Текст книги "Знай, что я люблю тебя"

Автор книги: Луис Леанте

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Аза поднялась и пошла прочь, не оглядываясь, пока сверкающий диск дневного светила полностью не скрылся за горизонтом. Спустя буквально несколько минут поверхность почвы начала стремительно охлаждаться. Каждый раз, когда налетал порыв ветра, сахарави чувствовала, как по коже пробегают мурашки. Она не теряла времени даром – в последний раз убедившись, что сердце иностранки слабо, но бьется, встала и решительно направилась на юго-запад. Мало-помалу продвигаясь вперед, она продолжала просчитывать все возможные варианты выживания. Увы, она даже примерно не представляла себе, как далеко до ближайшего поселения. Местные жители обладали способностью ориентироваться в ночной пустыне, но она с трудом представляла себе, как это делается. Ведь полжизни Аза провела на Кубе, где училась. И пустыня часто представлялась ей враждебной и чуждой, как какой-нибудь иностранке, несмотря на то, что последние три года она не покидала здешних мест. Она хорошо помнила: чтобы попасть в конкретную точку, надо внимательно следить за своим курсом и ни в коем случае не отклоняться от прямой линии. Только тогда достигнешь цели, потому что любой, даже самый незаметный шаг в сторону от дороги в итоге уведет тебя на несколько километров от пункта назначения. Аза шла не торопясь, чтобы не растерять остатки и без того скудных сил. Она старалась не думать о жажде, терзавшей ее все сильней. Если не слишком потеть и лечь в песок, едва рассветет, решила она, то можно прошагать и следующую ночь тоже. Но все это были лишь смелые предположения. Между тем, ее шаг становился все более тяжелым. Она постоянно оступалась и падала ничком на землю. Мало-помалу зрение начало затуманиваться. Несмотря на полную луну, освещавшую пустыню, сахарави едва могла различить, что находится в пяти-шести метрах впереди. Она уже больше суток ничего не ела. Силы постепенно оставляли ее. До рассвета оставалось еще несколько часов, когда она в изнеможении рухнула на песок и уже не смогла подняться.

Очнуться ее заставил раздавшийся рядом шум. Почва под ней вибрировала. Аза с трудом разлепила веки, не в силах, как пьяная, сфокусировать взгляд. Она не понимала, где находится, помнила только, как укрылась тканью платка, чтобы защититься от опасных пустынных насекомых. Ей было очень холодно. Когда шум стал приближаться, она всерьез испугалась, что у нее начались галлюцинации. Голова раскалывалась. Сахарави с трудом приподнялась, чтобы осмотреться вокруг, но ничего и никого не увидела. Солнце встало меньше двух часов назад. Она снова в изнеможении опустилась на землю, но в тот же миг шум заставил ее подпрыгнуть. Сомнений не было – это был шум работающего двигателя грузовика. Аза прислушивалась изо всех сил, но ветер, как назло, поменял направление. На горизонте она разглядела столб песка, явно выдававший движение колонны из нескольких автомобилей. Ей даже не пришло в голову, что Лемесье со своими приспешниками мог вернуться, чтобы возобновить поиски. Хотя самих машин за пылью было не разглядеть, по виду пылевого облака она догадалась, что они едут довольно медленно. Мысленно прикинув путь, по которому двигалась колонна, женщина поднялась на ноги и побрела по прямой линии так, чтобы через некоторое время их пути пересеклись. До грузовиков было около двух километров, хотя Аза и не была уверена – она уже не могла адекватно оценивать расстояния. С каждым ее шагом песок постепенно вытряхивался из сухой одежды, зато глаза подернулись влагой, а в уголках губ скопилась вязкая слюна. Она вытряхнула песок из ушей и накинула на голову платок. Когда до машин оставалось метров пятьдесят, Аза попыталась расправить плечи и выпрямиться, чтобы скрыть свое отчаянное положение. Наконец, ее заметили. Колонна состояла из четырех грузовиков с крытым брезентом кузовом и двух внедорожников. Даже издалека она разглядела изумление на лицах молодых солдат. Ее охватил безотчетный стыд, она молила Бога лишь об одном – чтобы среди этих людей не оказалось знакомых.

