Текст книги "Джубал Сэкетт"

Автор книги: Луис Ламур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

Глава 6

Когда утренний свет заиграл на воде, мы спрятали наше каноэ и двинулись в глубь леса, удаляясь от реки. Мой отец возложил на меня задачу – найти место для нашего нового дома и исследовать территорию. Из лодки ее не решить. Да я и сам испытывал страстное желание узнать, что за земли лежат вокруг, Кеокотаа тоже.

Мы шли по густой траве, среди высоких деревьев. На пути нам часто попадались бьющие из-под земли ключи, а рек и ручьев встречалось мало. В преобладавших здесь известняках за век образовались обширные пещеры, и водные потоки текли теперь глубоко под землей.

Как-то я стал замечать, что Кеокотаа идет вперед с большой неохотой, смотрит на холмы с благоговейным страхом и явно старается избегать пещер.

Когда я спросил его о причине такого поведения, он почти шепотом ответил:

– В них обитают души умерших. Они везде. А есть пещеры, где они спят, не мертвые, но и не живые.

– Ты видел это?

– Видел.

– Отведи меня к ним.

– Нет.

– Они не причинят нам зла, – заявил я, – мое колдовство защитит нас. – Он верил в мои магические способности, я старался поддерживать его веру, но делал это умеренно и осторожно. – Мне нужно многое узнать, – настаивал я. – Может те, кто жил здесь раньше, принадлежали к моему народу, – удачно ввернул я, вовремя вспомнив историю о принце Уэльском Мадоке. Уж нет ли тут и в самом деле связи?

Вечером того дня мы разбили лагерь около родника на уютной полянке, окруженной скалами и деревьями. Месте было укромное и как раз такое, чтобы задержаться ненадолго. Нам предстояло сделать новые мокасины из бизоньей шкуры, которую мы несли с собой. Мокасины служат не так долго, как английские ботинки, но выкраивать их детали и подгонять по ноге нас обучили с детства.

Что имел в виду Кеокотаа, когда сказал: «Они живые, но не живут»? Задать ему прямой вопрос не имело смысла – не ответит. Я ждал, когда он под соответствующее настроение сам затронет эту тему.

Мы засиделись у костра допоздна, мастеря мокасины впрок. Уже каждый сшил себе по нескольку пар, а он все молчал.

И вот наконец Кеокотаа заговорил:

– В тот год рано наступили холода. Медведи ушли. Птицы летали низко и перепархивали с куста на куст. Потом пошел снег, очень густой снег, и скоро стал глубоким. Мои следы тоже стали очень глубокими, как следы паснуты.

– Паснуты?

Он недружелюбно взглянул на меня:

– Большой, с длинным носом. Понка называют его паснутой.

– Не знал, что есть такое название, – как бы извиняясь заметил я.

– Все вещи имеют названия, – с достоинством произнес он. – «Паснута» означает «длинный нос». – И добавил: – Паснута очень тяжелый. Он оставляет в снегу глубокие следы.

– Ну, был ранний снег, – подсказал я ему, чтобы он продолжил рассказ.

– Я оказался не готов. У меня были мясо и шкура, но шкуру я не успел обработать и не мог построить вигвам, а снег падал очень густо. Пришлось искать пристанище в горах, где валялись поваленные деревья или большие камни. Я хотел найти убежище, которое защищало бы меня от сильного ветра, свирепствовавшего вовсю.

– И что же?

– Нашел пещеру. Небольшую такую. – Он развел руки меньше чем на два фута. – Расколотая скала, внутри черная. Я заглянул и увидел внутри помещение, большое, как три вигвама вместе.

Вошел. Сухо, тихо, ни зверей, ни птиц, ни ветра – никого. Старое кострище – одна зола. Вокруг камни, они лежали вот так. – Он жестами показал, что камни образовывали окружность. – Наломав сушняка с упавшего дерева, развел огонь. В пещере стало теплее. Не тепло – теплее. Я подумал, что тут всегда холодно. – Он опять замолчал и мы оба углубились в работу над мокасинами. – Костер горит. Я подбрасываю ветки. Он горит ярче. А по стенам движутся тени. Я смотрю… и мне становится страшно.

