Текст книги "Билет на погост"

Автор книги: Лоуренс Блок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Я снова промолчал.

– Кстати, что он имел в виду тогда, двенадцать лет назад, в зале суда? Обещал расквитаться с тобой за что-то, да? За что именно?

– Он психопат. Его слова не значат ровным счетом ничего.

– Да, конечно, но что заставило его это сказать?

– Из-за меня он отправился за решетку; этого достаточно.

– Небось отправился за что-то такое, чего никогда не совершал?

– Ну конечно, – ответил я. – Ты же знаешь, они все невинны и чисты, как младенцы.

– Да, все тайное рано или поздно становится явным. Он, помнится, говорил, что ты подставил его, верно? Он не стрелял в тебя, и даже оружие было не его. Ты подставил его по всем статьям.

– Послушать его, он вообще ни в чем не виновен. От него чистосердечного раскаяния ждать бесполезно.

– Да-да, конечно! Так подставил ты его или нет?

– Что это ты имеешь в виду?!

– Ничего такого; просто спрашиваю, – ответил Деркин.

– Нет, конечно.

– Ясно.

– Все было, как в учебниках описывается: преступник трижды выстрелил в полицейского, который пытался арестовать его. В принципе он мог получить не десяток лет, а гораздо больше.

– Возможно, – ответил Джо. – Я просто подумал о том, какое это все производит впечатление.

– Ну и какое же?

Джо отвел взгляд в сторону.

– Ты понимаешь, эта Марделл, – произнес он. – Она была осведомителем, не так ли?

– И очень неплохим.

– Ага, ясно. И Куперман – тоже?

– Я ее почти не знал – видел несколько раз, и все. Она была подругой Элейн.

– И все подруги Элейн были и твоими подругами, да?

– Ты что...

– Помолчи-ка, Мэтт!.. – оборвал он меня. – Я не хотел начинать этот разговор.

– А я, думаешь...

– Да, наверное, тоже нет. Они платили тебе?

– Кто?

– Ну, кто-нибудь?

– Задай вопрос прямо.

– Я имел в виду Куперман и Марделл. Ну что, платили?

– Конечно, Джо, как ты сразу не догадался? Я ведь одевался в роскошные костюмы, носил бриллианты и водил розовое «эльдорадо» с салоном из шкуры леопарда!

– Перестань!

– Нет, не перестану! Я-то думал, ты мне друг.

– Я к тебе так же относился. Относился и отношусь.

– Рад слышать.

– Ты был отличным полицейским, – сказал Джо, – я знаю, что говорю. Полицейским и детективом. Несколько твоих дел были просто блестящими.

– Что, ты уже в моем личном деле порыться успел?

– Оно находится в компьютере, и чтобы добраться до него, нужно всего лишь нажать несколько кнопок. Рекомендации у тебя замечательные, но я знаю, что, помимо этого, у тебя были серьезные проблемы с алкоголем – да и какой полицейский всегда действует строго по закону, а? – Он тяжело вздохнул. – Сам посуди: все, что у тебя есть, – это убийство в другом штате и женщина, выпавшая из окна за пять кварталов от твоего отеля. Судя по твоим словам, это все дело его рук.

– Не по моим, а по его собственным словам.

– Да, конечно, но ведь никто не слышал их, кроме тебя. Мэтт, кто знает – может, ты говоришь мне святую правду; может, и нашумевшее убийство венесуэльцев – тоже на его совести. Вполне возможно, что в той истории двенадцатилетней давности ты ни на йоту не отступил от закона, чтобы позволить этому подонку посидеть подольше. – Джо повернулся, и наши взгляды встретились. – Но не пытайся сейчас выдвинуть против него обвинение и требовать от меня защиты. И ради всего святого: прекрати выслеживать его, иначе тебя арестуют на следующий же день в соответствии с правом на защиту преследуемого. Ты же сам знаешь наши законы; лучше всего – держись от него подальше.

– Славное дельце!..

– Таков закон. Ты можешь с ним вдвоем хоть в кабинке сортира запираться, но сейчас не самый подходящий момент для этого. Запомни: в проигрыше окажешься именно ты.

