Текст книги "Больше никаких признаний (ЛП)"

Автор книги: Луиза Розетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

По правде говоря, в прошлом году пение стало моим спасением или чем-то вроде этого. У Трейси была мода, у Роберта – актерство, а я пыталась найти то, что поможет мне укрыться от лавины дерьма из моей жизни. Я не задумывалась о пении до конца девятого класса, но как только это пришло мне в голову, все изменилось. Это стало моим, и это не было связано со смертью папы, моей семьей или каким-то парнем. Оно было только моим.

– Рози, мне кажется, мы неплохо сыграли гармонии в припеве, говорит Стеф.

– Детка, не надо ее сейчас отвлекать. Ей нужно сосредоточиться. Мы должны любой ценой сыграть наш первый концерт до конца года, а времени не так уж много осталось. Свитер, иди сюда.

Так повелось, что Анджело начал использовать мою кличку с теплыми чувствами – он называет меня Свитер, потому что мы познакомились на уроке самоподготовки, когда я была в новом свитере, хотя за окном было 900 F (+32,22 ^оС) – но теперь он пользуется ею, только когда злится.

Я демонстративно закатываю глаза, глядя на Стеф, и направляюсь к большому матрасу в углу. Чтобы я могла сесть, мне приходится отодвинуть старый контейнер из-под еды, и что бы в нем ни было – уже застывшее в твердый комок – стучит, когда он падает на пол. Он возвращает мне гитару, а потом расставляет мои пальцы в некомфортное положение, необходимое для «пыточного аккорда», как я его называю.

– Ну, я уже знаю, что будет дальше, – говорит Стеф. – Схожу в кафешку за пиццей. Кто хочет еще что-нибудь?

– Давай быстрее, Стеф, умираю с голоду.

– Нет, детка, умирают с голоду люди в бедных странах. А ты просто проголодался. Выбор слов – это важно.

Стеф наклоняется и целует Энджело в макушку. Ее красивые рыжие волосы падают на его лицо. Он мягко удерживает ее за них и откидывается назад, чтобы поцеловать ее по-настоящему, а я чувствую укол зависти. Везет им.

– Не обижай Рози, – предупреждает она, когда он ее отпускает.

– Не уходи надолго, пожалуйста, – говорю я полушутя, опасаясь за безопасность своей руки.

Стеф дефилирует к выходу из гаража в своих суперобтягивающих джинсах и ботинках на высоком каблуке, а Энджело смотрит на нее так, словно никогда раньше не видел ее попу.

– Ты все еще пялишься на попу своей девушки.

Энджело ухмыляется.

– А ты бы не пялилась, будь ты на моем месте? Теперь заткнись и играй вступление, Свитер. Ты сыграешь этот долбаный фа-аккорд до возвращения Стеф. Не так. Вот так.

Боль пронзает руку от запястья к центру ладони, когда он слишком сильно прижимает мои пальцы к гитарному грифу. Я со стоном отдергиваю руку от струн.

– Ой, блин, Рози! Все нормально? – спрашивает Энджело, хватая мою руку и сжимая ее своими, пытаясь уменьшить боль.

– Нет, дебил чертов! – кричу я. – Не нормально! Отдай мою руку!

Прости, прости, прости! – он отказывается отпускать руку, надавливает большими пальцами на мою ладонь и массирует ее.

Вот, так тебе будет получше. Ты должна разобраться с этим…

Мы с Энджело одновременно поднимаем взгляд и одинаково удивляемся, увидев здесь Джейми.

Я тотчас же чувствую себя так, будто делаю что-то неправильное, а это безумие, учитывая события ПРОШЛОЙ ночи с Широкими Штанами. К тому же, Энджело – лучший друг Джейми, и с тех пор, как я прошлой весной присоединилась к его группе, он стал одним из моих лучших друзей. Джейми знает, что Энджело безумно влюблен в Стефани. Еще он знает, что я считаю Анджело похожим на рокерскую версию огромного щенка. Короче, между нами ничего романтического быть не может.

НИ-ЧЕ-ГО.

Конечно, это же утверждение можно применить и к моим отношениям с Джейми в данный момент. Но стоит признать, что мне нравится выражение лица Джейми. Он Ревнует с большой буквы «Р».

