Текст книги "Бендиго Шефтер"

Автор книги: Луис Ламур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Глава 24

На последней станции перед Уматиллой я наконец получил почту, но читать не было времени, и я упрятал письма в седельную сумку.

После перестрелки мы с помощью Пирсона и его дочерей переправились через реку и двинулись на юго-запад в сторону Голубых гор. В стаде было уже сто двадцать две головы молодняка разных пород. Вдобавок Пирсон продал мне еще трех лошадей. Когда мы прощались, он протянул руку и сказал:

– Вряд ли я когда-нибудь смогу отблагодарить вас как следует. Я должен был сам бороться с этими людьми, но жена боялась, что девочки останутся без отца. И она, конечно, права. Пару этих негодяев я бы прикончил, но потом меня бы убили.

– Кто знает, – сказал я. – Ничего нельзя знать заранее. Надеюсь, что в Даллесе у вас все сложится хорошо.

Голубые горы маячили в туманной дали: легкие, переменчивые, неуловимые настолько, что порой нельзя было сказать, горы там или всего лишь мираж. Качались коровьи головы, и пылила дорога, проторенная колесами первопроходцев. Мы не торопясь продвигались вперед, щадя лошадей и давая скотине как следует набить брюхо перед длинным переходом.

Урувиши, древнее древних гор, скакал на лошади, словно молодой парень, а глаза его живо сверкали. Однажды, пропуская стадо вперед, я остановился рядом с ним на обочине и сказал:

– Хотел бы я поглядеть на тебя в молодости, Урувиши.

– Я был воином. Много побед и много скальпов.

– Чего ты хочешь для Коротышки Быка? Кем ты его видишь?

Задумавшись, он долго глядел в спину молодого индейца.

– Я хотел бы, чтоб он жил, как я в молодости. Но так не будет, потому что мир изменился. Ему придется идти дорогой белого человека.

– Ты думаешь, так лучше?

– Нет. – Он посмотрел на меня. – Но так будет.

Позже я сказал ему:

– Вы оба сможете остаться с нами в Южном ущелье. Вы хорошие люди, а нам нужны хорошие люди.

– Там город белых людей?

– Просто людей, – ответил я.

И задумался. Уэбб и Нили могут этому воспротивиться. Но Уэбб поворчит и замолкнет. Случись беда, индейцы с оружием в руках будут вместе с нами. И работать они будут наравне со всеми. Только Нили будет упорно стоять на своем, но он один, и я к нему уже привык.

Через несколько дней на привале, устроившись под соснами, я принялся за письма. Их было целых три: от Рут Макен, Лорны и Нинон. Первым я раскрыл письмо миссис Макен.

«Дорогой мистер Шафтер,

конечно же тебе не терпится узнать, что произошло, пока тебя не было с нами, и чего ожидать в ближайшем будущем, но сперва я хочу сообщить, что никто, слава Богу, не болен. Однако сказать, что все у нас хорошо, трудновато. Тут случилось много перемен, и не все к лучшему.

Нили Стюарт преуспевает в золотодобыче. Когда он говорит о своих успехах, он, несомненно, преувеличивает, тем не менее добывает он достаточно. На него работают Олли Троттер и этот Паппин, а у самого Нили теперь остается гораздо больше времени, чтобы мутить воду.

Мозес Финнерли проповедует. В здании школы ведет службы Джон, поэтому Нили построил для Финнерли отдельную церковь. Туда ходят Стюарты, Крофты и несколько новых семей. Финнерли все время кого-нибудь обличает, будь то мормоны, индейцы, Джон Сэмпсон, наша школа или Дрейк Морелл. Иногда он отпускает туманные намеки в мой адрес и в адрес твоего брата.

Нинон расскажет все, что ей захочется, в своем письме, но с тех пор, как ты уехал, она чувствует себя несчастной. Ждет твоего возвращения и боится, что ты, не дай Бог, по пути женишься на ком-нибудь. Вообще-то она скучает по более насыщенной жизни, скучает по театру.

Мозес Финнерли несколько раз подъезжал к ней, уговаривая стать солисткой в его хоре. Я не уверена, что его побуждения достойны сана священника, но ты же знаешь, что наша Нинон – барышня не робкого десятка. Хоть она и юна, но достаточно умудрена в житейском смысле, чтобы ее мог одурачить такой несуразный тип, как преподобный Финнерли.