– Страшно? Почему? – нетерпеливо воскликнул я и сразу же пожалел о своей несдержанности. Кеокотаа снова замкнулся. Теперь надо ждать.

– Слишком много теней, – наконец почти выдохнул он и взглянул на меня. – Тени от костра, но и другие тени тоже. Высокие, тонкие, они двигались сами по себе, и страх охватил меня. Но снаружи холодно. Без огня, защиты от ветра – смерть. И тогда я сказал, я, Кеокотаа из племени кикапу, ничего не боюсь, посидел и решил: не надо подкладывать ветки в огонь. Он погаснет – исчезнут пляшущие тени. Я дал огню потухнуть, но даже когда остались только красные угли, тени по-прежнему плясали, только медленно. Тогда я снова развел огонь. Тени не приносили мне вреда. А если пещера погрузится в полную темноту… кто знает, что может быть? Возможно, огонь существует для этих теней. Может, они любят его, потому что он дает им жизнь? Тени ожили снова, хотя высокие и тонкие плясали медленнее других. Спать боялся. Всю ночь кормил тени их любимой пищей – светом от костра. Давал им жизнь, делал подношения в виде веток, страдая от мысли: что будет, если топливо кончится? Вдруг мне почудилось, что тени стали выше. Я встал, показал им, как мало осталось веток, и вышел на холод, чтобы набрать еще. Развел огонь. И тут мне пришло в голову, что теперь я попал в рабство к теням. Я слежу за костром, слежу за топливом. Отпустят ли они меня утром? Тогда с наступлением утра я решил бежать. Подложил веток в огонь, а затем вышел, как будто хочу принести еще. И убежал. Прочь, сквозь снег! Я бежал, лавируя между деревьями, несся до тех пор, пока хватило сил. Теперь я больше не боялся! Я свободен! Я скрылся! – Он посмотрел на меня. – Я не вернусь туда. С меня хватит.

– А твоя шкура? Та, которую ты принес в пещеру?

Он пожал плечами:

– Наверное, она там. Плевал я на эту шкуру. Я не пойду в пещеру.

– Ты покажешь ее мне?

Он снова пожал плечами:

– Покажу. Подожду два дня. Если не вернешься, уйду, далеко, очень быстро.

Мы долго молча работали, и мокасины в наших руках приобретали нужную форму.

Потом я решился:

– Ты говорил, что «они живые, но не живые»… Имел в виду тени?

Он ответил мне молчанием.

Прошел почти час. Мы отложили готовые мокасины.

Наконец он произнес:

– Там есть еще более глубокая пещера. Я входил в нее.

– Еще одна комната?

– Что такое «комната»? Другая пещера, еще глубже и в горе. Я посмотрел туда.

– И что же?

– Трое лежали и спали. Трое, плотно завернутые в шкуры. Шкуры были плотно завязаны вокруг них. Только лица виднелись, руки и ноги.

– Связаны?

– Как похороненные. Как мертвые. Каждый завернут Б шкуру. Лица старые… очень-очень старые! Сморщенные. – Он сжал пальцами кожу на своем лице, показывая, как выглядели лица тех троих. – Когда я поднял факел, их глаза ожили! Они уставились на меня! Голубые глаза, как у англичанина, только злые, дикие, странные! Я убежал в другую пещеру. Все же тени лучше, чем те, кто лежит и спит с открытыми глазами.

История казалась странной, но я поверил ему. Кеокотаа не лгал. Он действительно видел то, о чем рассказывал. Но что такое то, что мы видим? То, что ожидаем увидеть? Или представляем, что видим? Он испугался. Так какая же часть его рассказа реальность, а какая – плод воображения?

Саким учил меня с недоверием относиться к фактам, о которых рассказывают другие, потому что одни и те же явления могут истолковываться по-разному. Глаза видят, мозг объясняет. Но объясняет ли он правильно? Мозг располагает только тем, что вложено в него опытом и обучением. Вероятно, этого мало. Потому что видеть еще не значит понимать.

Я, пришедший из другого мира, имел совершенно иной запас знаний, чем Кеокотаа. И наверное, объясню, что увижу, по-своему. Кроме того, меня разбирало любопытство. Голубые глаза? Вряд ли, но возможно. Три тела, завернутых в шкуры, – похоже на захоронение. Тела могли быть мумифицированы.