Зеркальная ситуация Случая с Широкими Штанами. Забавно.

– Форта! – говорит Энджело. – Как ты, чувак? Не знал, что ты придешь.

Он вскакивает и подходит к Джейми, а затем жмет ему руку, как будто они партнеры по бизнесу или что-то типа того.

Джейми переводит взгляд с Анджело на меня и обратно. Наконец, он говорит:

– Хотел поговорить с Роуз. Но это может подождать.

– Нет, все круто, все круто. Я пойду в «Cavallo's», мм, помогу Стеф принести пиццу. Будешь пиццу? Стеф…

– Вы лучше закончите то, чем занимались.

Джейми снова смотрит на меня, разворачивается и уходит. За ним захлопывается дверь, оставляя нас в холодящей тишине гаража.

Блин, – говорит Энджело. Странно, да? Странно как-то получилось.

Входит Стеф с пиццей.

– Что с мистером Грозовой Тучей? Я спросила, хочет ли он кусочек, а он даже не поздоровался. Его волки воспитывали, могу поклясться.

Энджело мгновенно признается:

– Он просто зашел, когда я держал Роуз за руку.

Стефани ахает, а ее большие голубые глаза становятся еще больше от удивления. Потом она начинает безудержно смеяться.

– Ты не держал меня за руку, ело, ты мне ее чуть не сломал и пытался все исправить, – с издевкой говорю я.

Стефани сгибается от смеха, хлопая руками по коленям.

– Он ревновал!

– Да не, ни фига. Я этого парня знаю всю жизнь. Он не такой.

Хоть Энджело и произносит эти слова, могу сказать, что он не на сто процентов уверен в своей правоте.

– Ну, детка, может, теперь он такой, – говорит Стеф. – Я имею в виду, Рози и Джейми… Знаешь, они типа колеблются между «да» и «нет». А ты просто… ты просто…

Стефани снова сгибается от хохота.

Энджело не может не улыбнуться, глядя, как ухохатывается

Стеф. Но при взгляде на меня его улыбка исчезает.

– Это круто, правда?

Круто? А что, если не круто?

– Откуда я знаю? – пожимаю плечами я. – Разве кто-нибудь знает, что у него в голове?

После небольшой паузы Энджело говорит:

– Блин, – он берет ключи с усилителя. – Мне нужно с ним поговорить.

Он уже у двери, когда Стеф ловит его за руку.

– Нет, сладкий, не нужно, – говорит она, промокая слезы на глазах. – Он не с тобой хочет поговорить.

Я с усилием открываю тяжелую металлическую дверь и вижу Джейми, прислонившегося к своей машине: руки скрещены на груди, а сам он окружен сияющей золотистой дымкой от осеннего солнца. Золотой – определенно его цвет, а эта поза – квинтэссенция Джейми, я видела ее уже много-много раз. Ненавижу признавать, что при виде его у меня внутри до сих пор что-то переворачивается. Возможно, так будет всегда.

У нас уже было нечто подобное. Я знаю, что есть множество разных способов того, как я могу себя повести, включая любимую тактику Джейми – ничего не говорить и удерживать власть над ситуацией. Собираюсь пустить эту тактику в ход, она всегда превосходно на него действует.

– Привет, – говорит он, словно знает, что я задумала.

Немного ветрено, и волосы попадают мне на лицо. Я отбрасываю их, и Джейми делает неожиданный ход – берет мою левую руку и внимательно ее рассматривает. Знакомое тепло мурашками поднимается по моей руке, и я почти проигрываю эту битву. Вот так всегда.

– Энджело чуть не сломал мне руку и пытался все исправить, говорю я, с трудом сохраняя нормальный тон голоса. – Ему не нравится, как я играю фа-аккорды.

Джейми кивает и начинает водить большим пальцем по моей руке, делая массаж.

– Так лучше? – спрашивает он, понизив голос.

Я не утруждаю себя ответом. Он и так знает, каково мне. Уверена, что у меня все на лице написано. Когда он, наконец, останавливается, я даже не представляю, сколько прошло времени. Настраиваюсь на то, что он отпустит мою руку, но вместо этого он переплетает свои пальцы с моими.

Пытаюсь привести мысли в порядок.

– Ты хотел поговорить?

Он вдруг кажется безнадежно печальным, и я опасаюсь, что он собирается рассказать мне нечто ужасное.