Не произнося ни слова, я встал и направился к двери.

– Ты думаешь, я тебе не друг, – сказал Джо, когда я был уже в дверях, – но ты ошибаешься. Если бы это было не так, я просто не вылил бы на тебя все это дерьмо. Теперь ты знаешь все и можешь попытаться сам найти выход.

Глава 15

– Да нет, в «Гардинге» его нет, – сказал я Элейн. – Он зарегистрировался в нем вечером, а выехал утром на следующий день – сразу после того, как я якобы ворвался туда и стал угрожать ему. Даже не знаю, жил ли он на самом деле в том номере. Зарегистрировался он под своим настоящим именем – наверняка специально для того, чтобы его адвокат смог выбить право на защиту.

– Ты в самом деле ходил туда? – удивилась Элейн.

– Да; после того как побывал у Деркина. На самом деле нельзя сказать, чтобы я искал там Мотли, – я прекрасно понимал, что не найду его там. – Я ненадолго задумался. – Даже не знаю, хотел ли я на самом деле увидеть его. Мы виделись прошлым вечером, и я до сих пор не вполне отошел от этой встречи.

– Бедняжка!.. – пробормотала Элейн.

Беседовали мы у нее дома, в спальне. Я лежал на кровати, лицом вниз, в одних трусах; Элейн делала массаж – ее руки двигались мягко, но настойчиво, снимая напряжение с одеревенелых мышц, и боль постепенно отступала. Особое внимание она уделяла шее и плечам, которые были будто каменные. В этом она была настоящей профессионалкой.

– Замечательно! – искренне похвалил ее я. – Ты что, на специальных курсах занималась?

– Да нет, никогда, – ответила Элейн. – Просто мне делали однажды массаж, неделю или две, и я внимательно наблюдала за тем, как работает массажистка. Будь у меня руки посильнее, было бы еще лучше.

Я тут же вспомнил про Мотли – вот у того руки что надо.

– У тебя силы тоже достаточно, – возразил я. – Да и сноровка есть. Ты настоящий мастер.

Элейн захохотала, и я поинтересовался, что ее так развеселило.

– Ради Бога, не рассказывай об этом никому, – ответила она сквозь смех. – Если клиенты об этом проведают, мне уже не отвертеться!

* * *

Затем мы перешли в гостиную. Я с чашечкой кофе встал у окна, наблюдая за оживленным движением по мосту на Пятьдесят девятой; под ним пара буксиров, крутившихся вокруг баржи, пыталась бороться с течением. Элейн сидела на диване, подобрав под себя ноги, и расправлялась с разрезанным на четыре части апельсином.

Я отошел от окна и уселся на стул перед Элейн, поставив чашку на кофейный столик. Роскошного букета уже не было – Элейн выкинула цветы сразу после того, как я ушел от нее в воскресенье, после очередного звонка Мотли. Мне, однако, по-прежнему казалось, что они в комнате.

– Ты не хочешь уехать из города? – на всякий случай еще раз поинтересовался я.

– Нет, – сухо ответила Элейн.

– В другом месте ты была бы в безопасности.

– Возможно. Но уезжать я не хочу.

– Если он сможет проникнуть в здание.

– Я же говорила тебе, что предупредила охранников. Служебный выход заперт на замок изнутри. Его открывают только в присутствии одного из служащих, а после этого сразу же запирают вновь.

Ну что же, это было уже кое-что, хотя полагаться на других не следовало. Кроме того, существует много других способов проникнуть в многоквартирные здания, даже если они обеспечены очень неплохой охраной.

– А как же ты, Мэтт? – вдруг спросила Элейн.

– Что я?

– Что ты собираешься делать?

– Не знаю еще, не решил, – ответил я. – Чуть было не устроил скандал прямо в кабинете Деркина. Он чуть было не обвинил меня... Впрочем, я уже рассказывал тебе об этом.

– Да.

– Я пришел к нему по двум причинам: во-первых, чтобы подать обвинение против Мотли – подлец разделал меня в ту ночь подчистую; что же еще остается делать простому обывателю? Если вы подверглись нападению, нужно идти в полицию и сообщить об этом.

