как готовить идеально прожаренную окру.

– Гейб оказался не таким, как ты думала, да? – спрашивает она, расчесывая мои волосы и готовя их к олд-скульному начесу.

– Вообще не таким, – отвечаю я.

– Мальчик сделал тебе больно. Тревис любил его, как брата.

Я сбилась со счета, сколько раз она мне это говорила, объясняя, почему для нее так важно помогать Гейбу. Мне хочется спросить о его попытке суицида, но я этого не делаю. Думаю, нам и так достаточно }печали для одного дня.

}– Как твое пение, зай?

}Нормально, – говорю я. – Хожу на занятия по написанию песен, и думаю, как написать свою собственную. С группой ничего не вышло, поэтому сейчас я пою для себя.

}Думаю, Вики чувствует, что мне не хочется ничего объяснять. Она просто кивает, проводя расческой по волосам и поднимая флакон с чем-то под названием «Клейкий спрей. Фиксируй что угодно». Может, стоит зажать нос и рот?

}Знаешь, Розалита, ты как-то подозрительно молчишь про своего парня.

}– Джейми? Он хороший. Правда, хороший, – я сама слышу, что стараюсь говорить как можно позитивнее. – Я думаю, он может поехать со мной и мамой в наше турне по колледжам.

}Вики не попадается на эту удочку. Она выливает мне на волосы пол флакона липучки, а потом спрашивает:

}– Ты спишь с этим мальчиком?

}Я смеюсь.

}– Вот, значит, как ты обращаешься с клиентками в салоне?

}Она ставит флакон, берет прядь волос и начинает начесывать.

}– Ой, нет, милая. Будь ты в моем кресле в салоне, я бы уже знала ответ на этот вопрос.

– Ты смешная, Вик, – я надеюсь, что отвлеку ее, но она просто ждет ответа.

Наконец, я говорю:

– Нет, я с ним не сплю.

– Но хочешь.

Я хочу, она права. Я думаю об этом со Дня Святого Валентина. Не могу ничего с собой поделать – мне интересно, как это будет.

– Ну, если бы я не хотела с ним спать, тогда мне бы вообще не стоило с ним встречаться, так ведь? – говорю я.

– Так что тебе мешает?

– Мы просто не… пока не готовы.

– Зай, ты себя имеешь в виду? Потому что я догадываюсь, что не его. Покажи мне парня, который не хочет секса, а я тебе покажу чили с фасолью и помидорами.

– Постой… в чили же добавляют фасоль и помидоры.

– Но не здесь, здесь не добавляют! Лучше запомни сейчас – тебя выгонят из штата, если такое скажешь, – ворчит она. – Так ты мне говоришь, что этот твой Джейми не хочет секса?

Я думаю о том, как целомудренно Джейми старается вести себя после Дня Валентина.

– Думаю, он хочет, чтобы все было правильно.

– Ну, это хороший знак! Он, наверно, джентльмен. Мне этот мальчик уже нравится.

Я делаю паузу буквально на долю секунды прежде, чем сказать:

– Он тебе понравится.

Вики не оставляет это без внимания:

– Хмммм. Продолжай.

Решаю, что если уж я могу говорить об этом с Конрадом, то с

Вики и подавно.

– Он слишком много пьет.

Она внезапно прекращает начесывать мне волосы.

– Слишком много что, сладкая?

– Ну, он носит с собой фляжку. Иногда.

Вики кладет расческу, ставит флакон и обходит кресло, чтобы присесть передо мной.

– Нет, милая. Угу. Ты поняла меня? Не спи с ним, потому что твое сердце просто пойдет на поводу у тела, и где ты в итоге окажешься? В отношениях с алкоголиком, вот где. Послушай девушку, которая там была, вернулась, и привезла с собой только одну футболку. Ты не хочешь такой жизни.

После долгого молчания я спрашиваю:

– А что было написано на футболке?

– «Нельзя отрицать правду, увидев ее» большими блестящими буквами.

Вики хихикает, встает, гладит меня по плечу и возвращается к работе над моими волосами. Я смеюсь вместе с ней, радуясь, что она больше не видит мое лицо.

Глава 16

Уже почти полночь, когда я выскальзываю из номера отеля, который делю с мамой, принявшей снотворное, надевшей маску для сна и беруши. Спускаюсь на цыпочках в холл, в глубине души ожидая, что завоет какая-нибудь сирена, и меня прогонят. Я психую, и вся на нервах, но по большому счету, я готова. Я хотела принадлежать Джейми во всех смыслах еще до того, как разобралась в своих чувствах к нему, и сегодня это наконец случится. Мне везет – он согласился поехать с нами в Бостон. Почему бы счастливой полосе не продолжиться?

