Текст книги "Последний негодник"
Автор книги: Лоретта Чейз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)
Дейн продолжал говорить, поднимаясь по лестнице.
– Я и не знал, что у него еще есть подопечные. Но Джессика говорит, они жили с Марсом со дня смерти Чарльза. Проклятый олух! Я все должен узнавать из вторых рук. Черт подери, столько писем приходилось посылать с соболезнованиями, что я с трудом вспоминаю, кто жив, а кто нет. «Какого черта, кто такая Элизабет?» – спросил я Джесс. «Это сестра того маленького мальчика, который умер за год до того, как мы сыграли свадьбу» – ответила она мне. «Но она же умерла, – настаивал я. – Это же было прямо после того, как старина Уорделл лег в сырую землю. Я отчетливо помню Мэллори – каким он был тогда – кочевавшим от одних похорон к другим». «То была матушка мальчика» – пояснила Джессика. «Тогда кому, к дьяволу, мой секретарь посылал соболезнования по поводу кончины парнишки»? – поинтересовался я. – «Выходит, старшей сестре».
К этому времени они свернули в крыло с гостевыми комнатами, где была спальня Трента.
– И вот, оказывается, не только эта сестра не умерла, но там имеется еще одна, – продолжил Дейн. – И, к всеобщему удивлению, живет с Марсом, у которого своих девять детей и еще один на подходе, хотя жене его по меньшей мере сорок пять минуло.
Маркиз толкнул дверь спальни Берти.
– Эйнсвуду следовало мне рассказать.
– Ну, и мне он ничегошеньки не говорил тоже, – вставил Берти, проходя следом за Дейном.
– Тебя он почти не знает, – напомнил Дейн. Он протопал обратно в коридор и громогласно позвал камердинера.
Вернувшись, маркиз сказал:
– Я женат уже шесть месяцев. Мог приехать за этими девочками в любое время и забрать их жить к себе. У нас что, места мало? И Джессике пришлась бы по душе женская компания. Не говоря уже о том, что это дочери Чарли. Одного из самых отличнейших парней, которых мне довелось знать. Да я бы в тот же миг оставил Париж, чтобы поехать на его похороны, кабы этот идиот, мой дружок, сподобился прислать мне весточку. Но к тому времени, когда я услышал новость, Чарли уже неделю как покоился в земле.
Дейн отыскал чемодан Берти и бросил его на кровать.
Потом появился Эндрюс, но Дейн отослал его прочь.
– Я сам помогу Тренту, – заявил он. – Иди, пакуй мои вещи. Ее милость объяснит тебе, что нужно взять.
Эндрюс удалился.
Дейн прошел в гардеробную и продолжал говорить, пока опустошал ее содержимое.
– Мне следовало там присутствовать, когда они предавали земле прах Чарли. И я должен был быть с Эйнсвудом, когда они хоронили парнишку рядом с отцом. В такие моменты мужчине стоит окружить себя друзьями, а Эйнсвуд не ладил с сестрами Чарли, я бы сказал. И с их мужьями. – Он бросил ворох одежды на кровать и посмотрел на Берти. – По крайней мере, в этот раз он попросил помощи. Не сомневаюсь, что это проделки моей кузины. – Дейн вернулся к гардеробной. – Ты отвезешь туда мисс Прайс…
– В общем-то, – встрял Берти. – Она мисс Придо.
– Неважно. – Дейн вытаскивал из комода завернутые жилеты. – Короче, твою суженую. Ты отвезешь ее в Лондон и останешься там, и будешь делать в точности то, что прикажет моя кузина. Лидия знает Лондон, как свои пять пальцев, и у нее такие источники, поставляющие ей сведения, что с ней по этой части не сравнится сам министр внутренних дел.
– Ты считаете, их девчонки доберутся до Лондона? – спросил Берти. – Глядя по тому, как они никогда не доехали до Липхука, может, решили поехать домой.
– Возможно, – согласился Дейн. – Вопрос в том, где он, этот дом?
.
Вир продирался сквозь лесную чащу, густо заросшую, словно тропические джунгли. Будто из-под земли вырастали и змеями извивались корни, хватали его за ноги, и он спотыкался, падал, сражался и проталкивался вперед. Темно и холодно, мучительно холодно. Ни лучика луны, ни света звезд не проникает сквозь сплетенные сучья над головой. Он не видит, куда идет, но слепо следует на звук плача, детского плача, от которого пробирает ужас.
Рубашку пропитал холодный пот.
Я иду. Рот Вира складывается в слова, но ни звука не слетает с губ. Мальчик не слышит его, не узнает, думает, что дядя бросит его.