Кстати эту «евангельскую луженую глотку» крепко невзлюбил Уэбб, который продолжает посещать нашу, а не его церковь. Паппин и Троттер тратят гораздо больше, чем может себе позволить простой труженик; выходит, что мистер Стюарт им очень хорошо платит.

Троттер объявил себя нашим шерифом, а настоящего шерифа у нас пока нет. Случилось так, что Стюарт назначил его сторожить свои прииски, и Троттер тут же нацепил значок. Пару недель назад кто-то чужой пытался увести лошадь мистера Уэбба и уже успел ее отвязать. Уэбб случайно оказался рядом и приказал чужаку остановиться, тот не послушался, и мистер Уэбб выстрелил. Я сама видела, выстрел был отменный. Стрелял он из драгунского кольта ярдов на сто. Тот упал и начал подниматься, но мистер Уэбб вторым выстрелом его достал.

Олли Троттер в это время был в салуне. (И это у нас теперь тоже есть!) Он выглянул в дверь, держа револьвер наготове, и спросил, кто стрелял. Мистер Уэбб сказал, что он и что теперь делать?

Мистер Троттер глянул на лежащего вора, на Уэбба и вернулся в салун.

Салун держит могучий человек, который представился как Папаша Дженн. Судя по всему, часть денег на открытие салуна он получил у мистера Стюарта. В салуне постоянно бьют баклуши несколько ребят подозрительного вида.

Лавка моя открыта, и дела идут неплохо. В день открытия приехала дюжина мормонов и накупила припасов. Молодой ирландец Файллин открыл платную конюшню, возит разные грузы на заказ. По последним подсчетам в нашем городке проживают шестьдесят два человека и работают четыре деловых заведения. Буд служит у мистера Файллина и остается за главного, когда мистер Файллин уезжает».

Там было еще кое-что, но суть письма была в этом, и мне оставалось только удивляться, как много всего произошло за такой короткий срок. Остальные письма я решил прочесть позже.

Из таверны Мичэма, что недалеко от Голубых гор, я отправил короткий ответ миссис Макен и записку Каину. Потом мы двинулись дальше, по направлению к Голубым горам. На востоке светилась пурпуром гора Уаллоува. Одолев перевал, мы поднялись к горным лугам и там встали на ночлег. На другой день, оставив индейцев со стадом, я поехал в Браунтаун. Я хотел найти еще помощников: старик утомлялся, работая ночью. И нужно было пополнить запасы. Еды хватало, иногда удавалось подстрелить оленя, лося или кабана, но у нас кончился кофе.

Года два-три назад человек по имени Бен Браун приехал в эти края и построил дом на террасе над рекой Уматилла. Позже он открыл такую же лавку, как Рут Макен. Вокруг возникло еще несколько домов. Вот и весь Браунтаун.

– Привет, – сказал Браун, когда я вошел в лавку. – Видел твое стадо. Куда путь держишь?

– К Южному ущелью. Нужен еще один помощник. Закрывай лавочку и поехали.

Браун засмеялся.

– Неплохая мысль. Я вообще-то не против. Мне всегда хотелось полазить по горам. Но, увы, пока ничем помочь не могу.

Он пробежал глазами составленный мною список.

– Жаль, большинства товаров у меня нет. Я видел, с тобой идет пара индейцев?

– Они уматиллы. Старика зовут Урувиши. Я слышал, он у них когда-то был большой птицей?

– Он и сейчас такой, – задумчиво посмотрел на меня Браун. – В молодости был великим воином, охотником и путешественником. Как же так получилось, что он с тобой поехал?

– Я нанял его внука. А он потянулся за нами. Говорит, что уже спел песню смерти и что это его последняя поездка.

– Не поверю, пока сам не увижу. Этот старый лис может держаться в седле вечно и еще переживет всех молодых ребят своего племени. Пусть он тебе расскажет что-нибудь. Он знает тысячи историй.

Пока он собирал для меня товары, я вдыхал приятные запахи свежемолотого кофе, холста, новой кожи и дегтя. Я съел пару крекеров и отрезал себе ломтик сыра от огромной головы, стоявшей на прилавке.

– У вас есть бумага? – спросил я. – Мне нужно написать письмо.

Браун подвинул мне через стол коробку.

– Пожалуйста. Чернила вон там. Перья гусиные, мы сами их делаем. В такой глуши трудно достать другие.