Вики бы не одобрила.

В его комнате работает телевизор – интересно, что он смотрит? Странно, что я не знаю, какие передачи Джейми смотрит поздно ночью. Нужно ли знать такое о человеке, с которым собираешься лишиться девственности?

Но с другой стороны, если не считать того раза, когда я была не в себе, а он присматривал за мной, мы никогда не ночевали вместе.

Я просовываю руку под блузку и поправляю бретельки симпатичного, но до смешного колючего кружевного бюстгальтера, который помогли мне выбрать Трейси и Холли. Трусики из этого комплекта тоже довольно колючие, но здесь проблема может быть в том, что я немного перестаралась с эпиляцией. Стучу в дверь Джейми. Долго никакого ответа. А потом щелкают замки, и он появляется в дверях в джинсах и без рубашки.

Не то чтобы я ни разу не видела моего парня без рубашки, но сейчас все по-другому. Он без рубашки в дверях номера отеля, и у меня очень особенные планы, в которые входит потеря девственности. К тому же, он настолько красивый, что у меня замирает сердце, и он выглядит как… мужчина.

Я смущаюсь.

Напоминаю себе, что мне скоро семнадцать. Завтра. Я могу с этим справиться.

– Привет, – говорит он, умудряясь одним словом выразить все свои подозрения.

Привет, отвечаю я со всей невинностью, на которую способна.

С трудом удерживаю себя, чтобы не прикоснуться к гладкой коже на его груди, к мускулам на руках. Когда я училась в средней школе и ходила на хоккейные матчи Питера, я все время тайком наблюдала за Джейми – я до сих пор точно не знаю, хорошо ли мой брат играет в хоккей. Я всегда представляла, как выглядит Джейми после игры в раздевалке, как он стягивает кофту через голову, снимает защиту, потный после игры, с влажными волосами…

В те времена мое воображение на этом останавливалось.

Но не сейчас.

Прислоняюсь к дверному косяку.

– Можно войти на секунду? Мне нужно с тобой поговорить.

Он не двигается.

– Роуз, у тебя такой вид, как будто что-то случилось.

Против моей воли мой взгляд скользит по его груди к его животу. Я все понимаю, но ничего не могу с собой поделать. Он похож на произведение искусства.

– У тебя тоже.

Он отвечает одной из своих особенных улыбок, от которой меня бросает в дрожь.

– Иди в свою комнату, – говорит он, хотя, к моему удовольствию, он явно доволен и немного польщен.

Как только он начинает закрывать дверь, я проскальзываю мимо него и в целях своей безопасности бегу к окну. Чем дальше я пройду, тем меньше у него будет возможностей меня выгнать. За окном горят огни бостонских небоскребов, если я буду действовать правильно, все получится романтично и просто идеально.

Я не поворачиваюсь, пока он не закрывает дверь. Он стоит перед ней со скрещенными на груди руками.

– Завтра мой день рождения, – начинаю я, воспроизводя первую строчку сценария, который мысленно составила в самолете из Техаса.

Вики полночи пыталась убедить меня не спать с Джейми, но меня это не остановило. Как только я вышла из ее дома, я начала думать, как это сделать.

– Угу, – говорит он, словно хорошо понимает, что происходит.

– Ты же еще не подарил мне подарок, да? Потому что я знаю, чего я хочу, – говорю я.

Внезапно мои слова кажутся мне супер пошлыми, но я продолжаю – других вариантов нет.

– Хочешь узнать, что это?

– Не знаю. А должен? – спрашивает он.

Он говорит немного раздраженно из-за того, что ему приходится подыгрывать мне, но он заинтригован. Возможно, даже слишком. И, возможно, слегка возбужден.

Я пришла к нему, и он это знает. И пусть даже он по неким причинам считает, что я должна максимально сохранять свою невинность, какой-то части его нравится мой настрой.

У меня снова появляется ощущение власти, той власти, которую я почувствовала, когда впервые к нему прикоснулась. Я оставляю безопасное место у окна, подхожу к нему и кладу руку ему на сердце. Чувствую, как оно бьется под моими пальцами.

– Это ты. На мой день рождения я хочу тебя.

– Я у тебя и так есть, – говорит он, держа руки скрещенными, хотя я к нему прикасаюсь.

– В каком-то смысле ты у меня есть, – отвечаю я. – Но не во всех смыслах.