– Да, этому нас еще в школе учили.

– Меня тоже. Я даже и не предполагал, что это может оказаться настолько бесполезным занятием.

Сказав это, я отправился в туалет; в моче опять была кровь, и когда я вернулся обратно, в почках еще продолжала пульсировать боль. Наверное, это отразилось на моем лице, потому что Элейн с беспокойством спросила, что случилось.

– Я просто задумался, – ответил я. – И во-вторых, я хотел, чтобы Деркин помог мне в оформлении разрешения на пистолет, но после такого приема я предпочел даже не заикаться об этом. – Я неопределенно пожал плечами. – А может, и не было бы в этом никакого толку. Они могли дать мне разрешение лишь на владение оружием, но не на его ношение, и мне оставалось бы хранить его в тумбочке у кровати и ждать, когда Мотли пожалует ко мне на чай.

– Скажи честно: ты боишься?

– Думаю, да. По всей видимости, это страх.

– М-да.

– Понимаешь, я боюсь за других людей – за тебя, Аниту, за Джен. Тебе может показаться, что у меня не меньше оснований опасаться и за собственную жизнь, но смею тебя уверить – это не так. Я тут пытаюсь книгу читать – размышления одного из римских императоров. Так вот, один из его тезисов заключается как раз в том, что смерть – это не то, чего следовало бы бояться. Она все равно неизбежна – рано или поздно; после смерти уже неважно, в каком возрасте она пришла, а значит, не имеет никакого значения, сколько же лет ты прожил на свете.

– А что же имеет значение?

– Как ты их прожил. Смог ли примириться с жизнью – и со смертью, если уж на то пошло. Вот этого я боюсь по-настоящему.

– Чего?

– Что буду сожалеть о каких-то поступках: сделаю что-то, что не должен был делать, и не сделаю того, что следовало бы. Что приду туда, где меня ждут, слишком поздно, что сил окажется недостаточно, а денег – слишком мало.

* * *

Когда я покинул Элейн, солнце уже скрылось за горизонтом, и небо начало быстро темнеть. Я собрался было отправиться к себе домой пешком, но не прошел и пары кварталов, как появилась одышка. Тогда я встал на обочине и поднял руку, поджидая такси.

Весь день я не ел ничего, кроме рулета на завтрак и кусочка пиццы – на ленч, так что решил зайти в ближайшую лавочку, чтобы купить что-нибудь посущественнее, но вынужден был тут же выскочить обратно – запах пищи показался мне отвратительным. Я успел подняться к себе и ненадолго прилег, стараясь сдержать подступающую рвоту, но тем не менее это произошло, хотя я почти ничего не ел перед этим.

Процесс был исключительно болезненным, и поврежденные прошлой ночью мышцы вновь нестерпимо заболели. Внезапно сильно закружилась голова, и мне пришлось вцепиться в дверной косяк. Затем я с трудом добрался до постели, медленными, неуверенными шагами, как немощный старик на палубе корабля во время шторма. Тяжело дыша, я упал на нее, но не прошло и пары минут, как мне пришлось встать и отправиться в туалет. И вновь я увидел окрашенную в красный цвет жидкость.

Бояться смерти? Она казалась мне в тот миг желанным избавлением.

* * *

Примерно через час раздался телефонный звонок; это была Джен Кин.

– Привет, – сказала она. – Помнится, ты не хотел знать, откуда я буду тебе звонить.

– Лишь бы не из этого города.

– Правильно. Правда, я далеко не уехала.

– ?

– Понимаешь, все это кажется чересчур драматичным... Когда я пила, то почти каждый раз устраивала подобные драмы. Вскакивала, хватала зубную щетку, прыгала в такси и мчалась на ближайшем самолете в Сан-Диего. К слову сказать, сейчас я в другом городе.

– Отлично!

– Ну так вот: я села в такси, попросила водителя ехать – в аэропорт, но все это показалось мне настолько наигранным и неестественным, что я чуть было не попросила его повернуть обратно.

– Но ты ведь не сделала этого?

– Нет.

– Ну и отлично!