Это ложь. Я никогда не оставлю тебя. Никогда. Никогда.
Но Вир бросил мальчика Чарли, оставил его на дураков и трусов… обрек на самое худшее.
И вот почему Вир сейчас наказан, его лишили голоса и душат, пока задыхается ребенок… пока гнойная дифтерийная пленка-убийца разрастается внутри его.
Рука Вира хватает мрамор. Пальцы скребут по нему, ищут ручку. Преграду не сдвинуть. Закрыто. Он колотит в дверь, решительно, твердо.
Нет!
Он дергает замок, срывает его. Толкает тяжелую дверь и бежит на голос, теперь еле слышный и медленно затихающий вдали.
У изголовья гроба горит свеча. Вир сталкивает крышку, срывает саван, хватает мальчика на руки.
Но в руках остается только холодный туман, исчезающая тень, которая становится все прозрачнее… и исчезает.
«Нет. Нет! Робин!»
Вир пробудился от собственного крика.
Он стоял на коленях, крепко прижимая к груди подушку.
Руки тряслись. Кожа покрылась липким потом. По щекам струилась влага.
Он отбросил подушку и вытер ладонями лицо.
Потом встал и подошел к окну. За окном царила тьма, наполненная сгустившимся туманом, который клубился вокруг них последние изматывающие мили, прежде чем они против желания остановились, поскольку было поздно, и измотанных слуг требовалось накормить и дать им отдохнуть. В отличие от хозяина их не мучила совесть и жестокая тревога, лишившие его сна и желания есть.
Вир отворил окно. И прислушался к шелесту дождя. Хотя Эйнсвуд не различал ни единого проблеска дневного света, воздух нес в себе обещание рассвета.
Итак, уже вторник, подумал он. Девочки отсутствовали целую неделю, и не удалось найти ни малейшего их следа.
Вир умылся и оделся сам. Джейнза он оставил с Гренвилл. В Лондоне камердинер со своими знаниями всех городских уголков и закоулков нужен больше. Он мог спуститься в любую из городских преисподней и чувствовать там себя как дома.
Виру не хотелось думать о преступном мире Лондона, в который, как многие беглянки, могли угодить его подопечные. Мисс Прайс, к примеру. В когти Корали.
Если вы препроводите эту сводницу в тюрьму…
В тот день на Винегар-Ярде Гренвилл просила от него не более того, что является долгом любого британца, особенно если он принадлежит к правящему классу.
Он, Вир, позволил Корали уйти, позволил другим девушкам стать ее добычей. А Бриз ведь одна из многочисленных хищниц.
Но стыд превратился в груз, который Вир тащил с субботы. И в придачу к этому, он мучительно чувствовал, как растет эта тяжесть.
Он вынул ящик для письменных принадлежностей, который его заставила взять в дорогу Гренвилл, вытащил бумагу, откупорил чернильницу и взялся за ручку. Он должен отчитаться.
Гренвилл назначила себя генералом. В Лондоне находилась штаб-квартира, и все ее «офицеры» обязаны были рапортовать дважды в день. Слуги и друзья выступали курьерами, туда-сюда разнося записки.
Армия слуг должна была прочесывать Лондон в радиусе пятидесяти миль, хотя место самых настойчивых поисков ограничивалось тридцатью. Группы объезжали главные дороги, по которым проезжали почтовые кареты. Дейн, например, был на страже на Эксетерской и Саутгемптонской дорогах, которые сходились в сорока пяти милях от Лондона.
Вир и Марс пребывали в Мейденхеде, где встречались пути из Бата, Страуда и Глостера.
Вир и Дейн находились довольно близко друг от друга, чтобы постоянно обмениваться посланиями. Как и прошлым вечером, Дейн ничего не разузнал.
Вир с тем же послушанием отчитывался в собственных поисках за предыдущий день и о дневном маршруте следования.
«Придется, наверно, исключить Милли из этих замыслов, – продолжил Вир, ломая голову, что бы такое написать хоть сколько-нибудь обнадеживающее. – У нее появилась прискорбная привычка отклоняться от назначенных ей дорог и блуждать невесть где. Впрочем, она бродила в поисках местных слухов и находила таковых множество, правда, немногие из них имели отношение к делу. Простой люд не так смущается при ней, как при нас. Вчера мы раздобыли для нее повозку и отрядили одного из слуг Марса возить ее. Прошлым вечером Милли к нам не присоединилась. Однако ты заверила меня, что ей можно доверять, да и с ней крепкий выносливый парень. Я сказал себе, что она идет по следу своим собственным путем, и желаю всем сердцем, чтобы это могло оправдать себя».