– Прошлой ночью я вел себя, как дурак.

Я жду чего-то большего, но очевидно, это и есть то самое ужасное. Я могла бы пошутить, чтобы его приободрить, но знаю, как редко выдается удачная возможность искренне поговорить с Джейми о непростых вещах. Осторожно выбираю слова:

– Никогда раньше тебя не видела в таком состоянии.

– Ну да, стараюсь до такого не доводить, – говорит он, вызывая у меня шквал вопросов, которые я не задаю.

Его пальцы на моей руке разжимаются, но я не убираю руку.

– Джейми. Тебе нельзя водить в таком виде.

Он кивает, но не дает никаких обещаний.

– Ты можешь причинить вред себе или кому-то другому, или…

Я заканчиваю фразу – не хочу говорить совсем, как учительница на уроке здоровья. Вспоминаю слова Кэмбера о Джейми в тюрьме, чего Кэмбер и добивался, закладывая этот образ в мое сознание.

– Я переживаю из-за того, что ты не окончил школу. Если бы ты так не злился на меня…

Он выдергивает свою руку из моей и поднимает ее в знак протеста.

– Это не твоя вина, Роуз.

Думаю, мы можем поспорить на эту тему в другой раз.

– Дело в том, что Кэмбер попросил меня поговорить с тобой об экзаменах…

Джейми качает головой.

– Это он тебя ко мне подослал?

По его словам, если ты не пойдешь на его спецкурс, то проведешь всю жизнь в пьянках и драках на парковках.

Я говорю это в шутку, но, похоже, Джейми нервничает, будто он уже задумывался о такой возможности.

И что из этого тебя волнует? – говорит он с дразнящей полуулыбкой, которая практически скрывает беспокойство в его взгляде.

– Все, – предельно серьезно говорю я.

Он выглядит тронутым, а потом озадаченным. И я его обнимаю.

Обнимать Джейми Форта и опасно, и безопасно одновременно. Сила его рук дает ощущение, что он защитит тебя от всех и вся. Но еще есть вероятность, что ты окончательно себя потеряешь, просто растворишься в его объятиях и не вернешься назад. А это может быть гораздо опаснее, чем что-либо другое.

Он отвечает на объятие, одну руку кладет мне на спину, другую – на волосы, а его лицо оказывается напротив моей шеи. Я закрываю глаза.

Какая-то часть меня – она есть всегда, независимо от того, что между нами происходит – хочет использовать любой шанс, который мне подвернется, чтобы стать с ним настолько близкой, насколько один человек может физически быть близок другому. Но такая близость будет мне чего-то стоить.

Желание всегда вызывает у меня ощущение, что я предаю саму себя.

Я отпускаю его и делаю шаг назад, немного дрожа – солнце уже почти скрылось в темно-синем с фиолетовым небе, и стало прохладнее.

– Предлагаю тебе сделку, – говорю я. – Я скажу тебе, когда соберусь смотреть видео, если ты найдешь возможность ходить на спецкурс Кэмбера.

Он протягивает руку и кладет ее мне на бедро.

– Ты говорила, что не знаешь, будешь ли его смотреть.

– Не знаю.

Ветер подхватывает и разбрасывает мои волосы, а он убирает их от глаз так, что я забываю о том, как сложно быть частью жизни Джейми.

– Но если решусь, я тебе скажу.

– Нет. Если решишься, убедись, что я рядом.

Я не отвечаю сразу, и он притягивает меня к себе и наклоняет голову, заставляя меня смотреть ему в глаза.

– Ладно, – уступаю я, вдруг потеряв уверенность в том, что это была такая уж хорошая идея.

Может, я не захочу смотреть это видео. Или, может, захочу смотреть его без Джейми.

– Знаешь, я помогу тебе со спецкурсом.

– Ты не должна тратить свое время, занимаясь с тем, кто бросил школу.

Он говорит это так, словно от помощи ему я сама стану менее умной.

– Ты не бросил школу – тебя оттуда выгнали, – напоминаю я.

– Это одно и то же.

Что-то в его тоне заставляет задуматься – а сожалеет ли Джейми, что его исключили? Мне кажется, Джейми вообще ни о чем не сожалеет. Он всегда выглядит таким уверенным в себе, будто все его решения – верные, и неважно, какие у них последствия. Всегда было интересно, каково жить с такой безусловной уверенностью.