К этому времени я уже поверил, что Кеокотаа мой друг, и очень хотел сохранить нашу дружбу, а высмеять Кеокотаа – значило потерять его. Я не смел пренебрежительно отнестись к его уверенности в том, что он видел, или в том, что ему показалось, что он видел, и приготовился увидеть все как бы его глазами.

Я буду колдовать и постараюсь убедить Кеокотаа, что использую силу магии для того, чтобы подготовиться к испытанию, которое мне предстоит. Он должен верить, что его рассказ произвел на меня впечатление и что только сильнейшая магия может отвратить зло, с которым я готовился встретиться.

В ту ночь я улегся спать с мыслями о том, что и как мне сделать.

Меня действительно разбирало сильнейшее любопытство. Настоящие мореходы знают множество историй, которые не достигают ушей их сухопутных собратьев; некоторые из них представляют собой чистой воды суеверия, но кое-какие отдаленно напоминают реальные события, свершившиеся давным-давно, о которых никто и не помнит.

Огромное число древних рукописей сгорело во время пожаров, погибло при взятии городов или просто сгнило по небрежению. Известнейшими мореплавателями древности считались, например, карфагеняне. Потомки финикийцев, тоже прекрасных моряков, карфагеняне были лишены римлянами, их соперниками и врагами, доступа к источникам сырья и бороздили моря в поисках необходимого. За сотни лет до рождения Христа финикиец Ханно обогнул Африку. Пересечь Атлантический океан гораздо легче. Куда ходили карфагеняне, за исключением нескольких случаев, нам неизвестно Однако арабы, которые тоже являлись искусными мореходами, имели больший доступ к финикийским документам, чем европейцы, поскольку захватили такие их крупные торговые порты, как Тир, Сидон и Александрия.

Поскольку мусульманская религия требует от правоверных совершать паломничество в Мекку, многие из них бросали насиженные места и отправлялись в путь. В Мекку они приносили с собой не только сведения о своих родных краях, но и о тех странах, которые пересекали или о которых слышали.

Мой разум не исчерпал всех возможных предположений о том, кем могли быть трое в пещере и как туда попали.

Давно, еще маленьким мальчиком, я шел с отцом вдоль прибрежных скал, там, где Атлантический океан презрительно кривит свои пенные губы в сторону берегов Америки. Прежде я не видел моря, хотя в доме у нас о нем говорили постоянно, поскольку отец пересек океан на своем собственном корабле.

Передвинув тысячи тонн песка, трудяга-волна обнажила остатки затонувшего еще в древности корабля. В это время в Виргинии уже существовала колония, но «Майский цветок» со ставшими потом знаменитыми пассажирами на борту еще не пересекал Атлантический океан, так что корабль, увиденный нами, наверняка был очень древним. Из песка торчали только детали серого шпангоута. Скорее всего, экипаж покинул разбитое судно, а волны затем выбросили его на берег. Отца заинтересовала конструкция корабля. А я перебил его и спросил, откуда он приплыл. Наконец, полазав по бревнам, отец сказал:

– Конструкция мне незнакома, но судно очень крепкое и построено для плавания в открытом море, а не в прибрежных водах.

Кеокотаа ничего не знал о кораблях и море, и я не стал смущать его душу своими рассуждениями. Я и сам мало понимал в этом и страстно хотел познать больше. Однако немногие подростки получили хорошее воспитание и систематическое образование в таких необычных, сложных условиях, в каких жили я и моя семья.

Моего отца окружали солдаты, моряки и путешественники. Саким матросом плавал вместе с ним. Как и отец, бежал в море от тюрьмы. Он много знал и считался образованным человеком.

Военное дело всегда оставалось почетным занятием на Британских островах, и англичане воевали на континенте или в Средиземноморье. Каждому было что вспомнить, а мы, мальчишки, с жадностью слушали рассказы бывалых солдат. Посчастливилось мне и учиться больше, чем другим ребятишкам, так как ни охотой, ни рыболовством не занимался ради пропитания своей семьи.

После того как Кеокотаа заснул, я еще долго лежал без сна. Вспомнилась мне и мать, и сразу защемило сердце. Как она там, в Англии… А вдруг… тоже умерла… и я никогда теперь не узнаю, жива она или нет… Где Брайан и Ноэлла? Они были мне ближе, чем старшие братья. Насколько изменилась теперь их жизнь! Меня одолевала сильная тоска по ним и по матери. Однако моя звезда сияла над горами Запада, и я не мог противиться своему жребию.

Но что я ищу здесь? Что, кроме принцессы племени начи, или жрицы, или кто там она еще? У меня нет ничего общего с ней, я только найду ее и передам, что Великое Солнце умирает и она должна вернуться домой. Однако, вспомнив Ни'-квана, его грустные выразительные взгляды, я вдруг усомнился, действительно ли он хотел, чтобы она возвратилась. Возможно, он опасался Капаты и его амбиций. Но если девушка не вернется, что за жизнь ожидает ее в дикой пустыне? Как сумеет найти счастье такая женщина, как она, в призрачном мираже западного мира?

Наконец бег моих мыслей замедлился, голова отяжелела. Сколько времени спал – трудно сказать, мне показалось, что мгновение.

Но очнулся я внезапно, раскрыв глаза, стал пристально вглядываться в лес.

Там происходило какое-то движение! Невнятные звуки, шорохи, словно там кто-то передвигался.

Я протянул руку и тронул Кеокотаа. Его пальцы сжимали нож.

Глава 7

Бесшумно, как тень, я выскользнул из-под одеяла и спрятался за деревьями. Как всегда перед тем, как лечь спать, я выбрал место на случай, если придется ретироваться. Увы, часто, когда что-то случается неожиданно, выбирать подходящую позицию уже слишком поздно. Я старался ни единым звуком не выдать свое местонахождение, о Кеокотаа не беспокоился. Он с детства попадал в такие ситуации и хорошо знал, что следует делать.

Теперь мы ждали. Я не видел, где притаился Кеокотаа. Красные угли костра не давали света. Наши одеяла лежали так, словно мы находились под ними и спали.

Ночь выдалась ясной, но безлунной. По усеянному звездами небу плыли редкие облака. Стояла мертвая тишина. Звук, который разбудил меня, мог быть естественным лесным шумом или же случайным неловким движением собирающегося напасть индейца.

Во время первой атаки использовать лук мне бы не удалось. Позже – да, если останусь в живых.

Поднялся ветер. Часто индейцы выбирают для передвижения именно такие моменты, когда звуки шагов маскируются шумом травы или листьев. Я ждал с ножом в руке. Вдруг около себя справа я ощутил тепло человеческого тела. Слабый отблеск металлического браслета выдал его. Футах в двух, не более, лежал индеец!

Чтобы ударить меня ножом, ему пришлось бы подняться и замахнуться правой рукой. Среди тысячи индейцев, которых я знал, мне не встречался левша. Когда он поднимется, чтобы нанести удар, я упрежу его. Он получит лишь долю секунды, чтобы осознать случившееся.

Наверное, мне достался молодой индеец, прошедший не так уж много боевых троп, и теперь сосредоточившийся только на выбранном им способе атаки. Он приподнялся, встав на колени, и прицелился копьем в мое приподнятое одеяло.

Я ударил ножом резко, вонзив его по рукоятку в точку чуть ниже центра его грудной клетки.

Его глаза встретились с моими, когда он на мгновение осознал весь ужас случившегося. Копье упало, он схватился за нож и понял, что умирает. Я уперся рукой в его плечо и выдернул свой нож. Он хотел крикнуть, но не смог. Его рука потянулась к томагавку, висевшему у него на поясе, но пальцы уже оказались бессильными.

Он упал вперед, попытался приподняться и затих.

Я подбросил в костер пригоршню листьев и несколько веток. Огонь запылал ярче. Около костра лежал еще один мертвый индеец. Все кругом застыло. Ветер снова зашелестел листьями, и, подчиняясь движению воздуха, огонь прижался к земле. Опять наступило долгое затишье, прерываемое только треском костра.

Вдруг из кустов появилась рука и потянулась к ноге лежащего индейца, но прежде чем я успел подняться и прицелиться из лука, возле меня просвистела стрела. Рука судорожно сжалась в кулак и исчезла. На том все и кончилось.

Когда наступило утро, два мертвых индейцы лежали там, где упали. Воин, в которого попала стрела Кеокотаа, ушел и унес ее с собой.

