Текст книги "Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена"
Автор книги: Лоренс Стерн
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 45 страниц)
Глава XXVIII
– – – Такой путаницы у меня никогда еще не получалось. – – – Ведь в последней главе, по крайней мере поскольку она провела меня через Оксер, я совершил два разных путешествия одновременно и одним и тем же взмахом пера – причем в том путешествии, которое я пишу сейчас, я совсем уехал из Оксера, а в том, которое напишу позже, я только наполовину из него выехал. – – Каждой вещи доступна только известная степень совершенства; перестав с этим считаться, я поставил себя в такое положение, в каком никогда еще не находился ни один путешественник до меня: ведь в настоящую минуту я перехожу с отцом и дядей Тоби рыночную площадь в Оксере, возвращаясь из аббатства в гостиницу пообедать, – – и в эту же самую минуту вхожу в Лион с каретой, разбившейся на тысячу кусков, – а кроме того, в это же время я сижу в красивом павильоне, выстроенном Принджелло[383]383.
Тот самый дон Принджелло, знаменитый испанский архитектор, о котором кузен мой Антоний с такой похвалой отзывается в пояснении к посвященной ему повести. См. стр. 129 малого изд. – Л. Стерн.
* Принджелло – псевдоним автора одного из рассказов, помещенных в сборнике «Crazy tales», который выпущен был приятелем Стерна Холлом-Стивенсоном (см. прим. к стр. 47) в 1762 г. и получен Стерном в Париже перед отъездом в Тулузу.
[Закрыть] на берегах Гаронны, предоставленном мне мосье Слиньяком[384]384.
Мосье Слиньяк – хозяин дома, нанятого Стерном в Тулузе. Павильон, о котором здесь идет речь, – загородная дача, принадлежавшая тому же хозяину и предоставленная в распоряжение Стерна.
[Закрыть], воспевая все эти происшествия.
– – Позвольте мне собраться с мыслями и продолжить мой путь. —
Глава XXIX
– Я этому рад, – сказал я, мысленно произведя подсчет, когда входил в Лион, – – – обломки кареты были кое-как свалены вместе со всеми моими пожитками в телегу, которая медленно тащилась впереди меня, – – – я искренне рад, – сказал я, – что она разбилась вдребезги, ибо теперь я могу доехать водой до самого Авиньона и приблизиться таким образом на сто двадцать миль к цели моего путешествия, не истратив на дорогу и семи ливров, – – – а оттуда, – продолжал я, производя дальнейший подсчет, – я могу нанять пару мулов – или ослов, если пожелаю, ведь никто меня не знает, и проехать равнины Лангедока почти даром. – – Благодаря этому несчастью я сберегу четыреста ливров, которые останутся у меня в кармане, – а удовольствия? – Удовольствий я получу на вдвое большую сумму. С какой скоростью, – продолжал я, хлопая в ладоши, – помчусь я вниз по быстрой Роне, оставляя Виваре по правую руку и Дофине по левую и едва взглянув на старинные города Вьенн, Баланс и Вивье! Как ярко разгорится мой светильник, когда я сорву на лету румяную гроздь с Эрмитажа и Кот-Роти[385]385.
Эрмитаж и Кот-Роти – название виноградников на берегах Роны, славившихся превосходными винами.
[Закрыть], стрелой проносясь мимо их склонов! и как освежит мою кровь вид приближающихся и удаляющихся прибрежных романтических замков, откуда некогда куртуазные рыцари освобождали страдалиц, – – и головокружительное зрелище скал, гор, водопадов и всей этой хаотичности Природы со всеми ее великими произведениями. – —
По мере того как я углублялся в эти размышления, карета моя, крушение которой сначала мне показалось большим бедствием, понемногу утрачивала в моих глазах свои достоинства, свежие ее краски поблекли – позолота потускнела, и вся она представилась мне такой убогой – такой жалкой! – такой невзрачной! – словом, настолько хуже рыдвана аббатисы Андуйетской, – что я открыл уже рот с намерением послать ее к черту – как вдруг один разбитной каретных дел мастер, проворно перейдя улицу, спросил, не прикажет ли мосье починить свою карету. – Нет, нет, – сказал я, отрицательно мотнув головой. – Так, может быть, мосье угодно ее продать? – продолжал каретник. – С превеликим удовольствием, – сказал я, – железные части стоят сорок ливров – стекла столько же – а кожу вы можете взять в придачу даром.
– Эта карета оказалась для меня прямо золотым дном, – сказал я, – когда каретник отсчитывал мне деньги. – Такая уж у меня манера вести хозяйство, по крайней мере в отношении жизненных бедствий – – я стараюсь извлечь хоть грошовый (а все-таки!) доход из каждого из них, когда они меня постигают.
– – Пожалуйста, милая Дженни, расскажи за меня, как я себя вел во время одного несчастья, самого угнетающего, какое могло случиться со мной – мужчиной, гордящимся, как и подобает, своей мужской силой. – —
– Этого довольно, – сказала ты, подходя ко мне вплотную, когда я стоял со своими подвязками в руке, размышляя о том, чего не произошло. – – Этого довольно, Тристрам, и я удовлетворена, – сказала ты, прошептав мне на ухо * * * * *. – – Другой бы мужчина на моем месте сквозь землю провалился. – —
– – Из всего на свете можно извлечь какую-нибудь выгоду, – сказал я.
– – Поеду в Уэльс месяца на полтора и буду там пить козье молоко – это происшествие прибавит мне семь лет жизни. – Вот почему я не могу себе простить, что столько бранил Фортуну за множество мелких неприятностей, которыми она меня преследовала всю жизнь подобно злой принцессе, как я ее называл. Право, если у меня есть за что на нее сердиться, так только за то, что она не посылала мне тяжелых несчастий, – два десятка основательных увесистых ударов были бы для меня все равно что хорошая пенсия.
– – Сотня фунтов в год или около того – вот все, чего я желаю, – необходимость платить налог с более крупной суммы меня совсем не прельщает.
Глава XXX
Для тех, кто в этом разбирается и называет досадные обстоятельства досадными обстоятельствами, ничего не может быть досаднее, как провести лучшую часть дня в Лионе, самом богатом и цветущем городе Франции, наполненном остатками античности, – и не быть в состоянии его осмотреть. Встретить какую-нибудь помеху, конечно, досадно; но когда этой помехой бывает досада – – получается то, что философия справедливо называет
ДОСАДА
HA
ДОСАДЕ
Я выпил две чашки кофе на молоке (что, к слову сказать, очень полезно для чахоточных, но молоко и кофе надо варить вместе – иначе будет только кофе с молоком) – и так как было не более восьми часов утра, а бот отходил в полдень, я имел время так впиться глазами в Лион, что впоследствии истощил терпенье всех моих друзей рассказами о нем. – Я пойду в собор, – сказал я, заглянув в свой список, – и осмотрю в первую очередь замечательный механизм башенных часов работы Липпия из Базеля[386]386.
Работы Липпия из Базеля. – Базельский механик Николай Липпий изготовил эти часы в 1598 г.
[Закрыть]. – —
Однако меньше всего на свете я смыслю в механике – – у меня нет к ней ни способностей, ни вкуса, ни расположения – мозг мой настолько непригоден к уразумению вещей этого рода, что – объявляю это во всеуслышание – я до сих пор не в состоянии уразуметь устройство беличьей клетки или обыкновенного точильного колеса, хотя много часов моей жизни взирал с благоговейным вниманием на первую – и простоял с истинно христианским терпением у второго. – —
– Пойду посмотреть изумительный механизм этих башенных часов, – сказал я, – вот первое, что я сделаю, а потом посещу Большую библиотеку иезуитов и попрошу, чтобы мне показали, если это возможно, тридцатитомную всеобщую историю Китая, написанную (не по-татарски, а) по-китайски и, вдобавок, китайскими буквами.
В китайском языке я понимаю не больше, чем в часовом механизме Липпия; почему эти две вещи протолкались на первое место моего списка – – предоставляю любителям разгадывать эту загадку Природы. Признаться, она смахивает на каприз ее светлости, и для тех, кто за ней ухаживает, еще важнее, чем для меня, проникнуть в тайны ее причуд.
– Когда эти достопримечательности будут осмотрены, – сказал я, обращаясь наполовину к моему valet de place[387]387.
Гостиничный лакей (франц.).
[Закрыть], стоявшему за мной, – – не худо бы нам сходить в церковь святого Иринея и осмотреть столб, к которому привязан был Христос, – – а после этого дом, где жил Понтий Пилат. – – Это не здесь, а в соседнем городе, – сказал valet de place, – во Вьенне. – Очень рад, – сказал я, сорвавшись со стула и делая по комнате шаги вдвое больше обыкновенных, – – тем скорее попаду я к гробнице двух любовников.
Что было причиной моего движения и почему я заходил таким широким шагом, произнося приведенные слова, – – я мог бы и этот вопрос предоставить решению любопытных, но так как тут не замешаны никакие часовые механизмы – – читатель не понесет ущерба, если я сам все объясню.
Глава XXXI
О, есть сладостная пора в жизни человека, когда (оттого, что мозг еще нежен, волокнист и больше похож на кашицу, нежели на что-нибудь другое) – – полагается читать историю двух страстных любовников, разлученных жестокими родителями и еще более жестокой судьбой – —
Он – – Амандус
Она – – Аманда – —
оба не ведающие, кто в какую сторону пошел.
Он – – на восток
Она – – на запад.
Амандус взят в плен турками и отвезен ко двору марокканского императора, где влюбившаяся в него марокканская принцесса томит его двадцать лет в тюрьме за любовь к Аманде. – —
Она (Аманда) все это время странствует босая, с распущенными косами по горам и утесам, разыскивая Амандуса. – – Амандус! Амандус! – оглашает она холмы и долины его именем – – —
Амандус! Амандус!
присаживаясь (несчастная!) у ворот каждого города и местечка. – – Не встречал ли кто Амандуса? – не входил ли сюда мой Амандус? – пока наконец, – – после долгих, долгих, долгих скитаний по свету – – однажды ночью неожиданный случай не приводит обоих в одно и то же время – – хотя и разными дорогами – – к воротам Лиона, их родного города. Громко воскликнув хорошо знакомыми друг другу голосами:
Амандус, жив
Моя Аманда, жива / ли ты еще?
они бросаются друг к другу в объятия, и оба падают мертвыми от радости. – —
Есть прелестная пора в жизни каждого чуткого смертного, когда такая история дает больше пищи мозгу, нежели все обломки, остатки и объедки античности, какими только могут угостись его путешественники.
– – – Это все, что застряло в правой части решета собственного моего мозга из описаний Лиона, которые пропустили через него Спон[388]388.
Спон Яков (1647-1685) – французский археолог, уроженец Лиона.
[Закрыть] и другие; кроме того, я нашел в чьих-то «Путевых заметках», – – а в чьих именно, бог ведает, – – что в память верности Амандуса и Аманды была сооружена за городскими воротами гробница, у которой до сего времени любовники призывают их в свидетели своих клятв, – – и стоило мне когда-нибудь попасть в затруднение такого рода, как эта гробница любовников так или иначе приходила мне на ум – – – больше скажу, она забрала надо мной такую власть, что я почти не мог думать или говорить о Лионе, иногда даже просто видеть лионский камзол, без того, чтобы этот памятник старины не вставал в моем воображении; и я часто говорил со свойственной мне необдуманностью – а также, боюсь, некоторой непочтительностью: – – Я считаю это святилище (несмотря на всю его заброшенность) столь же драгоценным, как Кааба в Мекке, и так мало уступающим (разве только по богатству) самой Санта Каса[389]389.