Как только солдаты заметили женщину, бредущую по самой негостеприимной и суровой части пустыни, конвой круто поменял курс. Сидящие в автомобилях люди не верили своим глазам, пока не подъехали совсем близко. Взорам предстала маленькая фигурка на песке, которая по мере приближения росла на глазах. Один из внедорожников добрался быстрее остальных и остановился в нескольких метрах от нее. Из него выпрыгнул человек в военной форме. По нашивкам на одежде было понятно, что он здесь главный. Офицер двинулся к ней, на ходу снимая солнечные очки и немного ослабляя прикрывавший голову тюрбан, и начал произносить длинное традиционное приветствие, одновременно обшаривая женщину взглядом с головы до ног. Если бы не подчиненные, во все глаза пялившиеся на них из машин, он не удержался бы и схватил ее за руку, чтобы убедиться, что это не видение. Договорив приветствие, он позволил себе сменить безразличие на заинтересованность. «Что ты здесь делаешь? – с удивлением, в котором проскальзывали ноты осуждения, спросил он. – Откуда ты?» – «Я потерялась». – «Потерялась?» – переспросил офицер. По его тону было ясно, что он ей не поверил. – «И как же это ты потерялась?» – «Долго рассказывать, а у меня нет времени», – ответила африканка, пытаясь сохранять достоинство. На лице мужчины появилось обескураженное выражение, словно он разговаривал с призраком. «Как же ты смогла сюда добраться? – продолжал он расспросы. – Сколько ты уже здесь бродишь?» – «Пожалуйста, дайте воды, – взмолилась она. – Я больше не могу…» Тем временем подтянулись остальные машины и выстроились в ряд, солдаты начали спрыгивать на землю. Военный открыл дверцу внедорожника и достал с сиденья дорогую плетеную флягу из волокон американской агавы на шнуре. Аза припала к горлышку и пила до изнеможения. Живительная влага падала к ней в рот, она физически ощущала, как прохладные струйки разливаются по всему организму. Напившись, она огляделась, выискивая тень от какого-нибудь грузовика. Солдаты смотрели на нее во все глаза, не совсем понимая, что происходит. Офицер рявкнул на них, приказывая грузиться обратно по машинам. «Ну, теперь-то ты можешь объяснить, как тебя сюда занесло?» – «Слишком долго рассказывать.

К тому же сейчас есть гораздо более важное дело». – «Более важное?» «Да. Там, – она махнула рукой, – осталась умирающая женщина. Она иностранка. Ее укусил скорпион, почти сутки назад. Возможно, мы уже не застанем ее в живых». Военный явно занервничал. Он позвал шофера внедорожника и попросил Азу показать ему точное место. «Надо двигаться вон в том направлении. Я шла восемь часов, не отклоняясь от прямой линии. У вас это займет не больше двадцати минут». Водитель и двое солдат тут же умчались, куда она показала. Тем временем, остальные мужчины столпились вокруг нее, старательно пряча любопытство. Офицер начал терять терпение. Его раздражало, что он не может вытащить из женщины больше информации. «Мне нужно немедленно добраться до своего поселка, – сказала Аза. – У меня там остался двухлетний сын». – «Что за поселок?» – «Дайла». – «Ого! Ну, Бог тебе в помощь, женщина! Тебе туда ни за что не дойти». – «А вы куда едете?» – «В Смару». – «А это далеко?» – «Двадцать километров». Аза наконец-то увидела во всем происходящем Божью длань. Она осмотрелась и попыталась представить себе, в какой стороне находится селение Ауссерд. «У меня родственники в Ауссерде», – проговорила она, стараясь, чтобы голос звучал правдиво. «Мы доставим тебя в Смару. Как только мои люди обнаружат ту женщину, мы отвезем вас в госпиталь. Кто-нибудь сообщит твоей семье в Дайле». Аза не знала, что ей предпринять. Ей было так стыдно признаться в том, что произошло на самом деле, что она готова была броситься прочь и погибнуть в пустыне, лишь бы никто не догадался, в чем дело. «Да не могу я ехать в Смару! – Она старалась, чтобы возмущение выглядело как можно натуральнее. – У моей сестры через несколько дней свадьба в Ауссерде, я должна быть там». Эта новая ложь окончательно взбесила военного. «Ты поедешь с нами в Смару и там расскажешь все, что знаешь!» – «Если ты меня туда потащишь, я заявлю, что ты задержал меня силой». Офицер сжал кулаки, сдерживаясь из последних сил, и, чтобы скрыть охватившую его ярость, нацепил солнечные очки. Окинул ее испепеляющим взглядом и пошел прочь нервной походкой. Аза продолжала пить из фляги, но на этот раз уже более мелкими глотками. Новобранцы смотрели на нее во все глаза. Без сомнения, неожиданное появление ниоткуда такой красавицы в самом пустом и жестоком месте пустыни казалось им чудом. «У вас есть что-нибудь из еды?» – спросила африканка, ни к кому конкретно не обращаясь. Все, как один, солдаты торопливо полезли в вещмешки и начали совать ей лепешки из кукурузной муки, козий сыр и сахар. Аза устроилась в тени грузовика и начала медленно есть, наслаждаясь каждым проглоченным кусочком.