Я написал Каину. Рассказал ему всякую всячину, но промолчал о перестрелке. Хотелось ее забыть. Я надеялся, что слух об этой истории никогда не достигнет Южного ущелья.

«Со мной идут сто двадцать две молодые телки, – писал я Каину. – Они неплохо себя чувствуют. Похоже, что по дороге родится еще несколько телят. Трава пока хорошая, а старик Урувиши знает, где еще попадутся луга. Пока погода нас балует, но, кажется, скоро начнутся дожди».

Я описал ему наш предполагаемый маршрут и закончил так: «Но все эти планы можно будет послать к черту, если на нашем пути вдруг не окажется травы или возникнут какие-нибудь другие неожиданности или неприятности».

Браун сказал, что впереди все хорошо.

– Ближайший поселок называется Юнион. Дорога туда не трудная, и там хорошая трава. Но лучше пройти мимо и заночевать на расстоянии. Там хорошие люди, только они не любят, когда посторонние коровы подъедают их траву.

Мы тронулись с места, пока еще лежала роса. Шли наезженной дорогой, по которой когда-то в Орегон ползли фургоны первых переселенцев. Дорожная колея проложена еще ими, а на придорожных деревьях сохранились вырезанные ножами их имена. По обеим сторонам тракта остались могилы – память о тех, кто не смог добраться до земли обетованной. Когда мы одолели подъем к Гранд-Ронд, перед нами открылась широкая чашеобразная долина меж гор, я понял – вот она, та страна, в которую они стремились. Но мы продолжали идти вперед, спустились к молодому городку Юнион и расположились на ночь, миновав его последние заборы и огороды.

Пришел здешний житель – первый поселенец Конрад Миллер. Он нас приветствовал и попытался сторговать пару телят. Но, несмотря на возню с ними в дороге, я не продал. Их рождение означало для меня начало чего-то нового.

На каждой остановке я пытался добыть книги. Иногда мне их просто отдавали, а иные я выменивал или покупал. Здесь было то же самое.

– Вы счастливый человек, – сказал мне здешний книготорговец. – Пока что вы можете купить приличные книги. Лет через пять-шесть таких будет не найти.

– Почему же?

– Станет легче путешествовать. Люди перестанут страдать от каждой лишней унции веса. Сейчас они берут с собой только лучшее, те книги, которые можно читать и перечитывать по многу раз. И вам достаются только хорошие вещи. А потом наплывет много всякого дерьма.

– Я найду чему поучиться в любой книжке. Потому что даже тот, кто пишет дерьмо, старается думать, отбирать. Пытается писать как можно лучше.

– Может быть, может быть, – сказал он с сомнением в голосе.

– Я ведь невежда, – сказал я. – То малое, что я успел узнать, я узнал из книг. И они подсказывают мне, как многому мне еще нужно учиться.

– Похоже, сегодня вам не почитать, – сказал он. – Даже если у вас в запасе целых четыре книжки. Если я не ошибаюсь, дело к дождю. Будет гроза.

И он оказался прав. Тучи надвигались, нависали, потом хлынул дождь. Стадо враз вскочило на ноги, мокрые рога поблескивали в свете молний, а мы старались удержать коров на месте, чтоб они не разбежались. По соседним холмам перекатывался гром, деревья стонали под ветром, теряя слабые листья.

Нам было не до сна, мы все кружили и кружили на лошадях вокруг стада. Старик Урувиши старался, как мог, и нам удалось удержать скотину на лугу до окончания грозы. Когда стихло, мы упали на мокрые подстилки и заснули.

Разбудил меня Коротышка Бык.

– К нам едут люди, – сказал он. – Могут быть неприятности.

Они остановились, целая дюжина. Я посмотрел и понял, что это – тяжелый случай. Главным был огромный широкоплечий мужик с копной светлых, давно не стриженных волос. Его маленькие глазки смотрели пронзительно и жестко. Этот человек опасен, понял я.

– Это ты гонишь стадо? – грубо спросил он.

Прошлая ночь была долгой и тяжелой. Я устал, заснул в мокрой одежде, не мылся, не брился, не пил кофе и чувствовал себя старым и сварливым, как замшелый вол. Моей обычной осторожности как не бывало.

– Ну я.

– Надо с нами поделиться. Ты прихватил скот с чужим клеймом.

– Какое такое клеймо?

– Не твоего ума дело. Вот гляну и узнаю.