– Но это ведь не игра, да? Это серьезно?

– Боюсь, что да.

– Ну что же, мне все равно требовался небольшой отдых. А как у тебя дела, все в порядке?

– Все отлично, – соврал я.

– У тебя голос... какой-то не такой. Измученный, что ли?

– День трудный выдался.

– Смотри береги себя, хорошо? Если все будет в порядке, я буду звонить почти каждый день.

– Замечательно.

– Примерно в это время, нормально? Я подумала, что скорее всего смогу застать тебя, пока ты еще не отправился на собрание.

– Да, конечно. Как ты догадываешься, сейчас мой распорядок дня несколько изменился.

– Могу себе представить.

«Неужели?» – подумалось мне.

– Но смотри, звони как можно чаще, – добавил я. – Если опасность минует, я дам тебе знать.

– Ты хотел сказать, когда опасность минует?

– Ну да, это я и хотел сказать.

* * *

На собрание в тот день я не пошел. Точнее, хотел пойти, но, поднявшись с постели, обнаружил, что идти не в состоянии. Я снова рухнул в кровать и закрыл глаза.

Открыл я их чуть позднее, когда за окном послышался пронзительный вой сирен. Я подошел к окну и лениво проследил глазами, как кого-то вынесли из здания напротив на носилках и положили в машину «скорой помощи», которая в то же мгновение рванула с места с включенной сиреной в направлении то ли госпиталя имени Рузвельта, то ли больницы Святой Клары.

Если бы спасатели читали Марка Аврелия, они делали бы свою работу куда менее торопливо, понимая, что, в сущности, нет никакой разницы – успеют они к пострадавшему или нет. Тому бедняге на носилках все равно суждено умереть рано или поздно; кроме того, все происходит именно так, как и должно произойти, – зачем же поднимать такой переполох?

Я вновь залез в постель и задремал; наверное, начиналась лихорадка. Спал я неровно, все время метался в постели; меня преследовали кошмары, и проснулся я весь в поту. Наполнив ванну такой горячей водой, какую только мог выдержать, я с вожделением опустился в нее, ощущая, как боль постепенно покидает меня.

Когда вновь зазвонил телефон, я еще лежал в ванне и решил не вставать, а когда выбрался из нее, перезвонил администратору и спросил, не оставлял ли тот, кто звонил, каких-нибудь сообщений для меня. Их не оказалось, а гениальный служащий так и не смог вспомнить, кто же это был – мужчина или женщина.

Скорее всего, подумалось мне, это был Мотли, однако я не мог утверждать этого наверняка. Который был час, я не обратил внимания. Да и мало ли кто еще это мог быть!.. Я раздал кучу визиток по всему городу, и позвонить мне теперь мог кто угодно.

А если звонил все-таки Мотли, то возьми я трубку или нет, это уже ничего не могло бы изменить.

* * *

Когда телефон зазвонил вновь, я уже не спал минут десять – пятнадцать. Небо начинало светлеть; сначала я должен был подняться, отправиться в ванную и выяснить, насколько много крови в моей моче на этот раз.

Потом я подошел к телефону и поднял трубку.

– Доброе утро, Скаддер! – послышался знакомый голос, и меня пробрал арктический холод.

Что говорил я, не помню точно; должно быть, произнес что-то, но не могу утверждать этого наверняка. Может, я просто молча сидел у этого проклятого телефона.

– У меня сегодня была трудная ночь, – сказал он. – Наверное, ты уже прочитал об этом?

– Что ты имеешь в виду?

– Кровь.

– Не понимаю.

– Конечно, не понимаешь. Я говорю про кровь, Скаддер. Не про твою – хотя боюсь, что пролилась и она. Но нечего причитать над пролитой кровью, не так ли, Скаддер?

Я сжал телефонную трубку изо всех сил; внутри неудержимо росло чувство гнева и одновременно – бессилия, но я контролировал себя, так что Мотли не услышал моей ответной реплики, которую, видимо, ждал. Мне пришлось собрать в кулак всю свою волю.

– Кровь и кровные узы, – промолвил он. – Ты потерял очень близкого и дорогого тебе человека. Мои соболезнования.

