Текст книги "Новый Робинзон"

Автор книги: Луи Ружемон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Переселение. – Таинственный след. – Мое сокровище. – Обученный попугай. – Странное празднество. – Я в качестве преподавателя. – Я стал чернокожим.

ПОСЛЕ СМЕРТИ и похорон Гибсона я решил переселиться подальше на север, в живописную горную местность под тропиками, миль на 200–300 к северу от озера. Я собирался поселиться там лишь временно. Переселяться далеко я не мог. Дело в том, что за эти два года, которые я провел на берегу озера, я сделался отцом. Моя жена Ямба родила двух детей – мальчика и девочку. Дети были еще слишком малы для того, чтобы я мог пуститься в далекое странствование.

На нашем пути к северу произошел такой случай. Однажды Ямба прибежала ко мне, буквально дрожа от ужаса, и сказала, что она набрела на след какого-то невиданного чудовища. Она привела меня к тому месту, где видела след, и я тотчас же узнал его. Это был след верблюда. Не знаю почему, но я решил идти по этому следу. След был нечеткий, верблюд прошел здесь, может быть, месяц тому назад, а то и раньше. Догнать караван не было, конечно, ни малейшей надежды, но я рассуждал так: идя по следу, я могу найти какие-либо брошенные или потерянные предметы, которые могут оказаться мне полезными.

Как бы то ни было, а мы пошли по этому следу. Мы шли много недель подряд и подобрали множество пустых жестянок из-под консервов. Эти жестянки нам очень пригодились, они заменяли нам посуду.

Однажды мы набрели на номер иллюстрированного сиднейского журнала за 1875 или 1876 г. Это был полный номер, даже в обложке, и, как мне помнится, в этом номере был рисунок, изображавший какие-то скачки. Ямба к этому времени уже достаточно знала английский язык, а потому я стал читать вслух. Я не могу утверждать, что она понимала все. Но она видела, как я был заинтересован этой находкой и с каким увлечением читал журнал. Мое увлечение заразило и ее, и она была рада просидеть около меня хоть сутки, слушая мое чтение.

В связи с этой находкой я чуть было не заболел сильнейшим нервным расстройством. Дело в том, что когда я стал повнимательнее читать журнал, то прочел там очень странную фразу.

«Депутаты Эльзаса и Лотарингии отказались вотировать в германском рейхстаге».

Я ничего не знал о франко-прусской войне 1870 г. и об изменениях в карте Европы в результате этой войны. Такая фраза поразила меня до крайности. Я не верил своим глазам, перечитывал ее десятки раз и все больше и больше удивлялся тому, что читал.

– Что такое? – восклицал я, чуть ли не в сотый раз перечитывая фразу. – Как попали в германский рейхстаг депутаты Эльзаса и Лотарингии? Что они могли там делать?

Этот вопрос слишком волновал меня. Я бросил журнал на землю и пошел дальше.

Но это не помогло. Я продолжал обдумывать фразу. Вопрос казался мне до такой степени необъяснимым и непонятным, что я решил еще раз перечитать загадочную фразу. Я бегом вернулся назад, разыскал журнал, поднял его. Я ясно увидел те же самые слова.

Напрасно я подыскивал всевозможные объяснения загадочной фразы. В конце-концов мне взбрело в голову, что я болен, что я читаю не то, что напечатано, что буквы не таковы в действительности, а другие. Я всячески старался выкинуть мысль об этой фразе из головы. Но она так и звучала у меня в ушах. Я чуть было не сошел с ума от всего этого.

Спасло меня от окончательного умопомешательства переселение в ту гористую страну, которую я выбрал себе для жительства. Это была прелестная местность. Находилась она чуть ли не в самом центре Австралии. Защищенная горами от ветров, эта местность обладала очень мягким климатом и богатейшей растительностью. Огромные папоротники высоко поднимались над землей, гигантские эвкалипты образовывали густые леса, перевитые лианами и разнообразными ползунками.

В долинке я построил себе хижину таких размеров, о каких туземцы и представления не имели. Она имела 10 метров в длину, 8 метров в ширину и около 3 метров в вышину. Стены я увешал листьями папоротников, шкурами, копьями, щитами. На самом видном месте красовался меч пилы-рыбы – трофей моей победы над «злым духом озера». Никаких печей в моем доме не было, вся стряпня происходила на открытом воздухе.