– Здесь сто двадцать четыре головы, включая однодневных телят. Когда я уходил от Причала, их было сто двадцать две. И на всех одно только мое клеймо.

– Нам нужно проверить.

– Хрен я вам это позволю.

Он посмотрел на меня так, будто только что увидел.

– Ты напрашиваешься на неприятности, – сказал он.

– Я к ним готов, мистер. Уж таким я родился. С этим стадом я иду от Причала, оставив позади трех мертвецов. Четвертому повезло, но он всю жизнь будет носить мою метку. Если вам хочется получить моих коров, вам сперва придется проехаться по мне. Хотите? Тогда начинайте, делайте ставки.

Им это не понравилось. Они думали, что перед ними мелкий фермер, которого ничего не стоит запугать и обобрать. Я понимал, кто они такие и чего хотят, но мне все было нипочем.

Вдруг за моей спиной в кустах кто-то передернул затвор винчестера. Звук был отчетливым, и все поняли, что он означает. Здесь оказался кто-то еще, кто-то, кого они не видели. Я тоже его не видел. Но он видел всех. Теперь все переменилось. Грабеж тихого фермера не получался, приходилось рисковать своей шкурой или убивать людей ради нескольких голов скота.

– Ты много себе позволяешь, приятель, – сказал светловолосый. – Я с тобой еще встречусь.

– Чего ждать? – ответил я. – Я здесь, ты здесь, так почему бы и нет?

– Я лучше погожу, – сказал он. – Подожду, чтоб никто не прятался в кустах ради того, чтобы попортить мне шкуру.

– Мне все равно, что ты решишь – стрелять или рвать когти.

Он развернул лошадь.

– Ладно, – сказал он и спросил: – Кого же ты уложил на севере?

Хвастать я не хотел, но подумал, может быть, то, что я скажу, послужит ему уроком.

– Мы уложили троих из четырех, а Норм Шелд никогда больше не сможет выстрелить правой.

– А, Шелд? – сказал он. – Я знаю парня, который у него служит. Его зовут Буд Саллеро.

– Ты его знал, – сказал я. – Давеча он откинул копыта.

Светловолосый снова оглядел меня с ног до головы.

– Видно, придется мне быть поосторожнее. Саллеро был крутым парнем.

– Мне так не показалось, – сухо заметил я.

И они уехали ровным шагом, старательно демонстрируя, что им все нипочем, что когти убраны на время и они еще вернутся.

Я ушел к костру. Коротышка Бык вдали объезжал стадо. Урувиши спал, так и не увидев, что тут делалось. Но кто же прятался в кустах?

Вдруг за спиной раздался сухой смешок.

– Считаешь, значит, что ты парень не промах, да?

Мне был знаком этот голос!

Я резко повернулся и столкнулся лицом к лицу с типом в грязной кожаной рубашке.

Это был Стейси Фоллет.

– Наращиваешь мускулы? Ты так выступал перед этими парнями, будто за тобой трое или четверо.

– Я в дурном настроении.

– Заметно, – хмыкнул он. – Кофе у тебя найдется?

Мы подошли к костру, и он выудил из сумки кружку. Я налил кофе ему и себе.

– Похоже, ты немало прошагал, – сказал я. – Разобрался ли ты с Мореллом?

Он снова усмехнулся.

– Попробовал было, – сказал он, попивая кофе. – Знаешь, когда он стал там учительствовать, я решил, что он у меня в кармане. Устроил засаду и стал ждать, когда он выйдет из школы, а как вышел, так направил ему старушку «бетси», – он похлопал по ружью, – прямо в брюхо. И деваться ему некуда. А вокруг один молодняк. Но он даже глазом не моргнул, сукин сын. Был в нем порох, в этом Морелле.

– Был?

– Есть. Никуда он не делся. Хочешь знать, что произошло? Меня самого чуть не размазали. Эти недоноски, причем старшему едва за двенадцать перевалило. Так вот, они повыхватывали свои шестизарядные и на меня. И заявили, что он у них учителем, что он очень хороший учитель, и, если я его убью, они из меня решето сделают. – Он опять усмехнулся. – И знаешь, они бы сделали.

– А дальше что?

– Да ничего. Я снял палец с крючка. Очень быстро снял. В жизни не видел столько детишек с шестизарядными.

– Мы живем в дикой стране. Мальчишки ездят в школу верхом. Там любому парнишке нужно иметь оружие.