В какой-то момент он догадывается, что я имею в виду, и обдумывает мое предложение, мы ускоряем ход вещей и сразу идем к торжественному финалу.

– Мы еще не – начинает отвечать он.

Я глажу его плечи, обнимаю за шею, встаю на цыпочки и затыкаю ему рот поцелуем. Сначала этот поцелуй милый и целомудренный, но потом…

В его дыхании нет запаха алкоголя. Я понимаю, что настояла бы на своем независимо от того, пил он или нет, и я бы была явно не первой девушкой, потерявшей невинность с пьяным парнем. Но я рада, что получится не так. Потому что я хочу, чтобы у нас было по другому.

Я беру его руки и кладу его ладони себе на бедра, а он прижимает меня сильнее и целует меня так, как я целовала его. Похоже, все это не так сложно, как я думала.

Отхожу от него, снимаю блузку через голову и вылезаю из джинсов, к счастью, не запутавшись в них. Я планировала сделать этот момент максимально сексуальным, но мне в очередной раз помешала стеснительность. Я стою в кружевном белье перед парнем, у меня никогда такого раньше не было. Но самое главное, что это не просто парень – это Джейми Форта, о котором я мечтала с тех пор, как впервые увидела его четыре года назад. Поэтому все, на что я способна, стоять и надеяться, что он посчитает меня сексуальной, и мне не придется делать что-то еще. Что бы это ни было.

Я вижу, как взгляд его золотисто-коричневых глаз скользит по мне от макушки до пяток, и это так не похоже на то, как смотрят на меня остальные. Чувствую себя красивой. Никогда не чувствовала себя красивой, но сейчас чувствую.

Когда его глаза снова встречаются с моими, я вижу в них желание.

А еще вижу, какая борьба идет у него в голове.

– Джейми, мне завтра исполнится семнадцать. Перестань думать обо мне, как об испуганной девятикласснице.

– Сейчас я уж точно так о тебе не думаю, – с улыбкой говорит он.

– Хорошо. Потому что я готова.

Моя уверенность ослабевает, когда он опять скрещивает руки.

– Роуз, мы не можем…

Перебиваю его:

– Мы можем.

Я наклоняюсь, лезу в карман своих джинсов и достаю презерватив.

Он слегка усмехается и опускает взгляд.

– Подготовилась, да?

– Я не буду ломаться. У меня не будет шока. Я хочу этого. Ты же тоже этого хочешь?

Он запускает руку в волосы. И не смотрит на меня.

– Разве нет? – спрашиваю я, начиная чувствовать себя совсем неуверенно.

Может, у меня совсем крышу снесло? Может, я все это время жила иллюзиями?

– О, Господи. Ты не хочешь.

Мне вдруг кажется, что я голая. Поднимаю с пола джинсы и блузку и иду в ванную, чтобы одеться. Джейми ловит меня за руку и останавливает.

– Ты же знаешь, что хочу, – говорит он, а его голос отзывается в моей груди.

Его рука скользит по моей, и наши пальцы переплетаются.

Я бросаю свою одежду и поворачиваюсь к нему.

– Ты меня любишь? – спрашиваю я.

Он закрывает глаза, как будто этот вопрос причиняет ему боль. Он все еще не может произнести заветные слова, но сейчас это даже хорошо. Я могу на этом сыграть.

– Если не можешь сказать, докажи, – я делаю глубокий вдох, готовясь произнести последнюю строчку моего сценария, заверщающее шоу и закрывающую сделку. Займись со мной любовью.

Я планировала, что это прозвучит как требование, но получилось похоже, скорее, на просьбу.

На пару секунд мы оба замираем и пристально смотрим друг на друга, а мои слова зависают в воздухе. А потом он медленно прижимает меня к себе. Он берет мое лицо в свои руки и целует меня так нежно, что сначала я даже не чувствую. Он ведет меня к кровати, и мы ложимся вместе. Такое что у меня сейчас сердце выпрыгнет из груди. Его сильные и теплые руки прижимают меня и скользят по моему телу, умудряясь быть во всех местах одновременно. Словно ему наконец-то дали разрешение или освободили от ответственности, и он делает со мной все, что ему так долго хотелось.

Я рада, что мы долго этого ждали, теперь такое чувство, словно это было неизбежно.

У меня перехватывает дыхание, когда он снимает с меня кружевное белье. Так приятно избавиться от него мне в нем непривычно. Он смотрит на мое тело, но я не стесняюсь. Возможно, потому что Джейми ничуть не стыдится и не смущается – его такие вещи никогда не смущали. А может, все дело в том, что я с человеком, который предназначен мне судьбой.