Стены хижины я сделал из неотесанных бревен, все щели были замазаны глиной. Я сказал, что построил себе хижину. Это не совсем верно – строил ее не я, а Ямба и туземные женщины под моим присмотром и руководством. Такого рода труд считался здесь унизительным для мужчины и главы семьи. Я не мог рисковать уважением туземцев и поэтому-то ограничился ролью инструктора постройки. Сама хижина была, собственно, мне мало нужна, я строил ее так, больше для развлечения.

Прошло немного времени, как я поселился в этой долине, и я был избран вождем одного местного племени, в котором насчитывалось до пятисот мужчин (женщины в счет не шли). Я не отказался от этого громкого звания – ведь я не собирался вскоре покинуть эту местность.

Слава о моих подвигах разнеслась на много сотен километров вокруг. Каждое новолуние я устраивал у себя нечто вроде приема для приходивших ко мне, нередко очень издалека, туземцев. То племя, которое выбрало меня вождем, уже имело одного вождя. Но мое положение было исключительное, я пользовался значительно большим влиянием. Этим я был обязан моим подвигам и слухам о моих «колдовских» способностях. Я не только принимал участие во всех военных советах племени, но даже и в чужих племенах имел большое влияние.

Свое жилье я старался всячески украсить. Я даже сходил за несколько десятков километров с намерением добыть ростков виноградной лозы. Они прекрасно принялись у меня, но ягоды сохранили свой остро-кислый вкус, так что были мало съедобны.

Из гнезда я вынул почти оперившегося молодого попугая-какаду. Он был белый с большим желтым хохлом. Этого какаду я обучил кое-каким простеньким фразам, вроде «с добрым утром», «как вы поживаете». Этот какаду был мне очень полезен. Я употреблял его в качестве приманки на охоте.

Я брал его с собой в лес, сажал на сучок, привязав, на всякий случай, ремешком за ножку. Своей неугомонной болтовней он привлекал своих сородичей. Те слетались со всех сторон, а я стрелял их из лука.

Я обзавелся вскоре целым зверинцем. Кроме какаду у меня жили и разнообразные маленькие попугайчики: зеленые волнистые попугайчики, прелестный хохлатый попугайчик – какаду-нимфа. Одно время у меня был даже полуручной кенгуру. Этот зверинец доставлял мне немало хлопот, но в то же время он очень скрашивал мою жизнь.

За это время мне пришлось понаблюдать много различных туземных обрядов и празднеств. Помню один из них, особенно оригинальный.

Около времени наступления нового года справлялся большой праздник. На него собирались туземцы со всех окрестностей. Устраивались состязания в метании копий, в беге, в бросании бумеранга. Затевались грандиозные облавы на кенгуру и прочего зверя. Корреббори сменялись один другим. И вот, после целого ряда всяких торжеств, туземцы собирались на большой лужайке. Устраивался «великий корреббори», а после него все усаживались, поджав под себя ноги, полукругом на траве. Впереди – старые и почетные воины, сзади них – молодые воины, потом просто молодежь, далее – женщины, а за ними и дети. В центре этого полукруга разводится огромный костер. Некоторое время все сидят молча. Затем начинают воспевать подвиги давно умерших прославленных воинов и героев. Монотонному пению отдельных воинов подтягивают все присутствующие. Пение сопровождается покачиванием голов и хлопаньем ладонями по бедрам.

Молодые воины встают и устраивают пляску. Чем дальше, тем громче становится пение, сильнее и сильнее раздается хлопанье ладоней. Пляшущие двигаются все быстрее и быстрее. Возбуждение все растет и растет. И вот – около костра появляются три-четыре старухи. Они очень стары и тощи, их кожа напоминает иссохший пергамент, жидкие волосы всклокочены, а глаза глубоко ушли в орбиты. На них нет никаких украшений, и они больше похожи на обтянутые кожей скелеты, чем на живых людей.

Старухи начинают кружиться вокруг костра. Затем они падают на землю, растягиваются… Мгновенно наступает гробовая тишина – пляски, пение прекращаются. И вот тогда-то старухи начинают завывать глухими голосами, называя имена убитых воинов…

Немного спустя все это начиналось снова. Таких «сеансов» устраивалось несколько. Этот обряд являлся последним. На другой день все собравшиеся расходились по домам.

