Текст книги "Сеньор Виво и наркобарон"

Автор книги: Луи де Берньер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

53. Танец огня (7)

– Как твое имя? – спросил Дионисио.

– Лазаро, господин.

Дионисио удивился и не сразу понял.

– Как твое настоящее имя?

– Прокопио, господин.

– Пойдем со мной, Прокопио, – Дионисио нагнулся и поддержал Лазаро за локоть, помогая встать.

Услышав, как Дионисио спрашивает у Лазаро подлинное имя, зеваки в толпе тотчас сообразили, что затевается чудо – иначе для чего подлинное имя узнавать? Они уже было пристроились, но Дионисио оглянулся и раздраженно сказал:

– Рог el amor de Dios,[48]48
  Ради бога (исп.).


[Закрыть] идите своей дорогой и оставьте нас в покое.

Зевакам вдруг показалось, что ягуары сегодня уж больно свирепы на вид и, если не послушаться, Дионисио Виво, чего доброго, сделает так, что все на фиг облысеют. Толпа остановилась и мрачно проводила взглядом уходящую пару.

В больнице медсестра с одного взгляда определила, что за болезнь у Лазаро. Эта женщина, неотзывчивая, уродливая, мрачная и волосатая, в деле своем тем не менее разбиралась и знала, где свериться, если ее диагноз ошибочен. Заглянув в «Руководство для среднего медицинского персонала по характерным диагнозам», она исключила пахидермопериостоз, малоберцовую мышечную атрофию, лейшманиоз, гранулему, эритему, саркому Капоши, саркоидоз, третичный сифилис, слизистый отек и все остальное, что приходило в голову. Проверка привела к однозначному выводу.

– Это лепроматозная проказа, – объявила сестра.

Она взяла соскобы слизистой, провела кожную биопсию, биопсию нерва, тест на гистамин, анализ потовых выделений и, к своему изумлению, обнаружила, что имевшиеся в огромном количестве бациллы мертвы. Сестра оторвалась от микроскопа и сказала:

– То ли вас уже вылечили, то ли это какая-то ремиссия. Другого объяснения нет.

Лазаро ничуть не удивился:

– Я знаю, – сказал он. – Это сделал колдун Аурелио. Но я хочу быть таким, как прежде. Хочу выглядеть, как человек, хочу любить женщину.

Сестра нахмурилась, потерла висок, и сострадание вдруг пробило себе дорогу в душу, на секунду ее осветив.

– Что ж, – безропотно улыбнулась она, – груди можно удалить, лицо исправить с помощью пластической операции, почти все можно, а что касается… этой штуки… тут помогут инъекции тестостерона. Только, должна сказать, в нашей стране таких возможностей нет. Придется отправлять вас в Соединенные Штаты или в Англию и выложить за это огромную сумму. Вам такое не по карману.

Лазаро огорченно опустил голову.

– Я не могу таким оставаться, – сказал он и повернулся к Дионисио: – Что же мне делать? Вы разве не можете мне помочь, как Аурелио, и завершить то, что он начал?

У Дионисио мелькнула мысль, что можно организовать сбор денег по подписке или устроить благотворительную лотерею, и он ответил:

– Я подумаю, что можно сделать, но придется подождать. Нужно время.

Но у Лазаро не было сил ждать, и он решил броситься к ногам богатейшего из тех, кого он знал, и молить о милости. На следующий день он поднялся с рассветом и покинул склеп, получив благословение дона Иннокенсио, который больше всего любил молиться в алтаре, пока в мире царит покой.

Естественно, медсестра не удержалась и рассказала мужу о вылеченном прокаженном, который пришел с Дионисио Виво, а муж, конечно же, не мог не поделиться этим по строжайшему секрету со всеми знакомыми. Сотворение чуда, разумеется, приписали Дионисио, и отныне, куда бы он ни шел, его донимали недужные. Он советовал им обратиться в больницу, но они обижались и винили его в тяжелейшем грехе – бездушии. Некоторым страждущим это не мешало утверждать, что в действительности не сестра, а Дионисио вылечил их от шанкров, разноцветных выделений в причинных местах и растяжения связок, которое они полагали смертельной болезнью.

Непослушные конечности сильно затрудняли ходьбу, и Лазаро, которого поддерживала одна лишь надежда, на дорогу к имению Экобандодо потребовалось два дня. Путь был далек, временами крут. Лазаро часто останавливался, прячась под кедрами, чтобы передохнуть от немилосердно палящего солнца. Смотрел на сновавших вискачи и думал, что настанет день, когда он сможет так же свободно бегать. Он чувствовал, как шевелятся и потрескивают наэлектризованные горным воздухом волосы, и наблюдал за скорпионами, торившими тропу меж пыльных бурунов. Раз, услышав в отдалении музыку явари, Лазаро понял, что где-то поблизости индейцы, – это они извлекают жутковатые звуки из опущенной в олью свирели. Музыка напомнила о красоте, и Лазаро подумал, что однажды станет красив. Порой он останавливался возле аляповатых знаков на обочине, напоминавших, что кто-то здесь погиб в автокатастрофе, и жалел несчастного – ему-то самому предстояло восстать из мертвых.

Ковыляя все дальше, Лазаро упивался мечтами: когда снова будет красивым, наверное, разыщет, а потом с презрением отвергнет Раймунду. Он улыбнулся с мстительной радостью. А может, простить ее, заключить в объятия, а потом предаться любви в хижине на сваях? Как романтично! Лазаро заулыбался при мысли, что вновь испытает забытое блаженство. Интересно, Раймунда, наверное, постарела, толстая теперь и некрасивая? Так он найдет себе молодую невесту. А если Раймунда уже вышла за кого-то? Он ее отвоюет, они убегут от ее мужа и спрячутся в лесу. Сколько же сейчас малышам? Лазаро понял, что не имеет представления, сколько времени прошло, даже не знает, сколько ему лет. Тридцать? Шестьдесят? Его выбросило из жизни и из времени. И вот после долгой тьмы его история начнется заново. Мысль о возвращении в мир была приятна. Прощай, сумеречное царство почти мертвых!

Лазаро переночевал на плоскогорье в зарослях ковыля, завернувшись в расшитую сутану; ему грезилось, что скоро придет день, когда он встретится с погонщиком каравана мулов, посмотрит на него открыто, не прячась под капюшоном, и скажет: «Добрый день», – а погонщик кивнет дружески и ответит: «Здравствуй, как дела?» – и они по-приятельски заговорят о погоде, как обычные люди. Несколько раз он просыпался от холода и усмехался: вот и пригодилась бесчувственность рук и ног, а потом снова засыпал, окунаясь в тепло, что подобно прощению, очищению или курящейся лучине священного дерева, и устремлялся в новый мир будущего, в котором люди кивнут и скажут «добрый день». Как это будет прекрасно! И Раймунда опять его полюбит. Несомненно.

В имение Экобандодо Лазаро добрался к полудню. Он был весь в пыли, голоден, во рту пересохло, хотя недавно он напился из ручья и съел на завтрак джекфрут, который нес от самого Ипасуэно. У ворот стоял угрюмый парень с винтовкой и фляжкой чакты в кармане рубашки. Он был небрит и косоглаз, на непонятную фигуру под капюшоном взглянул с машинальным презрением. Ни слова не произнес, лишь приподнял бровь и дернул подбородком, давая понять бродяге, чтобы выкладывал, чего ему надо.

– Я пришел повидаться с Заправилой, – прохрипел Лазаро. – Буду молить его о благодеянии. Я прокаженный, мне нужны деньги на лечение.

Охранник ухмыльнулся и произнес, изображая предельную обходительность:

– Разумеется, дон Проказо, хозяин всегда с радостью помогает прокаженным… Ладно, а теперь вали отсюда, пока я тебя сам не вылечил! – Он сдернул винтовку и направил ее Лазаро в живот.

Мечты рушились на глазах, словно мостик с перерезанными веревками.

– Заклинаю тебя именем Господа, – проговорил Лазаро, но охранник ткнул его стволом в грудь, опрокинул навзничь и рассмеялся.

В этот момент в тучах пыли подрулил на пикапе Малыш, рядом с ним на сиденье расположился Пестрый. Они только что вернулись с работы – ночь напролет насиловали в хижине, а потом резали на куски двух девушек, – но еще сохранили силы для забав. Выслушав охранника, они велели Лазаро забраться в грузовичок, что тот и сделал с большим трудом. Надежда вновь ожила.

Бандиты отвели его в загон для скота и, приказав ждать, отправились сообщить хозяину. Заправила маялся от скуки и потому охотно согласился устроить небольшой спектакль; он кликнул всех, и толпа, переговариваясь и радостно гогоча, двинулась к загону, а Малыш отправился за реквизитом. Дожидаясь его возвращения, Заправила уселся в тени сейбы, как обычно делал, когда устраивались корриды, и Малыш вскоре появился с большой канистрой. Он просунул ее сквозь жерди изгороди, пролез сам и подтащил канистру к Лазаро. Тот терпеливо ожидал посреди загона, чувствуя важность момента. Малыш заговорил громко, чтобы все слышали и оценили юмор:

– У нас самих имеется кое-какой способ лечения. Называется «Танец огня», и это совсем недорого, приятель, даже очень недорого. Для начала нужно слегка омыть тебя нашей целебной водой, так что садись, а я полью.

Лазаро начал произносить благодарственную речь, которую два дня сочинял, но Заправила махнул рукой – мол, скромность не позволяет ему выслушивать подобное, – и калека опустился на землю.

Из-за недуга он не слышал запахи и не понял, что в канистре не вода. Насквозь пропитанный бензином, он еще сидел, терпеливо ожидая указаний, когда Малыш бросил горящую спичку.

Поначалу Лазаро удивился и растерялся – он словно вдруг очутился посреди вихря. Затем почувствовал, что не может дышать, и, схватившись за горло, стал подниматься на ноги. Он ничего не видел сквозь взметнувшееся пламя и вначале ничего не чувствовал – из-за недуга, растерянности и потому что пламя сперва накинулось на бензиновые пары и не касалось тела.

Но так было только вначале. Когда огонь вонзился в Лазаро тысячами пираний, он весь превратился в несмолкаемый вопль. Обезумев от боли, задыхаясь, он метался в столбе пламени, не видя и не слыша, как Заправила с холопами регочут, хлопают в ладоши, утирают выступившие от смеха слезы и отпускают замечания, сходившие у них за остроумие.

Малыш преследовал Лазаро, подбегая как можно ближе, плескал бензином, продляя пытку, и отскакивал. Лишенные век глаза расплавились в глазницах, но и без того Лазаро уже ничего не видел сквозь зловонную пелену своего сожжения. Он бросался из стороны в сторону, корчился, молотил воздух руками, кружил и падал. Пронзительно кричал и выл в муке, пока огонь не перехватил горло. Когда он упал и затих, в смертельном видении увидев себя здоровым и красивым, блаженствующим в объятиях Раймунды, попугай с ястребиной головой сделал круг над загоном и улетел на восток.

Бандиты столпились у обугленного, сочащегося слизью трупа, и Заправила сказал:

– Гляньте, пацаны, это ж баба. Вон титьки были.

– А вон и херок, – показал Малыш. – Стало быть, оно и мужиком было, босс.

Пестрый, оглядев останки, сверкнул в ухмылке золотыми коронками:

– Классное лечение, босс, ни следа проказы.

Но Заправила счел двуполое существо дурным знаком.

– Воняет, – буркнул он. – Уберите это мясо на хрен!

– А куда его, босс?

– В сад к Виво, куда ж еще?

Пестрый спросил у Малыша:

– А чего он вопил, пока плясал? Я не расслышал.

– Кажись, «Раймунда», но вряд ли. Такому уроду ни одна баба не даст.

54. Кольцо

Рамон вошел в дом без стука и поднялся в комнату Дионисио. Тот дремал в кресле-качалке, но, когда открылась дверь, поднял голову и улыбнулся. Наклонившись, Рамон почесал ягуаров за ушком и выпрямился.

– Привет, Анаксимен![49]49
  Анаксимен Милетский (ок. 585 – ок. 525 до н. э.) – древнегреческий философ, ученик Анаксимандра, представитель милетской школы.


[Закрыть] – воскликнул он, помахивая бутылкой. – Глянь, у меня есть чилийское «Каберне Совиньон»!

Дионисио поднялся и обнял друга:

– Рамон, перестань тратить деньги, которых у тебя нет.

– Ради того, чтобы увидеть, как ты улыбаешься, никаких денег не жалко. И потом, я купил вино на деньги, которые получил от ненормальных теток за аренду козьего луга, и просто отдаю тебе долг.

Дионисио сходил за штопором.

– Вижу, ты побрился, – сказал Рамон. – Означает ли сие, что мне больше не нужно служить твоим брадобреем? И больше не придется тебя привязывать и стричь? Знаешь, мне нравилось играть в твою мамочку, но уже маленько поднадоело.

– Послушай, – спросил Дионисио, – как это получается, что у тебя всегда двухдневная щетина? Для этого же надо бриться, а я никогда не видел тебя чисто выбритым.

– Сие сокрыто тайной, Гераклит,[50]50
  Гераклит Эфесский (VI в. до н. э.) – древнегреческий философ-материалист.


[Закрыть] – ответил Рамон, подмигивая и постукивая себя по носу. Затем посерьезнел: – Слушай, у меня очень плохие новости. Про Анику. Я не должен тебе этого рассказывать, извещать следует только родственников, но вот получил полицейский рапорт из столицы и уже повидался с сеньором Морено.

Дионисио побледнел, стакан в его руке подрагивал.

– Я не хочу больше о ней говорить, Рамон.

– Ну и не говори. Просто слушай. Вот только как бы это помягче сказать… Я знаю, ты не переставал ее любить… Слушай, давай отбросим всю эту шелуху, идет? – Рамон уставился в пол, затем поднял взгляд. – Дело в том, что ее убили, и убийство явно заказано наркодельцами. Мне очень жаль. Я тоже по-своему ее любил. Ее все любили. Она была у нас лучше всех.

– Заказано наркодельцами?… – только и смог повторить Дионисио. – Как же так?

– Подробности пересказывать не буду, вывернет. Тело в жутком состоянии, потребовалось время, чтобы его сопоставить с приметами поданного в розыск. Об исчезновении заявил, судя по всему, консьерж дома, где она жила, но никто ничего не делал, пока не появился труп.

Они молча смотрели друг на друга, потом Дионисио перевел невидящий взгляд в окно.

– Я себя приучил думать, что она умерла, – произнес он.

– Помнишь зеленую треугольную сережку? – спросил Рамон. Дионисио кивнул. – Ее нашли внутри тела, только по ней и опознали. Прости.

Дионисио провел рукой по глазам, потом выговорил:

– Но за что?

Рамон вздохнул.

– Я только что виделся с сеньором Морено, он в таком состоянии, что рассказал мне, чего разглашать не следовало. Понимаешь, Дио, он поставлял оружие Заправиле. Похоже, легально, что самое удивительное. Так вот, он знал, что тебя хотят убрать, боялся, что дочь попадет, так сказать, под перекрестный огонь, и заключил с ними сделку: Заправила отпугнет от тебя Анику, скажет, что, если она с тобой не расстанется, они убьют и отца, и всю семью. В обмен Морено делал им скидку. Ну вот, они пригрозили Анике, и она тебя оставила, чтобы спасти родных. Знаешь, Дио, она ведь по-прежнему тебя любила, а несла чушь собачью, она была вынуждена все это говорить. И вот еще что: Аника нарочно от тебя забеременела, хотела, чтобы у нее остался твой ребенок, и отказалась от него избавиться, когда отец потребовал. Дальше рассказывать?

Дионисио снова кивнул:

– Я почувствую, наверное, потом, когда подумаю. Говори.

– Тут тяжелый момент, Дио. Получается, она встретилась с тобой еще раз, когда отведенное ей время уже истекло, и Заправиле это не понравилось. Естественно, он не собирался приканчивать поставщика оружия и отдал своим людям Анику. Ребенок погиб вместе с ней. Девочка, Дио, как ты хотел.

– Значит, это я ее убил. Стало быть, все из-за меня.

Рамон покачал головой:

– Главное, останься она с тобой, была бы в полной безопасности. Заправила тебя до смерти боится. Знаешь, считает, что ты колдун. Если уж так говорить, то убил ее отец, хотя думал, что защищает. Выходит, из любви. Постарайся понять. Но еще, я думаю, Заправила считал, что единственный способ с тобой расправиться – уничтожить самое для тебя дорогое.

– Он рассчитал верно, Рамон, и своего добился, – Дионисио глотнул вина и после долгой паузы прибавил: – Одно скажу: ты вернул мне веру в Анику и превратил мою ненависть в прежнюю любовь. Спасибо, что рассказал. В ненависти жить тяжело.

Рамон улыбнулся:

– Ну ладно, уже что-то.

– Аника раз пошла к гадалке, что живет у борделя мадам Розы. Я говорил, что все это ерунда, но знаешь, бабка ей нагадала, что последний год ее жизни будет самым счастливым.

– Так оно и вышло, – сказал полицейский, вставая. – Благодаря тебе. Ох ты, чуть не забыл! У меня тут кое-что для тебя.

Он расстегнул кобуру, вытащил пистолет и потряс опушенным стволом. Оттуда выпала длинная тонкая сигара, которую Рамон преподнес Дионисио со словами:

– Вот, это тебе. В таком портсигаре они не ломаются – мое открытие. Только оцени вкус – настоящая «гавана», не хухры-мухры.

У Дионисио повлажнели глаза, задрожал подбородок, но он все-таки выговорил:

– Слыхал поговорку: наша страна подобна нищему, что сидит на куче золота?

– Ну?

– Будь у нас все такие, как ты, в стране наступил бы рай.

Рамон скромно ухмыльнулся:

– Ты и сам неплох, Парменид. Кстати, я все думаю про твоих кошек. По-моему, это не настоящие ягуары. Они совсем как домашние котяры-переростки – знаешь, такие невысокие и короткошерстые.

Дионисио задумчиво оглядел любимцев.

– Но, Рамон, черные ягуары именно так и выглядят.

Прошло много недель. Дионисио отправился на машине в сьерру, хотел прогуляться с кошками по анденам, некогда сооруженным индейцами для огородов. Проскочив под мостом, где всегда собирались наркоманы, он вписывался в поворот и тут увидел на обочине джип и двух мужчин, которые заглядывали под капот.

Малыш с Пестрым возвращались на базу, но у них полетел ремень вентилятора, и теперь они пытались его поменять. Дионисио остановился, вышел с кошками из машины и предложил помощь. Услыхав, что к ним обращаются, бандиты выпрямились, и ужас мгновенно поразил их в самое сердце.

Дионисио сразу увидел на мизинце Малыша обручальное кольцо Аникиной матери.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ ОТЧЕТ

Полицейское управление Ипасуэно:

рапорт офицера полиции Рамона Дарио

Копия: в муниципалитет

Сегодня на дороге в Санта Мария Вирген были обнаружены тела Эдуардо Карьего (он же Пестрый) 27-ми лет и Эваристо Мальеа (он же Малыш) 34-х лет. Показания свидетелей, обнаруживших трупы, прилагаются. Ожидается рапорт следователя, но предварительное расследование показало, что раны на телах нанесены дикими зверями. У обоих пострадавших распорото горло, видны следы от четырех когтей, как на лапах представителей семейства кошачьих.

Тем не менее происшедшее ясно не вполне. Случаи нападения диких ягуаров на людей крайне редки, присутствие этих особей не отмечено в данном районе, а вид ранений позволяет предположить, что они нанесены зверем крупнее ягуара. Никакое другое более мелкое животное – к примеру, пума – не могло нанести подобных увечий.

Пострадавшие хорошо известны как наемные убийцы, находившиеся на службе у Пабло Экобандодо, поэтому существует предположение, что имела место «криминальная разборка», замаскированная под нападение диких животных. На это же указывает любопытный факт: у обеих жертв языки вытянуты наружу через разрезы в горле.

Подпись: Рамон Дарио, полицейское управление Ипасуэно.

Рамон подсунул под дверь Дионисио копию рапорта, на которой внизу накорябал: «Поздравляю. Заметь, я ни словом не обмолвился о ручных ягуарах».

55. Рамон

Дионисио выбрался из постели, подошел к окну глянуть, какая погода, и стал звонить в полицию.

Он в кои-то веки сразу попал куда нужно, и в трубке ответили: «Полиция».

– Агустин, ты? Говорит Дионисио с улицы Конституции. Слушай, эти ублюдки добрались до Рамона… Да, уверен, это он… Да, и колумбийский галстук… Да, Агустин, я тоже… Отгоню стервятников… Нет, стрелять не буду… Ладно…

Дионисио накинул только длинную рубаху до колен и сбежал по лестнице, все же надеясь, что в саду не Рамон. Он вышел из дома и сразу отметил: птица, всегда щебетавшая на рассвете, молчит. Подошел к трупу, и все внутри помертвело. Любимый друг, утешавший и ободрявший. Товарищ, с которым откупорено столько бутылок.

Босые ноги Рамона были обожжены. Черные обгоревшие ступни покрыты лопнувшими кровавыми волдырями и грязью – значит, его заставили идти, а потом перерезали горло и вытащили язык. Его убили с таким презрением, что вернули пистолет в кобуру – дескать, легавый и сделать-то ничего не может. Дионисио вынул пистолет и кинул в дверной проем.

Нагнулся, смахнул муравьев, сновавших по лицу Рамона, ползущих в рот и обратно. Взглянул на часы – когда же приедет Агустин? Склонился и поцеловал товарища в щеку. Коснулся пальцами губ, произносивших столько добрых слов утешения и ученых прозвищ.

– Дружище… – произнес Дионисио.

В нагрудном кармане Рамона торчал листок бумаги. Дионисио вынул его и развернул. Прочел: «Подарочек на день рожденья». Дионисио на секунду задумался, потом вспомнил, что сегодня день рождения Заправилы, тот устраивает в своем квартале семидневный карнавал с благословеньями прирученных священников, тремя духовыми оркестрами и танцевальной группой из Моренадо, района рудников.

«Значит, он встал и на твоем пути, старина», – подумал Дионисио. Он давно уже не писал писем в газету и поразился злобе кокаинового царька, до сих пор искавшего способы ужалить единственного человека, кто принудил Заправилу увидеть себя в истинном свете впервые за всю бесплодную жизнь.

Приехал Агустин, повзрослевший и возмужавший с тех пор, как впервые появился тут из-за мертвеца в саду. Натягивая желтые резиновые перчатки, он старался держаться как подобает, но Дионисио заметил, что глаза у Агустина полны слез.

Юноша взглянул на того, кто во все времена был умным и насмешливым острословом, совестью их полицейского участка. Повел рукой в сторону изломанного тела со зверскими следами пыток и, словно что-то объясняя, непослушными губами выговорил:

– Я всему у него научился.

Дионисио пригладил Рамону волосы и поднялся. Помолчали, глядя на тело. Потом Дионисио спросил:

– Ты на этой неделе дежурный по управлению? – Агустин отер рукавом глаза и кивнул. – Тогда сделай мне одолжение.

Агустин снова кивнул, из-за кома в горле не в силах говорить.

– Сделай так, чтобы на карнавале не было полицейских, а если объявятся очевидцы, от их показаний прикуривай сигареты. Если вдруг потребуют расследования, допрашивай только тех, кто ничего не видел.

Агустин опять кивнул и показал на тело:

– Сволочи, они его пытали… Он все про них знал. – Помолчал и добавил: – И был твоим другом.

– Еще одна моя смерть, – сказал Дионисио. Видя, что Агустин больше не может сдерживать слезы, он положил руку ему на плечо. Юноша затрясся в рыданиях, и Дионисио прижал его к себе, как маленького, обхватив за шею. Они стояли, обнявшись. Глаза Дионисио оставались сухими. Он не оплакивал друга. – Ничего, – сказал он, укачивая плачущего полицейского, – скоро я сделаю такое… Рамон жизни бы не пожалел, чтобы увидеть. Я поклялся, и, считай, это уже сделано.

Агустин с Дионисио осторожно подняли и уложили тело в провонявший мертвечиной и хлоркой фургон, где побывало так много по-всякому изуродованных трупов; Дионисио проводил взглядом машину и вернулся в дом, по дороге подобрав пистолет Рамона. Опустился на стул, долго сидел совершенно неподвижно, затем поднялся и взял пачку нотной бумаги. За час, без всяких поправок он сочинил свой знаменитый «Реквием Ангелико». Партитура была написана для фисгармонии, кен и мандол, но и в таком звучании реквием произвел потрясающее впечатление на всех, кто пришел на похороны Рамона Дарио. Даже у полицейских, при всем параде стоявших в почетном карауле у входа в церковь, от этой музыки брызнули слезы из глаз – не потому, что она была печальна, но потому, что печаль предваряла в ней торжественный покой. Все, кто потом слышал реквием, отмечали место, где грустная и нежная мелодия первой части – будто чувствуешь на лице дуновение от ангельских крыльев, по спине пробегает непостижимый холодок от сверхъестественного, а волоски на коже встают дыбом, – вдруг во второй части взлетает к гимну победе, что звучит поистине как небесный хор, приветствующий рассвет нового творения. Произведение стало широко известно по всей Латинской Америке, и в конце концов его привез в Европу один этномузыковед. Он искренне посчитал реквием народной музыкой, а позже поселился в Кочадебахо де лос Гатос.

Сочинив эту песнь верной дружбе, Дионисио взял пистолет Рамона и взвесил на руке. Кликнул кошек и вниз по улице направился в лагерь «чокнутых».

Им встретился дерганый человечек в очках – в руках блокнот, карманы набиты пересохшими авторучками. Он издали рассмотрел Дионисио и его необыкновенных ягуаров, а потом всю неделю таскался за ним по пятам, изводя вопросами, которых Дионисио даже не слышал, сосредоточившись на единственной своей цели.

Этого господина звали Нарцисо Альмейда; знаменитый своим бесстрашием репортер «Прессы», он, рискуя жизнью, четыре года освещал события кокаиновой войны в стране и подробно докладывал о ее ужасах властям предержащим. Его прислали с совершенно обычным заданием – выяснить, почему один из самых прославленных борцов с наркомафией так надолго погрузился в молчание; вместо этого благодаря единственной сенсационной статье Нарцисо Альмейда больше кого-либо несет ответственность за возникновение фантастического мифа о Дионисио Виво.