– Ну, они и имеют. Я отступился, сказал, что сматываюсь, а он не стал стрелять в спину. Слишком порядочный. Вот я и гуляю где придется, – добавил он.

Глава 25

Стейси Фоллет сидел на корточках, потягивая кофе.

– Отлично, – наконец сказал он. – У меня кофе кончился, а мне без него – крышка. Пока старушка со мной, еда найдется, – он опять похлопал свое ружье, – но что за еда без кофе!

– Я могу тебе отсыпать немного, – сказал я. – А почему бы тебе не пойти с нами? Мне нужен еще помощник, и я буду платить.

Он долго не отвечал, а потом спросил:

– Что ты собираешься делать с этими коровами?

– Наш поселок растет, а дичь скоро сбежит в горы. Нужно мясо для взрослых и молоко для детей. Думаю, поселок будет делаться все больше и больше.

– Бессмыслица. Страна же бескрайняя. – Он взмахнул рукой. – Живи тут, не нравится – иди туда, не нравится там – дуй еще куда-нибудь. Еды тут полно, а что еще нужно?

– Кофе. Нет тут кофе.

– Пей чай из эфедры, он доступен любому. Но, конечно, это не кофе, – согласился он. – Новоорлеанский с цикорием, вот это – кофе!

Он снова налил себе кружку.

– Тьма людей прошла этими дорогами, а до конца дошли не все.

– Да. Я видел могилы.

– Не всех похоронили. – Он помолчал. – А вы там, ребята, неплохо устроились. – Он усмехнулся. – Хороший у вас там молодняк. Ну, те, что на меня накинулись. Морелла спасали. В них есть порох. Хорошо, когда парни заступаются за учителя. А эти меня и вовсе сбили с толку. С мужиком чаще всего можно столковаться. И припугнуть можно. А эта щетина вообще ничего не боится.

Он снова отпил кофе.

– Знаешь что? В той долине, – он махнул рукой, – есть стадо голов в пятьдесят.

Я поставил кружку на плоский камень.

– Чье стадо?

– Если захочешь, будет твое. Переселенцы когда-то гнали с собой голов пятнадцать-двадцать. Лет десять назад. Загнали гурт в каньон, а вход загородили жердями. На них напали индейцы, всех порешили, угнали фургоны, а коров не нашли.

– И что – коровы все еще там?

– Расплодились. Иногда я съем одну, иногда – гризли. Но все равно стадо растет. Там полно травы, есть вода. Но им оттуда не выбраться.

– Что ты за них хочешь?

– Они не мои. – Он плеснул в огонь кофейную гущу. – Предлагаю вот что: ты оставляешь там четыре-пять молодых коров и старого быка. Он все равно неуправляемая тварь. Словом, на расплод. Нельзя угадать, когда понадобится говядина. А остальных забирай.

– Здорово! Хороший подарок. И очень благородно с твоей стороны.

– Не мели языком. – Его жесткие глаза прищурились. – Объясняю. Их там стало слишком много, а травы – мало. Если стадо не сократить, зимой они начнут дохнуть.

Пятьдесят голов… Даже если я заберу сорок, наше стадо увеличится на треть.

На рассвете мы двинулись дальше. Предстояло подниматься в горы, а по скалам коровы гораздо шустрее лазают с утра. Утро было прохладным, легкий ветерок шевелил траву. Теперь, когда наши коровы окрепли, мы делали в день миль по десять-двенадцать, а иногда и пятнадцать могли пройти. Все зависело от местности и от того, где впереди, по словам Урувиши и Фоллета, нас ожидала хорошая трава.

Мы обошли стороной бойкий Бейкер-Сити и продолжали гнать коров вперед. Всю работу мы теперь выполняли вчетвером. О каньоне и ничейном стаде не было больше сказано ни слова, я знал только, что все это впереди, а Стейси не вдавался в излишние подробности.

Стейси легко нашел общий язык со старым индейцем. Иногда они по нескольку часов разговаривали с помощью знаков и обрывков наречий разных племен.

Когда мы остановились через несколько дней на берегу ручья, впадавшего в Снейк-Ривер, я решил прочесть письмо Нинон.

«Дорогой Бендиго,

пришло письмо от моей тети из Нового Орлеана, где она пишет, что сама или кто-то по ее поручению приедет за мной. Я не хочу уезжать, не повидав тебя, но тебя так долго нет. Они говорят, что мне придется уехать, как только за мной приедут.

