Текст книги "Знай, что я люблю тебя"

Автор книги: Луис Леанте

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Когда они вернулись в дом, женщина сидела в центре комнаты рядом со старухой. Она укоризненно покачала головой, глядя на иностранку, но ничего не сказала. Чемодан стоял все на том же месте. Испанка рухнула на ковер, откинув сумку. Без сомнения, мальчишка рассказал им о том, что произошло. В дверь тихонько вошли несколько соседок. Дети переминались с ноги на ногу за порогом, не решаясь войти. Монтсе разрыдалась, не в силах больше сдерживаться. Она ведь героически терпела, загоняя слезы вглубь себя, с того самого момента, как осталась совершенно одна в чужой стране перед зданием аэропорта в Тиндофе.

Лейла крепко пожала руку Монтсе. Солнце начало уже всерьез припекать. Как ни странно, на губах медсестры, после того как она выслушала эту историю, заиграла улыбка. Женщины смотрели друг другу в глаза.

– Это не твоя страна, но тебе нечего бояться, – сказала Лейла, и в словах ее сквозила потаенная горечь.

– Что ты имеешь в виду?

– Что вам – европейцам – трудно понять мусульманские традиции. Эти люди решили, что ты просишься к ним переночевать и, хоть они и очень бедны, все же предложили тебе все, что у них было.

Не всем легко понять наши обычаи. Но законы гостеприимства для мусульман священны.

– Сейчас я это уже понимаю.

– Если ты воспользовалась их гостеприимством, то не должна была пренебрегать и традициями.

– О чем это ты?

– Алжирцы не похожи на нас. Они живут по старым законам. Это ведь так говорится? Они не могут понять, как это женщина может выйти одна на улицу, тем более если она иностранка и ее пригласили в дом. А уж то, что ты вошла в место, где собираются мужчины… Для некоторых это грех пострашнее, чем если бы ты шла по улице с голыми плечами.

Монтсе задумалась над тем, что сказала Лейла. Мало-помалу ею овладевала грусть. Медсестра неожиданно сообразила, что не стоило сильно расстраивать пациентку. Она привычным жестом дотронулась до ее лба, хоть и знала, что у той нет температуры.

– Не грусти. Ты совсем скоро окажешься дома и будешь рассказывать обо всем этом своим близким как о захватывающем фильме.

Лицо Монтсе при этих словах исказила гримаса страдания. Лейла ошеломленно замолчала. Она никак не могла привыкнуть к таким резким перепадам настроения.

– Ты хорошо себя чувствуешь, Монтсе?

– Нет, мне нехорошо. Я даже сама себе не могу объяснить свое состояние.

– Попробуй рассказать мне. Может, я смогу понять.

Монтсе с трудом проглотила комок в горле. Она провела рукой по волосам, приглаживая их.

– Мне нет смысла возвращаться в свою страну. Как только я подумаю об этом, мне кажется, что я проваливаюсь в темный колодец, из которого не в силах выбраться.

– У тебя нет детей?

– Есть дочь, но я не нужна ей, – ни на секунду не задумавшись, соврала Монтсе.

– А работа есть?

– Да, есть, но я взяла длительный отпуск. Меня никто там не ждет. Если я сгину здесь навсегда, никто обо мне и не вспомнит.

Они некоторое время помолчали. Через дворик прошли медсестры, вежливо с ними поздоровавшись. Лейла перекинулась с подругами парой арабских фраз. Потом они снова остались одни.

– Хочешь пойти ко мне в гости? – неожиданно спросила сахарави. – Я могу устроить так, что тебя отпустят. На следующей неделе мы будем праздновать Пасху – это два дня, которые надо проводить с теми людьми, что тебе дороги. Ты могла бы познакомиться с моей семьей.

Лицо Монтсе озарила улыбка – слова медсестры согрели ее израненное сердце.

– Что, правда? То есть я хочу сказать – это возможно?

– Конечно, возможно. Мне нужно всего лишь составить запрос чуть по-другому. Ты можешь отправиться в свою страну ближайшим рейсом или рейсом попозже. Когда хочешь. Мои родные будут рады.

Монтсе обняла ее, хоть это и стоило ей некоторых усилий. Она все еще была очень слаба.

– А ты подстрижешь меня? – неожиданно спросила она с энтузиазмом.

– В смысле волосы?