Он нахмурился, перечитав то, что написал. Повествование получилось сухим и сообщало только о фактах. Вдобавок не обо всех фактах.
Вир встал, пометался по комнате, снова сел. Вытащил чистый лист бумаги и еще раз взялся за ручку.
Любовь моя.
Дважды в день я пишу тебе, и все, чего достигнуто: мы не обнаружили наших девочек. Я не упомянул, что же нашел я сам.
Их брат здесь повсюду. И нет от него избавления. Мы путешествовали по этой дороге, Робин и я. Куда не кинь взгляд, я вижу то, что когда-то мы видели с ним вместе. Из окна кареты. Со спины лошади. Пешком, и время от времени с ним у меня на плечах.
Я вычеркнул его из памяти выпивкой, шлюхами и драками, избегая всех и вся, всего, связанного с ним. С тех пор, как ты вошла в мою жизнь, прекратилось это мое трусливое бегство. Ты остановила последнее из них, когда попросила меня взять тебя в Бедфордшир. Я понял, что ты хотела. У меня на попечении две сиротки – журналисту ведь нетрудно докопаться до этих сведений – и ты захотела взять их под свое крыло, как предоставила приют мисс Прайс, Бесс и Милли. Я знал, что ты выбрала этих троих сама, и, должно быть, выбирала тщательно, иначе все бродяжки или сиротки в Лондоне набились бы под твою крышу на Сохо-сквер. Впрочем, я вспоминал, что сотворила леди Дейн, как она заставила Дейна взять к себе его ублюдка, потому что Дейн нес за него ответственность. Я сомневаюсь, что твое представление о долге было бы менее суровым, чем ее.
И, тем не менее, если джентльмен может распознать неизбежное, это не значит, что он примет его без борьбы. Особенно тот представитель этого племени, за которого ты вышла замуж.
И вот она, награда за мою глупость, и я теперь коротаю время, занимаясь самобичеванием и мучая себя всевозможными «если бы да кабы». Вспоминаю, например, свою трогательную речь о всех преимуществах для тебя брака со мной. Боже, что за идиот. Все, что мне нужно было сделать, это сказать тебе, что у меня две сиротки на попечении, и ты нужна мне, чтобы помочь присмотреть за ними. Но я никогда даже не думал о них. Вычеркнул из памяти, как Робина. Чарли оставил мне самые драгоценнейшие дары, своих детей, а я… а, ладно, я превратил все в дерьмо, любовь моя. И могу лишь молить, чтобы мне удалось все исправить.
Лидия сидела за туалетным столиком и перечитывала письмо Эйнсвуда по меньшей мере уже раз десятый. Его доставили поздним утром, она отдала первый листок Тамсин, которая отслеживала передвижения поисковых партий по карте, расстеленной в библиотеке. Вторую же часть письма Лидия перечитывала в одиночестве в кабинете во время слишком частых перерывов между докладами.
Сейчас уже было далеко за полночь, и у нее на руках имелось с тех пор второе письмо, но на сей раз вполне обычное, оповещающее ее о месторасположении мужа.
На это послание она ответила с легкостью. Ей самой нечем было похвастаться, кроме нескольких припасенных советов, основанных на сведениях, почерпнутых из истеричных писем Дороти, которые приходили по несколько раз на дню. Постепенно Лидия выяснила, что, например, взяли с собой девочки, и передала мужу эти мелкие подробности.
Вчера она наказала тем, кто занимался поисками, добавить к описанию беглянок очки. Ее люди могли бы попытаться поспрашивать о молодой вдове, путешествующей с горничной, или о молодой женщине, сказавшейся компаньонкой или гувернанткой. Возможно, кто-то увидел не двух сестер, а обманулся, думая, что девушки представляют собой что-то иное.
Лидия передала несколько посланий по своей сети осведомителей в Лондоне. Слова же, которые ей хотелось бы послать Эйнсвуду: «Я приеду к тебе». Впрочем, это невозможно. Она не могла оставить согласование действий полностью на Тамсин. Девушка славилась собранностью и уравновешенностью, но просто было слишком много работы: отслеживать пути, отвечать на послания, внушать спокойствие и следить, чтобы всем нашлось полезное дело.
И посему вместо этих слов Лидия написала мужу следующее:
Не ты единолично превратил все в дерьмо. Тебе великолепно в том помогли. Я считаю, что Чарли был последним из плеяды братьев и сестер, обладавшим крупицей разума. После чтения писем Дороти я ничуть уже не удивляюсь, что твои подопечные обвели ее вокруг пальца. Однако меня ставит в тупик, чем можно оправдать Марса – ведь его, заседающего в Парламенте по меньшей мере двадцать пять лет, одурачила парочка молоденьких школьниц. Во всяком случае, если девочки смогли обмануть его, то уж, без всякого сомнения, им под силу перехитрить бесчисленное множество возниц, трактирщиков и простодушных арендаторов. Мужайся, дорогой. Из тех сведений, что я собрала, совершенно ясно, что они пара отвратительных девчонок. Мне уже не терпится прибрать их к рукам.
Писать о Робине было куда труднее, но она пошла и на это.
Я прекрасно понимаю тебя, когда ты пишешь о маленьком привидении. Пятнадцать лет меня не оставляет Сара. Когда мы с тобой окажемся вместе, то поделимся ими. А сейчас я приказываю тебе отставить все эти «если бы да кабы», оглянись вокруг вместе с ним, как уже сделал однажды. Они сестры Робина. Возможно, если ты посмотришь вокруг сквозь призму его глаз, то сможешь точно также увидеть и их глазами. Ты жил с ним шесть месяцев, как просветила меня Дороти, а когда мальчик вернулся, она с трудом его узнала, так он изменился. Каким уловкам ты научил его, грешный ты человек? Попытайся вспомнить, какими знаниями он мог бы поделиться с сестрами. Как ты думаешь, может, они улыбались так, что окружающие верили, что черное – это белое?
Лидия волновалась из-за этого письма, даже отослав его. Она понимала, какой очевидной боли стоило ему написать о мальчике, и боль, должно быть, становилась все мучительней оттого, что держалась в душе столь долго. Муж полагался на Лидию, а по ее ответу могло бы показаться, что она не придавала значения его горю. Тем не менее, она не видела, чем могла бы помочь ему, ответь она в духе слезливых сантиментов, ежедневно получаемых от Дороти.
Прочтя письмо еще раз, Лидия сказала себе, что она поступила правильно, или это лучшее, что она могла сделать на сегодняшний день. Он, конечно же, горюет по мальчику, но больше всего его беспокоят девочки, Элизабет и Эмили, и Лидия поработала над тем, чтобы направить его думы о них в правильном направлении. Он бы хотел действия, а не бесплодного сочувствия. Сейчас важнее всего найти девочек. Все остальное должно отойти на второй план.
Она отложила письмо в сторону и спустилась по лестнице, чтобы отослать Тамсин в постель. Берти взял Сьюзен, и они совершали свою вечернюю прогулку в сторону Пикадилли между заставой у Гайд-Парка – где могли из какой-нибудь почтовой кареты высадиться девочки – и Дьюк-стрит, в надежде перехватить беглянок по дороге к Сент-Джеймс-сквер.
Это был самый благоприятный исход, хотя и не совсем правдоподобный. Если девушки так глупы, чтобы завершить свое путешествие пешком после темноты, им было бы тяжело ускользнуть от Сьюзен. Исполненная сознания долга, леди Марс послала одежду девочек, которую те носили в день накануне ухода, и Сьюзен дали ее обнюхать. Собака, казалось, прекрасно понимала, что от нее ждут, потому что, по словам Берти, тщательно нюхала проходивших мимо особ женского пола, приводя последних в состояние величайшей тревоги.
В любом случае, Берти было чем занять себя этим вечером, чему он предался крайне усердно, как и всякому поручению, которое Лидия давала ему. Она только изумлялась, сколь много отыскивалось таковых для него, впрочем, наверно, потому что стоило ей только высказать какую-нибудь мысль вслух – идею, знакомство, которые она забыла задействовать – а он уж тут как тут: – «О, я позабочусь обо всем». – И принимался за дело.
Тем не менее, Берти хватало разума отправляться почивать, когда он приходил домой. И он прилично высыпался перед началом нового дня. Тамсин же напрашивалась на ворчание, и Лидия спустилась в библиотеку, приготовившись устроить девушке выволочку.
Не успела она спуститься к подножию лестницы, как раздался стук, и дверь открыл задержавшийся поблизости лакей.
Узнав посланника Эйнсвуда, Лидия поспешила в вестибюль и взяла принесенную им записку, затем послала его на кухню что-нибудь перекусить.
Сама же поторопилась в библиотеку, на ходу вскрывая записку.
Любовь моя,
Сотню раз благодарю тебя за мудрые слова, написанные тобой, и за то, что послала со мной Милли.
Она забрела севернее, на земли Багнигга, и я чуть было не послал кого-нибудь доставить ее обратно. Но твое письмо подарило мне передышку. Я вспоминал, как мы также путешествовали здесь с Робином и забирались на Кумб Хилл недалеко от Эйлсбери. Здесь я дам длинное и причудливое описание дальнейших событий: Благодаря Милли, уделявшей внимание слухам, мы нашли около Эйлсбери постоялый двор, где девочки провели несколько дней. Эмили хворала. Нас заверили, что она вполне выздоровела, когда они снова тронулись в путь в субботу. В воскресенье они побывали в Принсис Ринсборо, где оставили коричневое платье Эмили в обмен на одежду для мальчика. Они взяли одежду из корзины – одной из тех, что оставляют в церкви для того, чтобы раздать бедным. Именно Милли побеседовала с женой викария и выяснила, что точно забрали.
Далее следовало подробное описание предметов мужской одежды.
Он продолжил рассказывать, что теперь девочки следовали по каретной дороге, ведущей на юг. Вир и Марс прочесывают этот путь. На сей раз они расспрашивали о молоденькой девушке и мальчике и с куда большим успехом.
Окончив чтение письма, Лидия передала основное содержание Тамсин.
– Нам придется разбудить слуг, – заявила Лидия. – Все задействованные в поиске люди в Лондоне должны быть оповещены. Здесь не говорится, насколько опередили Эйнсвуда его подопечные. Они могли бы уже быть в Лондоне или появиться в любой момент. Все должны быть начеку.
– Я сделаю копии описания, – предложила Тамсин. – Только несколько строчек. По одной на каждого нашего посыльного, поэтому им не придется стараться запомнить описание наизусть. Они ведь и так будут спать на ходу.
– Ты как в воду глядишь, – одобрила Лидия. – Но с этим ничего не поделаешь. Я дам распоряжения приготовить большой кофейник крепкого кофе.
Крестьянин высадил Элизабет и Эмили у рынка «Ковент-Гарден», уже густо оживленном, невзирая на ранний час. Несколькими минутами ранее Элизабет услышала, как церковные колокола прозвонили шесть часов.
Возница отказался взять с них деньги. Ему было по пути с ними, пояснил он, а они совсем не заняли места в повозке. Помимо прочего, яблоки в Лондоне стоят дорого, и ему, дескать, светит значительный барыш.
Что, как видела Элизабет, должно быть, соответствовало истине, поскольку, несмотря на предрассветную тьму, несколько уличных торговцев фруктами уже спешили к телеге, и к тому времени, когда Элизабет помогла спуститься сонной сестренке, покупатели уже вовсю торговались с сельским жителем.
Их спаситель даже не слышал слова благодарности, произнесенные Элизабет. Однако она то и дело благодарила его в течение долгого путешествия. Увертываясь от локтей и пропихиваясь сквозь толпу, она вытащила Эмили наружу.
– Сейчас уже легче, – заверила ее Элизабет. – отсюда до Сент-Джеймс-сквер рукой подать.
Знать бы только, где повернуть, мысленно прибавила она, пока ее озадаченный взгляд метался по рынку, словно по кроличьей клетке. По солнцу не определишь, поскольку такового еще не было. Ей бы хотелось, чтобы она додумалась взять с собой компас, но в то время она не подумала об очень многих важных вещах. Она точно оказалась не готова к двух-трехдневному путешествию, растянувшемуся на восемь долгих дней.
У них с собой не было достаточно денег. Деочки продали или обменяли большую часть своих пожиток, чего хватило на первое время. Эмили очень устала и хотела есть. Они съели по паре яблок по настоянию фермера, но и только. Не хотели лишать его с трудом заработанной прибыли.
Но все скоро закончится, твердила себе Элизабет. Они в Лондоне, им нужно всего лишь найти правильную дорогу к Сент-Джеймс-сквер и затем…
И затем Эмили покачнулась и повисла на ней, а Элизабет услышала, как визгливый голос возвестил:
– О, милочка, малыш-то заболел. Помоги-ка им, Нелли.
Элизабет не успела помочь сестре или слово вымолвить, что она сама справится. Все в мгновение полетело в тартарары: какая-то рыжая девица в кричащих тряпках потащила Эмили прочь, толпа сомкнулась вокруг них, чья-то рука вцепилась в запястье Элизабет, больно сжав его.
– Вот так, милочка, ни слова, ни писка. Будешь тихо вести себя, и Нелли не рассердится и не перережет твоему маленькому дружочку горло.