Старухи, которые являлись обязательными и главнейшими участницами этого обряда, пользовались у туземцев репутацией «колдуний». Они жили совершенно особняком, в пещерах, и только изредка принимали участие в общих делах племени. Собственно «колдовского» в них было мало, но туземцы их чрезвычайно боялись и относились к ним с большим уважением. Они считали их прямо-таки всемогущими. Я не очень-то старался разуверить в этом туземцев, ведь и я-то сам пользовался у них репутацией «колдуна». И это-то и давало мне все те преимущества, без которых я вряд ли смог бы прожить и год среди этих диких племен.

Теперь скажу несколько слов о моих детях. Они были большим утешением и отрадой в моей жизни. Конечно они были полукровные, метисы, в них было многое от матери-туземки. От меня они унаследовали, прежде всего, форму рук и ног. Я воспитывал их не на туземный лад, а на европейский, понятно, насколько это было возможно в моих условиях жизни. Я обучил их английскому языку. Этот язык был больше в ходу в Австралии, чем мой родной французский. Я часто рассказывал им о том, как живут люди в других странах, рассказывал и о своей жизни в Европе. Я говорил им, что надеюсь когда-нибудь увезти их отсюда и показать им все, о чем рассказываю.

Часто я рисовал им палкой на песке изображения различных птиц и зверей. Такие рисунки вызывали восторг не только у моих детей и детей туземцев; взрослые – и те приходили в восхищение.

Нарисовав какое-нибудь животное, я рассказывал о нем, что знал. Всегда я старался дать им сведения о пользе или вреде того или другого животного. Делал я это потому, что туземцев именно это и интересовало. Они постоянно спрашивали, видя новое изображение: «Его едят?»

Мои дети умерли впоследствии, мальчик и девочка, один за другим (в 1891 и 1892 гг.).

К этому времени я по внешности уже мало чем отличался от туземца. Помогало такому сходству прежде всего постоянное смазывание кожи смесью угля и жира. Это хорошо защищало кожу от укусов насекомых, а кроме того и от жары.

Когда я после смерти Гибсона поселился в этой прекрасной местности, то мне даже и в голову не приходило, что я проживу здесь много лет. Ни по мере того как проходил год за годом, не только мысль, но даже и само желание вернуться в культурные страны меня покинуло.

Теперь я был вполне доволен своей участью. Не знаю, согласился ли бы я вернуться на родину, если бы за мной приехал целый караван, чтобы увезти меня отсюда вместе с женой и детьми. Я не раз имел за эти годы случай вернуться на родину, но всякий раз отказывался от него. Я чувствовал, что не в силах буду бросить свою семью. А разве смогла бы Ямба жить в Европе?

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Великая тьма. – Порох. – Любопытная находка. – Горящий плот. – Среди змей. – Опасный враг.

ПРОЖИВ без малого двадцать лет в этой прекрасной гористой стране, я за это время был свидетелем многих интересных явлений и событий.

Однажды тьма объяла всю страну. Только на краю горизонта виднелась узенькая полоска огненного зарева. Воздух был пропитан тончайшим пеплом, садившимся на луга, горы, леса и холмы в таком количестве, что ом покрывал густым слоем всю растительность и затягивал поверхность воды в озерах, ямах и болотах. Я сразу понял, в чем дело. Это было чисто вулканическое явление. Уже много лет спустя я узнал, что это были отголоски знаменитого извержения вулкана Кракатоа.

Такие явления, как описанное, повергали туземцев в неописуемый ужас. Они были убеждены в том, что это особое наказание, проявление гнева «духов» и т. п. Я пытался рассказать им о вулканах, но ничего-то они не поняли. Так они и остались при своем мнении.

Другим явлением, также сильно напугавшим туземцев, было солнечное затмение. Никогда мне не приходилось видеть такого ужаса, как при этом случае. Вдруг, среди яркого полдня, наступила мрачная ночь. Туземцы перепугались, они жались ко мне, словно я мог их защитить от этого неведомого врага. Затмение продолжалось долго. Туземцы решили, что наступила ночь, и понемножку разбрелись по своим шалашам. Но страх сказался и тут – обычного вечернего пения не было.

Мне очень хотелось показать туземцам что-нибудь позанятнее. Порох был бы очень подходящ для этой цели. Все необходимое у меня было под руками – селитра, сера, уголь. Я пробовал делать смесь в самых разнообразных пропорциях, но получал такой плохой порох, что он не взрывался, а только вспыхивал. Я долго старался, но так ничего и не добился. Порох был мне нужен не только для «демонстрации», я хотел воспользоваться им для добывания кое-каких нужных мне камней и минералов.