Меньше чем через час вернулся внедорожник, на котором привезли иностранку. Командир конвоя с сомнением заглянул в кузов – он все еще не мог отделаться от мысли, что все, рассказанное африканкой про ужаленную скорпионом женщину, на самом деле плод ее воспаленного зноем мозга. «Мертвая?» – спросил он водителя «тойоты». «Трудно сказать наверняка». Офицер подошел к Азе и раздраженно ткнул пальцем в автомобиль: «Залезай в машину. Мои люди отвезут тебя в Смару. Оттуда можешь идти куда хочешь». Аза поднялась, спрятала оставшуюся еду, еще раз хлебнула из фляжки и попросила: «Скажите хотя бы, в какой стороне Ауссерд». Мужчина готов был взорваться от охватившего его бешенства. Он до крови закусил губу. До этого момента ему верилось, что, если он будет с ней достаточно строг, женщина выкинет из головы свои безумные бредни, станет послушной и перестанет выставлять его идиотом перед новобранцами. «Хорошо, воля твоя. Иди в этом направлении, не отклоняясь от курса. Через десять часов, если сможешь держать хороший темп, достигнешь Ауссерда». Последнюю фразу он произнес с нажимом, надеясь, что женщина все же передумает, услышав, сколько ей придется идти. Аза, тем не менее, продела голову в ремень фляжки, перекинув ее через плечо, и подошла к внедорожнику, где лежала ее несчастная подруга. «Не задерживай нас, – сказал ей водитель, – она уже несколько часов в коме». Сахарави решительно направилась прочь, следуя по прямой линии, ни на секунду не отводя взгляда от точки на линии горизонта, указанной командиром конвоя. Для Азы это был единственный способ спасти свою жизнь. Солдаты пристально смотрели вслед ее удаляющейся фигурке, пока наконец офицер не начал орать на них, командуя грузиться в машины и следовать дальше.

Палата, в которой лежала иностранка, была погружена в полумрак, хотя снаружи вовсю жарило солнце. Лейла сидела на полу, уютно устроившись в тени, и дремала, сморенная жарой. Главврач зашел в палату, пропустив вперед своего друга Мулуда.

Увидев их, медсестра поспешно вскочила и застегнула халат на все пуговицы. Они с полковником обменялись длинными затейливыми приветствиями. Потом все трое молча воззрились на лежащую на кровати пациентку. Лейла воспользовалась моментом, поправила как следует платок, накрыв им голову. Иностранка спала – дыхание ее было глубоко и спокойно.

– Она немного поела, – объяснила медсестра. – А вообще практически все время спит.

– Лейла сутки напролет сидит здесь, – сказал главврач другу.

– Когда нет других обязанностей, – возразила медсестра.

Полковник улыбнулся. Ему была очень любопытна необычная история счастливого спасения этой странной женщины.

– Улучшения есть? – спросил Мулуд Ласен.

– У нее уже спала температура, – ответила Лейла. – Иногда возвращаются галлюцинации, но жара как такового больше нет. Я выяснила только, что ее зовут Монтсе и что она приехала из Испании. Ее преследуют какие-то страшные видения, она явно что-то пережила, но я никак не могу понять, о чем идет речь.

– Видения? – переспросил полковник.

– Она кричит во сне и все время повторяет имя «Аза».

– Похоже на какое-то наваждение, – заметил главврач.

– Когда она проснулась, я ее спросила, что случилось. Она сказала: «Они убили Азу». Но была так взволнованна, что ничего толком не смогла объяснить.

Полковник задумчиво и пристально смотрел на спящую иностранку. Он был заинтригован ее тайной, но, увы – у него было катастрофически мало времени и слишком много других дел.

– Необходимо узнать, как она попала сюда, – сказал Мулуд Ласен. – Она не могла приехать одна. Кто-то наверняка уже должен был заявить о ее пропаже.