– Я помогаю тебе, потому что ты мне нравишься. Помнишь?

– Да, типа того.

В его глазах видна знакомая улыбка. Когда он так улыбается, это сводит меня с ума в плохом смысле слова – как будто он потакает ребенку, который в него влюбился, а сам посмеивается над ним. Сейчас он улыбается так же, но в его взгляде есть что-то совершенно другое. Возможно, потому что я больше не смотрю на себя, как на влюбленного ребенка.

Я слышу первые аккорды «Sour Cherry», доносящиеся из гаража, и отступаю назад, от чего рука Джейми соскальзывает с моего бедра. Хоть он и прикасался через джинсы, в этом месте моя кожа теплая, и мне кажется, если я на нее посмотрю, то найду отпечаток его руки.

– Пойду обратно на репетицию.

– Напиши мне, если нужно будет разобраться с Энджело, – поддразнивает он.

Я разворачиваюсь, чтобы не поцеловать его.

Его взгляд обжигает мне спину, пока иду к гаражу, и я проклинаю себя. Ни одно из перечитываний «Убить Золушку» не смогло мне помочь. Я не могу держаться на расстоянии от этого парня, даже когда сама хочу.

Я захлопываю за собой металлическую дверь.

Глава 6

Мама стоит в центре кухни, крутя на пальце свои ключи от дома. Она сделала пышную прическу и профессиональный макияж, и на ней обтягивающее ярко-красное платье, которое абсолютно не в ее стиле, а это значит, что ее уговорил его взять продавец в магазине.

Если бы папа был здесь, он бы сказал, что она выглядит просто «ВАУ». И был бы прав.

На нашей подъездной дорожке стоит черный лимузин, который ждет, чтобы отвезти ее в город для первого официального выхода в свет в качестве девушки Дирка Тейлора на пресс-конференции, посвященной его новому шоу. Он хочет, чтобы она появилась с ним на красной дорожке, а она хочет остаться дома со мной и прикольными печеньками с шоколадной крошкой, которые пекутся в духовке.

Ее ключи звякают в ровном ритме, вращаясь по кругу, а она смотрит на стаканы с молоком, которые я поставила на стол. Она понятия не имеет, как это истолковать.

Не знаю, буду ли я спокойна, оставляя тебя с девятнадцатилетним парнем, Роуз.

– Мам, он не «девятнадцатилетний парень». Это Джейми. Ты его знаешь. И очень хорошо. Необыкновенно хорошо.

– Да, знаю, – говорит она с интонацией, намекающей, что ее познания о нем не обязательно пойдут мне на пользу. – Если ты }помнишь, после «Dizzy's» мы обсуждали, что ты некоторое время не будешь встречаться с Джейми… точнее, вообще не будешь.

}– Я не встречаюсь с ним. Это не свидание. Ну, я имею в виду, посмотри, во что я одета, – говорю я, оттягивая пояс моих любимых старых спортивных штанов и показывая на дырявую футболку с Джеком Уайтом. – Я просто ему помогаю. Он ходит на спецкурс Кэмбера по подготовке к экзаменам, и мы будем разбирать кое-что оттуда. Это и для меня будет полезно. Часть моей подготовки к экзаменам.

}Она бросает на меня взгляд под названием «знаю я эти сказочки».

}– Мам, тебе же нравится Джейми, – настаиваю я на своем. – И это моя вина, что он не окончил школу…

}– Это не твоя вина. У Джейми уже было два предупреждения до инцидента на парковке.

}Все равно я частично виновата, что его исключили. Это хороший способ загладить вину.

}– Это он принял решение убежать от полиции, не ты. Он мог принять другое решение, – она перестает крутить ключи и вздыхает. – если ты уговоришь Кэла и Холли сегодня потусоваться здесь, а не в центре, я разрешу.

Я знаю, какие у Холли планы на наш самостоятельный вечер, и они уж точно не включают сидение дома. А еще знаю, что мама поедет в Нью-Иорк, не смотря ни на что, поэтому она выдвигает условия просто для вида, для самой себя.

Пищит кухонный таймер. Я беру прихватки-рукавички.