Новый Орлеан очень далеко, и я боюсь, что ты никогда не навестишь меня. Ты думаешь, что я еще слишком мала, чтобы понимать, чего хочу, но это не так. Я достаточно взрослая, и я тебя люблю. Я хочу, чтоб ты приехал в Новый Орлеан повидаться со мной. Моя тетя не хочет, чтобы я стала актрисой, так что, может быть, я с нею не останусь. Но об этом я сообщу отдельно, только тебе.

Пожалуйста, поторопись, вернись до моего отъезда. Я так хочу с тобой увидеться.

Нинон».

Она уезжает. Что ж, наверное, ей там будет лучше. Наша жизнь не для нее. Что ей делать у нас? Никаких перспектив.

Однако оказалось, что расстроился я гораздо больше, чем сам хотел себе в этом признаться. Нинон пока еще ребенок. Да, девушки часто выходят замуж в шестнадцать или даже в пятнадцать лет. Ну и что? Даже если бы она была постарше – я не готов даже подумать о женитьбе.

Я встречал некоторых людей, которые женились в молодости и тут же попадали в пожизненное рабство к жене и детям. Как бы ты ни любил свою семью, она все равно превратится в оковы, если создать ее слишком рано… По крайней мере, тогда мне так казалось.

Несколько следующих дней мы медленно продвигались вперед. Трава попадалась не часто, а когда по подсказке Урувиши или Фоллета находилось место с хорошей кормежкой – мы задерживались, чтобы коровы могли вдоволь попастись.

Иногда я урывал время, чтобы почитать. Чаще всего я читал Блэкстоуна. И во мне все росло стремление стать чем-то и кем-то. Без усилий здесь не обойтись – это я хорошо понимал. Но куда их направить, к чему приложить и чего же в конце-то концов я сам хочу? Вот тут я всегда терялся, хоть и был уверен, что я уже на пути к осуществлению своих неведомых желаний и этот путь пока совпадает с дорогой, по которой я гоню домой стадо. Нужно делать свое дело и копить знания.

Когда мы добирались до места, богатого кормами, скотина обычно уже была так голодна, что мы сразу же останавливались. Урувиши и Стейси выезжали вперед на разведку, охотились и, напрягая зрение и слух, ловя кожей невидимые и неслышимые сигналы, пытались определить, не таится ли где опасность.

Вечером, когда Коротышка Бык караулил стадо, я откладывал книгу и прислушивался к разговорам Стейси со старым Урувиши.

Уматиллы – родичи племени Проколотых Носов, когда-то их совместные владения занимали огромное пространство от Скалистых до Каскадных гор и от бухты Якима до Голубых гор. Их охотники иногда даже перебирались через Скалистые горы, но, пока у них не было лошадей, это случалось редко.

Урувиши утверждал, что помнит, как появились лошади. У других, южных, индейцев они иногда бывали – они крали их у других индейцев, а те в свою очередь пригоняли их из Мексики. Урувиши был еще совсем маленьким, когда участники одного налета впервые вернулись с тремя лошадьми. А когда он достаточно повзрослел, чтобы стрелять из лука, лошадей было уже много.

Питались индейцы в основном рыбой. Старик вспоминал, как в Колумбию приехала экспедиция Луиса и Кларка и они снабжали ее свежепойманным лососем. Тогда он впервые увидал бледнолицых, но отец его когда-то встречался с ними в Астории, а его дедушка прежде видел белых людей, потерпевших кораблекрушение на южном побережье.

Пока белых было немного, их появление индейцев не тревожило. Они их или привечали, или убивали в зависимости от настроения и готовности белых защищаться. В первое время в глубь страны проникло всего лишь несколько человек.

После Луиса и Кларка Урувиши не видал ни одного белого больше десяти лет.

С запада на них наседали шинуки, с востока – другие племена, и вдруг уматиллы обнаружили, что их охотничьи угодья стали совсем маленькими.

Я много раз слышал и услышу еще и еще, как одни племена теснили других, как совершались набеги, как племена изнуряли себя и противников затяжными войнами и как наконец овладевали чужими землями. Тот, кого вытесняли, начинал теснить других или переселялся на свободные территории.

Огромные пространства до появления лошадей были необитаемы, а люди селились вблизи воды, по берегам рек и озер. И все равно войны не прекращались. Воевали больше всего для куража, добывали скальпы и угоняли лошадей.

