Текст книги "Последний негодник"
Автор книги: Лоретта Чейз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)
Аннет подошла поближе. К ее разочарованию эта свинья еще дышала. Она поискала вокруг, чем бы его прикончить, но в пределах досягаемости не наблюдалось никакого подходящего оружия, даже отбившегося кирпича. Слишком уж чистенькое и респектабельное это место, подумала она, обманувшись в своих надеждах. Тут ее взгляд уперся в коробку. Девушка потянулась к ней. Мужчина вдруг застонал и задвигался. Аннет пнула его в голову, сграбастала коробку и была такова.
В то же самое время Вир наблюдал, как Гренвилл забирается в экипаж, и мечтал, чтобы кто-нибудь пнул в голову его.
Он хмуро зыркнул на Джейнза, сидевшего на месте кучера и нацепившего на лицо омерзительную всепонимающую улыбочку.
Подлец видел все.
Да любой прохожий на Тоттенхем Корт-роуд мог на них наткнуться. В отличие от Джейнза, впрочем, люди не распознали бы, что обхватила Вира женщина, как удав, пытавшийся его сокрушить и сожрать одновременно.
Вир бросил Лидии узел, поспешно залез внутрь и шлепнулся на сиденье.
Экипаж резко набрал ход, отчего Гренвилл бросило на герцога. Она поспешно выправилась, что по непонятной причине разгневало его.
– Оставьте это. Поздновато что-то изображать пристойность, – резко бросил он. – Эти сплетни послужат закуской на любой пирушке все последующие двенадцать месяцев. Если кто нас увидел, то завтра к полудню разнесется по всему Лондону, что, дескать, герцог Эйнсвуд имеет склонность к мальчикам.
– Сами оставьте. Поздновато что-то беспокоиться о скандале, – холодно ответствовала она. – Вы питали сплетнями бесконечное число пирушек многие годы. И вот сегодня ночью вдруг решили проявить чувствительность к общественному мнению.
И она стрельнула в него взглядом, словно швырнула горсть острых синих льдинок.
Ему не требовалось больше света, чтобы узнать эту синеву льда, или термометр, чтобы измерить степень холода.
– Нечего бросать на меня свои убийственные взгляды, – вскипел Вир. – Вы первая начали.
– Что-то я не слышала, чтобы вы кричали «Помогите», – презрительно напомнила драконша. – И не заметила, чтобы вы оказали хоть малейшее сопротивление. Или я должна поверить, что эти два тумака, которыми вы наградили того извращенца, ослабили вас настолько, что вы не смогли отразить мой штурм?
Он даже и не думал сопротивляться. Если бы не начала она, он сам бы начал, что было бы глупо, он просто растревожил бы себя по пустякам. Даже если он унизительно возбужден из-за этой бешеной высокомерной особы, то вряд ли мог утолить свою похоть посреди оживленной улицы. И нигде бы вообще не мог получить удовлетворение. Поскольку она ведь неопытный новичок.
И не особенно-то из-за нее он и возбудился, приговаривал он про себя. Все дело в обстоятельствах. Опасность-то еще как может разбудить страсть.
Еще бы его, уж как водится, не возбудили те минуты пребывания под кроватью. Он мучился от страха, пока слушал тошнотворного извращенца, и представлял все ужасы, которые могли приключиться: нож в спине Вира, дубиной по голове, и, наконец, пришедшую за ним Смерть, и в то же время Вир не мог позволить себе умереть, потому что некому будет защитить ее от мерзавца и его извращенной товарки, а уж они сотворят с его напарницей по преступлению что-нибудь страшное и гнусное. И Вир молился пылко и отчаянно: «Только позволь мне пережить это, чтоб вывести ее отсюда – только в этот раз, и я исправлюсь, обещаю».
В мозгу его мелькнул вдруг собственный образ: он держит детскую ручонку и молча умоляет, пытаясь заключить сделку со Всевышними силами. Он поспешно заретушировал эту картину и отмел в сторону боль, стеснившую грудь.
– Я не хочу вас, – произнес он.
– Лжец, – парировала она.
– Вы столь самоуверенны, – заявил Эйнсвуд, отворачиваясь. – Вы, Мисс «Девственница-Весталка» Гренвилл, воображаете, что знаете все. Вы даже не имели понятия, как целоваться, пока я вам не показал.
– Что-то не припомню, чтобы подавала прошение о том уроке, – напомнила она.
– И поэтому решили, что вы неотразимы.