– Да, волосы. Я совсем заросла, ты не замечаешь? Или ты не хочешь меня стричь?

– Да нет, если хочешь, я подстригу. И даже покрашу в рыжий, если тебе это надо. У меня дома есть henna.Красная хна, так вы, испанцы, кажется, говорите? Я ее для Пасхи много заготовила. Так ты придешь?

– Да, Лейла. Это самое лучшее приглашение, какое я когда-либо получала.

И, сказав это, она в очередной раз почувствовала неожиданный приступ грусти, с которой не могла справиться.

* * *

Он снова и снова бросал нетерпеливые взгляды на стрелки часов, будто бы мог этим ускорить движение времени. Последние полчаса стали для Сантиаго Сан-Романа самыми долгими в его жизни. Он не переставал спрашивать себя, какого дьявола он делает здесь в субботу, в два часа ночи, держа под парами «Сеат-124», готовый в любую секунду, как только получит условный сигнал, сорваться с места. Чем больше он об этом думал, тем меньше понимал, как он вообще мог так по-идиотски вляпаться. В какой-то момент он окончательно уверился, что его обманули как сопливого новобранца. Сантиаго был взбешен и совсем уже потерял надежду. Оружие, спрятанное под курткой, каленым железом жгло бок. Иногда он был близок к тому, чтобы зашвырнуть проклятый кусок металла куда подальше, перемахнуть через парковую изгородь и бежать отсюда со всех ног. Но потом вспоминал лицо сержанта Бакедано и замирал, парализованный страхом.

В нарушение приказа он вылез из машины и нервно ходил вокруг, пытаясь взять себя в руки. Ему было очень неуютно в гражданской одежде. Он знал, что нарушает устав, но это, пожалуй, сейчас волновало его меньше всего. Маленькими шажками он мерил пространство вокруг машины, не отходя дальше чем на пятьдесят метров. К ней был предусмотрительно прикручен номерной знак с буквами SH, да и вообще ничто не позволяло определить ее принадлежность к армии. В бардачке лежали документы на автомобиль и права на имя какого-то незнакомого африканского торговца. Это было по меньшей мере странно. Сантиаго обуревали подозрения, что все это злая шутка старослужащих, решивших таким образом скрасить себе субботний вечер. Однако каждый раз, когда он нащупывал под одеждой рукоять пистолета, эта гипотеза казалась все менее вероятной. Зачем бы это они оставили ему оружие, если хотели только повеселиться?

Он снова уселся на водительское место, докурил последнюю сигарету, бросил окурок в окно, а пустую пачку на заднее сиденье и волевым усилием подавил желание еще раз взглянуть на часы. Вместо этого внимательно всмотрелся в ту часть улицы, где за углом одного из домов полчаса назад скрылись Бакедано и еще двое «стариков». Теперь он был точно уверен, что эта троица не замышляет ничего хорошего. Он ясно представил себе, что будет, если сейчас он все-таки сбежит. В голове сложилась четкая картина – его собственный труп валяется с выпущенными кишками в придорожной канаве за городом.

Сегодня вечер субботы, а значит, только один Гильермо может всполошиться, если он не вернется в казарму. Пока начнутся масштабные поиски, его мертвое тело уже иссушит безжалостное солнце пустыни. Так что на то, чтобы немедленно исчезнуть отсюда, у него не хватало смелости. Сантиаго чувствовал себя последним дерьмом, потому что в вечер пятницы, когда на прогулке к нему подошел сержант Бакедано и предложил это дурно пахнущее дельце, он не сумел отвертеться.

Суета, царившая в казармах в вечер пятницы и в субботу, разительно отличалась от общего спокойствия и размеренности остальных дней. В ожидании увольнения солдаты необыкновенно оживлялись. В тот вечер Сантиаго Сан-Роман остался в казарме последним. Он совершенно не торопился, у него не было ни малейшего желания стоять в очереди на контрольно-пропускном пункте, чтобы предъявить пропуск. Он не спеша привел себя в порядок, надвинул пилотку по самые брови, приладил как следует ремень под подбородком. Когда Сантиаго услышал, что кто-то окликнул его, у него не возникло даже сомнений, что это кто-то из приятелей решил его поторопить. Он обернулся и побледнел, увидев перед собой сержанта Бакедано. Больше всего его смутило не присутствие офицера, а то, что тот назвал его по фамилии. Они не были знакомы и в жизни не обменялись ни словом, ни жестом, разве что пару раз встречались взглядами. «Сан-Роман, представьтесь немедленно!» Сантиаго вытянулся во фрунт, выпятил грудь, высоко поднял подбородок, щелкнул каблуками и поднес руку к головному убору, чтобы назвать свое имя и звание. Сержант стоял в небрежной позе в нескольких метрах от него, заложив большие пальцы за пряжку ремня. «Расслабьтесь, солдат. То, что я сейчас скажу, – неофициальная информация». Сантиаго молча ожидал приказа. Бакедано посмотрел на него сверху вниз и прокашлялся, прежде чем продолжить. Кажется, впервые на памяти Сантиаго он был трезв. «Говорят, что ты лучший механик полка, это правда?» – спросил Бакедано, переходя на «ты». «Так точно, сержант, я механик». – «Не важно, не перебивай меня. Говорят, ты способен развернуть машину на шоссе, не коснувшись колесами ограничительных линий. – Он сделал паузу, не отрывая взгляда от солдата. – Комендант Панта слышал о тебе, и ему требуются твои таланты». Крупная капля пота медленно сползла по лицу Сантиаго ото лба до подбородка. Ему казалось очень опасным то, что Бакедано обратил на него внимание. «Сержант, люди преувеличивают. К тому же это сделать не так трудно, как кажется». – «Давай без ложной скромности, солдат, со мной этот номер не пройдет. – Сержант приблизился, положил ему руку на плечо и снова заговорил, понизив тон: – Видишь ли, Сан-Роман, если я и пришел лично искать тебя в твою палатку, а не пригласил в кабинет коменданта Панты, то лишь потому, что нужно, чтобы ты сделал кое-что так, чтобы никто об этом не узнал. Понял меня? – Он не дал Сантиаго ответить. – Вот и хорошо, что понял. Ты нужен Легиону, парень, а это огромная честь для любого солдата. Но, если хоть что-нибудь из сказанного сейчас выйдет за пределы этих четырех стен, я отрежу тебе яйца и отправлю их твоему отцу посылкой за счет получателя. Понял меня?» Сантиаго ничего пока не понял, но был не в состоянии вымолвить ни слова. «Завтра ты не идешь в увольнение. Нам нужен опытный водитель с крепкими нервами. Надеюсь, я не должен объяснять, что речь идет о секретном и очень важном задании. Чем меньше подробностей ты знаешь, тем лучше для всех. Единственное, что ты должен запомнить, что завтра в десять вечера я жду тебя у ангара в полной боевой готовности. У тебя не должно быть с собой ни военного билета, ни любого другого документа, удостоверяющего личность. С собой возьмешь сумку с гражданской одеждой, как можно более не привлекающей внимание. Остальное узнаешь завтра вместе с другими добровольцами, что отправятся с нами. Не задавай вопросов и не обсуждай это ни с кем, ни с одной живой душой, даже с комендантом Пантой. Понял?» Сантиаго был не в силах отвечать. «Ты понял?» – «Да, сержант. Как прикажете, сержант». Бакедано потрепал его по коротко стриженным волосам, будто благословляя таким странным образом. «Ты будешь гордиться формой, которую носишь. Кроме того… Ладно, скажу. Комендант Панта отпустит вас всех – добровольцев, что будут принимать участие в задании, – в увольнение на семь дней. Семь дней, Сан-Роман, ты сможешь делать все, что только душе угодно. И это все только за то, что выполнишь свой долг!» – «Как прикажете, сержант». Бакедано развернулся было, чтобы уходить, но остановился: «И еще одно, Сан-Роман, с этого момента не называй меня сержант. Зови меня „сеньор“. Теперь я для тебя „сеньор“». – «Да, сеньор. Как прикажете, сеньор».

Гильермо столкнулся с сержантом Бакедано в дверях. От неожиданности он задержал дыхание, но вытянулся и поприветствовал унтер-офицера по всей форме. Когда он наконец увидел Сантиаго, тот был белее мела. Он стоял, тяжело дыша, прислонившись к тумбочке и вытаращив глаза. «Тебе плохо, Санти?» – «Ничего, желудок прихватило. Проклятый гастрит!» Гильермо, кажется, поверил. «Мы последние остались, Санти, все уже ушли. Если еще задержимся, в „Эль-Оазисе“ закончится пиво». – «Ну идем. Прямо сейчас».

Гильермо никак не связал между собой неожиданную встречу с Бакедано на пороге казармы и то странное состояние, в котором нашел своего друга. Он покорно последовал за Сантиаго, когда тот заявил, что хочет просто прогуляться, а не ходить в «Эль-Оазис». Они добрели до стройплощадки зоопарка. Гильермо гордился этими постройками, будто бы сделал все сам. Хоть в родной Барселоне он и трудился разнорабочим, все же это был самый масштабный проект, в котором он принимал участие. Они уселись на блоки и закурили, представляя себе, каким будет зоосад, когда его наконец достроят. Сантиаго было трудно сосредоточиться на разговоре. Он никак не мог выкинуть из головы проклятого Бакедано и всерьез подозревал, что предложенное дело не приведет ни к чему хорошему. Если работа делалась действительно по заданию коменданта Панты, разговор без сомнения шел о проституции. Но если это была инициатива самого Бакедано, то тут могло быть все что угодно – торговля ворованным керосином, контрабанда табака, ЛСД или еще что похуже. «Мне на завтра отменили увольнение, – неожиданно сообщил он Гильермо. – Буду работать». – «Приятель, тебя поимели!» – «Да нет, меня потом отпустят на семь дней». Вот теперь Гильермо действительно удивился: «Да ты в рубашке родился, сколько раз я тебе говорил. Не видел я другого человека в жизни, которому бы так фартило». Сан-Роман больше всего сейчас мечтал посоветоваться, обсудить все произошедшее с Гильермо, но не мог рассказать о своем разговоре с Бакедано. Он тайно надеялся, что друг начнет расспрашивать, заинтересуется такой щедростью командования и заподозрит что-то неладное, но, увы, этого не случилось. «Пойдем выпьем что-нибудь, пока совсем не стемнело». Сантиаго неожиданно вскочил на ноги, нервный и дерганый: «Пошли в Район каменных домов!» Сан-Роман имел в виду квартал Земла, где жили местные. «Опять ты за свое! Больной ты на всю голову, Санти. Достал меня уже с этими африканцами». – «Ты придурок, Гильермо, с тобой невозможно ни о чем нормально разговаривать!» Эта фраза прозвучала для Гильермо как удар под дых. Он покраснел, сжал кулаки и заскрежетал зубами. Хотел выкрикнуть что-то вслед удаляющемуся Сантиаго, но сдержался. Тот уходил прочь, не оборачиваясь. Сан-Роман решил раз и навсегда разобраться с этим делом, сходить в эти проклятые кварталы и избавиться наконец от их странного притяжения.

Он дернулся, услышав тихий голос Гильермо за спиной: «Не ждал этого от тебя, Санти! Быстро же ты забыл все хорошее, что я для тебя сделал!» Сан-Роман обернулся. Оказывается, Гильермо уже четверть часа шел за ним, следуя на некотором отдалении как верный пес. По правде сказать, Сантиаго был уверен, что друг уже простил его глупую выходку, но сам глубоко раскаивался в своей грубости. Он подошел к Гильермо и обнял его за плечи. «Санти, прекрати! Ты же знаешь, что мне не нравятся все эти голубые штучки!» Сантиаго резко подался вперед, делая вид, что хочет поцеловать своего друга, а потом опрометью кинулся бежать по улице, преследуемый Гильермо, который на ходу пытался дать ему крепкого пинка.

Квартал Земла местные называли Ата-Рамбла, и он жил своей собственной жизнью, словно туземный остров в океане современных четырехэтажных зданий. Издалека его деревянные домики казались картонными декорациями. В основном это были одноэтажки. Двое легионеров поднимались все выше по извилистым улочкам, оставляя позади хижины, похожие на половинки расколотого яйца, накрытые сверху белыми крышами, такими хлипкими и ненадежными, что внутрь помещения легко проникали солнечные лучи. У мусульман наступил час отдыха, и в домах было необычайно тихо. Лишь кое-где стайки детей играли на улице в мяч, да и те сразу же срывались с места и убегали, едва заметив приближающихся солдат, как будто никогда не видели ничего подобного. Гулкие шаги двух парней, далеко разносившиеся по пустынному кварталу, привлекали внимание местных женщин. То здесь, то там за занавеской, прикрывающей вход в жилище или маленькое окошко, мелькали их лица с горящими любопытством глазами. Мужчины выходили на улицу, чтобы поглядеть, кто идет. Они бесцеремонно разглядывали солдат, бросали на них неприязненные взгляды, будто пытаясь продемонстрировать свою враждебность. Оба приятеля чувствовали себя не в своей тарелке, но Сантиаго переносил происходящее лучше. Он болтал с Гильермо, стараясь не встречаться взглядами с наблюдающими за ними сахарави. Он уже знал кое-какие их традиции и знал, что лучший способ поведения сейчас – вести себя спокойно, не проявляя бурных эмоций. Наконец один из людей в тюрбане приблизился к легионерам и остановился перед ними. В зубах он сжимал начищенную до блеска медную трубку. «Закурить не найдется, парни?» – сказал он так спокойно, будто бы каждый день сталкивался на этих улочках с испанскими солдатами. Сан-Роман протянул ему коробок спичек. Как только мужчина заговорил, он понял, что это один из канарцев, обосновавшихся когда-то в этих кварталах. Большинство из них были торговцами или легионерами, после демобилизации так и не вернувшимися на свои острова. Канарец зажег конец трубки – медная и расширяющаяся с одной стороны, она сверкала под лучами солнца так, что казалась покрытой инкрустациями. «В Легионе стало намного лучше с тех пор, как я служил там, ребята. Нам не выдавали форменной одежды. И ни одного жалкого реала, чтобы потратить в увольнении». Сантиаго понял, к чему ведет свою речь местный житель. «Времена меняются, приятель, даже в армии». Гильермо было очень неуютно под пристальным взглядом этого человека, одетого в национальные арабские одежды. Его гнилые зубы и вялая манера разговора страшно нервировали легионера и не давали ему сосредоточиться. Мужчина мгновенно понял это и обращался теперь только к Сантиаго. «Да уж, времена явно изменились. В мои-то годы мы не смели войти сюда в выходные, да еще в таком виде». Гильермо тихонько толкнул своего друга под локоть. Канарец заметил его движение и верно расценил его. «Позвольте мне дать вам совет от того, кто когда-то тоже служил в Легионе: не стоит просто прогуливаться по улицам Ата-Рамблы как по бульвару. Оставьте нас в покое. Здесь обидчивый народ, понимаете? Ваше поведение могут расценить как провокацию. Это место вам не подходит, парни, вы мало похожи на сахарави». Сказав это, он удалился туда же, откуда пришел. Со спины, одетого в местную одежду и идущего неторопливой походкой, его невозможно было отличить от африканца.

Сантиаго схватил друга за руку. Хоть он и старался не глазеть по сторонам как какой-нибудь турист, абсолютно все вокруг вызывало в нем живейший интерес. Пороги и дверные косяки во многих домах были выкрашены в темно-синий цвет и ярко выделялись на фоне побелки, которая покрывала большинство каменных фасадов. «Давай табаку купим». Сан-Роману страшно хотелось побывать в одной из тех лавочек, о которых он столько слышал от приятелей из вспомогательных войск. Он знал, что там можно купить любой товар, каким бы экстравагантным он ни казался, и что магазинчики эти открыты в любое время суток, в любой день недели. Вскоре он заметил один из таких и знаком показал Гильермо, чтобы тот следовал за ним. Они вошли в помещение, чуть не под потолок заваленное горами всевозможных предметов. В нос ударил резкий запах кожи, пеньковых веревок и пакли. У обоих тут же разбежались глаза. Сидевший на полу африканец поднялся, увидев вошедших. «Salama aleikum», —поспешил поприветствовать его Сантиаго. «Aleikum salam», —ответил удивленный торговец. « Asmahlim», – закончил приветствие легионер, чувствуя на себе удивленный и недоверчивый взгляд Гильермо. Торговец вежливо пригласил их оглядеть его товар, обведя рукой лавку: «Barjaban!»Сан-Роман в свою очередь поблагодарил его: «Shu-cran». – «Для иностранца ты хорошо знаешь язык». Гильермо начал всерьез подозревать, что происходящее все-таки было шуткой, затеянной другом лишь для того, чтобы полюбоваться на его удивленно-идиотское выражение лица. «У меня много друзей – африканцев, – объяснил Сан-Роман. – Кроме того, я быстро учусь». – «Так чем я могу, вам помочь?» На самом деле покупка табака была лишь поводом, чтобы зайти в лавку, но Сантиаго не хотел выглядеть бесцеремонным в своем любопытстве. «Пачку табака». Торговец протянул руку и пошарил за витриной. «Попробуйте этот. Очень хороший. Только что доставили из Америки». Сахарави ни на минуту не переставал улыбаться. Сантиаго протянул ему бумажку в сотню песет и дождался сдачи, улыбаясь в ответ. Потом они попытались было попрощаться, но хозяин лавки вышел из-за стойки и преградил им путь. «Вы не можете так просто покинуть дом Сид-Ахмеда!» Сантиаго прекрасно понял, о чем тот говорит, а вот Гильермо заметно занервничал. «Вы будете курить мой табак и пить мой чай». Сказав это, Сид-Ахмед скрылся за незаметной дверцей, занавешенной ширмой. «Санти, идем отсюда! Ты с ума сошел?! – зашипел на приятеля Гильермо. – Этот мужик подсунет нам наркотики». – «Уймись, придурок, кто, как ты думаешь, рядом с тобой?! Ячто, похож на полного идиота?!» У Гильермо слова замерли на губах – он просто не знал, что ответить. Но тут вернулся Сид-Ахмед с заварочным чайничком и маленькими хрустальными стаканчиками. Он осторожно внес в комнату эту старинную посуду на серебряном блюде, потом знаком показал легионерам, чтобы они садились на ковер рядом с ним, пока он заваривал чай. Гильермо так и не открыл рта. Весь разговор шел между Сантиаго и Сид-Ахмедом. Они неторопливо курили тонкие и очень длинные папиросы. Пока настаивалась трава в чайнике, африканец рассуждал о торговле, футболе и дороговизне нынешней жизни. Он с гордостью показал друзьям фотографию, висевшую на стене. На ней была запечатлена футбольная команда. «Там автограф Сантилланы [7]7
  Карлос Сантиллана, Милханик, Амансио Амаро Барело, Франсиско Генто Лопес – легендарные игроки команды «Реал Мадрид».


[Закрыть], – сказал Сид-Ахмед. – Я болею за „Мадрид“. Милханик большой молодец. Если бы у наших был такой тренер, мы бы были лучшей командой в мире, fahem?Да вы понимаете, о чем я! У нас есть отличные игроки – не хуже Амансио или Генто, но вот тренера нормального нет». Сид-Ахмед сунул им в руки стаканы с первой порцией чая. «Menfadlak.Попробуйте. Моя жена – вот кто настоящий эксперт в заваривании, но она ушла принимать роды и не может сейчас показать нам свое искусство». Сид-Ахмед говорил и говорил, не останавливаясь. Гильермо всеми силами старался скрыть раздражение, пока его друг, наоборот, кажется, от души наслаждался происходящим. Он все ждал, что вот сейчас африканец достанет наконец наркотики и начнет им их настойчиво предлагать, юля и заискивая. Поэтому, когда они прощались у дверей, пожимая друг другу руки, Гильермо выглядел несколько озадаченным. «Мы еще как-нибудь зайдем, Сид-Ахмед», – бесцеремонно сказал Сантиаго. «Ins Alah!Я буду очень рад!»

Когда они вышли из лавки Сид-Ахмеда, на улице уже совсем стемнело. Оказывается, они проговорили с торговцем больше двух часов. Лишь в глубине переулка, на углу, горел тусклый фонарь. Они шли по немощеной дороге, держа курс на его неверный свет. На землю ложились их тени, порождаемые луной. Казалось, Гильермо наконец успокоился. «Когда ты успел научиться говорить как мавр?» – «Это не язык мавров, Гильермо, а местный диалект». – «По мне, так звучит одинаково». Сантиаго засмеялся, насмехаясь над другом, как вдруг что-то ударило Гильермо, и он обеими руками схватился за голову. Пилотка легионера упала на землю. Сан-Роман обернулся, еще не понимая, что произошло, и с ужасом увидел, как его друг осел на одно колено и оперся рукой о землю. Света было совсем немного. Все произошло очень быстро. Гильермо оторвал ладонь от головы, и по лицу его на дорогу полилась тонкая струйка крови. «Черт возьми, Гильермо, что случилось?» Но тот не мог ответить, ноги его подкосились, и он повалился без чувств. Фонарь был всего в нескольких метрах, и Сантиаго увидел рядом с распростертым на земле телом друга блеснувший гаечный ключ. Он быстро посмотрел по сторонам, но рядом никого не было. Без сомнения, кто-то метко бросил тяжелый инструмент из окна, но огни во всех домах были погашены. Не переставая напряженно оглядываться, Сантиаго попытался осмотреть дыру, зиявшую на виске Гильермо. Из нее хлестала кровь. Он осторожно приподнял голову друга, чтобы в открытую рану не попала земля. Гильермо приоткрыл глаза, но не смог вымолвить ни слова. Сан-Роман поднял его и взвалил на плечи, словно тяжелый мешок. Шатаясь под своей нелегкой ношей, он дотянул лишь до места, где улица заворачивала за угол. Вслед им летели еще какие-то предметы. Теперь это были камни и даже глиняный горшок, который с грохотом разбился о камни.