Санта Каса – «дом богоматери» в итальянском городке Лорето. Католическим духовенством сочинена легенда, будто этот дом в конце XIII в., после завоевания Палестины мусульманами, был чудесно перенесен ангелами из Назарета сперва в Далмацию, а затем в Лорето.
[Закрыть], что рано или поздно совершу паломничество (хотя бы у меня не было другого дела в Лионе) с единственной целью его посетить.
Таким образом, хотя памятник этот стоял на последнем месте в моем списке лионских videnda[390]390.
Достопримечательностей (лат.).
[Закрыть], – он не был, как вы видите, самым незначительным; сделав поэтому десятка два более широких, чем обыкновенно, шагов по комнате, в то время как на меня нахлынули эти мысли, я спокойно направился было в la basse cour[391]391.
Задний двор (франц.).
[Закрыть] с намерением выйти на улицу; не зная наверно, вернусь ли я в гостиницу, я потребовал счет, заплатил сколько полагалось – – дал сверх того служанке десять су – и уже выслушивал последние любезные слова мосье ле Блана, желавшего мне приятного путешествия по Роне, – – как был остановлен в воротах…
Глава XXXII
– – Бедным ослом, только что завернувшим в них, с двумя большими корзинами на спине, подобрать милостыню – ботву репы и капустные листья; он стоял в нерешительности, переступив передними ногами через порог, а задние оставив на улице, как будто не зная хорошенько, входить ему или нет.
Надо сказать, что (как бы я ни торопился) у меня не хватает духу ударить это животное – – безропотное отношение к страданию, простодушно отображенное в его взорах и во всей его фигуре, так убедительно говорит в его защиту, что всегда меня обезоруживает; я не способен даже с ним грубо заговорить, наоборот, где бы я его ни встретил – в городе или в деревне – в повозке или с корзинами – на свободе или в рабстве, – – мне всегда хочется сказать ему что-нибудь учтивое; мало-помалу (если ему так же нечего делать, как и мне) – – я завязываю с ним разговор, и никогда воображение мое не работает так деятельно, как угадывая его ответы по выражению его физиономии. Когда последняя не дает мне удовлетворительного ключа, – – я переношусь из собственного сердца в его ослиное сердце и соображаю, что в данном случае естественнее всего было бы подумать ослу (равно как и человеку). По правде говоря, он единственное из всех стоящих ниже меня созданий, с которым я могу это делать; что касается попугаев, галок и т. п. – – я никогда не обмениваюсь с ними ни одним словом – – так же как с обезьянами и т. п. и по той же причине: последние делают, а первые говорят только зазубренное – – чем одинаково приводят меня к молчанию; скажу больше: ни моя собака, ни кошка – – хотя я очень люблю обеих – – (что касается собаки, она бы, конечно, говорила, если бы могла) – не обладают, не знаю уж почему, способностью вести разговор. – – При всех стараниях беседа моя с ними не идет дальше предложения, ответа и возражения и – – точь-в-точь разговоры моего отца и матери «в постели правосудия» – – когда эти три фразы сказаны, диалогу – конец.
– Но с ослом я могу беседовать веки вечные.
– Послушай, почтенный! – сказал я, – увидев, что невозможно пройти между ним и воротами, – ты – вперед или назад?
Осел поворотил голову назад, чтобы взглянуть на улицу.
– Ладно, – отвечал я, – подождем минуту, пока не придет погонщик.
– – Он в раздумье повернул голову и внимательно посмотрел в противоположную сторону. – —
– Я тебя понимаю вполне, – отвечал я, – – если ты сделаешь ложный шаг в этом деле, он тебя исколотит до смерти. – – Что ж! минута есть только минута, и если она избавит моего ближнего от побоев, ее нельзя считать дурно проведенной.