– Скоро уже месяц, как ее доставили к нам, – рассудительно проговорил врач. – Времени прошло достаточно, чтобы ее уже хватились и начали разыскивать.

– Да, несомненно. Чем больше я размышляю об этом, тем меньше вижу объяснений.

– Я вот еще чего понять не могу, – продолжила медсестра. – С каждым днем ей становится все лучше, но она страшно напугана. Не знаю, что с ней произошло, но она в шоке. Когда нам удастся вернуть ее рассудок в нормальное состояние, я попробую выяснить, что с ней.

– А до этого… – начал доктор.

– До этого мы ничего не в силах предпринять, – отрезал полковник. – Разве что опросить прибывших недавно из Испании. И если они ничего не знают об этой женщине, останется только ждать, пока ее здоровье не поправится настолько, что можно будет отправить ее обратно.

Заканчивая свою фразу, Мулуд Ласен уже подходил к двери. Главврач шел следом. Они коротко попрощались, и медсестра снова осталась один на один с пациенткой. Она присела на краешек кровати. Для Лейлы присутствие в госпитале этой загадочной иностранки стало уже чем-то обыденным, привычной частью ее работы. Ей было страшно интересно узнать тайну, которую хранила больная. Она положила руку ей на лоб и в который раз принялась разглядывать разметавшиеся по подушке волосы, белую кожу и ухоженные руки. Неожиданно женщина вздрогнула и широко распахнула глаза. Она не понимала, где находится. В ее мечущемся взгляде плескался страх.

– Аза! – пробормотала она в бреду. – Они расстреляли Азу. Ты должна сообщить всем.

– Кто такая Аза? – мягко спросила медсестра, стараясь не напугать пациентку еще больше.

– Аза? Она бежала вместе со мной, и нас поймали. Этот убийца выстрелил в нее. Это я виновата – я не должна была брать ее с собой.

– Кто убил ее? – настаивала Лейла.

Иностранка так же неожиданно закрыла глаза и замолчала. Неровное дыхание выдавало, какие мучительные образы заполняют сейчас ее сознание. Лейла тихонько взяла ее за руку и долго сидела рядом, боясь шевельнуться, пока больная не забылась глубоким сном.

* * *

«Эль-Оазис» казался Сантиаго Сан-Роману центром вселенной. Когда долгими вечерами он сидел с друзьями за шаткими столиками, покрытыми выцветшей клеенкой, или за барной стойкой, ему казалось, что весь мир вращается вокруг этого заведения. Никогда раньше он не испытывал ничего подобного. С бокалом коньяка в руке и верным Гильермо рядом, он забывался и не вспоминал о застарелой ране, что заставляла кровоточить его истерзанное сердце там, в Испании.

Чиновники Эль-Айуна собирались обычно в казино «Милитар» или в «Парадор Насьональ». «Эль-Оазис» оставался традиционным местом отдыха военных. Субботними вечерами он был заполнен до отказа, и не было ни в городе, ни вообще во всей провинции более шумного и посещаемого места. Хозяина «Эль-Оазиса» звали Пепе Эль-Боли – вечно уставший, замученный суетой андалузец. Его заведение было единственным во всей округе, где с негласного разрешения чиновников процветала проституция. В «Эль-Оазисе» было все, что нужно солдату для хорошего отдыха, – доступные девочки, бинго, покер, ставки, потасовки, коньяк и самые низкие цены во всей Западной Сахаре. Субботними вечерами кабак Пепе Эль-Боли больше напоминал поле боя. Шлюхи, одетые официантками, шли нарасхват, а азартные крики игроков заглушали орущий на полную громкость телевизор. Ни одно другое место в поселке не могло похвастаться такой бешеной популярностью, как «Эль-Оазис». Каждый, у кого выдавался свободный вечер в конце недели, рано или поздно оказывался здесь.