– Для вас, да. Мне хотелось бы знать, к какому еще выводу мне стоит прийти, исходя из вашего поведения. И еще меня интересует, что это вы так суетитесь по этому поводу.
– Я не суечусь и желаю, чтобы вы прекратили использовать этот покровительственный тон.
– А я желаю, чтобы вы прекратили лгать, – возразила она. – Вы делаете это из рук вон плохо. И не вижу, почему бы вам не признать, что я вас привлекаю, и это вас унижает – потому что злю вас, и потому что я невежественная девственница, и какие там еще «потому что» затрагивают вашу мужскую гордость. Без сомнения, вам и в голову не приходило, что унижает именно меня. То, что я сочла вас привлекательным, не является комплиментом моему вкусу и суждению. Судьба сыграла со мной кое-какое число неприятных трюков, но этот побил их всех.
Вир обернулся и взглянул на нее.
Она сидела неестественно выпрямившись, уставившись прямо перед собой, руки судорожно сцеплены на коленях.
– Будьте вы прокляты, Гренвилл, – выругался он, сжав на своих коленях руки в кулаки. – Нет необходимости так подкусывать, вытаскивая все это на свет, будто я задел ваши чувства.
– Будто вы смогли бы, – презрительно фыркнула она. – Будто бы я вам позволила.
– Тогда что? – требовательно спросил Эйнсвуд. – Что бы вы хотели от меня? Каких действий? Затащить вас в постель? Вы дожили до таких лет…
– До двадцати восьми, – уточнила драконша, выставив упрямый подбородок. – Я не старая карга.
– Вы умудрились сберечь свою добродетель за все эти годы, – продолжил он, повысив голос. – И вы не возложите на меня такую ответственность. Не заставите поверить, что я сокрушил ваши моральные принципы.
– Мне наплевать, во что вы верите.
– Вы знаете, кем я был, когда встретил вас! Даже ваша шлюха-подружка предостерегала вас насчет меня! Она вам даже советовала уехать из Лондона, разве не так?
– Лондон – огромный город. Не было никаких причин тому, что наши пути пересекались снова и снова. – Она бросила на него косой взгляд. – Не было повода вам внезапно появляться в «Голубой Сове», которую во всем мире знают, как место паломничества журналисткой братии. Не существовало никаких причин заскакивать в «Джерримерз» или преследовать меня до дома Хелены, или гулять прошлой ночью в Ковент-Гарден, единственной ночью, когда я там оказалась одна. Или я должна верить, что это все стечение обстоятельств, и никто не шпионит для вас, докладывая обо мне? Скажете, что это не так, что это все мое тщеславие воображает ваше столь сильное беспокойство по моему поводу? – Уголок ее рта чуток приподнялся. – Тогда поясните мне другое: почему не вы, Эйнсвуд, поскольку этот номер не пройдет.
– Чума вас забери, Гренвилл, я не совершил бы этого, я же знал, что вы окаянная чертова девственница!
Она ответила не сразу, и вырвавшиеся у него проклятия, казалось, повисли в наполненном напряжением воздухе между ними.
Затем он похолодел, воистину, когда до него дошел смысл, и он понял, что натворил. Он был лжецом, как она и говорила, он лгал себе все эти недели. Жалкое глупое вранье. Она была прекрасным чудовищем, и он желал ее, и боялся представить, как сильно он ее хотел. Редко он хотел что-то столь же неистово, и уж никогда это не касалось женщин. В женщинах он находил лишь одну пользу, и ни одна из особ не стоила хлопот, когда их такое великое множество, и если не подойдет одна, то найдется с таким же успехом другая.
В нем теплилось ужасное подозрение, что на сей раз так не выйдет. Если дело не выгорело, почему бы ему не найти кого-нибудь еще? Или в Лондоне вдруг перевелись все шлюхи, а?
До Сохо-сквер было рукой подать, явно недостаточно, чтобы успеть решить, как поступить. Вид за окном подсказал ему, что они уже достигли Чарльз-стрит.
– Кажется, вы во власти одного из своих очередных приступов благородства, – произнесло прекрасное чудовище.