Хорошего пороха я так и не изготовил. Но мой порох хорошо вспыхивал. Эти вспышки очень интересовали туземцев. Они никак не могли понять – откуда брался огонь, почему горит «земля» там, где я трону горящей лучинкой. Конечно, все это было отнесено, как и всегда, на счет моих «колдовских» способностей.

Очень хотелось мне поразить туземцев видом льда. О льде-то они уж никакого представления не имели. В окрестностях была одна очень холодная пещера, и в ней студеный ключ. Я набрал воды в несколько мехов, положил их в самом холодном месте пещеры и засыпал селитрой. Опыт, однако, не удался, вода не замерзла.

Как-то я совершал небольшую прогулку в окрестностях наших гор. Случайно я заметил небольшой ручеек какой-то зеленоватой жидкости, струившейся из каменистого грунта. На воду эта жидкость не была похожа. Оказалось, что это нефть. Наполнив нефтью кенгуровый мех (времени на это потребовалось немало – нефть чуть просачивалась из почвы), я отправился домой. Дорогой я долго раздумывал о том, какую пользу я могу извлечь из этой находки.

Придя домой, я никому ничего не сказал. Из древесных сучьев я соорудил небольшой плот, предварительно сильно пропитав весь материал нефтью. Кроме того я поместил на плоту большой кожаный резервуар с нефтью, замаскировав его листьями и ветками. Покончив со всем этим, я спустил плот на воду нашего озерка.

Все было готово. Я послал известить все соседние племена, чтобы они приходили поглядеть, как я «зажгу воду в озере». В те времена я пользовался громкой славой и известностью среди туземцев. Они не замедлили явиться на мой зов.

Под вечер, когда уже стемнело, на берегу озерка собралась большая толпа туземцев. Я зажег свой маленький плот, поднял на нем небольшой лодочный парус и оттолкнул его от берега.

Плот очень глубоко сидел в воде. Когда он медленно плыл, окутанный дымом и пламенем, то действительно казалось, что горит вода. Туземцы были поражены. Они стояли молча, затаив дыхание, и смотрели на «чудо» до тех пор, пока не догорела нефть и не погас огонь. После этого они поспешили по домам – рассказать о новом «чуде» белого человека.

Громкая слава о моих «великих делах» возбудила зависть и недовольство среди многих туземных кудесников и чародеев. Очень был озлоблен и колдун нашего племени. Он утратил всякий авторитет, как только я поселился здесь: он не мог делать таких «чудес», как я. И вот он начал распускать всякие слухи. Он говорил, что я не «колдун», что я просто ловкий обманщик, что все мои «чудеса» вовсе не чудеса, а самые обычные вещи. Он ни разу не упускал случая осмеять мои поступки и вообще всячески старался подорвать мой авторитет и мое влияние среди туземцев. Время шло, и вот я начал замечать тревожные признаки. Очевидно, агитация местного колдуна давала кое-какие результаты. Мне необходимо было победить своего врага. Я должен был показать «чудо», которое затмило бы все предшествующее. Мало того новое «чудо» должно было быть таким, чтобы местный колдун никак не смог повторить его (он пытался повторять кое-какие из более простых «чудес белого человека»). Мне нужно было сохранить свое влияние – ведь от этого зависела моя жизнь в этой стране.

Однажды я бродил вблизи нашего становища и размышлял о том, как бы мне победить чернокожего колдуна. И вдруг я натолкнулся на нечто такое, что сразу навело меня на блестящие мысли.

Я неожиданно очутился на краю своеобразного углубления почвы, напоминавшего по своей форуме неглубокий бассейн. Внутри него было много больших камней, а на дне – заросли кустарника. Я тотчас же сообразил, что такое местечко – хороший приют для змей. Заметив место и запомнив дорогу к нему, я вернулся домой. Там я долго обдумывал все подробности того «чуда», которое я намеревался показать, чтобы раз навсегда победить своего соперника-колдуна. Наконец план был готов.

Каждый день я приходил к этой яме. Из длинной палки я устроил приспособление для ловли змей. Это было нехитро. Я расщепил конец палки, в расщеп вставлялась распорка с привязанной к ней веревочкой. Я надвигал расщепленный конец на шею змеи, выдергивал распорку – расщеп зажимал змею, она была поймана. Ежедневно я ловил десятки змей. Я выламывал им ядовитые зубы. Это было нетрудно сделать с помощью моего ножа и пары кремневых наконечников. Таких змей я метил – делал им значок на голове – и пускал обратно в яму.

