Текст книги "Пожиратель"

Автор книги: Лоренца Гинелли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Ночь с 5 на 6 мая 2006 года
Иногда они возвращаются

Воздух был свинцового цвета. Тяжелый, пепельно-серый, неподвижный. Мертвый. Краска на решетке ограждения жилого дома на окраине облупилась. Она тоже была свинцового цвета. Трава свинцового цвета. Каждая проклятая деталь была цвета и веса свинца. По центру сцены – серебристое деревце. Но его ветки… ветки раскачивал не ветер, они шевелились сами по себе. Дерево ожило. Дерево оживило что-то другое. Что-то другое, что билось в его стволе, словно сердце – разумеется, свинцовое. Ветки точно волосы горгоны. Волосы точно змеи. Алебарды с лезвиями на концах. Свинцовые лезвия. Вонзающиеся. Лезвия разрубают тела Филиппо, Луки и Франческо – висящие, мертвые. Из ран течет свинец – на землю, вымывая в ней дыру. Одна ветка, без жертвы на ней, ненадолго исчезает и возвращается с новой пищей: Дарио, пронзенный, мертвый. Свисает, как другие. Вдруг четверо мальчиков распахивают глаза и рты. Изо ртов льется кровь. Ярко-красная. Чересчур красная, ослепительно-красная. Их широко раскрытые мертвые глаза смотрят на Алису. В их ртах – клыки пурпурного цвета. Они кричат в один голос: «Лукреция! Ты забыла?!»

Алиса проснулась.

Она забыла.

Рядом с ней, забравшись с головой под одеяло, спал Стефано. Пушкой не разбудить.

Плитка на полу ледяная. Алиса прошла по коридору с мыслью, рискующей стать навязчивой: рисунок Пьетро. Что-то было в этом рисунке, в старике… в том, как Пьетро изобразил его. Этому «чему-то» Алиса, помнится, уже давала название: внушение. И все-таки…

Она включила компьютер. Жизнь пройдет, пока он запустится. Сидя на стуле со скрещенными ногами, Алиса кусала нижнюю губу, руками грела ноги.

Внушения исчезают, когда выспишься.

Наконец на рабочем столе экрана появилось ее лицо – Алиса на побережье Тирренского моря выглядывает из-за спины Стефано. Улыбающиеся лица.

Алиса кликнула на значок браузера Firefox, открылась главная страница Google. Она набрала имя, всплывшее из глубин памяти: Лукреция Контини.

Тяжело даже писать его.

Она кликнула «Ввод».

Подождала пару секунд.

Потом появились результаты. Фотографии Лукреции. Ее лицо. Статьи, датированные апрелем 1986 года.

Все так и было.

Она забыла.

Теперь вспомнила.

Ночь с 5 на 6 мая 2006 года
Из дневника Алисы

Помню ее платье белого цвета. С красными вишнями.

Помню ее волосы. Светлые.

Помню, что мы играли в прятки и всегда опаздывали на обед. Нас не ругали.

Помню, в тот день мы шли той же дорогой, проверенной, по которой было не страшно идти, которую показали нам взрослые. Мы только сместились немного ближе к реке. Правда, нам сказали не ходить там. Но мы не слушались – это было нашим секретом. Мы любили смотреть на наши отражения в воде, кривляться, играть – нам было-то по семь лет. И рядом с мостом не встречалось ни стариков, ни взрослых, ни детей, ни даже собак. Мы могли представлять себя где-нибудь в другом месте, в закрытом мире волшебных снов.

Помню, мне нравилась Лукреция.

На мне был спортивный костюм. Я всегда носила спортивные костюмы и никогда – платья. У меня были кудрявые волосы. Чем-то я походила на мальчишку.

Помню, мама со мной намучилась. Лукреция была другая, как куколка.

Помню, мы с Лукрецией жили в одном доме. Помню, потом ее родители переехали. Мы тоже.

Помню, когда меня нашли, я спала, свернувшись клубочком, под буком, промокшая от реки и сырой земли, ужасно напуганная, в беспамятстве. Я ничего не могла вспомнить, кроме огромной черной дыры – ледяной, людоедской.

Помню, что хотелось только спать, спать и спать. Беспробудно. В душевном изнеможении.

Помню, что одежду Лукреции нашли на берегу реки, за несколько километров от моста.

Ее унесло течением.

6 мая 2006 года
Пожиратель снова проголодался

Утро началось с худшего, что только мог себе представить Дарио: он опоздал на автобус.

Уже два года, как у него выработалась привычка (или чувство тревоги) просыпаться каждое проклятое утро за минуту до звонка будильника. Во избежание трагичной поездки на следующем автобусе, который, вместо того чтобы перевозить старушек – божьих одуванчиков на кладбище, вез жесточайших истязателей средней школы в то место пыток, которым школа, несомненно, являлась.

Фактически сегодня утром произошло именно это. Когда двери автобуса распахнулись, Дарио понял: круги ада разверзлись. Он почувствовал, что умирает (да, еще до того злосчастного случая, который ожидал его впереди). Вернее, он почувствовал, что умирает, когда автобус только подъезжал к остановке: истязатели, издалека заметив жертву, заколотили руками в стекла и начали высовываться из окон. Он окончательно почувствовал себя покойником, когда Пьетро, стоящий рядом, не только замахал руками, но и стал подгребать ими с громким стоном: «О-о-о-ох!»

Ясное дело, водитель открыл среднюю дверь. Дарио потащил брата к передней и посмотрел на водителя глазами панды, испускающей последний вздох. Тот – невозмутимый, в стильных темных очках детектива из хичкоковского «Психо», привлекательный, как дыра в заднице, – открыл дверь так, словно контакт пальца с кнопкой высосал из него всю энергию за месяц работы, а может, и за всю карьеру.

– О-о-о-о-ох! – греб Пьетро.

Водитель поднял очки и посмотрел на него:

– Что с ним?

– Он… он аутист, – пролепетал Дарио, белый, как бутылка для молока.

– Может, тогда он сядет за руль? – Водитель непристойно хихикнул.

Парень с заглаженными гелем волосами, такой прилизанный, что напоминал новорожденного, зацепился, как обезьяна, за поручень и, раскачиваясь, закричал:

– Эй! Там, впереди, идите сюда, в конец, покажите нам шоу!

Одна-единственная старушка перекрестилась. Не хватало только, чтобы еще зашли пара монахинь и футбольные фанаты. А заодно учитель Северус Снейп из «Гарри Поттера» с какими-нибудь орками из «Властелина колец».

Дарио молил, чтобы разверзлись небеса. Не выдержал. Нажал на кнопку звонка возле автобусной двери.

Они не проехали и трех остановок. Вышли на улице Мусколини. Дарио вылетел стрелой, ни с кем не попрощавшись, и Пьетро последовал за ним, понимая, что ничего другого ему не остается.

Дарио перебежал дорогу. Лицо пунцовое, глаза горят. Помчался, не останавливаясь, по улице Мусколини и бежал до самого конца, пока не закончился асфальт. Потом понесся по парку. За ним летел Пьетро, задыхающийся, но не такой красный, с отсутствующим взглядом. Они бежали около десяти минут без передышки. Дарио остановился, только когда перед ним открылась река.

– Дерьмо! Дерьмо дерьмовое! А-а-а-а-а-а!

Он затопал в неистовстве. Пьетро наблюдал за ним, как наблюдают за феноменом. Ему было любопытно. Дарио не в первый раз открывал ему дверь в свои миры, вызывая интерес. Жаль, что он никогда не открывал их Пьетро по своей воле.

Во всяком случае, уже добрых десять минут, как Пьетро не мычал и не греб. Даже заговорил:

– Зачем ты вышел? Нам надо идти в школу.

Дарио повернулся к брату с пылающим лицом:

– Зачем я вышел?! Потому что из-за тебя над нами все смеются!

– Ты опоздал на автобус, потому что в туалете, пока ты какал, ты зачитался комиксами.

– Пошелвжопупошелвжопупошелвжопу-у-у-у-у-у-у!

Заметив, что три раза повторил одно и то же, как обычно делал брат, он замолчал.

– Что будем теперь делать?

Дарио только что понял, что они с братом совсем одни и не там, где надо. Отметил, что последствия не заставят себя ждать и родители его убьют, потому что Пьетро не умеет врать.

– Пойдем домой, – не унимался Пьетро.

Не отвечая, Дарио уселся на берегу реки, у основания моста Тиберио, вокруг которого собирается стоячая вода, и принялся выуживать подходящую отговорку для матери. Отражавшийся мост, казалось, смотрел на него мертвыми глазами из загробного мира. Отражение не дрожало, вода, как похоронное сукно, только покрывала его.

Пьетро старался отвлечься. Бесцельно бродил, неотступно следя, чтобы ни в коем случае не отдалиться от брата больше чем на десять метров. Он находился в незнакомом месте в необычное время, далеко от дома, от школы, с Дарио, из которого слова не вытащить.

Вдобавок в парке никого не было.

В такой час вода не блестела, все еще удерживая в себе цвета ночи, сырость, вязкость.

В такой час никого нет. Старики гуляют здесь, только когда солнце прогреет им кости. А ребята – в школе. Пьетро попробовал сосредоточиться, глядя на приморские сосны, но ему требовалось что-то более динамичное, что-то такое, что опережало бы его мысли, что-то, что сбило бы их на ходу. Стрекоза синевато-стального цвета решила прилететь ему на помощь, покружившись прямо у него перед носом, она спланировала вниз, зависнув на волосок от воды.

– Дарио! Дарио, стрекоза!

– Тихо! Не мешай думать.

Пьетро замахал руками: у него это начиналось от перевозбуждения каждый раз.

– Стрекозы принадлежат к отряду хищных крылатых насекомых, их брюшко состоит из одиннадцати сегментов. Они откладывают яйца в водной среде. При развитии отсутствует стация куколки.

– Сказал тебе замолчать, Пьетро! – Дарио побагровел.

– Эта стрекоза относится к подотряду разнокрылых: ее крылья синего цвета – среднего между васильковым и фиолетовым, толщина крыла составляет четыреста семьдесят нанометров. Нанометр – единица измерения длины, равная десяти в минус девятой степени метра.

Дарио с ввалившимися, красными глазами повернулся к брату. Пьетро замолчал. Дарио снова задумался, глядя в воду, словно вылавливая из реки пустоту.

Тук. Тук. Тук.

Пьетро уже знал. Дарио резко вскочил и толкнул брата на землю:

– Сказал тебе, хватит!

– Но это был не он, дорогой.

Пьетро замычал.

Ночь с 5 на 6 мая 2006 года
Алиса и Стефано

– Что такое? Что случилось?

Алиса напоминала воробушка. Ноги подобраны к груди, вся в слезах. Она отошла от компьютера, забилась в единственный пустой угол комнаты. Ничто не могло вывести ее из ступора. И воспоминания, скорее всего, тоже.

Стефано еще никогда не видел ее такой, это точно. Он постоял минуту на пороге, потом подошел, сел перед ней на колени, взял за подбородок. Алиса не сопротивлялась. Руками обхватила его за шею, и он оторвал ее от холодного угла и прижал к себе. Они стояли обнявшись. Обычно его пушкой не разбудишь, но от рыданий Алисы он проснулся.

– Мне приснился кошмарный сон.

Не выпуская Алису, Стефано сел на стул перед компьютером:

– Ты расскажешь мне?

– Брат Пьетро, Дарио, он приснился мне мертвый, как все остальные.

Голос Алисы походил на голос Пьетро. Передавал факты, а не эмоции. Эмоции запутались в сетях души.

Стефано не отвечал, прислушивался к успокаивающемуся сердцебиению Алисы. Погладил ее по волосам.

– Как наяву, Стефано.

– Тем не менее тебе это приснилось. Ты просто расстроена, на тебя навалилось все сразу. Ты рассказала мне о рисунке Пьетро…

– Он напомнил мне кое-что, Стефано. Сон, я имею в виду. Кое-что, о чем я совершенно забыла.

– Хочешь рассказать мне об этом?

Алиса уткнулась лицом в шею Стефано и вдохнула его особый запах. Тот запах, из-за которого год назад она потеряла голову.

– Да, очень…

Последовало молчание. Бесконечное. Чтобы разорвать его, Стефано воспользовался инструментами своей профессии:

– Ну хорошо, в таких случаях надо исходить от подлежащего, нет, я еще упрощу, сделай разбор предложения и убери оттуда эмоциональную составляющую, это поможет тебе начать рассказ.

Обернувшись, Алиса заглянула ему в глаза:

– Не могу поверить, ты используешь меня!

– Перестань…

– Конечно, ты и сейчас на работе!

– Да нет, уверяю тебя, я просто хочу помочь тебе. Но профессиональный подход неизбежен, не отрицаю.

– Значит, к работе это не относится?

– Нет, мисс. Я полностью к вашим услугам.

Алиса перестала всхлипывать, пришла в себя, вернулась в реальность. Стефано был здесь, перед ней, со своей ослепительной улыбкой и сильными руками. Прошлое уже превратилось в мелкие кусочки калейдоскопа – странное, очаровывающее, но безопасное изображение, заключенное в стекляшке.

– Замечательно, я тебя убедил. Где именно произошло то, что тебе страшно вспомнить? – спросил Стефано глубоким, низким голосом.

Алиса нахмурила на минуту брови, набрала воздуху:

– Около моста Тиберио. На берегу Мареккьи…

– Так, очень хорошо. У нас есть место действия. Теперь расскажи, кто там был.

В памяти Алисы всплыло лицо Лукреции.

Потом другое лицо, нет, скорее, ощущение другого лица. Хотя правильнее было бы говорить об эфемерном изображении ощущения, о половине от половины фотограммы.

А еще точнее, у Алисы возникло подозрение, что она увидела нечто, способное поколебать рассудок и распахнуть пропасть в душе.

Алиса вытаращила глаза. Теперь только лицо Лукреции. Но не с пухлыми губами, а с тонкими и злыми. Улыбка Лукреции, но не открытая, а злобная.

Лукреция ехидно ухмыляется. За ней – смутная фигура, прозрачная, как нервнопаралитический газ. И чувство, ужасное чувство, будто что-то наползает на лицо Лукреции…

Алиса опять начала всхлипывать. Стефано перестал улыбаться, обнял ее, больше не пытаясь успокоить.

Ночь с 5 на 6 мая 2006 года
Из дневника Алисы

Что-то сдавливает мне голову, что-то жестокое, отчего у меня вдруг снова возникает страх. И трудно дышать.

От того дня не осталось ничего, от того дня, когда меня нашли, съежившуюся в комок под буком, я имею в виду. Пустота. Она беспокоит меня больше всего. Как если бы я уже знала. И это – мой самый ужасный кошмар. Разум не выдерживает. Единственное, что помню, – бессвязные фрагменты, предшествующие тому дню.

Что-то произошло тогда, что-то…

Я обиделась на нее.

Потом фразы, опять всплывают фразы, как мертвые тела на воде. Фразы, лишенные логики. Коралловые острова слов. А я, глупая, ищу в них смысл.

Итак, мы разговаривали. Думаю, возвращались из школы, как всегда. Шли по парку, под мостом Тиберио, шли и играли. Никаких других причин идти именно там не было. По крайней мере, я лично не помню.

– Зачем ты дала ему тетрадь? Он же ненормальный! – спросила Лукреция.

– Но иначе он не выполнит задания. И вообще, не приставай к нему, ты же обещала!

Лукреция стала серьезной, надулась:

– Ты говоришь, он ударился из-за меня?

Она чувствовала себя виноватой.

– Нет… не думаю, но я не хочу, чтобы ты вела себя как другие. Обещаешь?

Голова Лукреции была опущена, глаза блестели от слез. Потом она кивнула.

В моей голове черно-белый фильм, поцарапанная пленка. И много неудачно обрезанных кадров.

6 мая 2006 года
Мой брат – единственный сын

Тук. Тук. Тук.

Старик стоял не двигаясь. Стучал тростью по голому корню ясеня – варикозной вене земли.

Дарио поднялся:

– Здравствуйте…

Старик улыбнулся, обнажив желтые зубы, разъеденные временем:

– Привет, дорогой.

Его глаза излучали холод. Дарио инстинктивно огляделся. Никого.

Пьетро мерил взглядом старика, еще и еще, мычал и бил голову руками. Оглядев его снизу доверху, от идеально блестящих мокасин до шляпы, понял, что не помнил мокасин, по правде говоря, и аккуратной чистой одежды тоже.

Тук. Тук. Тук.

Но трость была ему знакома. И тогда он закричал. Закричал изо всех сил.

Старик засмеялся. Именно в эту минуту Дарио почувствовал себя неловко:

– Мы уже уходим.

– Куда?

Старик был незнакомым, а мама ясно предупреждала Дарио…

– Я вас не знаю, синьор.

– Это ты так думаешь, дорогой. Просто вы забываете меня, как и все. Посмотри внимательно, я – Человек-Призрак.

Подтащив его к себе с помощью трости, он продемонстрировал ему свои глубокие, вязкие зрачки.

– Я… мы… – Дарио смутился.

Старика, кажется, нельзя было назвать добрым. Но и злым тоже. Старик был странный.

– Полагаю, ты не пошел в школу сегодня. Что мамочке скажешь? Что вышел из автобуса, так как за брата стыдно стало? – Старик покачал головой – злая ухмылка плохо скрыта за мнимой досадой.