Кеокотаа одобрительно посмотрел на моего индейца и жестом сымитировал снятие скальпа:

– Ты не хочешь?

– Нет. Это не в моих привычках.

Он без колебаний снял скальпы с обоих.

– Что, если они вернутся?

– Их колдовство слабое… Сейчас они ушли домой. Этот, – Кеокотаа указал на индейца, которого убил сам, – вождь. Он труп. Его колдовство нехорошее. Может, выберут другого вождя и останутся дома. Два мертвеца – колдовство никуда не годится.

– Интересно, сколько их пришло?

Он пожал плечами:

– Шесть или восемь. Не больше.

Убитые индейцы принадлежали к незнакомому нам племени, но такие встречались часто, некоторые из них даже были исчезающими племенами. Например, индейцев, которых увидел мой отец, высадившись на берег в Каролине, больше не существовало. Войны с другими племенами, болезни… Что случилось с ними?

Кеокотаа наклонился и ножом обрезал веревку на шее одного из убитых. На ней был медальон, и он протянул его мне.

Римская монета! Серебряный кружочек величиной с девятипенсовик. Третий год правления Антония Пия. Дата и другие надписи почти стерлись, так что я не вполне уверен, но мне показалось, что это 137-й год нашей эры.

Это не первая римская монета, которую я видел. Как-то раз индейцы расплатились с отцом за товар другой такой же монетой, датированной всего несколькими годами раньше, чем та, которую я сейчас держал в руках. Вполне возможно, что их привез сюда один человек.

Монета меня не удивила. Учет в те времена хромал. На одно зарегистрированное в документах плавание приходилась тысяча, о которых нигде не сообщалось. Да и зачем владельцу корабля или купцу среднего достатка фиксировать то, что выдавало бы его источники сырья или объекты торговли?

Кеокотаа стал совсем угрюмым. Он почти не разговаривал, и я начал догадываться, что он не хочет идти к пещере. Больше того, когда он заговорил, то в основном речь шла о его деревне, и я понял, что могу потерять своего спутника. Его поселок находился в нескольких днях ходьбы отсюда, а он давно не был дома.

Ночью я развел маленький, особый костер и бормотал над ним молитвы и декламировал стишки, которым выучили меня родители. Для Кеокотаа это означало, что я колдую, готовясь войти в пещеру теней. Все, что я делал, было чистейшей чепухой, но я привязался к Кеокотаа и не хотел оскорбить его насмешкой над страхами, которые он испытывал.

– Плохо! – воскликнул я громко, чтобы он слышал. – Очень плохо! Плохие духи!

Пещера располагалась на южном берегу большой реки, не доходя до ее рукава. Кеокотаа шел, указывая путь, но шел он все медленнее и медленнее.

Однажды ночью, когда мы разбили лагерь на отмели над рекой, я сказал ему:

– Кеокотаа, твой дом близко. Если ты пойдешь со мной в Далекие Земли, то нескоро увидишь свою деревню. – Он слушал меня очень внимательно. – Посети свою деревню, а потом догонишь меня на западе. – Я взял веточку и провел линию на глине. – Вот Великая река, она течет с севера на юг. Здесь, – я провел почти перпендикулярно линию, соединив их, – другая река. Она течет почти точно с запада на выходящее солнце. Я вернусь к каноэ и поплыву по Великой реке, а затем сверну на другую. Мне говорили, что она течет с Сияющих гор. По ней я поплыву на запад. Кроме того, – добавил я, – по этому пути, скорее всего, идет Ичакоми. Чтобы найти ее, я должен обнаружить ее следы.

– Следы уже исчезли.

– Не думаю. Ни'квана разговаривал со мной наедине. Он рассказал мне о специальных знаках, которые они должны оставлять для тех, кто последует за ними, если Ичакоми не вернется. Я буду искать именно ее знаки.

Он долго колебался, а затем спросил:

– Ты не хочешь, чтобы Кеокотаа был рядом, когда ты встретишься с духами в Пещере Теней?