Сантиаго был очень напуган. Не в силах справиться со своей паникой, он волоком потащил друга до следующего угла. Его руки и форма были измазаны в крови, он с ужасом увидел это в свете следующего фонаря. Теряя последнюю надежду, он отчаянно закричал, прося помощи. Но никто не вышел на улицу, даже не приоткрыл окно. В эти мгновения Сантиаго проклинал себя за то, что настоял на прогулке в квартал Земла. Он снова попытался оторвать тело Гильермо от земли и взгромоздить его на плечи, как вдруг услышал, что кто-то тихонько окликает его из-за полуоткрытой двери. Он видел силуэт человека в тюрбане, но не решался просить у него помощи. Мужчина тем временем звал его и голосом, и жестами. Сантиаго будто прирос к земле, не в силах шевельнуться. В конце концов дверь широко распахнулась и из нее выбежали двое парней. Они подхватили бесчувственного Гильермо и втащили его в дом, велев Сантиаго следовать за ними. Как только все оказались внутри, мужчина закрыл дверь и запер ее на большой деревянный засов. Из глубины комнаты на легионеров смотрело полдюжины местных жителей с таким выражением, будто они видели призраков. Тут было двое молодых африканцев и четверо стариков в черных тюрбанах, под которыми виднелись изборожденные морщинами суровые лица. Никто из них ничего не говорил – они внимательно смотрели на Сантиаго и на Гильермо, которого парни уложили в центре комнаты. Это было прямоугольное помещение с белыми голыми стенами и полом, почти полностью покрытым ковром. В одном углу был устроен низкий, около полуметра в высоту, лежак, заваленный подушками. Светила единственная флуоресцентная лампочка. Сантиаго не мог скрыть свое горе. Он лишь просил жалобно: «Помогите, мой друг ранен». Мужчины продолжали удивленно разглядывать их. Самый древний на вид старик неожиданно заговорил, явно отдавая приказы, но никто даже не шевельнулся. Сан-Роман беспомощно опустился на колени рядом с другом. Его напугало залитое кровью бледное лицо и закрытые глаза. На какой-то миг он решил, что Гильермо умер, и поднял умоляющий взгляд на людей вокруг. Сахарави вдруг начали одновременно говорить на местном диалекте. Казалось, они спорят между собой.

Неожиданно дверь начала сотрясаться от громких ударов. Кто-то со стороны улицы стучал в нее что есть сил. Шестеро местных в мгновение ока прекратили спор и уставились на дверь. Из соседней комнаты вышла женщина, встревоженная шумом. Она сказала что-то, обращаясь к мужчинам, и один из них послушно отодвинул засов. На пороге показался встревоженный Сид-Ахмед. Он молча глянул на Сантиаго, сел на пол рядом с Гильермо и прижал ухо к его груди. Когда он распрямился, щека его была испачкана в крови. Неожиданно он закричал, отдавая приказы. Все вокруг пришли в движение, даже не пытаясь возражать ему. Вошли еще две женщины, Сид-Ахмед заорал и на них. Сантиаго молча наблюдал со стороны, не решаясь вмешаться. Ему не верилось, что перед ним тот самый милый торговец, совсем недавно с благостной улыбкой угощавший их чаем и табаком.