Для Сантиаго несколько часов в этом прокуренном и шумном баре означали реальную возможность хоть на короткое время избавиться от своей одержимости. Настоящим безумием для него в те дни была Монтсе, потерянная навсегда. Только когда второй бокал коньяка живительными струями растекался по венам, он начинал чувствовать себя нормальным человеком. Образ Монтсе бледнел, отходил на второй план, и он, наконец, мог отдаться веселью в компании Гильермо и других ребят, с которыми так здорово проводить время. Гильермо стал за это время не просто его лучшим другом, он стал чем-то большим – самым близким и преданным товарищем. Он выслушивал Сан-Романа, когда тому надо было излить душу, просто был рядом и молчал, когда Сантиаго не хотелось разговаривать, даже помогал ему писать письма, которые тот посылал Монтсе. Гильермо временно назначили на усиление саперной роты Девятого инженерного полка. Он целые дни проводи, копая рвы и котлованы для строящегося в Эль-Айуне зоопарка. Как и все легионеры, он не испытывал особого восторга от того, что его приписали к регулярной армии. Сантиаго, в свою очередь, назначили механиком в Четвертый полк Легиона, носивший имя Алехандро Фарнесио, в автотранспортную батарею. Судьба распорядилась так, что он вплотную столкнулся с парнями из вспомогательных войск, которыми командовал майор Хавьер Лобо.

Вспомогательные войска, так же как и местная полиция, были сформированы прежде всего из местных жителей, только офицеры были иностранцами. С первого же дня эти люди привлекали к себе особое внимание. В глазах только что прибывших в Африку испанцев темнокожие парни с курчавыми волосами и странными привычками выглядели невероятно любопытно. Впервые у Сантиаго появилась возможность рассмотреть их поближе, когда в один прекрасный день к гаражу, где он работал, четыре солдата-африканца приволокли сломанный «лендровер». Они были с ног до головы заляпаны машинным маслом. Открыв капот и бросив взгляд на двигатель машины, Сантиаго аж присвистнул от удивления.

Разноцветные провода, куски изоленты, какие-то заплатки и проволочные скрутки – все это свилось в один непонятный клубок, за которым невозможно было рассмотреть собственно мотор. «Нас прислал майор Лобо», – сказал один из солдат, и голос его звучал так твердо и гордо, будто он приносил присягу. Другие механики уже отвернулись – ничего интересного, – и только Сан-Роман принялся разглядывать машину и притащивших ее солдат. «Мы не можем ее завести, – продолжал говорить африканец. – А если мы ее не починим, нас арестуют». Сантиаго не мог оторвать взгляда от этих четверых парней. Тем временем его товарищи побросали свои инструменты и отправились обедать. Они явно не собирались распутывать этот во всех смыслах запутанный клубок. Сантиаго их наплевательское отношение взбесило, но он понимал, что бессмысленно вступать в дискуссию, пытаясь что-то доказать. Четверо африканцев смотрели на него отчаянными глазами людей, потерпевших кораблекрушение. Не говоря лишних слов, он сунул голову в железное нутро автомобиля.

Когда его приятели вернулись с обеда, Сантиаго уже по пояс влез в капот «лендровера», только ноги торчали наружу. Местные солдаты стояли рядом и молча наблюдали за его действиями, не решаясь их комментировать. Сантиаго, как в трансе, рассуждал вслух, разговаривал с механизмом, время от времени отпуская замечание в адрес вспомогательных войск. Африканцы удивленно переглядывались между собой, безмолвно спрашивая друг друга глазами, не сумасшедший ли перед ними. Так прошло несколько часов. Сан-Роман заменил уйму деталей, проверил все соединительные муфты и вдоволь наобщался с двигателем. Затем он захлопнул капот, сел на водительское место, повернул ключ в замке зажигания, и мотор зашелся в чахоточном кашле. Сантиаго несколько раз выжимал газ, вдавливая педаль в пол, и каждый раз черный дым, валивший из выхлопной трубы, становился чуть менее густым, пока наконец «лендровер» не зарычал ровно и уверенно, как ему и полагалось. Легионер вырулил из мастерской, приоткрыл дверцу и бросил четверке солдат: «Поехали». Те поспешно залезли в машину, словно услышали приказ их командира. Сантиаго Сан-Роман сделал несколько кругов перед мастерскими, понаблюдал, как ведет себя автомобиль, проверил тормоза и лихо ударил по ним перед казармами, где размещался батальон вспомогательных войск. Не заглушая двигателя, он вышел из машины и небрежно кинул: «К вашим услугам. Можете передать командиру Лобо: этот „лендровер“ прослужит еще лет десять». Африканцы стояли в полной растерянности. Только отойдя на порядочную дистанцию, он услышал, как его окликнули, и остановился. «Спасибо, друг, спасибо!» Сантиаго махнул рукой, мол, не стоит благодарности, но один из парней уже бежал к нему. Он крепко пожал ему руку: «Меня зовут Лазаар». Сантиаго Сан-Роман в свою очередь представился. «Мы живем в этом корпусе. Заходи к нам – тебе всегда будут рады. Когда хочешь, приходи. С тобой все захотят познакомиться». В тот день, когда усталый Сантиаго наконец добрался до столовой, он думал о том, что слова этого парня звучали вполне искренне.