Ты же понимаешь, насколько это фальшиво, да? Холли встречается с двадцатилетним.

– Холли – не моя дочь.

– Пока не твоя, – поддразниваю я.

Мама кажется обиженной а я хотела добиться противоположного эффекта. Не знаю точно, как дела у мамы с Дирком, но думаю, что видео вернуло ее в процесс «надо двигаться дальше». Открываю духовку и вытаскиваю печенье с шоколадной крошкой, мысленно просматривая список всех «за и против», который недавно составила.

Если мама и Дирк поженятся, Холли станет моей сводной сестрой, а это классно. У меня будет отчим-кинозвезда – глупо, но не лишено некоторых серьезных преимуществ. С другой стороны, мама будет замужем за человеком, который не является моим отцом, а его карьера на другом конце страны.

Я ставлю противень с печеньками на подставку и беру одну, заведомо зная, что обожгу пальцы, а потом и рот. Дуо на нее, откусываю кусочек, обжигаюсь и протягиваю остальное маме.

Она опускает взгляд на свое обтягивающее платье, а потом со вздохом отказывается.

– Роуз, ты решила, как поступишь с видео?

Я открываю рот и машу перед ним рукой, пытаясь охладить воздух во рту. Это не работает, и я просто глотаю. Печенье обжигает горло на своем пути.

– Нет еще, – лгу я и делаю глоток холодного молока из стакана со стола.

– Я все жду, что они его уберут, но оно еще там, – говорит она, а ее взгляд прикован к одной точке на стене, словно она смотрит его прямо сейчас. – Я позвонила юристам. Уверена, что скоро уберут.

Она смотрит на меня и, возможно, сомневается, уместно ли рассказывать это мне.

– Нормально проведешь вечер?

– Не переживай за меня, – отвечаю я. – Придут Кэл и Холли, мы закажем пиццу и будем смотреть канал Disney. А потом мы с Холли отправим мальчиков домой, накрутимся на бигуди и ляжем спать в 9:30.

– Уверена, что именно так все и будет, – холодно говорит она.

– Мы потом даже по скайпу тебе позвоним, чтобы доказать, добавляю я.

Она отвечает именно то, чего я от нее жду:

– Все нормально. Просто немного позанимаетесь. И никто не останется здесь на ночь, кроме тебя и Холли. Понятно?

– Понятно. Ты лучше иди. Не опоздай на свою красную дорожку.

– Ноги моей на ней не будет, и мне все равно, что он подумает.

Она качает головой, одергивая подол платья.

– Мы с Дирком вернемся завтра к обеду и поедем с вами в центр, ладно? – она разглядывает меня, а потом добавляет, – я принимаю решение тебе поверить.

От меня не ускользнул намек, скрытый в ее формулировке.

***

Когда раздается дверной звонок, я сижу в гостиной с гитарой и играю этот чертов фа-аккорд. Ингересно, почему я настолько неправильно отношусь к практике, если знаю, что мне это нужно – Анджело никогда не упустит случая об этом напомнить.

Я подскакиваю и иду к зеркалу в коридоре, в миллионный раз спрашивая себя, верно ли мое решение. Щиплю себя за щеки, потому что Трейси всегда так делает, когда смотрится в зеркало – говорят, что от этого появляется румянец. Потом закатываю глаза и мчусь на кухню.

Перекладываю печенье на тарелку и ставлю ее на стол между стаканами с молоком. Когда я приглашала Джейми, он смеялся надо мной, говоря, что у нас «учебное свидание». Я развила эту тему, объяснила, что все будет очень корректно: молочко, печеньки и все такое. Поэтому я подумала, что получится смешно, если я и правда приготовлю печенье.

– Привет, – говорит Джейми, когда я, наконец, открываю дверь.

Мне требуется пара секунд, чтобы сообразить, почему он выглядит по-другому. Потом я понимаю – все потому, что он держит в руках книгу, пособие по подготовке к экзаменам. За все четыре года, сколько знаю Джейми, я впервые вижу его с книгой. Хоть мне и хочется отплатить ему за насмешки надо мной, сейчас не подходящий момент, чтобы высмеивать его за книгу в руках.

– Заходи.

Как обычно, Джейми нужно приглашать не один раз.

– Ты уверена, что твоя мама спокойно к этому относится? – спрашивает он.