– Нет во мне никакого благородства, – угрюмо возразил Эйнсвуд. – Не приписывайте мне того, чего нет и в помине. Я ошибся, вот и все, что неудивительно, со мной частенько такое случается. Не я ли принял жену Дейна за шлюху? Будь рядом с вами кто-то, как рядом с ней, чтобы вколотить мне истину по первое число, и ничего этого не случилось бы. Прошлым вечером я был готов отступиться, как только понял свою ошибку. И ведь именно вы позвали меня обратно и попросили о помощи. Если бы вы тогда держались от меня подальше, я бы сам не распускал руки. Но вы же не можете ожидать…
Он прервал речь, красноречиво проследовав взглядом вниз по длинным ногам, заключенным в грешно облегающие их штаны. Затем взгляд скользнул снова вверх, очертив совершенные линии бедер и талии (сию талию легко бы обхватили его большие ладони) и восхитительные выпуклости ее груди, вызывающие в нем страстную вспышку похоти, рвущую на клочки гордость и накопленный за всю жизнь цинизм.
И тогда, когда его взгляд добрался до ее прекрасного надменного лица, он начал понимать, хотел он того или нет, что именно не давало покоя его сердцу.
– Понимаю, – откликнулась дракониха. – Выходит, я вас разочаровала. Вы могли бы отмести в сторону личную неприязнь, будь я опытной женщиной. Но необходимость выносить мою одиозную личность, и при этом еще играть в наставника – слишком много от вас требует. – Она посмотрела в окно. – Это не ваш долг, как вы сказали. Просто потому что вы что-то начали, непредумышленно, вы не обязаны это заканчивать. Просто потому что вы посвятили меня в пропущенную часть моего образования, мне не стоит рассчитывать на то, что вы завершите мое обучение. Сей предмет вряд ли тайна за семью печатями, известная лишь избранным. Так что я смогу найти кого-нибудь еще, кто с тем же успехом продолжит уроки.
– Кого-нибудь еще? Кого, дьявол вас забери, вы… Впрочем, вы шутите.
Он издал смешок, некстати вспоминая при этом, как Хелена Мартин пригласила свою подругу выйти и устроить «весьма приятный сюрприз» для Селлоуби, этого повсеместного сплетника.
– Желающим несть числа, – заверила драконша. – Многие мужчины наслаждаются моим обществом.
– Скопище пьяных низкопробных писак, вы имеете в виду, – съязвил он. – Ладно, позвольте объяснить вам кое-что насчет мужчин, Мисс «Мессалина» Гренвилл. Вовсе не вашу личность они ценят. Или ваш ум.
– Мы въезжаем на Фрид-стрит. – Она отвернулась от окна. – Думаю, у вас ни минуты не осталось. Все же, могу ли я надеяться, что вы сможете стерпеть мою благодарность? Я весьма рада, что этой ночью со мной были вы. Как выяснилось, меня тот тип чрезвычайно обеспокоил. Весьма отрадно было знать, что вам не составит хлопот отправить его по назначению. Как вы и показали.
Карета остановилась перед ее домом.
Вир все еще пристально таращился на нее, это «кто-нибудь еще» трубило в его голове наподобие охотничьего рожка, в то время как сердце выводило бешеную барабанную дробь.
– Не будет никаких «еще», – сдавленным голосом произнес он, когда в груди у него раздавался рев. – Вы просто говорите это, чтобы заставить меня… – Никакая это не ревность, нелепо ревновать к мужчине, существующему лишь в воображении Вира. – Заставить меня поступить согласно вашим желаниям. Вы тем же способом ловко подцепили меня прошлым вечером. Это дерзкая насмешка, вот и все.
Дверь кареты распахнулась. Джейнз, будь он проклят, мог быть весьма проворным, когда ему то было выгодно, а это обычно случалось в наименее удобные моменты для Вира. Впрочем, Джейнз ужасно спешил добраться до дома, прежде чем какой-нибудь знакомый заметит его в постыдной роли кучера.
– Прошу прощения, – крайне учтиво сказала она. – Я не собиралась дразнить вас. Не соблаговолите ли вы выйти из экипажа, ваша светлость? Или вы предпочитаете, чтобы я переползла через вас?
Джейнз стоял тут же и ловил каждое слово, что было видно по тому, как его черные брови взлетели чуть ли не до линии волос.
Вир бросил на камердинера грозный взгляд и выбрался из кареты. Прежде чем герцог успел подать ей руку, Гренвилл проворно выпорхнула и без промедления поспешно устремилась к двери.
– Подожди, – бросил Вир Джейнзу, затем поспешил за ней.
– Что это вы за байки рассказываете? – требовательно обратился к ней Вир, пока она выуживала ключ из кармана спенсера. – Я, стало быть, испортил ваши моральные принципы, Гренвилл? – Он загородил ей дверь. – Именно это я сделал?