Впервые переступив порог казармы вспомогательных войск, он решил, что попал совершенно в другой мир. Это подразделение не подчинялось напрямую высшему командному составу Легиона, и здание, где оно размещалось, выглядело как огромная jaima.У входа вокруг спиртовки сидело около дюжины солдат, непринужденно болтающих на местном наречии и безмятежно попивающих чай. Их позы были так расслабленны, даже не верилось, что ты в казарме. Увидев входящего Сантиаго, они мгновенно замолчали, а лица их стали серьезными. Сан-Роман готов был немедленно развернуться и убраться отсюда куда подальше, но среди солдат он заметил Лазаара, и это его успокоило. «Я не хотел мешать, – извинился Сантиаго. – Не думал, что…» Лазаар объяснил что-то своим товарищам на арабском, и те продолжили свой неторопливый разговор. Африканец приветливо протянул легионеру обе руки и предложил ему присесть поближе к чаю. Прошло совсем немного времени, и Сантиаго совершенно перестал чувствовать себя чужаком. «Ты в футбол играешь?» – спросил его один из солдат. «Еще бы. Да я Кройфа [4]4
  Кройф Хендрик Йоханес – футболист легендарной сборной Нидерландов, входящий в когорту великих игроков.


[Закрыть]учил играть в футбол». Лазаар серьезно сказал: «Лично я – за „Мадрид“». – «Это ничего. Амансио [5]5
  Амансио Амаро Варела – легендарный игрок сборной Испании.


[Закрыть]я тоже учил». С того дня Сантиаго Сан-Роман каждый вечер стоял в воротах команды вспомогательных войск, и, когда они выигрывали, приятели-испанцы из родного батальона наперебой обвиняли его в предательстве.

Сейчас, сидя среди шумной толпы, заполнявшей «Эль-Оазис», Сантиаго Сан-Роман увидел проходящих мимо бара солдат вспомогательных войск, которые смотрели на веселящихся легионеров со смесью любопытства и презрения. Он опрокинул в глотку бокал коньяка и клятвенно пообещал себе, что с этого момента не выпьет больше ни капли на глазах у африканцев. Ему было так стыдно перед своими друзьями из вспомогательных войск, как не было никогда в жизни. Сержант Бакедано, единственный из унтер-офицеров полка, кто посещал «Эль-Оазис», расхаживал среди официанток, распушив хвост и не упуская случая ущипнуть то одну, то другую за аппетитный зад или коснуться рукой шикарного бюста, обдав при этом проспиртованным дыханием. О Бакедано рассказывали ужасные вещи. Ему было около сорока, и у всех, кто его знал, складывалось впечатление, что весь смысл его существования составляют Легион, выпивка и девочки. Болтали, что однажды он выстрелил в ногу новобранцу, который сбился с шага. Увидев его пьяным и тискающим шлюх, не так уж трудно было поверить в подобную историю. Большая часть солдат старалась с ним не связываться, но находились фанфароны, которые всюду следовали за сержантом, громогласно ржали над его пошлыми шутками, аплодировали его идиотским выходкам и с удовольствием подливали ему еще и еще. Этим прихвостням приходилось периодически терпеть его грубые оскорбления и унижаться перед ним. Проститутки, имевшие несчастье с ним познакомиться, старались обходить его за версту. Без сомнения, сержант Бакедано был единственным в заведении мужчиной, внушавшим им страх и трепет. Они были уверены, что, если чем-то не угодят этому мерзавцу, вполне могут потерять работу или очнуться в придорожной канаве на шоссе Смары. Всем было известно, что сержант Бакедано – весьма влиятельная личность, он ведь работал на коменданта Панту, который контролировал всю проституцию в «Эль-Оазисе». Вышестоящему начальству вряд ли понравилось бы, если бы чиновника более или менее высокого ранга засекли в подобном заведении. Они никогда не делили проституток с солдатами. Даже с сержантами или капралами. И не собирались смотреть сквозь пальцы на то, что бандиты, обосновавшиеся в Эль-Айуне, привозят женщин из Испании, Марокко или Мавритании. Комендант Панта пекся о здоровье полка и не потерпел бы постороннего вмешательства. Впрочем, сам комендант никогда не видел Бакедано пьяным, шатающимся между столиками, горделиво потрясая своим мужским достоинством и лапая за грудь шлюх, одетых как официантки.