– Если только ты не проведешь здесь всю ночь.

Я пытаюсь пошутить, но затем осознаю, что на самом деле, Джейми мог бы провести здесь ночь. В моей постели.

Я краснею, он выглядит слегка удивленным.

– Шутка. Извини. Давай все заново. Привет! Заходи. Пошли пить молоко с печеньками.

Когда я веду его на кухню, где на столе стоят молоко и печенье, он немного посмеивается.

– Ты не шутила.

Я ухмыляюсь и двигаю к нему тарелку.

– Печеньку?

Он берет одну и садится, откусывая ее. У меня возникает странное ощлцение, когда я наблюдаю, как Джейми Форта ест печенье, которое я для него приготовила, сидя за моим кухонным столом, чтобы потом мы смогли вместе делать уроки.

Прекрасная маленькая параллельная вселенная. Как плохо, что я собираюсь ее испортить.

Мне бы хотелось, чтобы у нас было просто «учебное свидание», и мы бы ели печеньки, как нормальная пара старшеклассников, но Джейми – не старшеклассник, и между нами никогда не было ничего нормального.

– Итак, мм, перед тем, как мы начнем, я бы хотела сказать тебе, что думала о нашей сделке и… мне нужно посмотреть видео.

Кухня наполняется тишиной, которой мешают лишь самые громкие кухонные часы в мире. Он смотрит на меня оценивающим взглядом своих золотисто-коричневых глаз. – Ты уверена?

Я киваю, глядя в сторону – не хочу, чтобы меня оценивали в такой момент.

– Когда?

– Может… после того, как позанимаемся?

Он разглядывает меня еще несколько секунд, а потом смотрит на мой ноутбук, лежащий на дальнем конце стола. Он тянется за ним. Когда он ставит его передо мной, я внезапно становлюсь не особо уверенной во всей этой затее – похоже, это плохая-плохая идея. У меня начинает сжиматься желудок.

– Подожди, сейчас? – спрашиваю я. Мой голос звучит тонко и безропотно.

Он кивает.

– Сейчас. Ты же сказала, что тебе это нужно… сейчас.

– Но если… если я не могу… я, наверно, буду не в состоянии после этого заниматься.

Он наклоняется и открывает ноутбук, а затем садится обратно на свой стул. Я пристально смотрю на экран загрузки, думая о маминых словах о том, что я никогда не смогу стереть его из памяти. Стану ли я после этого вспоминать об отце по-другому?

Я смотрю на свои руки, нажимающие на кнопки клавиатуры независимо от того, что творится у меня в голове. Я ищу видео, как в тумане, и в скорее нахожу его. Тянется томительная пауза, пока видео грузится, а потом, после всех догадок, мыслей и страхов перед ним, я смотрю его.

Качество видео гораздо лучше, чем я себе представляла, и когда лица попадают в объектив, я начинаю ощупдать когти паники вокруг своей шеи. Я уже некоторое время держу свои панические атаки под контролем, но сейчас одна из них вцепилась в меня мертвой хваткой – я упустила момент, когда еще была в состоянии остановить видео. Пока мое сердце сходит с ума, то делая двойные удары, то не делая их вообще, я слышу их разговор и затем вижу его, сидящего в каком-то грузовичке или внедорожнике. Он с людьми, которых я не знаю, улыбается, затягивается чьей-то сигаретой и отдает ее обратно. Никогда не видела, чтобы папа курил – мне даже в голову не приходило, что он это умеет.

Человек, который снимает – должно быть, Габриэль Ортиз – перемещает камеру, снимая всех людей в машине. Все они в форме, кроме папы и другого контрактника. На них гражданская одежда и бейджи с удостоверением личности.

Голос за кадром говорит:

– Пацаны, улыбнитесь, вас снимают скрытой камерой.

Так они и делают – улыбаются. Прямо перед взрывом.

Становится слишком громко для микрофона, и звук пропадает. Камера резко трясется и падает. Все в бежевой пыли, а в центре – светящийся шар. Это солнце. Солнце каким-то образом продолжает светить в центре всего этого разгрома. Мы думаем, что солнце на нашей стороне, что солнечные дни созданы, чтобы нас радовать, но вообще-то солнцу на нас плевать.