– Если Кеокотаа сам хочет… – осторожно начал я. – Но моя магия достаточно сильна против того, с чем я встречусь. Это испытание для меня. – На меня снизошло вдохновение. Когда ты завоевываешь свое имя, свой тотем, разве ты не уходишь один, чтобы испытать себя голодом? Чтобы размышлять? Духи говорят мне, что свое испытание я должен встретить один. Оно для меня. Для других оно очень опасно. Если я не приду на условленное место у причала Великой реки, ты будешь знать, что я потерпел неудачу.

Кеокотаа колебался, он не хотел расставаться со мной, но над ним довлели две мучившие его проблемы: желание посетить свою деревню и страх перед Пещерой Теней.

– Я пойду с тобой, несмотря на то, что боюсь, – решил он. – Ты мой друг.

– Моя магия часто защищает всех, кто со мной. Но в этом случае она защитит только меня. Я должен идти в пещеру один. Возможно, – продолжал я, – тебя специально послали ко мне шантажировать рассказами о духах. Что, если те, кто лежит там, мои предки, у которых есть послание ко мне. Я не боюсь призраков, потому что они знают обо мне. Я пойду к ним. А ты иди в свою деревню. Через две луны мы встретимся на реке, о которой я говорил. Я оставлю для тебя знаки. – Я вынул из кармана римскую монету – изображение старика на одной стороне и юноши – на другой.

– Эта монета говорит со мной через много лет. На ней лица вождей, которые жили очень давно и очень далеко отсюда. Те, кто лежит в пещере, могут иметь какие-то сведения для меня. Увидим.

Мы расстались, когда взошло солнце, не сказав больше друг другу ни слова. Ни он, ни я не ведали, что лежит между нами и той рекой, текущей с запада, но каждый знал, что найдет другого, если тот будет там.

С грустью я наблюдал, как он уходит. У меня было мало друзей, и я не знал, будут ли новые.

Теперь пришло время моего испытания. Я наговорил Кеокотаа очень много, потому что страстно мечтал увидеть пещеру, где лежали тела, но я не верил в свои заклинания против призраков. Я произносил их для Кеокотаа, чтобы он не боялся за меня. Я нисколько не смелее, чем любой другой парень моего возраста, поэтому мысль о том, что мне нужно войти в пещеру, наполняла меня сомнениями и страхом. Я человек любознательный и давно заметил, куда бы я ни шел, всегда чувствовал, что иду по следам других. Это была путеводная нить, которой я не мог, не смел пренебречь. Я должен увидеть не только для себя, но и для других, чтобы дать им знания о самых священных вещах.

В мире, наполненном тайнами, встречаются двери как бы слегка приоткрытые, чтобы мы могли заглянуть… Тот, кто пройдет мимо такой двери, может лишить человечество открытия. Сколько времени еще придется ждать, когда кто-то другой расскажет о пещере? Сколько людей могли бы узнать о ней сейчас? Мне давалось знание. Это была моя миссия. Если я и не разгадаю тайну древних тел, то по крайней мере смогу сообщить об их существовании.

Небольшой вход в пещеру найти оказалось трудно, пройти мимо него ничего не стоило.

В ту ночь я разбил лагерь там, где река разветвлялась на два рукава. Завтра я рискну войти в пещеру. Завтра…

Наступило пасмурное серое утро, небо заволокли низкие тучи, в воздухе запахло дождем. Я поджарил на костре кусок оленины и не торопясь ел, готовя кофе из цикория. Эти дикие растения росли вдоль старых бизоньих троп и пока еще не цвели, но не пройдет и нескольких недель, как яркие синие ромашки засверкают на лугах.

Мой костер едва горел, давая тусклое пламя, не приносившее радости. Я думал о пещере, в которую собирался войти, и колебался. Ну и зачем мне туда идти? Стоит ли рисковать? Я вообще терпеть не могу пещер. Я придумывал причину за причиной, но ни одна из них не срабатывала. Пещера находилась рядом, и я должен узнать, что в ней находится.

Допив остатки цикорного напитка, я собрал свои пожитки, завязал их в небольшой узелок и тщательно погасил костер.

Мой нож висел на месте, оружие наготове. Взяв лук, я пошел по узкой, едва заметной тропинке. Будь, что будет, сказал я себе.