Сантиаго Сан-Роман вполне разделял общее мнение, тем более что пару раз ему приходилось сталкиваться с сержантом. Увидев, что Бакедано выходит из бара, он слегка расслабился, несмотря на закипавший в заведении скандал. Гремела музыка, заглушая орущий во всю мощь телевизор, который никто не смотрел, и этот грохот смешивался со стуком бутылок по мраморной стойке, возгласами игроков в покер, периодически выкрикиваемыми номерами бинго и просто разговорами посетителей, которым волей-неволей приходилось повышать голос. Неожиданно все звуки на мгновение стихли, и из динамиков полились первые аккорды «Лас-Корсариас», любимого пасодобля Пепе Эль-Боли. Как только Сантиаго Сан-Роман услышал мелодию, ему показалось, что крыша бара рухнула ему на голову. Образ Монтсе моментально возник в его мозгу, как затаившийся в тайном уголке души, но всегда готовый вернуться призрак прошлого. Привычная обстановка галдящего бара непостижимым образом начала вызывать отвращение.

– Еще коньяку? – спросил Гильермо.

– Нет, хватит. У меня изжога.

– Ну, тогда пивка.

– Пей сам, у меня желудок болит, – соврал Сантиаго.

– Ты что, больше вообще сегодня пить не будешь? Сегодня же суббота!

Сантиаго Сан-Роман очень серьезно посмотрел на друга, и Гильермо сразу понял, в чем дело. Он не стал спорить и убеждать, потому что прекрасно изучил приступы меланхолии, периодически овладевавшие приятелем. Они вдвоем покинули «Эль-Оазис». Снаружи их встретил свежий февральский бриз. Легионеры молча двинулись вперед, шагая куда глаза глядят. До самой площади Испании улицы были необычайно пусты, зато там, похоже, собрался весь город. На тротуары выплескивался веселый шум из пивных. Стараясь не привлекать к себе внимания, сновали патрули местной полиции, на машинах и пешие. Друзья остановились перед кинотеатром, прямо под огромной афишей фильма «Серпико», изображавшей мужественного Аль Пачино, казалось, вот-вот готового шагнуть в реальный мир. Гильермо расставил ноги, копируя величественную позу полицейского из Бронкса. Пилотку он надвинул на брови, а ремешок натянул на подбородок. Девушки, стоявшие в очереди в билетную кассу, смотрели на него и хихикали, прикрывая рты ладошками.

– Прекрати паясничать, – проворчал Сантиаго. – Не видишь, все на тебя глазеют?!

Гильермо заложил большие пальцы за ремень, украшенный большой стальной пряжкой, а потом послал воздушный поцелуй не перестававшим смеяться красоткам.

– Ты должен сделать мне одолжение, Гильермо. Клянусь, я последний раз прошу тебя об этом.

С Гильермо мгновенно слетело шутливое настроение. Эти слова стали для него уже привычными. Сантиаго молча пошел вперед, ссутулившись и повесив голову.

– Пойдем отсюда, здесь полно сержантов.

У каждого звания была своя негласная зона в городе. Обычно сержанты и капралы избегали окрестностей «Парадора» или казино «Милитар», чтобы не столкнуться со своими старшими офицерами. В свою очередь, простые солдаты не гуляли на главных улицах, где у унтер-офицеров имелись свои излюбленные заведения.

Двое приятелей молча направились на проспект Скаикимы. Они знали, что там точно будут скрыты от любопытных глаз других легионеров. Они не произносили лишних слов, словно читая мысли друг друга, и, не сговариваясь, дружно остановились около телефонной кабинки. Сантиаго выгреб из карманов всю мелочь. В воздухе почему-то пахло тимьяном. Он высыпал монетки в ладонь Гильермо.

– Я хочу, чтобы ты позвонил Монтсе. Сначала скажи ей, что…

– Да знаю я все! – нетерпеливо прервал его Гильермо.

– Скажи, что ты ее сокурсник из университета и хочешь поговорить с ней…

– Санти! – взвыл Гильермо, еле сдерживаясь, чтобы не двинуть другу в челюсть изо всех сил.