Снова появляется звук: крики, сгоны, тяжелое дыхание – боль в чистом виде. У меня сжимается горло, и я учащенно дышу – не чувствую разницы между своим дыханием и дыханием в видеоролике.

Стараюсь различить папин голос, но слышу только, как кто-то отрывисто повторяет: «О, Господи, о, Господи» снова и снова, как трещат пламя и оружейные выстрелы на расстоянии, которое все уменьшается. Кто-то (Гейб?) находит телефон и подбирает его. Он пытается удержать его в руках и продолжает съемку.

Когда бежевая пыль рассеивается, он наводит камеру на беспорядочную смесь тел и конечностей. Люди смешались в одну кучу с тем, что осталось от грузовика. И кровь. Везде.

Бомба – великий уравнитель. Наши сходства и различия ничего не значат, когда нас разрывает на куски. Под тончайшей кожей мы все одинаковы.

Звучит последний, слабый крик, и экран становится черным.

Все мускулы моего тела отказывают. Я сползаю со стула. Слезы и пот текут по моему лицу, я царапаю пальцами пол, ища, за что можно уцепиться. Все идет кругом перед глазами.

Я думала, что справилась с этим.

Джейми встает на одно колено рядом со мной и притягивает меня к себе. Он кладет одну руку мне на плечи, а другую – под колени, и поднимает меня с пола. Слезы, которые кажутся льдом на моем горящем лице, стекают по волосам, а Джейми несет меня в гостиную и укладывает на диван.

Он пытается отпустить меня, но я не отпускаю его. У меня перегрузка, я не соображаю, что делаю, но отчаянно держусь за него, чтобы убедиться, что он настоящий, живой, он здесь, и его не разорвало на куски.

Я притягиваю его к себе, а потом пытаюсь поцеловать. Это не имеет смысла, потому что я все еще стараюсь дышать, но у меня не получается. Может, он поможет мне дышать. Может, у него есть воздух, который мне нужен…

– Роуз…

– Просто… пожалуйста, – с трудом выговариваю я.

Я слышу мольбу в своем голосе и знаю, на что это похоже, но мне все равно.

– Ты должна…

Я целую его, словно сейчас конец света, словно он – источник кислорода. Мои руки оказываются в его волосах, потом на его спине, они тянут его ко мне со всей силой, на которую я способна. Я защищаюсь им, как щитом, от этого всеобъемлющего ужаса и страха. – Роуз. Перестань.

Теперь меня трясет это адреналин от панической атаки. Настолько неистово, что Джейми прекращает вырываться и обнимает меня, держит, стараясь остановить это своим весом, своей силой.

– Дыши, – шепчет он мне в ухо, снова, снова и снова, как мантру.

Я закрываю глаза и делаю, что он говорит – вдыхаю, выдыхаю. Вдох, выдох. Глаза закрываются, а дрожь утихает. У меня больше нет сил двигаться или разговаривать.

Джейми несет меня наверх, в мою спальню.

В какой-то момент, посреди ночи, я просыпаюсь с мыслью, где я и как сюда попала, и думаю: «Это я умерла? Это я была в том взрыве, в той куче окровавленных тел?»

Но затем я вижу Джейми, уснувшего в кресле. Пока я присматриваюсь, мне кажется, что он спит, но оказывается, он за мной наблюдает. Он поднимает подбородок в знак приветствия, будто мы встретились в школьном коридоре или вроде того.

Я улыбаюсь или, по крайней мере, стараюсь улыбнуться. И проваливаюсь в сон, глубочайший за последние два года.

ЗИМА

Глава 7

Кэл сидит за несколько мест от меня, но я прекрасно вижу, какое у него выражение лица. Кажется, что через три секунды он проберется на сцену и убьет Роберта. Теперь такое выражение лица мне знакомо – я замечала его несколько раз, когда Кэл и Роберт пересекались – но, похоже, сегодня все это достигло точки кипения.

Роберт потрясающе сыграл Сальери в «Амадее», поэтому ему дали главную роль в зимнем мюзикле в паре с Холли. В «Фантастике» они играют Мэтта и Луизу, влюбленных, которые, конечно же, по сценарию сходят с ума от своего чувства. Холли – настоящий профессионал. Ей веришь целиком и полностью, без скидок и преуменьшений. Но Роберт вкладывает всю душу в каждое слово «They Were Уоu» – финальной горько-радостной арии о любви – словно это последний шанс, когда он может выразить свои чувства перед тем, как его сегодня же настигнет отряд ликвидаторов. Другими словами, он даже не играет, когда они с Холли долго смотрят друг другу в глаза.