– Что ты...

– Читай газеты, – коротко бросил он, и в трубке послышались гудки.

* * *

Я набрал номер Аниты, чувствуя, как стальной обруч стискивает мою грудь все сильнее и сильнее, но когда в трубке послышался ее голос, я внезапно не нашелся, что сказать. Я просто молча сидел у телефона, тяжело дыша; несколько раз недоуменно повторив: «Алло?», она повесила трубку.

Кровные узы, кто-то близкий и дорогой мне. Элейн? Неужели он узнал, что она была моей дорогой и горячо любимой «кузиной Фрэнсис»? Смысла в этом не было, но я все-таки позвонил и ей – послышались короткие гудки. Я решил было, что он расправился с ней, и просто бросил трубку, и позвонил оператору. Оказалось, что линия в самом деле занята, и Элейн разговаривает с кем-то. Я представился офицером полиции, и оператор предложила прервать разговор; я попросил ее не беспокоиться – разговаривать с Элейн мне сейчас хотелось даже меньше, чем с Анитой. Я удостоверился, что она жива, – этого было достаточно.

А сыновья?

Я уже принялся рыться в записной книжке, прежде чем понял всю неправдоподобность такого предположения. Даже если он действительно смог разыскать одного из них и решился отправиться за ним в погоню через всю страну, каким образом репортаж об этом мог появиться уже в сегодняшних газетах? Может, мне действительно стоило спуститься и купить их?

Быстро накинув что-то на себя, я спустился и купил «Ньюс» и «Пост». Статьи в них на первых страницах были на одну и ту же тему. Выяснилось, что семья иммигрантов из Венесуэлы была убита по ошибке – они никакого отношения к торговцам наркотиками не имели. Торговала ими другая семья венесуэльцев, жившая неподалеку, и убийцы просто попали не в тот дом.

Замечательно!..

Я отправился в «Пламя», сел у стойки и заказал себе чашечку кофе, затем наугад открыл одну из газет.

И сразу наткнулся на то, что искал. Статью эту трудно было не заметить – она занимала всю полосу на третьей странице.

Молодая женщина была зверски убита неизвестным убийцей или убийцами, которые ворвались к ней в дом прошлой ночью. Она работала финансистом в одной из инвестиционных компаний, офис которой находился на Уолл-стрит. Жила она возле Грэмерси-Парк на Ирвинг-Плэйс, где занимала четвертый этаж здания конца прошлого века.

Рядом были помещены две фотографии. На одной из них была изображена девушка с миловидным, удлиненным личиком и высоким лбом; выражение ее лица было серьезным, глаза смотрели внимательно и строго. На другой я увидел окруженный полицейскими машинами подъезд дома, из которого санитары выносили в пластиковом пакете тело убитой. Прочитав статью, я узнал, что богатая квартира была вчистую разграблена, а женщина – многократно изнасилована и подвергнута изуверским истязаниям. Полицейские отказались сообщить детали убийства – как обычно в подобных случаях, – но в статье указывалось, что жертва была обезглавлена.

Багс Моран, которому суждено было стать одной из жертв побоища в День святого Валентина, с первого взгляда определил, кто расстрелял его людей в одном из гаражей Чикаго.

– Так убивает только Капоне, – сказал он.

В наше время никто не мог бы судить об убийстве с подобной безошибочной уверенностью. Люди постоянно убивают друг друга разнообразными чудовищными способами, и даже Мотли нельзя было узнать по почерку его преступлений.

Но я сразу понял, что это – его рук дело. Мне оставалось лишь узнать, как звали жертву.

Ее имя было Элизабет Скаддер.

Глава 16

Я судорожно листал страницы справочника «Белые страницы Манхэттена» на букву "С". Всего их было восемнадцать, и три из них посвящались бизнесменам. Меня там, естественно, не было, но Элизабет была – о ней сообщалось как о «Скаддер Э. Дж.», а также указывался адрес – Ирвинг-Плэйс.

Я опять схватился за телефон и начал набирать номер Деркина, но остановился в последний момент, немного подумал и положил трубку обратно.