На фоне серой скалы деревья казались черными столбами. Мох карабкался по голому камню, местами свисая с него. На скользкой после дождя тропинке приходилось соблюдать осторожность. Внизу громоздился большой завал из стволов, поваленных бурей. Вероятно, очень давно их сломал и сбросил сюда могучий шквал. Завал представлял своего рода западню, над которой вилась тропка. Под ним шумела вода. Внезапно я увидел расселину в известняковой стене.

Я огляделся, но ничего не заметил. Небольшая стайка попугаев перелетала с дерева на дерево в погоне за кормом.

Пещера выглядела не совсем так, как мне представлялось по рассказу Кеокотаа.

Я нашел ту пещеру.

Меня окружала зловещая темнота. Поискав, из чего сделать факел, я вспомнил о свече, которую всегда носил с собой в мешке. С помощью такой свечи можно даже согреться, если находишься в небольшом помещении. Согнувшись, я проник в пещеру и зажег свечу. Сделав несколько шагов вперед, остановился у кострища, где Кеокотаа разводил огонь. Остатки костра выглядели так, словно он только что погас. Рядом с золой лежало несколько веточек, приготовленных для поддержания огня. В помещении пусто и чисто.

Отсветы от моей свечи плясали на стенах, но я не видел никаких теней, кроме тех, которые, естественно, должны были быть… Или видел? Я потряс головой, разозлившись на самого себя.

Воображение! Что я, ребенок, которого можно напугать призраками? Или такой же дикарь, как Кеокотаа, чье сознание в этом отношении ничуть не выше сознания младенца?

Однако что мне-то известно? Существуют ли призраки? Существуют ли привидения? Всю жизнь я слышал рассказы о них. В детстве нас постоянно ими пугали, и мы, обмирая от страха, получали от этого удовольствие и жаждали их слушать, упрашивая маму, или Лилу, или Джереми Ринга рассказать нам такие истории. Теперь они возвратились, чтобы преследовать меня? Я взглянул на небольшой проход, ведущий в соседнее помещение. Это там лежат тела с синими следящими глазами? Мертвы ли они? Там ли еще? Может, они просто ждут, лежат и ждут, когда я войду?

«Не будь дураком! – урезонил я себя. – Ты же мужчина и не боишься темноты и призраков».

А это что? Какое-то движение? Или какой-то звук снаружи? Я вытащил нож.

Но что можно сделать ножом против привидения? Но при чем тут привидение? Что же там за существа? Это просто трупы, и Кеокотаа видел их.

Я осторожно огляделся, подошел к наружному отверстию и прислушался.

Ничего.

Мои глаза опять обратились к стенам. На них падали отсветы от свечи, но она отбрасывала на стены много света. Я взглядом искал привидения, не желая заметить их, однако боясь и упустить.

В соседнем помещении, где царила мертвая тишина, лежали те, кого я пришел увидеть.

Когда Кеокотаа видел их? Вдруг я сообразил, что не знаю этого. Только что? Несколько дней тому назад? Или месяцев? Или лет?

Я сделал движение, и что-то еще двинулось вместе со мной. От неожиданности я замер, сердце сильно забилось. Что-то действительно шевельнулось, или мне показалось? Может, звук – плод моего воображения? Я сделал шаг, и кто-то тоже шагнул еще.

Господи, да это всего-навсего эхо! Звук моего шага, отраженный стенами. Как тут было чисто! Словно пол подметен вчера.

Я снова взглянул на ветки, оставленные Кеокотаа. Он аккуратно сложил их и приготовил, чтобы разжечь костер. Костер, от которого появились призраки… Разжечь его снова? Проделать и мне этот эксперимент?

Странно. Я вовсе не замерзал. Зачем мне тогда костер? Снаружи донеслись раскаты грома. Возможно, огонь мне все же понадобится: собиралась гроза.

Но в пещере было тепло и сухо. Я проглотил слюну. Почему тепло? Очень странно! В таких пещерах всегда холодно. Разве я не знал, что в пещерах всегда сохраняется низкая температура?

И тем не менее в этой пещере было тепло. Как будто здесь жгли костер.

У меня на затылке зашевелились волосы и по коже забегали мурашки. Секунду я смотрел на серый, мертвый пепел. Внезапно, подчиняясь какому-то непонятному порыву, я нагнулся и потрогал пепел пальцами.

Он оказался теплым!