Это неверный ход по множеству причин.

Кэл – тоже актер, и на каком-то уровне он понимает, что Холли и Роберт просто делают свою работу. Но ему знакомы и ситуации, когда актер использует своего персонажа как предлог, чтобы сказать то, что он хочет, и чего не должен говорить.

Немного сложно разобраться в метафорическом смысле этой штуки.

Джейми подавляет зевок. Я уговорила его взять отгул в «Dizzy's» и сходить со мной на спектакль Холли и Роберта. Я сказала ему, что это не какой-то средненький мюзикл «про любовь и цветочки». «Фантастикс» – это путь от любви к взаимному разочарованию и поиску пути назад друг к другу с новым пониманием того, что значит любить другого.

Думаю, с нами произошло то же самое.

После того, как он провел всю ночь, сидя у моей кровати и наблюдая за мной, наши отношения изменились. Не уверена, что это случилось бы, если бы он ко мне не пришел. Знаю лишь одно – я очень рада, что так вышло. Теперь, впервые в жизни, между нами все просто. И нормально. Мы созваниваемся. Мы разговариваем. Мы гуляем, и много делаем вместе. Мы сидим дома и смотрим фильмы, а он заговаривает зубы моей маме, и ее не беспокоит что мы снова встречаемся.

Когда мы рядом в физическом смысле, он обращается со мной так, словно я сломаюсь, если он сделает резкое движение или хотя бы на шажок переступит сложившиеся границы. Похоже, он переложил на меня обязанность двигать наши отношения вперед. Рано или поздно я наберусь смелости и что-нибудь сделаю в этом плане. Но пока для меня самое важное, что у нас настоящие отношения. Не думала, что с Джейми такое возможно, но это так.

Так странно, что у меня сейчас хорошее настроение.

Я успела посмотреть то видео до того, как его удалили, и оно снова обострило боль потери. Иногда я боюсь, что ничему и никому нельзя доверять, потому что ничто не вечно. Но пока часть меня испытывает кризис недоверия к человечеству, другая часть меня счастлива.

Мне необычайно сложно быть счастливой. При этом я не думаю, что должна до сих пор скорбеть, ведь я знаю – папа не хотел бы этого. На самом деле, он, возможно, вообще хотел бы, чтобы я не тратила на это ни секунды. Мне кажется, это справедливо для большинства умерших людей. Последнее, чего бы им хотелось, чтобы люди, которые их любили, перестали жить. Скорее наоборот, они бы хотели, чтобы эти люди жили лучше, ярче, насыщеннее, чем раньше.

Я уже знаю, насколько короткой может быть жизнь. Как бы это ни удручало, перспективы не совсем плохие.

Занавес опускается, и я понимаю, что погрузившись в мысли, пропустила окончание спектакля. Мы встаем для аплодисментов, роняя себе под ноги уже ненужные программки. После всех спектаклей в «Юнион Хай» аплодируют стоя, хотя от некоторых из них хочется загнать иголки себе под ногти – это часть идеи «каждому достанется-награда», разрушающая мое поколение.

Я не смотрю на Кэла, зато Роберт пялится на Холли на протяжении всех поклонов. Потом мы втроем выходим в коридор, между актовым залом и гримеркой. И ждем вместе с театралами в нарядных свитерах, которых привезли из местного дома престарелых, учителями, родителями, ребятами из средних классов, которые притворяются, что ненавидят спектакли, и младшеклассниками, которые ставят свои «мюзиклы» в собственных спальнях. Я не теряю надежды, что Роберту хватит ума, не выйти из гримерки с Холли.

Когда она выходит, все визжат и хлопают. Кэл проталкивается вперед и встречает ее с цветами, от чего толпа хлопает еще сильнее. Он делает небольшой поклон, почему-то заставляя ее аплодировать ему. Ощущаю укол раздражения, который стараюсь игнорировать. Холли быстро целует его, а потом устремляется напрямую ко мне, берет меня за руку и шепчет: