Текст книги "Следы на пляже"
Автор книги: Луанн Райс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)
Глава 17
Мэделин знала, что это был Джек. Она посмотрела определитель, этот номер был из Хаббард-Пойнта, Коннектикут, и, заглянув в свою телефонную книжку, поняла, что это номер не Стиви, поэтому она догадалась, что это мог быть он. Она сидела в кабинете своего федерального дома, вытирая глаза; ее знобило, хотя жаркий летний воздух струился из открытого окна.
Крис просунул голову в комнату. Она посмотрела на его большие синие глаза и седеющие светлые волосы и, изобразив улыбку, кивнула ему, давая знать, что все в порядке. С тех пор как она вернулась домой от Стиви, он следил за ней больше, чем обычно. В сущности, его внимательность напоминала ей о первых месяцах после той аварии, когда она была в очень плохом состоянии.
– Кто это был? – спросил он.
– Ошиблись номером, – ответила она.
– Мне показалось, что ты разговаривала…
Хорошо, что он не сказал – плакала. Мэделин опять улыбнулась и сказала:
– Я постаралась быть вежливой.
Крис поверил ей и вернулся к телевизору смотреть баскетбольный матч. Мэделин дрожала. Она терпеть не могла лгать мужу. Но она знала, что, если скажет, что звонил ее брат, он тут же сделает обратный вызов и выложит Джеку все, что о нем думает. По правде, Мэделин хотелось сделать то же самое.
Она не могла поверить, что он просто не хотел или не мог говорить с ней. Конечно, она отвечала за ту поездку, она должна была доставить Эмму домой в целости и сохранности. Но дело было в другом – Джек не смог справиться с тем, что услышал оскорбительную для него правду. Теперь Мэделин вспоминала, как она пришла в себя сквозь туман димедрола, который ей кололи в первые дни в госпитале, и увидела Джека у своей постели. Тогда она все рассказала ему, и только ему, что произошло на самом деле. Он буквально обезумел – тряс головой, кричал, словно сумасшедший, бил кулаками в стену.
Вошла сестра и быстро увела Джека, а Мэделин опять провалилась в бессознательный и мучительный сон. Крис оставался с ней днем и ночью, доктора приходили и уходили. Они показали ее психиатру. Приходили полицейские, но Крис попросил их вернуться тогда, когда Мэделин придет в себя.
Она больше не могла вспоминать об аварии. Психиатр сказал, что у нее «травматическая реакция». Эти слова мучили ее – они возвращали ее сознание к другой травме. Крик, удар, кровь.
Все остальное вспоминалось легко – дни и часы перед этим. Она помнила, как пригласила Эмму провести уик-энд на пляже, она помнила белый забор и персиковое дерево неподалеку. Она помнила руки Нелл в своих руках, ее милую болтовню о школе и об истории, которую она сочинила про пони по имени Звездочка. Она помнила, как Джек поцеловал ее на прощание, как она благодарила его за то, что он отпустил Эмму на уик-энд.
И помнила уик-энд… ленивые утренние часы с кофе и свежевыжатым апельсиновым соком, бег по пляжу для тренировки, помнила, как они искали место для своих одеял и кресел, сидели с Эммой на горячем песке, ничего не делая, только беседуя. Мэдди вспомнила, как взглянула в глаза Эммы в самый первый день, улыбнулась и воскликнула:
– О, пляж, и мы будем здесь вместе.
– Мы прошли долгий путь после Хаббард-Пойнта, – сказала Эмма.
– Там мы впервые встретились все вместе. Я помню тот день, когда я встретила тебя и Стиви Мур. Тогда мы думали, что всегда будем вместе… помнишь, какими мы были неразлучными?
Эмме, казалось, было неинтересно вспоминать, но Мэделин не могла остановиться:
– Помнишь, ее отец подарил ей маленький английский автомобиль… какой же марки? «Хиллман»! Точно. Он был такой пикантный, прямо для пляжа. И она съезжала сверху и возила нас в кафе-мороженое «Парадиз»?
– Мы все в купальниках втискивались на переднее сиденье, – сказала Эмма без тени улыбки. – Поедали мороженое, проезжая вдоль пляжа… все парни сигналили нам. Помнишь, как Джимми Петерсон почти заставил отступить нас с дороги?
Они засмеялись, вспоминая прогулки на «хиллмане» Цвета морской волны, непостижимую энергию их семнадцати лет. Мэделин внимательно посмотрела на Эмму, вспомнив покупку «Лета лебедей» для Нелл. Почему Эмма так отрицательно отнеслась к творчеству Стиви?..
– Помнишь, какой стеснительной сначала была Стиви с мальчиками, – спросила Мэделин. – Я думаю, она была такой замкнутой, потому что у нее не было матери, она жила вдвоем с отцом.
– Профессор, – сказала Эмма. – Помню его английский акцент… Меня он не слишком занимал.
– Меня тоже, – сказала Мэдди.
– Стиви просто привалило счастье, – заговорила Эмма со странной грубостью. – Она сделала карьеру, потому что заботилась только о себе самой, у нее не было мужчины, чтобы надеяться на его поддержку. Она могла себе позволить быть застенчивой с мальчиками, а потом выходить замуж и разводиться в свое удовольствие.
– Эмма…
– Прости, Мэдди. Ты не ожидала услышать что-то подобное. Но это то, для чего я поехала с тобой. Мне нужно сказать тебе…
А потом они повернули свои намазанные кремом лица к солнцу, наслаждаясь теплом, даже когда в душе Мэдди все похолодело от того, что сообщила ей Эмма. Она чувствовала, что ее невестка несчастлива, но только сейчас она поняла масштаб надвигавшейся катастрофы. Она поняла бы, что Эмма недовольна своей жизнью с Джеком, но не подозревала, что у нее был кто-то другой. Она не знала всех ее планов.
Пляж, остров, коттедж, долгий мучительный разговор – все это незабываемо запечатлелось в памяти Мэделин. Она помнила, что была потрясена – нет, это слишком драматичное слово, – тем, что Эмма поведала ей. Может ли она держать это в тайне от своего брата? Шли часы, солнце ласково грело их кожу, и волны мягко плескались о белый песок острова, а Мэделин слушала и слушала и не могла поверить, и у нее мурашки бегали по коже…
Она была лучшей подругой Эммы. Но также она была сестрой Джека. Все это она пыталась довести до Эммы, садясь в машину. Когда Мэделин, наконец, заговорила, она сказала Эмме, что не сможет сдержаться, что хотя она любит Эмму и уважает ее право выбора, она не может отказаться от брата, ведь она сестра Джека.
И родная тетя Нелл.
Мэделин считала, что поступок Эммы нанесет сильный удар Нелл. Уик-энд заканчивался, но у них еще оставались часы, нужные для дороги домой. Между ними возникло некое напряжение; Мэделин пыталась заставить себя сказать что-то, что не звучало бы ханжески. Эмма должна была понять, что у Мэделин растет возмущение и неодобрение, досада и отвращение к тому, о чем она услышала. И ее охватил страх перед тем, как это отразится на Джеке, а главное на Нелл.
– Ты должна подумать о том, как это скажется на Нелл, – заговорила Мэделин очень мягко, когда они ехали через деревни Джорджии, восточнее Атланты, где Эмма собиралась ей показать, откуда происходил Ричард Кирсейдж.
– Как ты смеешь упрекать меня? Нелл – это все, о чем я думаю!
– Это незаметно по твоим поступкам.
– Ты думаешь, что беспокоишься о ней больше, чем я? Это моя дочь! – запальчиво закричала Эмма, ее правая рука взлетела в воздух – и сильный удар в лицо поразил Мэделин, заставив ее выпустить руль…
Она потеряла сознание, потом пришла в себя, она помнила, как поддерживала голову Эммы и опять теряла сознание от боли и ужаса. И потом, когда Джек сидел у ее больничной кровати, она, потрясенная рассказом Эммы и под воздействием лекарств, боли, выложила брату всю правду о случившемся, она ожидала встретить его понимание. Ведь она боялась за него и за Нелл, предупредила его, рискуя рассердить Эмму, потерять ее дружбу.
Но он все понял не так. К ужасу Мэделин, казалось, он порицал ее, а не Эмму. Или, может быть, он испытывал шок и стыд за то, что о его несчастье знала сестра. Он был в полном отчаянии от потери жены. Если бы он поверил в то, что Мэдди рассказала ему, ему пришлось бы увидеть все совершенно по-другому.
Сидя в своем доме в Провиденсе, Мэделин неотрывно смотрела на телефон и мечтала, чтобы он зазвонил снова. Она не раз слышала об отчуждении родственников в других семьях. Причины этого всегда казались ей такими несущественными, мелкими. В глубине души она всегда верила в то, что члены семьи всегда связаны между собой такими тесными узами, что такая вражда не могла долго существовать. Она допускала, что отчуждение могло возникнуть из-за денег или наследства. Братья и сестры в таком случае могли отдалиться. Но они всегда могли написать друг другу письмо и вряд ли считали, что стали навсегда чужими.
Как же она заблуждалась!
Самым ужасным потрясением было то, что был только один человек, который стал относиться к ней как к чужой. Именно он, ее родной брат, единолично принял решение закрыть перед ней дверь, перестать общаться, именно он, ее брат, решил, что его жизнь без нее будет легче. Ее никто не спросил. Ее лишили возможности что-то сказать в свою защиту…
Минута текла за минутой, и Мэделин поняла, что этой ночью телефон не зазвонит. Она повернула голову к окну и увидела большую луну, теперь уже не совсем круглую, сияющую на небе. Ее глаза наполнились слезами, когда она подумала, как сейчас прекрасно на взморье Хаббард-Пойнта.
Она представила себе вид, открывавшийся из окон Стиви; каким-то шестым чувством зная, что ее подруга имела отношение к телефонному звонку Джека. Она не была уверена, как и почему это произошло, она не могла себе представить, какие слова нашла для этого Стиви, но знала, что пляжная девочка, Стиви, смягчила ожесточившееся сердце ее брата, найдя к нему верный путь.
Пристально глядя на луну, она представила себе, что ее лучи проложили тропу от Провиденса до Хаббард-Пойнта. Лунная девочка… Мэдди смотрела в ее таинственное лицо и всем сердцем умоляла вернуть ей доверие и любовь брата… Нелл. Стиви.
Из соседней комнаты донесся радостный крик – должно быть, «Ред Сокс» выиграли, наверное. Крис позвал ее смотреть финал. Она вытерла глаза, еще раз взглянула на луну. Она была сияюще-белой в темно-синем небе, и Мэдди показалось, что все это могла нарисовать Стиви.
О, если бы Стиви волшебством своего искусства могла вернуть их всех вместе в прошлое! У нее перехватило горло; о, если бы только можно было это сделать. От волнения у нее першило в горле, но она не пошла в кухню за вином, она отхлебнула немного диетической кока-колы. Четыре дня без выпивки… она помнила горькие слова Стиви, сказанные ею о своем первом муже: «Утонул в бутылке». Эти слова сдерживали ее.
Крикнув Крису, что она через минуту придет, она достала свою адресную книгу. Найдя номер, она набрала его.
Номер ответил гудками, но она оставила сообщение.
«Стиви, это Мэделин. Я хочу поблагодарить тебя. За все… пока, спасибо. Передай им, что я их люблю, ладно? Ты знаешь, о ком я. Скоро поговорим».
Положив трубку, она почувствовала себя лучше. Потом она пошла в гостиную, села на ручку кресла мужа, и молча поблагодарила судьбу за то, что находится под надежной крышей.
Сообщение Мэделин удивительно много значило для Стиви. Чувствуя замкнутость своей пляжной подруги, Стиви побуждала ее раскрыть свою душу. На следующее утро она встала рано, сварила кофе и, налив его в термос, отправилась к дому Джека. Нелл еще спала.
Птицы оживленно щебетали на деревьях. Они с Джеком сидели на скамейке у дома. Он склонился в ее сторону, разливая кофе. Под его взглядом ее кожу будто покалывали тоненькие иголки.
– Как мило с твоей стороны, что ты пришла, – сказал он.
– Я только… – начала она, – я не могу не думать о том, что вы так скоро уезжаете.
– Я стараюсь не думать об этом. Я не хочу расстраиваться, заранее переживая. Но это неизбежно.
– Что ты думаешь относительно Нелл, кто будет ее наблюдать за границей? Может быть, доктор Гэдфорд кого-то порекомендует?
– Он продумывает это, – сказал Джек, – странно, но она безмятежно спит в последнее время.
– С тех пор, как вы обратились к доктору Гэлфорду?
– Я полагаю, – сказал Джек тихо, – что с тех пор, как она стала проводить больше времени с тобой.
Стиви потянулась к нему и прижалась лбом к его шее. Ей не верилось, что он сказал это. Ей так хотелось верить, что это правда.
– Ты не возражаешь, если я завтра возьму с собой Нелл купаться пораньше? – спросила она – Сегодня я вернусь рисовать, а вечером я встречаюсь с тетей Аидой.
– Я знаю, что ей это понравится, – сказал Джек, гладя ее руки, несмотря на то, что солнце уже совсем взошло, и Нелл могла вот-вот проснуться и выглянуть в окно…
На другой день рано утром Стиви ожидала Нелл у полосы прилива. Пляж теперь целиком принадлежал ей – курорт Хаббард-Пойнт еще не проснулся. Воздух был свежим и чистым, небо сияющим, безоблачным. Пролив сверкал, как синее стекло, слышались только крики кружащихся чаек, да шум одинокого рыбацкого катера доносился с моря.
Нелл сбежала вниз в красном купальнике, соскочила с променада с полотенцем, колыхавшимся за ее спиной, как плащ супердевочки. Она неслась широкими прыжками, со смехом упав на песок у ног Стиви.
– Папа сказал мне, что вы хотели встретиться со мной! Я еще никогда не видела вас на пляже.
– Я редко появляюсь при дневном свете, – ответила Стиви. – Не говори про это другим детям, не то моя репутация ведьмы будет разрушена.
Нелл засмеялась:
– Мне нравится ваш купальник.
– Спасибо, – улыбнулась Стиви. Ее купальник по всей длине был обшит черными лентами, гладкими, без оборок. – Мне твой тоже нравится.
Был отлив, и они босиком пошли по чуть влажным водорослям, принесенным высоким приливом прошлой ночью. Солнце согревало их головы и плечи, но было еще слишком рано для настоящего тепла. Они собирали лунные камни, раковины и морские стеклышки, держа свои трофеи в ладонях.
– Расскажите, как началась история пляжных девочек, – сказала Нелл.
– Ну, это началось прямо здесь, – улыбнулась Стиви – С твоей мамы и меня. Когда мы были совсем маленькими, гораздо меньше тебя.
– Как вы встретились?
– Наши мамы были подругами…
– Как Бэй и Тэра?
– Пожалуй, – согласилась Стиви. – Похоже, наши матери тоже любили лето, и солнце и пляж, и когда у них родились дочки примерно в одно и то же время, они не могли нас не познакомить.
Нелл улыбнулась, казалось, она счастлива представлять это.
– А что вы делали вместе? – спросила она.
– Когда мы были совсем маленькими, около года или двух, наши мамы выкапывали нам в песке довольно глубокие ямки, прямо тут, где мы сейчас идем. Они делали небольшие дамбы из сырого песка, чтобы до нас не добрались самые большие волны, и наполняли эти ямки водой, и у нас были как бы собственные персональные бассейны.
– Мама делала такие и для меня, – сказала Нелл, и в ее голосе слышалась печаль. – Я помню, как она держала меня, когда накатывали волны.
– Она, наверное, очень любила тебя, – произнесла Стиви.
– Да, очень, – сказала Нелл.
Пока они шли по песку, Стиви ощущала напор волн и прилива, все время чувствовала сердцем непрекращающуюся связь с матерью этого ребенка.
Дойдя до конца пляжа, они бросили свои полотенца и вошли в воду. Стиви сразу нырнула и проплыла под водой несколько ярдов. Вынырнув, она увидела, что Нелл вынырнула позади нее, отфыркиваясь и гримасничая.
Они всплыли на поверхность, смеясь и переводя дух.
– Как далеко вы можете доплыть? – спросила Нелл.
– До Франции! – пошутила Стиви.
– Нет, правда, как далеко? До моста? Или до большой скалы?
– До большой скалы, – ответила Стиви.
– Поплыли туда!
– Это для тебя далеко. Давай лучше подождем, что на этот счет скажет твой отец.
– Он доверяет вам! – сказала Нелл. – Пошли! Я уже плавала туда с Пегги и ее мамой. Я буду вас догонять.
Они двинулись в путь поперек бухты, по диагонали от конца пляжа Стиви старалась плыть медленнее, но ее поразило, что Нелл оказалась умелой пловчихой. У нее были ровные, спокойные взмахи рук, плавные движения ног, едва касавшихся поверхности. Сам пляж был совершенно пуст, но несколько человек, сидевших с утра на променаде, смотрели на них. Стиви любила эти ранние утренние часы, когда все вокруг принадлежало только ей. Но делить все это с Нелл оказалось еще лучше.
Они проплыли ярдов пятьдесят, до большой скалы – горбатой, как кит, немного выше спереди и пологой сзади. Выбравшись на берег, они вскарабкались по водорослям и прилепившимся моллюскам на освещенную солнцем сторону. На солнце искрились колонии иссиня-черных мидий.
Опустившись на колени, Стиви и Нелл наблюдали за мельканием рыбешек, чертивших под водой узоры линий, которых преследовали стремительные стаи голубых луфарей. Чайки и крачки кружились и кричали у них над головами изредка пикируя на стаи рыб.
Нелл визжала от возбуждения. Стиви нравилось, что она не боится, что она настолько любопытна, что не уклоняется от ныряющих птиц, и не остерегается больших луфарей. Они следили за зигзагообразными движениями рыб, вспыхивающих серебром, а потом ныряющих и исчезающих.
– Это так классно! – сказала Нелл.
– Пищевая цепь в действии, – усмехнулась Стиви.
– Что такое пищевая цепь?
– Ну, мелких рыбешек поедают луфари, а луфарей едят более крупные рыбы…
– А кого едят рыбы, которых преследуют чайки? И рыбы, большие, как эта скала?
Стиви засмеялась, подумав о книге, в которой можно все это рассказать.
– Ты молодец, Нелл Килверт, – сказала она. – Я сообщаю тебе, что ты подкинула мне отличную идею. Я никогда не перестану писать книги, если ты будешь рядом.
– Правда? – обрадовалась Нелл, широко улыбаясь.
– Правда.
Они посидели еще несколько минут, пока их купальники не высохли на солнце. Стиви бросила взгляд на ступни Нелл. Они были точно такой же формы, как у Эммы, – узкие, с высоким подъемом. Переведя взгляд на ее лицо, она увидела глаза Джека, его прямой нос, его высокие скулы. От этого она слегка потеряла голову. Как поразительно, должно быть, иметь ребенка, у которого твои ноги и который похож на твоего любимого мужчину…
Ее мысли вернулись к посланию Мэделин, к ее просьбе передать «им», что она их любит. Ей не хотелось расстраивать Нелл, волнуя ее разговорами о ее тетушке. И сидя на скале, она упорно глядела на ступни Нелл, вкладывая в свой взгляд всю любовь Мэделин, надеясь, что Нелл что-нибудь почувствует.
– Поплывем назад? – спросила Нелл.
– Если ты готова.
Нелл кивнула. Она заслонила рукой глаза от солнца и смотрела прямо на Стиви.
– Раньше мне никогда не хотелось жить так, – проговорила она.
– Ощущать лучи солнца так прекрасно, да? – сказала Стиви.
Нелл пожала плечами и хмыкнула. Возможно, она думала, что Стиви не поняла, что она хотела этим сказать.
Но Стиви прекрасно поняла, что Нелл говорит о Хаббард-Пойнте и о лете вообще. Раньше она никогда не хотела жить летом на пляже… Стиви всегда помнила, как прекрасны эти ощущения.
Они вошли в воду, оттолкнулись от прибрежного шельфа и поплыли назад к побережью. Берег сверкал впереди, будто усыпанный бриллиантами и серебром. Когда они ступили на отмель, Стиви посмотрела на песок, по которому они шли.
Она увидела две цепочки следов, своих и Нелл, все еще сохранившихся на песке. Теперь наступал прилив, и первые, еще нерешительные волны начинали стирать их.
Песок был твердый и гладкий, но когда очередная волна лизала его поверхность, в нем появлялись мелкие дырочки, пузырящиеся пеной. Нелл опустилась на колени, уставившись на них.
– Что это? – спросила она.
– Моллюски, – сказала Стиви.
– Мы можем их выкопать?
– Не здесь, – сказала Стиви. – Песок тут очень твердый, и сюда скоро придут люди и сядут на свои одеяла. Но я знаю место…
– Вы отведете нас туда? Нас с папой?
– Я, конечно, могу это сделать, – произнесла Стиви медленно, – если он захочет.
– Он захочет, – уверенно сказала Нелл.
– Ладно, после, – сказала Стиви. – Может быть, попозже, к вечеру? Думаю, отлив будет максимальный. Если твой отец свободен… а если нет, мы можем пойти вдвоем.
– Он свободен, – так же уверенно сказала Нелл. – И захочет пойти. Вы ему нравитесь.
– Да? – спросила Стиви, краснея.
Нелл кивнула и лукаво улыбнулась.
Они крепко обнялись, а потом Нелл побежала встречать Пегги и прогулочную группу. Стиви пошла назад вдоль пляжа. Когда она шла вдоль линии прилива, ей бросились в глаза последние несмытые следы ее и Нелл. Волны с каждым разом закрывали их все больше. «Каждый день приносит маленькие потери, – подумала Стиви. – Но сегодня, кажется, их будет не так много – потому что к вечеру они все пойдут собирать моллюсков».
Глава 18
Они шли вниз по дороге и выглядели как путешественники, собравшиеся в экспедицию, они несли с собой грабли, чтобы выкапывать раковины, и ведро с дырочками на дне и по бокам. Стиви катила надутую камеру от колеса, а Нелл пританцовывала впереди, очень волнуясь. Стиви велела ей надеть старые теннисные туфли, но Джек нашел, что и эти вполне сгодятся.
– Когда ты сказала «старые туфли», ты, оказывается, не шутила, – сказал он, глядя на ее ноги.
Она была обута в старые красные сапоги с отворотами, обрезанными до изношенного края. Резиновые подошвы отдирались от ткани и скрипели на ходу.
– Поосторожнее, не обижай мои сапоги для выкапывания моллюсков, – сказала она. – Мне понадобились годы, чтобы их разносить.
– Тебя никогда не поймешь, – парировал Джек.
– Итак, – начала она, – расскажи мне, как тебе показался замок.
Джек провел утро, внимательно изучая каждый дюйм строения – измеряя, определяя, исследуя.
– Он в изрядно плохом состоянии, – ответил он. – И я рад, что твоя тетушка вовремя сказала тебе об этом. Пара плохих зим, и, я думаю, потолки и полы уже нельзя было бы отремонтировать. Как бы это…
– Их можно укрепить?
– Для этого требуется серьезная работа. Это будет недешево, Стиви. Когда я первый раз пришел туда, твоя тетушка работала, а потом появились Генри и Дорин, так что у меня не было подходящего момента, чтобы подробно расспросить ее о планах. Есть у нее деньги на это?
– Дядя Вэн любил пожить так широко, что, мне кажется, он оставил ей больше счетов, чем капитала, – сказала Стиви. – Однако она очень известный художник и мастер своего дела.
– Можно было бы провести несколько хороших аукционов, чтобы заработать достаточную сумму на доверительную собственность и начать восстанавливать замок, – сказал Джек. – Я сделаю, что могу, у меня есть кое-какие идеи, но фонду, который она создает, понадобятся архитектор и строители, а также специалисты по каменной кладке, чтобы сделать самое основное.
– Папа, ты же специалист по каменной кладке. Мосты же делаются из камня, – воскликнула Нелл, сделав прыжок назад, к ним.
– Я понимаю, Нелл, но…
– Он хочет заняться этим, – объявила Нелл. – Он, правда, хочет. Он не поехал бы в отпуск за границу, если бы не хотел. А видели бы вы каменные мосты, которые он построил в Мэне! И один в Южной Каролине, на острове, где живут дикие пони!
– Он и так сделал для нас очень много, – сказала Стиви. – Я знаю, тетя Аида очень благодарна.
Джек улыбнулся, радуясь, что оказался полезен. Он понимал, чего добивается Нелл: она хочет, чтобы он остался здесь работать над проектом замка. Его это тоже привлекало. Его вдохновляла серьезная задача, идея реставрации такого невероятного места. Но он не поддержал разговора на эту тему; Нелл и так уже серьезно сопротивлялась их отъезду. После того как той ночью он заговорил с ней о Шотландии, она не желала и слышать об этом, потому что ей не хотелось уезжать из Хаббард-Пойнта. Сегодня Джек был рад общему согласию.
Они шли к востоку по тенистой, петляющей дороге, которая вела к почти скрытому участку пляжа возле железнодорожной колеи. Джек смутно помнил, что бывал здесь подростком – это было далеко от основного пляжа, хорошее место, чтобы разжечь костер и выпить пива, слушая, как рядом гудят поезда.
Стиви удачно рассчитала время прилива: весь путь был свободен. Береговые отмели блестели в предвечернем свете, словно отлакированное красное дерево. Стиви первой вышла на них, Нелл побежала, чтобы догнать ее, а за ними последовал Джек. Их подошвы шлепали по мокрому песку. Джек был почти доволен, что шел позади. Он не мог оторвать взгляда от Стиви. Ее волосы были подстрижены прямо, открывая всю шею до затылка. На ней были обрезанные джинсы и разрисованная пятнами черная футболка, на которой было написано «Говорящие головы». Рукава тоже были коротко обрезаны, почти открывая плечи, которые казались одновременно сильными и изящными.
Отмель привела к мелководью. Они пробирались по нему, идти приходилось намного медленнее. Теперь Стиви села на камеру, как на плот. Она привязала ее веревкой, велев Нелл тянуть за нее.
Это утро Джек провел с тетушкой Аидой. Она рассказывала ему о детстве Стиви, о том, как она потеряла мать, когда была еще маленькой.
– Они были привязаны друг к другу?
– Да, очень. Стиви была почти убита этим событием. Она… буквально рвала на себе волосы. Джонни, мой брат, находил большие клочья волос на ее подушке, в ее руках. В ту ночь она утратила цветное зрение. Это называется «аномальной травматической реакцией»… Она всегда, с самого раннего детства, была художником, а в это время ее душа как будто приняла решение, что все кончено, и лишила себя красок жизни.
– И сколько времени это продолжалось?
– Шесть месяцев. Джонни водил ее к невропатологам, которые были в полном недоумении. Они никогда с подобным не сталкивались. Все понимали, что нужно лечение, даже рекомендовали госпитализацию. Джонни нашел превосходного врача, она, конечно, принимала ее на дому. Сьюзен была поразительным специалистом… она помогла Стиви восстановиться. Какая-то микстура, а в основном – беседы, психологическая терапия.
Джек помнил, что говорила ему Стиви о своих встречах со Сьюзен; ее рассказы помогли ему опять обратиться к доктору Гэлфорду.
– Руководствуясь советами Сьюзен, Джонни приобрел несколько картин и всячески поощрял рисование Стиви масляными красками, пальцами. Она это делала еще не способная различать цвета. Все ее картинки были о птицах. Она говорила ему, – тут голос тети Аиды дрогнул – что хочет, чтобы у нее выросли крылья, и тогда она могла бы улететь на небеса и там увидеть мать.
Вот и теперь, видя Стиви и Нелл, которые шли вместе, Джек вдруг испытал миг отчаяния от понимания того, что все в любую минуту может измениться. Но, глядя, как они, играя, бродят по мелководью, он, в то же время, испытывал и счастье от мысли, что его дочка нашла кого-то, кого полюбила, и уверенность в том, что уж кто-кто, а Стиви точно знает все, что чувствует Нелл. После смерти Эммы Джек твердо решил сделать для счастья Нелл все, что в его силах. Он хотел, чтобы она любила свою мать так, как Стиви любила свою. Но защищать ее память приходилось такой высокой ценой. Он подумал о сестре и остановился.
– Почему ваша рубашка говорит «Говорящие головы»? – спросила Нелл, ее голос разнесся над водой.
– Это музыкальная группа, которая была в моей школе.
– Вы их знали?
– Нет, я была в стороне от них. Но их музыка мне нравилась.
– А в какой школе вы учились?
– В Род-Айлендской школе дизайна.
– Разве живописцы и музыканты учатся в одной и той же школе?
Стиви засмеялась.
– Искусство – это не простая вещь, – сказала она. – Оно большое, больше всего, что угодно. Это то, как ты выражаешь себя, что у тебя внутри.
– Кому интересно знать, что у меня внутри? – спросила Нелл, нервно хихикнув.
– Всему миру, – ответила Стиви.
– Я не понимаю, – сказала Нелл.
– Думаю, что однажды поймешь, – произнесла Стиви, нежно прикасаясь к голове Нелл, и эта картина перевернула сердце Джека. – Я совершенно уверена, что в каждом из нас живет художник.
Нелл снова засмеялась. Песчаное дно внезапно стало илистым, и они остановились. Стиви вставила ведро в камеру и раздала Джеку и Нелл грабли. Они были длинные, с изогнутыми железными зубьями и старыми деревянными ручками, потрескавшимися от постоянного соприкосновения с соленой водой и высыхания на воздухе.
– Ну так… вы прочесываете граблями ил, пока что-нибудь не почувствуете, потом вытягиваете и кидаете в ведро.
– Что мы должны почувствовать? – спросила Нелл.
– Это трудно объяснить, – ответила Стиви. – Но когда это произойдет, поймешь.
– А что будешь использовать ты? – спросил Джек, потому что третьих граблей не было.
Стиви лукаво улыбнулась и подняла отвороты своих сапог.
– Свои ноги, – сказала она.
Они пошли Джек прочесывал ил, чувствуя при этом странное удовлетворение и возбуждение. В этом было что-то неопределенное, никогда не знаешь, в какой момент в полных граблях будет добыча. Он думал о том, что всегда знал результат своих действий. Если он чертил линии и углы, делал планы и светокопии, то непременно строился мост. Мост присутствовал в уравнениях, которые он решал, в формулах, которые он использовал. Его притягивали предвидимые выводы.
Вот чем влекла его Шотландия. Бросить работу, взять дочь, уйти как можно дальше от правды – счастливая, нормальная жизнь. Но эта заноза в его сознании – удовольствие делать что-то вообще, без определенной цели, и волнение сердца, когда он услышал, как Стиви говорила Нелл об искусстве.
– Я поймала! – взвизгнула Нелл.
Джек и Стиви наклонились, разглядывая то, что было у нее в граблях. Серый ил полился в воду, когда Нелл бросила весь ком ила в ведро, стоявшее в камере. Вода прошла сквозь отверстия, ил осел, открывая великолепную большую жесткую ракушку.
– Здорово, отличная работа! – воскликнул Джек.
– Это крупный моллюск, – сказала Стиви, поднимая его и рассматривая на свету.
– Что мы с ним сделаем? – спросила Нелл.
– Ну, если мы поймаем еще, то сможем приготовить обед, – сказал Джек. – И попросим Стиви присоединиться к нам.
– Благодарю, – сказала Стиви, ее лицо сияло так же, как и у Нелл.
Они продолжали копать, пока солнце не начало склоняться к закату. Наверное, это было хорошее место, потому что неожиданно раковины стали попадаться всем. Стиви нащупывала их ступнями, поддевала носком сапога, вытаскивала на поверхность и потом подбирала. Они были чистого светло-серого цвета с пурпурным и золотым оттенком. Заходящее солнце отражалось в воде, придавая ей мягкий оловянный оттенок, и падало на каменные острова на юго-востоке, озаряя их гранитные утесы горящим оранжевым цветом.
Прилив начинался, и вода стала прибывать. Джек почувствовал, что вода поднялась до бедер. Стиви вода дошла до талии, а Нелл почти до груди. Обе они расхохотались и разом нырнули. Когда они вышли, волосы их были мокрыми, с одежды текла вода, черная футболка облегала тело Стиви. Она взглянула на Джека, ее глаза искрились весельем, и он выдавил улыбку в ответ. Она была прекрасна, она вся светилась изнутри, и Нелл любила ее, но, поскольку он не мог вписать ее в заранее продуманные им планы, Джек заставил себя отвернуться.
Они шли к дому Стиви. Одежда Джека почти не промокла, потому что он был таким высоким, поэтому он направился в кухню, чтобы вымыть моллюсков, а Нелл и Стиви принимали душ во дворе. Нелл нравилось это – стоять на прохладном воздухе, вдыхая запахи жимолости и сассафраса, тогда как на тело лилась горячая вода.