Через несколько минут телефон зазвонил сам. Это была Элейн. Мотли опять позвонил ей, снова первым делом потребовал отключить автоответчик, и она вновь покорно выполнила его требование. С этого момента он перешел с шепота на нормальный голос, а Элейн незаметно включила автоответчик, чтобы записать голос Мотли на магнитофон.

– И можешь себе представить, ничего не вышло, – упавшим голосом сообщила мне Элейн. – Эта чертова коробка вздумала сломаться в самый неподходящий момент. Может, я сама что-то сделала не так – не знаю, не проверяла. Все вроде бы включилось нормально, но когда я потом поставила кассету, на ней не оказалось ровным счетом ничего.

– Не переживай.

– Он рассказал мне об убийстве еще одной женщины этой ночью. Эх, была бы у нас запись... А я опять все испортила.

– Не волнуйся; это не имеет значения.

– В самом деле? А я-то решила, что задумала нечто гениальное.

– Не думаю, что это нам могло бы сильно помочь. У меня складывается впечатление, что в этом деле невозможно найти никаких важных доказательств, которые могли бы пролить свет на всю картину преступлений Мотли. Сама мысль о расследовании кажется мне теперь совершенно бессмысленной: можно охотиться за все новыми и новыми уликами до бесконечности, а он тем временем будет творить то же самое, что сделал прошлой ночью.

– Что произошло? Он не рассказал мне никаких подробностей, так что особого смысла в записи действительно не было. Я только поняла, что он опять убил кого-то.

– Ну так ты не ошиблась.

– Он еще посоветовал мне почитать газеты, но у меня нет ни одной. Обежала все киоски, но не нашла – может, я просто не заметила в спешке? Так что случилось?

Я вкратце рассказал ей о трагедии и, когда назвал имя жертвы, Элейн понимающе вздохнула.

– Нет, Элизабет не приходилась мне родственницей, – успокоил я ее. – Я был единственным ребенком в семье, и у моего отца не было братьев, так что у меня нет близких родственников по фамилии Скаддер.

– А у дедушки твоего братья были?

– У дедушки?! Понятия не имею; может, и были. Он умер еще до моего рождения, а ни о каких двоюродных дядях по фамилии Скаддер я и слыхом не слыхивал. В принципе род Скаддеров происходит из Англии – так по крайней мере мне рассказывали в детстве. Мне почти неизвестна эта ветвь нашего семейства.

– Но вы с Элизабет вполне могли бы оказаться родственниками, просто очень дальними.

– Дальними – возможно. Думаю даже, что все Скаддеры в конечном счете – родственники. Хотя кто знает – может, кто-то из ее или моих предков в свое время фамилию сменил.

– Больше того – все мы потомки Адама и Евы.

– Да, все мы в конечном счете дети Господа. Спасибо, что напомнила, самое время.

– Прости. Возможно, я к этому так отнеслась потому, что не я оказалась следующей жертвой. Кроме того, все это настолько ужасно, что лучше всерьез и не думать. Должно быть, он решил, что это твоя близкая родственница.

– Может быть, – согласился я. – А может, и нет. Не забывай – каким бы коварным, хитрым и изобретательным он ни был, это всего лишь псих. Обычный псих.

* * *

Открытый телефонный справочник по-прежнему лежал на кровати. Я проглядывал длинный список ни в чем не повинных людей, которые, на свое несчастье, оказались моими однофамильцами. Возможно, мне следовало позвонить им, чтобы предупредить. «Смени-ка ты лучше имя, – сказал бы я им, – или смирись с обстоятельствами».

Что же он собирается делать теперь – неужели методично отправлять на тот свет всех Скаддеров Манхэттена? А затем переключится на остальные районы Нью-Йорка, а затем – на предместья...

Конечно, если он убьет много однофамильцев, рано или поздно какой-нибудь особо толковый полицейский заинтересуется этим странным фактом. На одной из страниц я наткнулся на акционерное общество «Скаддер-груп»; если он решит истреблять и его членов, ему немало придется поколесить по всей стране.