– Не будьте смешным, – парировала она. – Я не леди, а журналистка, а все знают, что у нас отроду не водится моральных принципов. – Изящная рука, державшая ключ, махнула нетерпеливо. – Прочь с дороги, Эйнсвуд. Я вас ни в чем не обвиняю. Нет нужды устраивать сцену.
– Не обвиняете меня? – Он повысил голос. – О, нет, конечно же нет. Я всего лишь завлек вас на дорогу к погибели. Никакого вреда не причинил, нет, в самом деле. Только то, что вы вбили в свою пустую маленькую головку…
– Сбавьте тон, – предупредила она. – Вы огорчите собаку. Она не любит, когда незнакомцы кричат на меня.
– Дьявол забери вашу проклятую псину! Вы не смеете пугать меня этим вашим «кто-нибудь еще»…
– Я не… Ох, ну вот, вы своего добились.
Вир различил приглушенный топот откуда-то из глубины здания, а затем безошибочный лай мастиффихи, пребывающей явно не в дружелюбном настроении. Шум, кажется, раздавался из недр преисподней. Хотя от псины Вира отделяли стены дома, он смог почувствовать, как заклацали от сотрясения его зубы. И задребезжали оконные стекла.
– О, разумеется, добился. – Вир отступил на шаг от двери и прокричал, заглушая грохот, производимый животным. – А ты слишком опаздываешь, Сьюзен. Я это начал, и сейчас ее ничем не удержишь. Тебе лучше добраться до неких незнакомцев, потому что…
– Будьте вы прокляты.
Гренвилл вставила ключ в замок и открыла дверь. Затем схватила его за руку, втащила в дом и захлопнула за ними дверь.
Следующее, что услышал Вир, был бешеный рык.
Все случилось в одно мгновение, от которого кровь застыла в жилах. Он увидел, как собака прыгнула на них – смертельный, мощный бросок, обнаженные клыки – и попытался столкнуть Гренвилл с дороги. Но она сама стремительно кинулась к нему и загородила своим телом.
– Сьюзен, фу, – закричала она.
– ФУ, ЧЕРТ ТЕБЯ ПОДЕРИ! – гаркнул он набросившемуся чудовищу.
Вир прижался спиной к двери, крепко обхватив руками свою предполагаемую спасительницу, выжидая, когда сердце вновь забьется, а узел, стянувший внутренности, ослабнет.
Он увидел, что собака протрусила в холл, где ее за ошейник схватила взволнованная горничная. Бросив извиняющийся взгляд на парочку у двери, горничная увела Сьюзен.
Недавний вопль хозяйки, а, может, громкая команда Вира, явно проникли в одержимые убийством мозги Сьюзен, и они оба, Эйнсвуд с драконшей, кажется, наконец, обрели свои конечности.
Вир не понял, как эта псина умудрилась остановиться на середине атаки. Он не присматривался, поскольку занят был тем, чтобы извернуться и принять на себя тяжесть нападения.
Он понимал мастиффов. В Лонглендзе он рос вместе с ними. Они не были злыми или легко возбудимыми по своей природе. Если с ними не обращаться дурно, то они, в общем-то говоря, спокойного нрава. Им можно доверить детей. Все же они были собаками, и когда у них кровь взыграет, то они не поддавались разуму и были глухи даже к командам хозяина.
Его горгона могла быть покалечена… убита.
Что за проклятая дурость: встать на пути взбешенной мастиффихи.
Чтобы защитить его.
Вир поднял руку, провел по ее затылку и зарылся пальцами в ее волосы. Когда она ринулась к Виру, шапка, сбившаяся на бок, упала на пол.
– Вы меня в могилу сведете, Гренвилл, – устало прошептал он.
Она отвела назад голову, ее синие глаза вспыхнули.
– Если бы вы сохраняли спокойствие, Сьюзен бы не пыталась свалить вас. – Она подняла руку и толкнула его в грудь. – Она только пыталась вас отпугнуть. – Она снова толкнула. – Вы меня совсем сдавили, Эйнсвуд.
Ишь ты, сдавил он ее. Да Вир потерял десять лет жизни за ту ужасную секунду, когда прыгнула собака, и наверняка при этом еще обзавелся великим множеством седых волос.
Его руки скользнули на ее плечи. У него возникло желание хорошенько потрясти ее. И он уже было начал. Но глаза ее сверкнули, рот открылся, приготовившись произнести какое-нибудь ругательство, и он наклонился и сомкнул свои губы на нем, чтобы только не слышать, что бы это ни было.
Она все еще толкала его в грудь, а другой рукой била снизу по ребрам: запоздалые, жесткие сердитые удары… один раз, другой, третий. Но даже при этих попытках ее рот смягчился под его губами, и она ответила на поцелуй, медленно, чувственно уступив, так, что у него ослабели колени. Мозги расплавились наравне со всеми накопленными им оправданиями: дескать, от девственниц одни хлопоты, а эта особо заносчива, упряма и мнит себя ровней любому мужчине, она «синий чулок», самая отвратительная разновидность женской породы, et cetera, et cetera.
Он же не святой. И никогда не обучался, как сопротивляться соблазну. Сейчас он держал этот соблазн в руках, и никакой разум или сила воли не действовали.
Драконша обводила язычком его язык, и прижимала к нему свое спелое тело, поколачивая Вира кулачком, на этот раз по спине.
Или он слишком хорошо обучил ее, или она очень хорошо понимала его. Дверь, за которой пряталось его сердце, была толстой, требовалось стенобитное орудие, чтобы добраться до него.
Она задела Вира и порядком, пока предлагала себя ему.
Он понятия не имел, как от нее загородиться.
Вир схватил ее за размахивающие руки, опустил их и прижал к своему поясу, вынуждая успокоиться. Медленно, по мере того, как поцелуй становился глубже, кулаки разжались. И тут ее руки отправились странствовать, сначала по талии, затем вверх по спине, и вниз до его ягодиц и бедер, и снова вверх.
Смущение покинуло ее, и эти робкие прикосновения жгли Вира сквозь ткань одежды и обжигали кожу. Отказываясь сгорать в одиночестве, он ласкал ее в той же неторопливой манере, поглаживая ладонями по ее гордой спине вверх и вниз до талии, которую эти ладони так легко обхватывали, и проводя еще ниже по этим соблазнительным формам. Его сердце билось в задаваемом ею чувственном ритме, посылая кровь по венам в том же пульсирующем темпе.
В отдаленном уголке собственного разума вспыхнул тревожный сигнальный огонь, но не смог проникнуть сквозь густую пелену желания.
Вир хотел ее. И ничего не имело значения. Он желал вдыхать ее аромат, пробовать на вкус ее с этой шелковой безукоризненной кожей, с роскошными линиями этого длинного тела. Желание билось в нервах и мускулах, в каждом волоске, эта лютая, как кующий молот, жажда, словно долбила его со всей силы.
Вир водил по драконше руками, будто довольно было его ласк, чтобы поставить навечно его клеймо на каждом клочке ее тела.
Когда же она, наконец, прервала поцелуй, снова зажегся сигнальный огонь, только, чтобы медленно погаснуть по мере того, как ее рот обошел его скулы и спустился к шее. В ответ Вир ставил метки ртом вдоль ее гладкой щеки и ниже на шелковистой выгнутой шее. Он упивался ею, ароматом ее кожи, в котором смешались запах дыма, лилий и чего-то еще.
– Вот он, драконий аромат, – бормотал он. – Моя прекрасная драконша.
Она переместилась, и он почувствовал, как ее руки рванули пуговицы на его жилете.
Без всякого стыда, даже и близко его не было.
Драконша выпростала рубашку Вира и приложила руку к его сердцу, там, где правду от нее не спрячешь, не утаишь его бешеное биение.
Скрыть эту правду было за пределами его желания, даже если бы он знал, как. Он с трудом вообще был способен на что-то разумное.
Безотчетно он расстегнул пуговки, очертившие на спине драконши ткань, согретую ее жаром. Ткань зашелестела, когда он отвел ее прочь. Под одеждой Вир обнаружил жаркую шелковистую кожу и стал дразнить себя, чуть поглаживая выпуклости женской груди, большим пальцем поигрывая ее напряженным соском и слушая попутно, как перехватывает у драконши дыхание, и позволяя ему закончится слабым вскриком, который она была не в силах сдержать.
Она прижималась теснее, пока ее таз не стал давить на жезл, весь жаждущий и чересчур взбухший, чтобы суметь приноровиться.
Тревожный сигнальный маячок разгорелся было сильнее, но Вир погрузил лицо в углубление ее шеи и втянул ее аромат в легкие. Сигнальный огонь потух, погашенный ощущениями. Под щекой Вира кожа ее была гладкой, теплым шелком струилась она под его губами.