«Ему пробили голову гаечным ключом, Сид-Ахмед. Кто-то его швырнул в нас. Было темно, и я ничего не видел. И кровотечение все не останавливается». Сид-Ахмед жестом заставил его замолчать и начал раздраженно что-то выговаривать находящимся в комнате африканцам. Он кричал на них по-арабски, и те отвечали ему тоже криками. Сантиаго решил, что они вот-вот схватятся врукопашную, но ничего подобного не произошло. Сид-Ахмед взял Сантиаго за руку и потащил его к двери в глубине комнаты. «Все будет хорошо, ты не волнуйся. Они зашьют его рану и вылечат ее». Говоря это, он буквально вытолкал Сантиаго в маленький дворик, окруженный стеной из необожженного кирпича. Здесь воняло мочой и домашним скотом. Они перепрыгнули через полуобвалившуюся часть стены и оказались в соседнем дворике, потом таким же образом прошли еще через два или три. «Куда мы идем, Сид-Ахмед? Я не могу бросить Гильермо!» Торговец жестом приказал ему успокоиться: «Не переживай. Твой друг в надежных руках. О нем позаботятся». Сантиаго не решился ни возражать, ни задавать других вопросов. Все запуталось в какой-то грандиозный непонятный клубок. Неожиданно он вспомнил, что до возвращения в казарму остается всего час. Если он не успеет до отбоя, его обвинят в дезертирстве. Он так перепугался, что, перелезая через очередную стену, споткнулся и упал. Сид-Ахмед помог ему подняться. В конце концов они вошли в один из домов, где семья хозяина смотрела телевизор, не обращая внимания на жуткие помехи. Никто из них не испугался, когда легионер и торговец ввалились через заднюю дверь. Сид-Ахмед снова сердито закричал, обращаясь к старшему в доме. Они вышли наружу и пересекли улицу, направляясь к дому напротив. Сантиаго бежал за африканцем, как напуганный ребенок. Сид-Ахмед резко остановился перед дверью и начал стучать в нее кулаком. Открыл мальчик. Африканец распахнул дверь и втолкнул Сан-Романа внутрь. Тот уже перестал чему-либо удивляться. Один из людей, сидевших перед телевизором и пивших чай, поднялся на ноги, подошел к легионеру и изумленно начал его разглядывать. «Сантиаго, что случилось? Что ты тут делаешь?» Сантиаго медлил с ответом, с изумлением осознавая, что перед ним Лазаар – его приятель из вспомогательных войск, одетый в безукоризненно белую derrahaи с голубым тюрбаном на голове. Он не мог вымолвить ни слова. Сид-Ахмед тем временем снял обувь и сел на пол. Говорил он невероятно быстро, и приходилось только удивляться, как слушатели его понимают. Сантиаго опустился на колени на ковер – ноги его не держали. Когда торговец закончил свой рассказ, все разом заговорили. Один из стариков сделал женщинам знак увести детей в другую комнату. Теперь их осталось всего пять человек. Кто-то сунул в руки легионеру стакан, он глотнул и почувствовал прилив сил. «Я должен вернуться к Гильермо, но не знаю дороги». Лазаар задумался, прежде чем ответить: «Твоему другу будет хорошо там, где ты его оставил. Я уверен. Не волнуйся за него, – сказал он, кладя руки на плечи Сан-Романа. – Но ты не можешь расхаживать здесь в своей форме. Здесь есть очень плохие люди». – «Мы ведь просто гуляли…» «Al-la yarja ттит! – выругался сахарави. – Ты что, правда не знаешь, какая вражда между нашими народами?» Впервые Сантиаго видел Лазаара рассерженным – это было впечатляющее зрелище. «Снимай одежду!» – приказал Сид-Ахмед. Сантиаго не понимал, к чему это он. «Давай ее сюда, – настаивал Лазаар. – Женщины отстирают ее от крови». – «Я должен вернуться в полк!» – «Ты в таком виде собрался возвращаться? Тебя тут же арестуют и зададут тысячу вопросов». – Сантиаго тем временем начал раздеваться, слепо полагаясь на африканцев. «Завтра с утра она будет чистой и сухой. Мы доставим тебя в казарму». – «Завтра? Завтра будет поздно! Мы должны быть там через полчаса!» Лазаар впервые поднял на него голос: «Не дури! Ты что, хочешь нас всех под трибунал подвести?! Эту ночь ты проведешь в моем доме!»