Текст книги "Знай, что я люблю тебя"

Автор книги: Луис Леанте

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Когда Сантиаго Сан-Роман проснулся в спальне Монтсе, солнце уже освещало своими ласковыми лучами балкон. Он с трудом сообразил, где находится, потом неожиданно испугался, почувствовав рядом живое тепло уютно сопящей девушки. Во рту все еще ощущалась сладость ее поцелуев. Простыни и подушка были пропитаны ее запахом. Он глубоко втянул ноздрями воздух, чтобы удержать это ощущение навечно. Спящая Монтсе была так прекрасна, что он не захотел ее будить, а осторожно вылез из постели и оделся, не отрывая от девушки взгляда. Дом был погружен в полную тишину. Было еще очень рано. Сантиаго знал, что домработница придет сегодня не раньше десяти, только после того, как основательно обойдет рынок. Он прошелся по коридорам, разглядывая картины и мебель, будто в музее. Впервые в своей жизни он попал в дом, где были настоящие ковры. В гостиной витал запах кожаных кресел и шелковых портьер. Он вошел в кабинет. Одна стена была полностью уставлена книгами, другую закрывали развешанные рядами дипломы. Сантиаго сразу почувствовал себя чужим в этом месте. Он снова вернулся в коридор, не без труда нашел входную дверь и спустился вниз по лестнице. На улице он сунул руки в карманы – там оставалось всего шесть песет. Сан-Роман быстро прошелся по их вчерашнему пути, пока не обнаружил то, что искал, – знакомую урну. Он запустил туда руки и достал книги и папку Монтсе.

Открыв дверь, он увидел огромные заплаканные глаза. Девушка смотрела на Сантиаго как на призрака. «Ты сукин сын!» – сказала она, стоя перед ним в дверном проеме. Сан-Роман не понял, что с ней произошло, и недоуменно показал ей книги: «Это твое. Я не хочу, чтобы моя женщина была такой же невеждой, как я!» Монтсе вздрогнула, потом схватила его за руку и буквально втащила внутрь: «Входи быстрее, мы должны успеть позавтракать, пока не пришла Мари Круз».

Звук поворачивающегося в замке ключа они услышали, когда подогревали молоко на кухне. Монтсе насторожилась, вскинув голову, как охотничья собака. Сердце Сантиаго замерло. «Это служанка?» «Да, – ответила девушка, стараясь говорить шепотом. – Но еще слишком рано. Еще только девять». У них не было времени, чтобы скрыться. На кухне появилась Мари Круз, взмокшая и держащая в руках большую корзину, полную продуктов. Она застыла на пороге, неотрывно глядя на Сантиаго. «Знакомься, это Сантиаго, мой однокурсник. Мы вместе учимся в академии. Он зашел за мной утром, потому что мы ездим на одном автобусе». Мари Круз опустила свою ношу рядом со столом и ничего не ответила. Потом вышла из кухни. «Не прошло! – скептически заметил парень. – Да наплевать. Она ничего никому не расскажет, поверь мне». Когда Монтсе вышла, чтобы привести себя в порядок, служанка неожиданно вернулась. Казалось, она поджидала за дверью. «А ведь я тебя знаю!» – угрожающе заявила она. «Откуда? Я здесь впервые.» – «Здесь-то да, но я видела тебя в другом квартале». У Сантиаго перехватило дыхание, он был не в силах поднять взгляд. «Ты ведь внук Куливерде?» У парня мелькнула мысль немедленно бежать отсюда что есть сил, но что-то приковало его к месту. «Ты сын Маравильяс из лавки!» – «Ладно, ладно. Я понятия не имею, о ком вы». Мари Круз решительно встала в дверях, уперев руки в бока: «Слушай сюда, дружок! Не знаю, что тебе здесь надо, хотя и догадываюсь. Если ты прикидываешь, куда бы пристроить своего маленького дружка, то ищи себе простушек в другом месте! Это приличный дом. Будешь еще здесь вертеться, я сообщу кому следует. Лучше иди помогай матери, ей это не помешает!» Мари Круз замолчала, услышав легкие шаги Монтсе в коридоре за своей спиной. Девушка взяла книги и папку со стола и жестом попросила Сантиаго следовать за ней. Она попрощалась с домработницей. «До свиданья, сеньорита. Обедать сегодня опять не придете?» – «Не приду. Я поем у Нурии».