Он осознавал обжигающее прикосновение ее рук, вытягивающих его рубашку, а после опаляющих его кожу.
Сам он слишком был занят поисками на ее брюках пояса, пуговиц, отворота ширинки. Он нашел, что требовалось, и в то же самое мгновение от локтя до плеча его пронзила острая боль.
На секунду боль привела его в сознание. Он тупо заморгал, как нагрузившийся до ручки пьяница. А в следующий мгновение сосредоточился и увидел, что просто стукнулся локтем о дверную ручку, которая прилагалась… к двери.
Черт возьми, дверь.
Он чуть не поимел драконшу прямо перед растреклятой входной дверью.
– Черт возьми.
Он поднял голову, втянул воздух в легкие, потом еще раз и еще.
Потом ощутил, как руки ее скользнули прочь, услышал ее прерывистое дыхание.
– Гренвилл, – начал Вир, еле ворочая распухшим языком.
Он увидел, как метнулись к одежде ее руки и неловко стали застегивать то, что он успел расстегнуть.
– Не говорите ни слова, – приказала она, голос ее был таким же хриплым, как у него. – Я сама начала. Я беру всю вину на себя, ответственность, все что хотите.
– Гренвилл, вы…
– Я выжила из ума, – продолжила она. – Это как пить дать. Полагаю, мне следует быть благодарной. Только я пока не могу. Я понимаю теперь, что вы имели в виду прошлым вечером насчет плохого настроения. – Она зажмурила глаза и вновь открыла. – Вы не упоминали, что кое-кому напрасно причинили боль. Впрочем, именно того этот кто-то заслужил тогда, верно?
– Проклятие, Гренвилл, только не говорите, что я задел ваши чувства.
И голос его прозвучал слишком резко и громко. Вир попытался сказать спокойным тоном:
– Да ради Бога, мы же не можем устраивать представление перед входной дверью.
Драконша оттолкнулась от пресловутой двери, подхватила узел и стала подниматься по лестнице.
Эйнсвуд потащился за ней.
– Вы же на самом деле не хотите меня, – продолжил он. – Это все минутная страсть. Возбуждение. Пробужденное опасностью. Вам и за милю нельзя ко мне подходить, Гренвилл. Я плохо влияю. Спросите любого.
– Я, знаете ли, тоже не образчик добродетели, – парировала она. – Иначе бы меня ни за что не привлек такой никчемный дегенерат, как вы.
Она подчеркнула сие утверждение, ткнув локтем ему под ребра.
– Убирайтесь прочь, – заявила она. – И там и оставайтесь.
Тут Вир остановился и позволил ей удалиться. Он наблюдал, как она решительной походкой чеканит последние шаги до кабинета, выпрямив спину и покачивая заносчивым задом.
Потом открыла кабинет и, не оглянувшись на Вира, вошла и захлопнула дверь.
Он стоял, не двигаясь с места, испытывая неуверенность, в голове крутилась мешанина из мыслей, как обычно в присутствии драконши. На сей раз омут мыслей замутили эти «кто-нибудь еще» и все то вранье, что он твердил себе, и невесть откуда приблудившиеся частицы правды, умудрившиеся выжить в адской бездне, представлявшей собой его мозги.
В этой бурлящей преисподней он разглядел одну ослепительную истину, самую унизительную. Что «кого-нибудь еще» он не потерпит.
Это была самая что ни на есть неприглядная истина касательно нее, но тут уж ничего нельзя поделать. На свою беду драконша перешла ему дорогу, а еще большее несчастье для нее, что она уязвила его самолюбие, и теперь…
Ему не стоило даже думать подобное, потому что из всех неправедных дел, которые он когда-либо совершал или замысливал сделать, то, что он обдумывал в этот момент, превзошло все ожидания.
Все же он был последним негодником Мэллори, отвратительным, самоуверенным, бессовестным, et cetera, et cetera.
А что считалось самым преступным в жизни, посвященной грехам и моральному произволу?
Эйнсвуд направился к двери в кабинет, толкнул ее и вошел.
Он обнаружил драконшу, занятую вываленным на стол содержимым женской сорочки.
– Я же сказала вам, убирайтесь, – возмутилась она. – Если в вас есть хоть крупица разума…
– Нет. – Он закрыл дверь. – Выходите за меня, Гренвилл.