Во время этого разговора осел жевал стебель артишока; пища явно невкусная, и голод, видно, напряженно боролся в нем с отвращением, потому что раз шесть ронял он этот стебель изо рта и снова подхватывал. – Бог да поможет тебе, Джек! – сказал я, – горький у тебя завтрак – горькая изо дня в день работа – и еще горче многочисленные удары, которыми, боюсь я, тебе за нее платят, – – и вся-то жизнь, для других тоже не сладкая, для тебя сплошь – сплошь горечь. – – Вот и сейчас во рту у тебя, если дознаться правды, так, думаю, горько, точно ты поел сажи, – (осел в конце концов выбросил стебель) и у тебя нет, верно, друга на целом свете, который угостил бы тебя печеньем. – Сказав это, я достал только что купленный кулек с миндальным печеньем и дал ему одно – – но теперь, когда я об этом рассказываю, сердце укоряет меня за то, что в затее моей было больше желанья позабавиться и посмотреть, как осел будет есть печенье, – нежели подлинного участия к нему.
Когда осел съел печенье, я стал уговаривать его пройти – бедное животное было тяжело навьючено – – видно было, что его ноги дрожали. – – Он быстро попятился назад, а когда я потянул его за повод, последний оборвался, оставшись в моей руке. – – Осел грустно посмотрел на меня. – «Не бей меня им – а? – – впрочем, как тебе угодно». – – Если я тебя ударю, будь я прокл…
Бранное слово было произнесено только наполовину – подобно словам аббатисы Андуйетской – (так что согрешить я не успел), – а вошедший в ворота человек уже осыпал градом палочных ударов круп бедняги осла, положив тем конец церемонии.
Какой срам! – воскликнул я – – но восклицание это оказалось двусмысленным, и, думается мне, неуместным – ибо прут, торчавший из навьюченной на осле корзины, зацепился концом за карман моих штанов, – когда осел бросился вперед, мимо меня, – и разорвал его в самом несчастном направлении, какое вы можете вообразить, – – так что
Какой срам! – по-моему, вполне подошел бы сюда – – но вопрос этот я предоставляю решить
ОБОЗРЕВАТЕЛЯМ
МОИХ ШТАНОВ,
которые я предусмотрительно привез с этой целью в Англию.
Глава XXXIII
Когда все было приведено в порядок, я снова прошел в la basse cour со своим valet de place, чтобы отправиться к гробнице двух любовников и т. д., – но был вторично остановлен в воротах – не ослом – а человеком, который его избил и тем самым завладел (как это обыкновенно бывает после одержанной победы) позицией, которую занимал осел.
Он явился ко мне посланцем с почтового двора, неся в руке постановление об уплате шести ливров и нескольких су,
– Это чей же счет? – осведомился я. – – Счет его величества короля, – ответил посланец, – пожав плечами. – —
– – Друг мой, – сказал я, – – – если истинно, что я – это я – – а вы – это вы – —
(– А вы кто такой? – спросил он. – Не перебивайте меня, – сказал я.)
Глава XXXIV
– – То не менее истинно, – продолжал я, обращаясь к посланцу и меняя только форму своего утверждения, – – что королю Франции я не должен ничего, кроме дружеского расположения; ведь он превосходнейший человек, и я от души желаю ему здоровья и приятнейшего времяпрепровождения.
– Pardonnez-moi[392]392.
Извините меня (франц.).
[Закрыть], – возразил посланец, – вы должны ему шесть ливров четыре су за ближайший перегон отсюда до СенФонса на пути в Авиньон. – Так как почта в этих краях королевская, вы платите вдвойне за лошадей и почтаря – иначе это стоило бы всего три ливра два су. – —
– – Но я не еду сухим путем, – сказал я.
– – Пожалуйста, если вам угодно, – ответил посланец. – – Ваш покорнейший слуга, – – – сказал я, низко ему поклонившись. – —
Посланец со всей искренностью и достоинством человека благовоспитанного – отвесил мне такой же низкий поклон. – —
Никогда еще вежливость не приводила меня в большее замешательство.
– – Черт бы побрал серьезность этого народа! – сказал я (в сторону); французы понимают иронию не больше, чем этот – – —
– Сравнение, нагруженное корзинами, стояло тут же рядом – но что-то замкнуло мне уста – я не в силах был выговорить это слово. —
– Сэр, – сказал я, овладев собой, – у меня нет намерения ехать почтой. – —
– Но ведь вы можете, – упорствовал он по-прежнему, – вы можете ехать почтой, если пожелаете. – – —
– Я могу также, если пожелаю, посолить соленую селедку, – сказал я. – – Но я этого не желаю…
– Вы должны, однако, заплатить за нее, сделаете вы это или не сделаете. – —
– Да! за соль, – сказал я, – я знаю…
– И за почту также, – прибавил он. —
– Помилосердствуйте, – воскликнул я. – – – Я еду водой – я отправляюсь вниз по Роне сегодня в полдень – мой багаж уже погружен – я заплатил за проезд девять ливров наличными. – —
– C’est tout ?gal, – это все равно, – сказал он.
– Bon Dieu![393]393.
Праведный боже! (франц.).
[Закрыть] Как? – платить за дорогу, по которой я еду, и за дорогу, по которой я не еду!
– C’est tout ?gal, – возразил посланец. – —
– – Это черт знает что! – сказал я, – да я скорее дам посадить себя в десять тысяч Бастилии. – —
– О Англия! Англия! Страна свобод, страна здравого смысла, нежнейшая из матерей – и заботливейшая из нянек, – воскликнул я патетически, опустившись на одно колено. – – —
Но вдруг в эту самую минуту вошел духовник мадам ле Блан и, увидя стоящего в молитвенной позе человека с пепельно-бледным лицом, – казавшимся еще бледнее по контрасту с его черной потрепанной одеждой, – спросил, не нуждаюсь ли я в помощи церкви – —
Я еду по воде, – сказал я, – а вот этот господин, пожалуй, еще потребует от меня платы за масло.
Глава XXXV
Теперь, когда я убедился, что посланец хочет непременно получить свои шесть ливров четыре су, мне ничего другого не оставалось, как сказать ему по этому поводу какую-нибудь колкость, стоившую загубленных денег.
Я приступил к делу так. – —
– – Скажите, пожалуйста, сэр, по какому закону учтивости вы поступаете с беззащитным иностранцем как раз обратно тому, как вы обходитесь в подобных случаях с французами?
– Никоим образом, – сказал он.
– Простите, – сказал я, – ведь вы начали, сэр, с того, что разорвали мои штаны, – а теперь покушаетесь на мой карман – – тогда как – если бы вы сначала опорожнили мой карман, как вы поступаете с вашими соотечественниками, – а потом оставили меня без штанов, – я был бы невежей, вздумав жаловаться. – —
Ваше поведение – —
– – противно закону природы,
– – противно разуму,
– – противно Евангелию.
– Но оно не противно вот этому, – – сказал он, вручая мне печатный листок.
Par le roi[394]394.
Именем короля (франц.),
[Закрыть]
– – – Выразительное вступление, – сказал я, – и стал читать дальше – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – —
– – Из всего этого явствует, – сказал я, пробежав бумагу, – что если путешественник выезжает из Парижа в почтовой карете – он должен в ней ехать до скончания дней своих – или, по крайней мере, платить за нее. – – Простите, – сказал посланец, – смысл этого постановления тот – что если вы отправляетесь в путь с намерением следовать почтой от Паража до Авиньона и далее, вы не можете менять намерения или способ передвижения, не заплатив сперва откупщикам на две станции дальше той, где вас охватит раскаяние. – Основано это, – продолжал он, – на том, что государственные доходы не должны терпеть ущерб от вашего непостоянства. – —
– – О боже! – воскликнул я, – если непостоянство подлежит во Франции обложению – тогда нам ничего не остается, как заключить наилучшим образом мир. – —
И мир между нами был заключен.
– – Если же это плохой мир – то пусть Тристрам Шенди, заложивший его краеугольный камень, – один только Тристрам Шенди – будет за него повешен.