Доктор Камбра резко очнулась от воспоминаний, когда в подъезде неожиданно зажегся свет. Она подняла голову и открыла глаза. К ней подбежала пожилая женщина с взволнованным лицом.

– С вами все в порядке, сеньора?

Монтсеррат Камбра поднялась на ноги и постаралась сделать вид, будто все нормально.

– Да, спасибо. Все хорошо. Просто я жду кое-кого.

Старушка начала с трудом подниматься по лестнице, кряхтя и цепляясь за перила. По тому, как та дышала, Монтсе поняла, что она страдает от астмы.

Тем временем ее собственная дурнота куда-то испарилась. Хоть она и помнила, на каком этаже живет Аяч Бачир, все же еще раз заглянула в бумажку, чтобы лишний раз удостовериться, что не перепутала адрес.

Африканец оказался худым человеком с рублеными чертами лица и очень темной кожей. Волосы его были коротко пострижены, на лице отросла двухдневная щетина. Навскидку ему можно было дать лет двадцати пять. Одет он был просто – в джинсы и поношенный шерстяной свитер. Он вяло протянул Монтсе руку, практически не пожав ее, потом пригласил войти. Он обитал в скромном жилище с растрескавшимися полами и голыми стенами. Они вошли в большую полупустую гостиную. Кресло, два стула, низенький столик, обшарпанная «стенка» производства примерно семидесятых и старая лампа составляли все ее убранство. Пол покрывал огромный цветастый ковер. Из комнаты вела дверь на небольшой балкончик. Штор на окне не было. Набор мебели производил впечатление случайного, как будто собранного отовсюду с миру по нитке. Шкафы, составлявшие стенку, зияли пустотой. В центре комнаты стоял небольшой примус и поднос с заварочным чайником и хрустальными стаканчиками. Когда они вошли, у окна стоял молодой человек и задумчиво смотрел на улицу. Он был моложе Аяча и еще более худ. Он представился, но так тихо, что Монтсе не разобрала имени. Она села в кресло, а Аяч Бачир опустился на стул. Парень устроился на ковре и без лишних слов зажег примус, чтобы заварить чай. С самой первой минуты своей в этом доме Монтсе слышала непрекращающийся отчаянный детский плач. Вроде бы он доносился из-за двери.

После обмена вежливыми фразами Монтсеррат Камбра достала фотографию. Африканец долго смотрел на нее не мигая. Потом протянул руку и дотронулся кончиками пальцев до бумаги, словно пытаясь прикоснуться к тени своей погибшей жены. Монтсе молчала, прекрасно понимая его чувства. Она не знала, с чего начать.

– Видите ли, я не все рассказала вам по телефону. Меня интересует эта фотография. Но откровенно говоря, я не знаю, как лучше сказать…

Аяч изумленно поднял глаза. Парень на ковре продолжал возиться с примусом, совершенно не обращая внимания на их разговор.

– Я вас не понимаю, – сказал мужчина.

– Что ж, попробую объяснить. Очень давно я была знакома с человеком на этой фотографии. Вот с этим, он одет в джильбаб.

– Да, только это называется derraha —верхняя одежда для мужчин.

– Дело в том, что он погиб в Сахаре много лет назад. Он был там во время Зеленого марша [9]9
  Зеленый марш – памятный день в истории Марокко. 6 ноября 1975 года по приказу короля Хасана II 350 тыс. марокканцев вторглись на испанскую территорию Западной Сахары.


[Закрыть]. По крайней мере, это то, что мне тогда сообщили. Но в ту ночь, когда с вашей женой произошло несчастье, я случайно нашла это фото среди ее вещей. И сразу поняла, что это он. Если верить дате на обратной стороне снимка, то он фотографировался намного позже своей гибели – если, конечно, то, что мне рассказали, – правда. И я знаю, что мертвые не возвращаются.

Монтсе было мучительно стыдно за свои слова, которые казались ей глупыми и неуместными, но других она не находила. Аяч Бачир, кажется, понял наконец, почему ей так не терпелось с ним встретиться. Они молча смотрели друг на друга, пока африканец снова не перевел взор на фотографию.

– Этот человек не мертв, – уверенно сказал он. – Я знаком с ним – он был на моей свадьбе три года назад.

Монтсе глубоко вздохнула и попросила африканца посмотреть еще раз. Он присмотрелся более внимательно.

– Да, так и есть, это дядя моей жены.

– Мамии Салек?

Он посмотрел на доктора Камбру благодарным взглядом, чувствуя признательность за то, что она помнит имя покойной. Казалось, мужчина растроган этим.

– Да, конечно. Последний раз я видел его на нашей свадьбе. Жена любила его словно родного отца. Он живет в dairaБир Гандус, это один из районов wilayaАуссерд.

Монтсе не могла скрыть разочарования, которое принесли ей эти слова. Она наклонила голову и начала рассеянно разглядывать готовящего чай паренька.

– Значит, это не он, – сказала она чуть надтреснутым голосом. – Тот человек, о котором я говорю, был испанцем…

– А я и не утверждаю, что он сахарави! Я всего лишь сказал, что он дядя Мамии. Моя жена могла бы много чего рассказать вам про него. Но в чем я точно уверен, так это в том, что он родился в Испании.

– Вы помните его имя?

– Юсуф. Его зовут Юсуф. Второй человек на фотографии – это Лазаар Баха, его шурин. Он погиб при штурме столицы Мавритании, вместе с нашим президентом. Я родился в тот год.

– Вам говорит о чем-нибудь имя Сантиаго Сан-Роман?

– Нет, никогда о таком не слышал. – Аяч Бачир снова уставился на фотографию. – Я его плохо знал. Мы всего лишь перекинулись парой слов… У моей жены где-то есть более поздние фотографии. Он очень изменился. Его сильно ранило в той войне. Он мне показался странным. Говорят, смерть жены совершенно выбила его из колеи.

Второй африканец протянул Монтсе маленький поднос. Она взяла стакан, Аяч Бачир поднял второй. У доктора Камбры дрожали руки, когда она подносила чай ко рту. Детский плач, доносящийся из глубины дома, усилился. Зачем только она сюда пришла? Прошлое нельзя изменить, ни свое, ни чужое. Несмотря на это, она не смогла сдержаться:

– Так он был женат?

– Да, на тете Мамии. Его дочь учится в Ливии, а сын подорвался на мине в Муро.

Что еще за Муро? И где находится этот самый Ауссерд? Что значит wilaya?Монтсе больше не хотела об этом думать, но в голове роились все новые вопросы. В гостиную вошла женщина и замерла на пороге, обнаружив постороннего человека. Ее голову украшала густая копна длинных черных волос, одета она была в джинсы, как и Аяч. Она извинилась, потом перебросилась с мужчиной парой слов на арабском. Паренек неожиданно вмешался, что-то горячо возражая. Женщина казалась очень взволнованной. Все трое говорили очень тихо, будто боясь кого-то потревожить. Аяч вышел из комнаты. Второй африканец невозмутимо продолжил готовить новую порцию чая. Неожиданно он поднял голову и улыбнулся Монтсе, а потом вновь полностью погрузился в свое занятие.

В комнату вернулся Аяч, он извинился:

– Простите мое отсутствие. У Фатимы ребенок болеет. Она очень переживает, потому что не знает, что с ним.

– Это сын Фатимы так отчаянно плачет?

Африканец кивнул в ответ. Монтсе подняласьи кинула сумку на кресло. Мужчины удивленно на нее посмотрели, явно не понимая, что она собирается делать. Лицо доктора Камбры, наоборот, стало очень серьезным и сосредоточенным, едва ли не рассерженным.

– Где ребенок?

– В комнате женщин.

Монтсе решительно вышла из гостиной и быстро направилась вперед по коридору, ориентируясь на детский плач. Фатима и еще одна женщина, постарше, сидели на полу, баюкая ребенка. Монтсе приблизилась к ним и протянула к ребенку руки:

– Не волнуйтесь, я врач.

Фатима вся аж засветилась изнутри. Она вскочила и передала ребенка испанке. Та положила его на матрац. Это был младенец четырех-пяти месяцев.

– Он с полудня плачет и не берет грудь, – сквозь всхлипывания объяснила мать.

– Когда он ел в последний раз?

– В десять, – без тени сомнения сказала вторая африканка.

Двое мужчин смотрели на них с порога комнаты, явно смущаясь и не решаясь войти.

Пока доктор осматривала малыша, в комнате царила гробовая тишина. Она распеленала мальчика и, осторожно надавливая, ощупала ему живот и грудь.

– Его нужно срочно напоить. У него обезвоживание.

– Он не хочет открывать рот, – сказала Фатима, прекращая размазывать по лицу слезы.

Монтсе бросила взгляд на грязный подгузник.

– У него сильные колики. Не плачь, пожалуйста, ничего страшного нет. Давайте ему настой из укропа, аптечной ромашки и аниса. В этом возрасте у детей еще не окрепли внутренние органы, поэтому часты расстройства. Но мы его быстро поставим на ноги. Отвар ромашки и небольшой укольчик – вот и все, что ему нужно. Если помогает кошкам, поможет и ребенку, – пошутила она, стараясь снять напряжение и вызвать у матери улыбку.

Фатима перестала плакать. Аяч Бачир бестолково смотрел на Монтсе, не зная, что сказать. Он все еще держал в руках фотографию, ломая себе голову, что за история связывала этих людей.

– Завтра я позвоню в Рабуни, – наконец произнес африканец. – Если этот человек действительно тот испанец, о котором вы говорите, мой отец должен помнить его. У него память как у слона – он может перечислить по памяти имена всех мертвых, которых мы оставили в родной земле, когда пришлось бежать.

Доктор Монтсеррат Камбра улыбнулась со странной смесью благодарности и сомнения.

* * *

Грузовик мчался по пустыне, грохоча и фыркая, как древний пароход, готовый вот-вот развалиться. Путь от госпиталя Смары до dairaБир-Лелу был совсем не длинным, но время, проведенное в дороге, показалось Монтсе вечностью. Она сидела в кабине между Лейлой и шофером. В кузове устроились трое местных парней, крепко державших испуганно верещащую козу. Африканец, сидящий за рулем, за всю дорогу не проронил ни слова. Лишь когда перед ними открылся вид на Бир-Лелу, он перебросился с Лейлой парой фраз. Казалось, медсестра злится на него. Мужчина же, наоборот, был невозмутим и явно не придавал значения ее обидам. Даже больше – он, видимо, даже развлекался, наблюдая, как она все больше впадает в ярость. Монтсе ничего не понимала, но не решалась спросить.

Машина поднялась по небольшому откосу и остановилась рядом со скромным кирпичным зданием в пятнах цемента и побелки. Лейла вылезла из машины и помогла спуститься Монтсе. Шофер белозубо улыбнулся, не выпуская изо рта трубки. Медсестра попрощалась с ним короткой фразой, прозвучавшей как оскорбление, и возмущенно хлопнула дверью.

– Вот кретин, – объяснила она Монтсе. – Не желает подвезти нас до моей jaima.Утверждает, что тогда слишком поздно доберется домой. Он друг моего отца, но я не захотела выйти за него замуж, когда вернулась в Сахару.

– Не важно, мы и пешком прекрасно дойдем, – утешила ее Монтсе, которую повеселила вся эта история. – Здесь так красиво!

И вправду, подсвеченные солнцем кварталы Бир-Лелу казались нарисованными яркими красками на полотне пустыни цвета темной охры. Небольшой холм, на котором стояло здание колледжа, служил своего рода наблюдательным пунктом, с которого открывался обзор на безграничные просторы пустыни. Лишь крыши домиков нарушали однородность картины. То тут, то там ярко сверкали в последних лучах заходящего солнца голубые глазки колодцев. Пейзаж оживляли редкие порывы горячего ветра. Стояла звенящая, почти священная тишина, изредка прерываемая блеянием козы. Веселенькие зелено-голубые палатки – jaima,как их называли местные, – ярко контрастировали с понатыканными неподалеку лачугами из необожженного кирпича.

Монтсе глубоко вздохнула. Она уже порядком устала, даже красота окружающего пейзажа начала утомлять. Бесконечная пустыня сливалась на горизонте с небом, и эта линия была едва различима.

– Гляди, – сказала Лейла, гордо тыкая пальцем куда-то в квартал. – Вон там, внизу, мой дом.

Монтсе послушно посмотрела в указанном направлении. Все палатки казались ей совершенно одинаковыми.

– Подожди, я немножко отдышусь, – попросила она.

Лейла опустила платок на плечи и уселась прямо на землю. Монтсе последовала ее примеру. Рядом с одним из кварталов возвышалась глиняная стена, практически засыпанная песком, окружавшая сад – два-три гектара плодовых деревьев – и помидорную плантацию. Монтсе крайне удивилась: в самом сердце безжизненной пустыни такой плодородный оазис.

– Мы сами создали этот огород! Он кажется ненастоящим, нарисованным красками, но это правда. Вода здесь очень соленая, но помидоры и некоторые сорта салата ее хорошо переносят.

– А колледж? – спросила испанка, показывая на кирпичное здание.

– Он для детей-инвалидов. Ну… то есть для тех, кто отстает в развитии.

– Послушай, но, если вы строите больницы и школы, почему же до сих пор живете в палатках?!

Лейла лишь улыбнулась. Казалось, у нее уже был заранее заготовлен ответ.

– Мы можем строить здания, прокладывать улицы, устраивать канализацию. Но это означало бы, что мы сдались. Мы живем здесь временно, потому что нашу родину оккупировали захватчики. Когда кончится война, мы вернемся домой. А это все пожрет пустыня. Мы можем разобрать этот палаточный лагерь за два дня и через неделю уже начнем обживаться на родной земле.

Монтсе не знала, что ответить. Она не представляла себе, что внутри этой женщины, кажущейся хрупкой и нежной, таится столь мощный заряд гордости и отваги. Она кивнула головой и взволнованно сжала ее руку. Лейла неожиданно поняла, что это не было обычным вежливым жестом.

– Сегодня ночью ты опять говорила во сне, – сказала она, снова накрывая голову платком. – Но ты не бойся. Я уверена, та женщина тебе просто приснилась. Если бы она существовала, наши солдаты давно бы уже ее нашли. В это трудно поверить, но мертвые не так быстро исчезают в пустыне, как кажется. Кроме того, укусы скорпионов всегда приводят к галлюцинациям.

Монтсе внимательно всмотрелась туда, где за домами начиналась пустыня.

– Да, ты права. Я бы тоже хотела думать, что это был мираж. Но то, что произошло в Тиндофе, не было кошмарным сном. И я только сейчас поняла, какой была дурой…

В конце концов иностранка согласилась закрыть голову платком перед выходом на улицу. Но, как только она двинулась прочь, хозяйка вышла из дома и последовала за ней, хотя Монтсе очень хотелось остаться одной и поискать телефон. Лицо у алжирки было самое мрачное, она будто бы всем своим видом показывала, как раздражена поведением гостьи. Иногда все происходящее казалось Монтсе настолько абсурдным, что ей хотелось смеяться, а иногда она с огромным трудом сдерживала себя, чтобы не разрыдаться прямо посреди улицы. Дети тоже бежали сзади. Монтсе периодически замедляла шаг, и тогда женщина делала то же самое. Если она начинала идти быстрее, та, в свою очередь, прибавляла скорости. Обе были крайне сердиты. Испанка решила не обращать внимания на свою преследовательницу. Алжирка говорила по-французски, но Монтсе плохо владела этим языком – знала с десяток расхожих выражений, не больше.

После того как она обошла массу улочек в поисках телефонного аппарата, ей вдруг послышалось, что кто-то вроде бы ругается по-испански. Монтсе огляделась. Неподалеку на бензоколонке заправлялся грузовик. Это была старая машина с кузовом, накрытым дырявым брезентом. Отбросив сомнения, она пошла к заправке. Даже предостерегающие вопли алжирки не заставили ее смутиться. Неподалеку от машины стоял мужчина в военной форме, он о чем-то говорил с заправщиком. На вид ему было около шестидесяти. На груди покоилась широкая седая борода «лопатой», а руки и плечи были сплошь покрыты татуировками. Монтсе узнала форменную пилотку Легиона и нашивки с флагом Испании на каждом рукаве. Она ринулась к нему, словно корабль, нашедший наконец причал в бурлящем море. «Вы испанец?» Мужчина повернулся к ней с таким видом, будто не поверил своим ушам. Монтсе сдернула с головы платок. Он внимательно смотрел на идущую за ней африканку и, заложив руки за пряжку ремня, медлил с ответом. Наконец не выдержал: «О Господи! Откуда вы здесь взялись?» Монтсе была так взволнованна, что ничего не могла внятно объяснить. Она пыталась рассказать незнакомцу все сразу, и потому ее история звучала до крайности бессвязно. С противоположного конца улицы за всем происходящим недоверчиво наблюдала алжирка – с одной стороны, она не решалась приблизиться, с другой – уйти, оставив иностранку одну. «Мне нужно позвонить! Меня должны были встречать вчера в аэропорту, но никто не приехал. Мой чемодан дома у этой женщины, но они не выпускают меня оттуда!» Испанец посмотрел в ту сторону, куда она указывала. Как только африканка поняла, что говорят о ней, она спрятала лицо и со всех ног побежала прочь. «Не бойтесь, сеньора, со мной вам не грозит опасность. Перед вами настоящий легионер. Вам повезло, что вы меня встретили, поверьте, очень повезло». Несмотря на то что от мужчины порядочно несло запахом давно немытого тела, Монтсе с трудом сдерживалась, чтобы не обнять его. «Вы ведь поможете мне найти телефон?!» – «Да я для вас еще лучше все устрою! Я отвезу вас к испанскому консулу, и он обо всем позаботится». Монтсе не могла поверить своим ушам: неужели после стольких мучений все складывалась так легко и просто?! Она мысленно ущипнула себя, чтобы убедиться, что это ей не снится. «Мои вещи у той женщины, что только что ушла, – сказала она. – Я знаю, как туда добраться, но хотела бы, чтобы вы отправились со мной. Я не понимаю, чего они от меня хотят.» – «У вас там остались ценные вещи?» Монтсе задумалась. Что-то неуловимое заставило ее инстинктивно насторожиться. «Нет у меня ничего ценного. Немного денег и паспорт, но это все здесь, в сумке». Мужчина явно о чем-то размышлял, пока расплачивался с заправщиком мятыми грязными банкнотами, кинув ему пару фраз на французском. «Садитесь в кабину, сеньора, мы отъезжаем». Монтсе торопливо залезла в машину и, устроившись на сиденье, отчетливо поняла, что все не так просто, как казалось раньше.

Как только «настоящий легионер» занял водительское кресло, в кабине очутились еще двое мужчин. Это были мусульмане, в тюрбанах и ботинках военного образца. По звукам, раздававшимся из кузова, Монтсе догадалась, что под брезентом скрываются и другие. «Не бойтесь, сеньора. Это хорошие люди. Настоящие патриоты», – сказал водитель, кивая на алжирцев. Машина тронулась, и Монтсе осознала, что она крепко зажата между водителем и двумя африканцами. В кабине стоял тошнотворный запах. Несмотря на шум двигателя, до нее доносились вопли тех, кто сидел сзади. «Нам нужен дом в конце этой улицы, слева. Вон те серые блочные здания», – объясняла испанка. Легионер сунул в рот зажженную сигару и задумчиво прикусил ее зубами, не отрывая взгляда от дороги. Когда они проехали дальше по улице, Монтсе не на шутку встревожилась: «Нам не туда! Мы проехали нужный дом!» Легионер улыбнулся: «Не переживайте так, сеньора. В этот квартал вообще не стоит входить. Там живут люди самого дурного склада – ворье и путаны, простите, что выражаюсь. Больше там ничего нет. Если в чемодане не было ничего важного, лучше забыть о нем, поверьте мне».

Когда последние жилые дома Тиндофа остались позади, чувства Монтсе пришли в полное расстройство. С одной стороны, она была счастлива сбежать из этого ада, с другой – вдруг всерьез усомнилась, стоило ли садиться в машину к незнакомому мужчине, о чистоте намерений которого можно было лишь догадываться. Пока она пыталась привести в порядок свои мысли, легионер не переставал болтать. Он вовсю наслаждался, бравируя перед ней ролью старого солдата. Двое других молча курили, оставаясь совершенно безучастными. Монтсе с трудом дождалась коротенькой паузы в его речи, чтобы торопливо спросить: «А в каком городе находится испанское консульство?» Легионер вдруг замолчал. Ей показалось, что он нарочно тянет время. Потом произнес какое-то непонятное арабское название. «А это далеко от Тиндофа?» – «В пустыне, сеньора, никогда не знаешь, что далеко, а что близко. Все зависит от того, с чем сравнивать. Так вы, говорите, прибыли из Мадрида?» – «Нет, я не говорила ничего подобного». – «Простите, мне показалось». – «Я из Барселоны».

Легионер все пытался разузнать подробности ее путешествия. Постепенно его вопросы становились все более настойчивыми, а вроде бы ничего не значащая беседа превратилась в настоящий допрос. Она старалась говорить лишь часть правды, но этот человек был крайне хитер и буквально загонял ее в угол своим любопытством. В конце концов Монтсе стала отвечать односложно или вообще притворялась, что за шумом мотора не расслышала, о чем он спрашивает.

Они ехали уже два или три часа – точнее она не могла определить. Асфальт постепенно перешел в сухую и пыльную грунтовку, но и та через некоторое время растворилась в песках пустыни. Теперь машина шла по следам шин, оставленных другими машинами, или вообще по нетронутой почве. Монтсе казалось, что с каждой минутой они все дальше удаляются от реального мира, но, когда она уже совсем отчаялась, на горизонте замаячило какое-то селение. По крайней мере, на темно-охряном теле пустыни стали различимы какие-то пятна. Яростное солнце мешало ей рассмотреть лучше, но вскоре она уверилась, что там, куда они направляются, имеются явные признаки цивилизации. Женщина даже готова была поклясться, что различает крыши домов, поблескивающие на солнце. «Это там?» – спросила он, оживляясь. «Да, сеньора, нам именно туда. Через пять минут сможете отдохнуть».

Но, когда мираж приблизился, Монтсе почувствовала, как кровь прилила к лицу. До него оставалось меньше километра, а она уже поняла: это не поселок и не город, ничего похожего. Перед ней простиралась огромная площадь, заставленная тысячами старых автомобилей, брошенных в самом сердце Сахары. Их, блестевших на солнце металлическими боками и царапавших глаз заплатками брезента, было так много, что они формировали целые улицы и кварталы, а все вместе это напоминало чудовищное кладбище.

Монтсе была не в силах произнести ни слова. Ее мозг отказывался находить логичное объяснение происходящему. Дрожа как в зимнюю стужу, она обхватила себя за плечи и крепко сжала их, пытаясь найти хоть что-то непоколебимое в стремительно рушащемся мире. «Вы же сказали, что мы едем в консульство!» – «Всему свое время, сеньора, всему свое время. У меня тут парочка дел, и, как только я их закончу, сразу же отвезу вас к консулу». – «Мой муж, скорее всего, уже в Тиндофе. Он наверняка обратился к местной полиции». Эти слова прозвучали как наивная ложь напуганного ребенка. Быстрым движением легионер влез в сумку Монтсе и достал ее документы. Женщина пыталась сопротивляться, но один из сидевших в кабине африканцев крепко схватил ее за руки. Она отчаянно закричала, но голос не слушался ее. Третий мужчина ловко обшарил ее карманы, достав кошелек и паспорт, и подобострастно вручил найденное легионеру, будто охотничий пес, отдающий добычу хозяину. Тот лишь кинул на них взгляд и спрятал в один из многочисленных карманов своей формы. «Зато теперь не наделаешь глупостей. Даже если мы тебя отпустим на все четыре стороны, далеко ты не уйдешь. Умрешь от жажды и голода».