Я узнал о нравах разных племен. Одни были энергичными, другие – ленивыми. У тех, кто жил в районе Большого бассейна к западу от нас, сложилась интересная культура, возникшая в постоянной борьбе за выживание в условиях, когда мало воды и еще меньше дичи…

Последним я прочел письмо Лорны. Оно было написано на месяц позже других.

«Дорогой Бендиго,

сообщаю тебе печальную новость: уехала Нинон. За ней приезжали Чарльз Перман с женой (он адвокат). Уезжать она не хотела, а мы не хотели ее отпускать, но Каин сказал, что они хорошие люди и там у нее будет больше возможностей. Кажется, ее тетя – очень богатая женщина, настоящая аристократка, и у нее нет своих детей.

Вообще-то хорошо, что Нинон уехала, потому что у нас начались разные неприятности. Все ищут золото, хотя Каин говорит, что его едва хватит на пропитание. Никто не разбогател, даже Нили Стюарт, потому что его обкрадывает мистер Троттер и тот, другой, который у него служит. Так считает Каин. Но Нили боится их обвинить. Мозес Финнерли потребовал устроить выборы и предложил себя в мэры. Очень многие из новых – за него. Еще он выдвинул Олли Троттера в шерифы, а мистера Паппина – в мировые судьи.

Кое-кто хочет, чтобы мэром стал Каин, а сам он предлагает мистера Сэмпсона, большинство наших его поддерживают. Вообще-то пора наводить порядок, потому что уже случались ограбления, а мистера Айлмера, который нашел у себя золото, убили.

Однажды ночью на конюшне собралась компания и устроила выборы, не сказав остальным. Они назначили Джейка Робинсона шерифом, и он тут же надел значок и вышел на улицу. А парни из салуна Папаши Дженна сорвали с него значок и побили.

А пару дней назад кто-то пытался ворваться к миссис Макен, а когда она велела ему убираться, тот как засмеется! Стоит за дверью и смеется. И тогда она выстрелила через дверь. Тот человек вскрикнул, заругался и пообещал вернуться».

Дочитав письмо, я задумался, глядя в огонь. Хотелось все бросить и мчаться домой – письмо было трехмесячной давности, а впереди еще недели три пути.

На рассвете Фоллет повел нас через каньоны, продуваемые сквозным ветром, в горную ложбину. Перед нами открылась невиданная красота. Такого яркого солнца, такой зеленой, густой и сочной травы я никогда не видел. Посредине журчал чистейший ручей. Ложбина постепенно поднималась к горам на расстоянии примерно в три мили и соединялась с несколькими узкими ущельицами, окруженными такими высокими скалами, что коровам точно никуда отсюда не уйти. Там, где мы вошли в ложбину, было самое узкое место, и была выстроена ограда, которая, очевидно, часто подновлялась.

– Мое тайное ранчо, – сказал Фоллет. – Чужих следов, кроме звериных, я никогда тут не видел. Затерянная долина, так я ее назвал.

Мы загнали свое стадо в эту долину и оставили там на ночь. Утром мы тщательно отобрали тех коров, которым предстояло остаться, а остальных погнали к выходу. Некоторые одичавшие коровы рванули было назад, но потом, запутавшись в безмятежной и покорной веренице нашей прежней скотины, мирно потекли в общем потоке.

– Ну вот, – сказал я Фоллету. – Оставайся за главного. Иди как идешь. Но, когда будешь вблизи нашего поселка, смотри в оба. Кто-нибудь может попытаться умыкнуть у тебя стадо.

– А ты? – уставился Стейси на меня и задумался. – Ты, парень, опять напрашиваешься на неприятности, так?

– Может быть. Но мне нужно ехать.

– Что ты задумал?

– Пока ничего. Решу все на месте.

Мы пожали друг другу руки, я попрощался с индейцами и вскочил в седло. Со мной был мой жеребец и серая в яблоках кобыла.

Выехал я в прозрачном свете утра и гнал в полную силу. В полдень поменял лошадь. Потом остановился, передохнул пару часов – и снова в путь. За полночь я разбил стоянку, привязал лошадей и закутался в одеяла. На рассвете был на ногах, проглотил кусок вяленого мяса, выпил кофе и снова помчался.

Через четыре дня, вечером, когда мои часы показывали начало одиннадцатого, я въехал на улицу нашего поселка.