Я выломал ядовитые зубы почти у сотни больших «черных змей» – одних из самых ядовитых австралийских гадов. Многие из них умирали чуть ли не тут же: инструменты, которыми я делал «операцию», да и самый способ оперирования были слишком грубы. Наконец я решил, что все змеи обезврежены. Сколько я их ни ловил в этой яме, попадались только меченные.

На одном из больших корреббори я бросил вызов своему врагу. Вызов этот я вставил в песню, которые обычно пелись на корреббори. Я пел:

«Ты говоришь моему народу, что ты так же велик и могущественен, как я – великий белый человек. Так вот, я вызываю тебя перед лицом всего народа и всех доблестных воинов на состязание. Попробуй сделать завтра то же самое, что сделаю я».

Я имел в виду как раз мою яму с обезвреженными змеями.

Вызов произвел огромное впечатление. Колдун, вызванный мной на состязание, не мог уклониться от вызова. Ведь вызов был сделан в присутствии всего племени. Он должен был согласиться на состязание. Спешные извещения были разосланы всем соседям.

На следующий день, около полудня, вокруг ямы со змеями собралась огромная толпа. Зрителей и свидетелей состязания было столько, что мне даже жутко стало.

Ради столь торжественного случая я был разрисован самыми яркими полосами. Я был похож скорее на зебру, чем на человека.

Не теряя ни минуты, я смело прыгнул в яму. Со мной были только палка и дудочка из тростника. Эту дудочку я сделал нарочно для приманки змей. Когда-то я читал о том, что змеи охотно ползут на звуки дудки. И вот я решил применить этот способ приманки змей на состязании.

Одна за другой начали выползать змеи. Я бросил вызывающий взгляд на своего соперника. Он до этого момента стоял спокойно и невозмутимо – он ведь не имел никакого представления о предстоявшем ему испытании.

Я принялся наигрывать веселенький мотивчик на своей дудочке, стараясь извлечь из нее все, что было можно (число тонов ее было очень невелико). Не прошло и пяти минут, как змеи так и поползли из щелей и нор. Они покачивали головами из стороны в сторону, взад и вперед. Они казались совершенно очарованными звуками свирели.

Высмотрев огромнейшую черную змею, с хорошо заметным значком на голове, я нагнулся и схватил ее руками. Я дал ей обвиться вокруг моей голой руки и принялся дразнить ее.

Раздраженная змея несколько раз укусила меня. Из ранки выступило несколько капелек крови. Я хватал змею за змеей (конечно – только меченых) и давал им кусать меня. Змеи обвили мои руки, ноги, туловище. Я был весь покрыт гладкими и скользкими телами гадин. Они шипели и извивались. Они кусали меня. Вскоре вся кожа моя была покрыта каплями крови, маленькие кровяные ручейки стекали с моих ног и рук. Я не ощущал особой боли: укусы напоминали уколы булавкой. Я знал, что выбранные мной змеи безвредны. Попадались в яме и змеи без отметки. Я следил за тем, чтобы они не могли добраться до меня. Их-то укус был бы очень опасен.

Чернокожие зрители громко кричали от возбуждения и восторга. Многие из них были явно испуганы, некоторые со злобными упреками обращались к колдуну и обвиняли его в том, что причиной моей смерти будет он и никто другой. Ведь они хорошо знали – черная змея очень ядовита, укус ее почти всегда смертелен.

Выбрав удобный момент, я проворно выскочил из ямы и очутился лицом к лицу с помертвевшим от ужаса колдуном. Я предложил ему спуститься в яму. Чуть слышно он прошептал отказ.

Колдун признал себя побежденным, признал, что я – сильнее его, что я – более могущественный колдун. Дорого обошлась эта моя «победа» колдуну. Он утратил всякий престиж и был с позором изгнан из племени, как трус и обманщик. Моя слава возросла до небес.

Чернокожие тут же предложили мне звание главного колдуна и чародея. Я отклонил это предложение и назначил на эту почетную должность одного юношу, очень подходившего к этой роли. Следует указать, что туземцы питали суеверный страх к колдунам и никогда их не убивали. Мой соперник пользовался у них огромным влиянием, и не удайся мне мое предприятие, не сумей я так посрамить его перед всем племенем, он сумел бы добиться моего изгнания.