Легионер пошел прочь от машины, следом двое мужчин поволокли обессиленную Монтсе. Между разбитыми автомобилями стоял маленький домик с единственным окошком, заколоченным досками крест-накрест. Наемники открыли два надежных засова на двери и грубо втолкнули несчастную внутрь. Она ничком упала на пол, разбив себе нос. «Кричи сколько хочешь – никто тебя не услышит!» Монтсе подавилась стоном боли. Она понимала, что физическое сопротивление бессмысленно – эти мужчины сильнее, – и только жалобно всхлипнула. Из носа текла кровь. «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста», – умоляющим тоном бормотала она. Дверь захлопнулась. Монтсе поднялась и прижалась к доскам, шепотом прося помощи и боясь повысить голос. Вскоре она поняла, что не одна в помещении. Хотя в хижине было очень темно, она различила на полу силуэты сжавшихся в углу трех женщин. Они удивленно и испуганно разглядывали необычную иностранку. Она вдруг почувствовала необъяснимый стыд, изо всех сил постаралась собраться и выглядеть достойно, но никак не могла заставить себя прекратить хныкать. Кричать или стучать в дверь было явно бесполезно. Она смотрела на женщин, глаза постепенно привыкали к темноте, и лица узниц становились различимы. Они были одеты как те, которых она видела в Тиндофе. И явно тоже были сильно напуганы, несмотря на твердое выражение лиц. Монтсе попыталась было заговорить с ними по-испански. Потом вспомнила пару французских слов, но и они не нашли отклика. Одна из женщин знаками предложила ей сесть. Она упала на колени и закрыла лицо руками. Ей казалось, что после всего, что произошло, может случиться все что угодно, самое страшное. Монтсе отчаянно зарыдала и плакала так бесконечно долго, пока у нее совсем не осталось сил и слез. Она уже отчаялась и потеряла всякую надежду на хорошее, как вдруг почувствовала, что одна из женщин присела рядом и положила ей руку на плечо. «Возьми», – произнесла она по-испански. Монтсе изумленно подняла голову, не веря своим ушам. Женщина протягивала ей ковшик с водой: «Ты уже почти час теряешь воду со слезами. Если не будешь пить, умрешь от обезвоживания». Монтсе взяла ковшик, приложила его к губам. Потом сделала крупный глоток. Вода была соленой и неприятно пахла. «Пей, – настаивала женщина. – Лучше страдать от диареи, чем от обезвоживания». Она выпила все до дна, пытаясь скрыть отвращение: «Спасибо». Женщина вернулась на свое место и опустилась на корточки. «Вы все-таки говорите по-испански?» – «Они нет». Только тут Монтсе рассмотрела, что эта африканка одета по-другому, не так, как остальные. «Ты алжирка?» – «Нет, я родом из Западной Сахары». Монтсе присела рядом с ней, наслаждаясь ощущением того, что к ней понемногу возвращаются силы. «Ты из поселений беженцев?» – «А ты что, была там?» – «Нет, я туда не добралась. У меня возникли серьезные проблемы в Тиндофе». Монтсе начала рассказывать незнакомке обо всем, что с ней произошло. Сахарави внимательно ее слушала, почти не моргая, лишь изредка цокая языком. Рассказав свою историю, Монтсе почувствовала себя гораздо лучше. Женщина молча вглядывалась в ее лицо, словно теперь, услышав все подробности, хотела в полной мере ощутить всю значимость рассказа. «Меня зовут Монтсе», – представилась иностранка, прерывая тишину. «А я Аза». – «Как же ты здесь оказалась?» Аза безнадежно махнула рукой – она уже два дня сидела взаперти в этой затхлой хижине с двумя алжирками. Она приехала в Тиндоф, чтобы позвонить в Испанию и купить шариковые ручки. Когда они возвращались в свое селение, машина попала в аварию. Двое парней, сопровождавших ее, решили идти пешком двадцать километров до своего поселка. А она осталась в машине ждать, пока они вернутся с помощью. У нее было достаточно воды и еды. Но потом подъехал грузовик того испанца, и он предложил ее подвезти. Конец истории был очевидным. «Как ты думаешь, что они собираются с нами делать?» – наивно спросила Монтсе. Аза лишь молча прикрыла лицо платком. Она ничего не ответила.

В проклятой хижине время будто остановилось. Два первых дня показались ей бесконечно длинными. Они слышали голоса мужчин, раздававшиеся снаружи, но ничего не могли разглядеть через заколоченное окошко. Монтсе несколько раз пришлось выходить наружу, потому что у нее началось расстройство кишечника. Единственным плюсом было то, что благодаря этому ей удавалось ненадолго увидеть солнце и немного подышать свежим воздухом. Аза и две другие мусульманки легче переносили заточение. Они часами могли сидеть молча, без движения, без еды и воды. Лишь присутствие Азы спасало Монтсе от нервного срыва. Она во всем слушалась новую подругу: пила испорченную воду, ела подгнившие фрукты, старалась поменьше двигаться в часы самого страшного зноя. Ей казалось, что стойкость этих трех женщин превосходит все мыслимые и немыслимые возможности человеческого организма. Когда Монтсе чувствовала, что вот-вот сдастся, то заводила разговор с Азой. Она уже знала, что сильный карибский акцент остался у сахарави после долгих лет учебы на Кубе. Но, когда Монтсе начинала слишком подробно расспрашивать африканку о ее жизни, та замыкалась и прекращала разговор. «Кто эти люди, Аза?» – «Плохие люди, подруга, очень плохие». – «Что они хотят от нас?» – «Понятия не имею. И даже думать об этом не хочу». Она щелкала языком и изящным жестом отгоняла роящихся мошек.