– Ну что?

– Ты знаешь, сколько раз я уже звонил твоей девушке?

– Она не моя девушка, Гильермо, я уже говорил тебе. И если ты не хочешь мне помочь…

Гильермо примирительным жестом положил другу руку на плечо, пытаясь его успокоить.

– Да позвоню я ей, позвоню!!! Но не говори мне, пожалуйста, что я должен ей сказать, – я это уже тысячу раз слышал. Я звоню ей, я пишу ей письма, я, в конце концов, ее и…

Гильермо резко замолчал, сожалея о вырвавшихся словах. Но его друг был так ослеплен своим горем, что даже не понял смысла последней фразы. Гильермо сунул монетки в карман и зашел в кабинку. Сантиаго отошел на несколько метров, будто стесняясь того, что делает.

Последний телефонный разговор был очень тяжелым. Он тоже звонил ей из автомата, из телефонной будки в нескольких метрах от ее подъезда на Виа Лайетана. Когда Монтсе, наконец, взяла трубку, было уже почти десять вечера. Сантиаго четыре часа стоял перед ее домом и успел уже окончательно замерзнуть – влажный, промозглый воздух первых дней декабря пробирал до костей. Долгожданный голос в телефонной трубке заставил его растеряться и замолчать, он не знал, как начать разговор. Но из последних сил собрался с духом. «Это Санти», – дрожащим голосом пролепетал он. «Я знаю. Мне говорили, что ты звонил. Чего ты хочешь?» – «Монтсе, послушай, я звоню тебе весь вечер». – «Я занималась в библиотеке, только что пришла». – «Не ври мне, Монтсе, тебе не идет». – «Ты звонишь, чтобы обозвать меня лгуньей? Ты бессовестный наглец!» – «Нет, я вовсе не хотел обижать тебя, просто я с шести часов стою у тебя под дверью и не видел, чтобы ты входила или выходила». В трубке воцарилась долгая напряженная тишина. «То есть ты собираешься за мной следить?» – «Да не хочу я за тобой следить. Я просто звоню сказать, что уезжаю». – «Ну тогда пока». – «Я уезжаю в Сарагосу». Снова молчание. «Мне пришла повестка из военкомата. Я должен явиться в расположение послезавтра». Монтсе не говорила ни слова, и это придало Сантиаго решимости. «Ты уже поговорила с родителями?» – спросил он, собрав всю волю в кулак. «С родителями? О чем я должна с ними поговорить?» «О ребенке, черт возьми! О нашем ребенке!» – не сдержавшись, зло выкрикнул Сантиаго. Монтсе не дала ему продолжить: «Слушай, красавчик, что я тебе скажу. Ребенок – это мое дело, и только мое». – «А тебе не кажется, что я имею к этому некоторое отношение?» «Ты мог бы вспомнить об этом раньше. – Теперь уже Монтсе едва сдерживала слезы. – До того, как спутался с той блондинкой из кафе, до того, как начал пить с…» – «Да ни с кем я не пил!» – «Я больше тебе не верю! Предатель». – «Я не обманывал тебя, Монтсе. Клянусь своей матерью, клянусь всем, что для меня свято, я тебя не обманывал. Она просто подруга». – «Ты со всеми подругами целуешься?» – «Я тебе сто раз рассказывал, что мы давным-давно знакомы. С детства. Я ошибся и…» – «Какой же я была дурой!» – «Монтсе, но ребенок…» – «Ребенок мой, слышишь, и только мой! Забудь о том, что мы были знакомы. Забудь про ребенка, забудь обо всем!» – В трубке стало тихо. Потом короткие гудки возвестили о том, что на том конце провода уже никого нет. Сантиаго в бешенстве ударился головой о стекло кабинки. Разбитый лоб сразу же начало саднить, по лицу заструилась кровь. Люди, шедшие по улице, шарахнулись в сторону, услышав звук удара. Он не знал, что ему делать с трубкой, которую он все еще сжимал в руке, поэтому он просто швырнул ее изо всех сил на аппарат, расколов на две половины. Выскочил из телефонной будки, словно рассвирепевший бык, обводя улицу красными от злости глазами. Еще никогда он не чувствовал себя таким униженным, таким бессильным. Ему некого было избить, некому швырнуть в лицо проклятия и обвинения, он не знал, на что направить душившее его бешенство.