Вздохнув, я закрыл справочник. Всех Скаддеров обзвонить я, конечно, не мог – но, может, следовало все же позвонить Деркину? Это был явно не его случай, убийство произошло в пределах другого полицейского округа, но он мог догадаться, чьих рук это дело. Убийство Элизабет Скаддер наверняка наделает много шуму – оно было необычно жестоким и кровавым, сопровождалось сексуальным насилием, а жертва была молодой, белой, занимала высокое положение в обществе и была к тому же фотогеничной.

И что пользы, если я даже и намекну ему об этом? Убийство Элизабет уже никто не сможет представить как самоубийство или результат домашней ссоры. Прекрасно оснащенные бригады криминалистов наверняка уже обследовали всю ее квартиру, и все вещественные доказательства уже фигурируют в деле. Если он оставил отпечатки пальцев, их, конечно же, найдут и сразу установят владельца. А сперма? А кусочки кожи под ногтями? И тест ДНК?

Конечно, это не так убедительно, как отпечатки пальцев, – те можно сразу сравнить с хранящимися в компьютере данными; в случае же с образцами ДНК нужен подозреваемый. Если он оставил сперму или кусочки кожной ткани, тогда экспертам необходима подсказка, а надеть после этого веревку ему на шею – это уже дело техники.

Вообще-то в стране уже давно перестали вешать убийц. Их даже перестали сажать на электрический стул – вместо этого они получают огромные сроки заключения, иногда – пожизненные. А затем частенько бывает, что пожизненное заключение превращается в семь лет или даже в меньший срок; правда, Мотли наверняка придется посидеть подольше. В первый раз он получил десять лет, а отсидел двенадцать; на этот раз его наверняка сгноят за решеткой.

Если только сочтут, что убийство Элизабет – это его работа. Анализ ДНК и другие сложные методы служат отличной дополнительной уликой, но вряд ли можно построить целое дело лишь на них. Присяжные обычно ни черта не понимают в этом, особенно после того, как защита и ее эксперты убедят их, что обвинение порет сплошную чушь. Если обвиняемый окажется любовником жертвы и его арестуют прямо в ее спальне, с окровавленными руками, тогда анализ спермы и ДНК поставит жирную точку в деле. Но если выяснится, что обвиняемого и жертву связывает лишь тот факт, что у последней та же фамилия, что и у полицейского, арестовавшего его двенадцать лет назад, – тогда грош цена подобным доказательствам.

Я все-таки позвонил в конце концов Деркину. Не знаю, что я собирался сказать ему, но его на месте не оказалось.

Сообщения же я не оставил.

* * *

Из отеля я вышел в одиннадцать тридцать, чтобы успеть на дневное собрание «У Файрсайд» – так называлась группа, собиравшаяся в одном из зданий в тупичке на Западной Шестьдесят третьей улице.

Но туда я так и не попал.

На этот раз ходьба не стоила мне таких значительных усилий, как за день до этого. Тело по-прежнему было непослушным и негибким, но одеревенелость мускулов ослабла, а усталость наступала не столь быстро. На улице потеплело, дул слабый ветерок, сырости почти не чувствовалось – лучшей погоды для футбола и не придумаешь. Для подбитой мехом куртки слишком тепло, но достаточно свежо, чтобы засунуть в карман плоскую фляжку.

Не спеша я выбрался на Восьмую авеню, но повернул на юг, а не на север. По ней я дошел до дома Тони Клири, постоял немного у того места, где на мостовую упало ее бездыханное тело, затем поднял глаза к окну ее квартиры. Внутренний голос продолжал твердить мне, что именно я причина ее гибели.

Я не знал, что ему возразить.

Обойдя вокруг квартала, я подошел к тому же самому месту, но с другой стороны, еще раз взглянул на ее окно и подумал о том, успела ли она узнать перед смертью, почему это все случилось именно с ней. Возможно, Мотли сказал ей, что она «одна из моих женщин» и в этом состоит ее вина. Он наверняка назвал мою фамилию, которую она скорее всего услышала в первый – и последний – раз.

С другой стороны, в эти секунды ее вряд ли интересовали мотивы, двигавшие убийцей.

А как же Элизабет Скаддер? Узнала ли она перед смертью о своем бесконечно далеком родственнике по имени Мэттью? Надо было бы сходить к месту преступления, но оно находилось на другом конце города, милях в полутора от меня. Да и вряд ли вид самого здания мог сказать мне что-то существенное о произошедшем в нем преступлении. Как и отель, в котором жила Тони.

Посмотрев на часы, я обнаружил, что на собрание безнадежно опоздал; оно еще шло, но я не успел бы даже на его закрытие. «Ну и ладно», – решил я. Все равно мне не хотелось никуда идти.

У уличного торговца я купил «хот дог», у другого – «книш», перекусил, затем в одной из забегаловок взял кофе в картонной упаковке и встал прямо на углу улицы, попивая его маленькими глотками. Я выпил почти все, прежде чем мне это надоело и я вылил остатки в водосточную канаву, но подержал еще некоторое время пустую упаковку в руках, прежде чем нашел мусорный контейнер – иногда в самый нужный момент найти их бывает непросто; мусорные баки крадут жители предместий, и обнаружить их можно на всем пространстве Вестчестера. Тамошние жители мусор просто сжигают, внося тем самым свой существенный вклад в загрязнение окружающей среды.

Ну а я в отличие от них был образцом гражданственности и всегда ставил общественные интересы выше личных. Я не мог просто так бросить мусор в неподходящее место, или сжечь напрасно драгоценный атмосферный кислород, или сделать хоть что-то, что снизило бы качество жизни моих дорогих ньюйоркцев. Я тихо и незаметно шел по жизни, а окружавшие меня люди гибли один за другим. Да, веселенькое дельце!..

* * *

Я старался никогда не останавливаться перед витринами винно-водочных магазинов, но вдруг неожиданно осознал, что внимательно рассматриваю заставленную пузатеньким товаром витрину. Приближался День Благодарения, витрина была оформлена соответственно, и по ней были разбросаны подобающие случаю разноцветные осенние листья и початки маиса.

А среди них – несколько графинчиков. И великое множество бутылок.

Я стоял и пристально рассматривал их.

Вообще-то такое случалось и раньше. Бывало, я шел по улице, не думая ни о чем, и уж тем более о выпивке, и вдруг обнаруживал, что стою у витрины и пялюсь на бутылки горячительного, любуюсь их формами, киваю им как своим знакомым и мысленно прикидываю, с какой закуской каждое из них идет особенно хорошо. Это состояние часто называют «питейным сигналом». Этот сигнал приходит из глубин подсознания и предупреждает нас о каком-то смутном беспокойстве, о том, что в данный момент организм бывшего алкоголика чувствует себя отнюдь не так комфортно, как кажется его сознанию.

«Питейный сигнал» не обязательно воспринимать как последнее предупреждение; не обязательно тут же бежать на собрание, звонить своему спонсору или бросаться листать соответствующую главу Главной книги – хотя что там говорить, это никогда не повредит. Просто нужно уделить себе чуть больше внимания. Это еще не красный сигнал светофора, но уже желтый.

Давай-ка домой, сказал я самому себе.

Но мои руки сами собой открыли дверь магазина, и я вошел внутрь.

И ничего не произошло. Лысый продавец за прилавком посмотрел на меня точно так же, как и на любого другого потенциального покупателя; хозяин лавки окинул меня быстрым взглядом, чтобы удостовериться, что я не собираюсь достать пистолет и потребовать от него очистить кассу. Он явно даже и не подозревал, что я для него уже давно не клиент. Я нашел коньячную секцию и принялся разглядывать бутылки. Здесь был «Джим Бим», «Олд Тэйлор», «Олд Форестер», «Олд Фицжеральд», «Мэйкерз Марк», «Дикий Турок»...

Каждая этикетка будила множество воспоминаний. Я мог мысленно пройти по всем притонам города и вспомнить, где и что именно я пил.

«Древняя Эпоха», «Олд Гранд Дэд», «Олд Кроу», «Старые времена»...

Я любил эти названия – особенно последнее: чем-то оно напоминало тосты «За друзей!», «Ну, вздрогнем!», «За старые времена!».