– Вы, вы…

«Вы откуда знаете?» – вот что хотел спросить Дарио. Но старик смотрел ему в глаза. И Дарио обнаружил, что он устал. Очень устал.

Но еще рано.

– Нас здесь слишком много, – сказал старик и резко повернул голову. Но ему не удалось встретиться с Пьетро взглядом, потому что Пьетро вертелся, мычал, кричал.

Старик заехал тростью по голени Пьетро, и тот нелепо запрыгал, как кузнечик, которому оторвали лапку. Теперь Дарио понял: этот старик злой. Очень злой – жестокий.

– Эй, не трогай его! Помогите!

Но в парке никого не было.

Старик ударил снова. На этот раз Пьетро упал на землю.

– Не трогайте его, пожалуйста! – захныкал Дарио, сопли потекли ему на губы.

Старик не слушал, старику было чем заняться. Он сел верхом на Пьетро и дряблыми пальцами приподнял ему веки. Старику нужны были его глаза. Он проголодался.

Пьетро забился в эпилептических судорогах. Сжал зубы так, что они чуть не раскололись. Закатил глаза. И Пожирателю достались только две пустые белые лужи. Ненужные.

Пожиратель завопил. Таким пронзительным воплем, что кровь потекла по венам вспять.

Резво вскочил, слишком резво. Неестественно. Словно он просто мысленно оперся на что-то.

– Помогите, помогите ему! – закричал Дарио, бросаясь к брату, одновременно пытаясь открыть ему рот, чтобы язык не запал и Пьетро мог дышать свободно.

Старик смеялся. Но главное, по тонким губам стекала слюнявая розоватая пена.

Дарио не чувствовал слез, струившихся по его щекам.

– Он великолепен, правда, парень?

– Помогите ему, пожалуйста!

Дарио даже не чувствовал, что глотает сопли. Густые и соленые.

– Посмотри, как дрожит твой братец, точно камертон вселенной, мой дорогой.

И, положив узловатую восковую руку на голову Дарио, старик погладил его волосы.

Дарио почувствовал силу в своих руках и попробовал еще раз: нижняя челюсть разомкнулась, и он вставил свое запястье брату в рот. Пьетро стиснул челюсти. Дарио не почувствовал боли, даже когда зубы брата вонзились в руку.

Старик разыгрывал эпилептический припадок прямо около Дарио. Единственное, что было настоящим, – розовая пена, изрыгаемая изо рта. Потом резким движением старик раскрыл рот и вцепился зубами в другое запястье Дарио.

Пьетро ослабил хватку, глаза снова ожили, но конвульсии не прекращались.

Пожиратель, лежа на спине, отпустил запястье Дарио и подтащил мальчика к себе. Он лизнул Дарио в лицо и морщинистыми большими пальцами рук поднял веки, заставляя смотреть.

– Вы – моя пища, понял, малыш? Я не выдумка. Я живу в каждом. Но почти никто не верит в меня. Я могу творить чудеса. Ты веришь в меня? Если видишь меня, я верю в тебя, если веришь в меня, я вижу тебя…

На животе Пожирателя, прямо на красивом темном пиджаке, ширилось теплое пятно мочи.

– Мне нравится твое тепло.

Пожиратель вытаращил глаза. Внутри их Дарио увидел Пьетро. Он был обычным мальчиком. Высоким, сильным, красивым. Звал его к себе. Вел себя как бог. Как брат, о котором мечтает каждый. Вокруг него собралась куча народу, и всем он нравился. Дарио улыбнулся, позвал его. И начал спускаться. Или, по крайней мере, ему так показалось, пока Пожиратель переваривал его в своем фантастическом «нутре», из которого нет пути назад. Кажется, еще чуть-чуть, и Дарио коснулся бы Пьетро, но рук своих он больше не чувствовал. Не чувствовал больше ничего. Не воспринимал самого себя. Одну лишь запредельную пустоту, ледяную и нематериальную. Не чуя себя, он вынужден был остаться – остаться в пустоте. И он увидел, как брат медленно меняется, возвращаясь к своему реальному, привычному образу, когда он мычит и кричит. Но в этот раз Дарио увидел еще и закатившиеся глаза брата. Белые. В них отражалось его искаженное криком лицо с розовой пеной, вытекающей изо рта. Он попытался выбраться из пропасти, но у него не было больше конечностей.

Пожиратель отпустил веки. У него на животе – только кучка идеально сложенных вещей, оставшихся от Дарио. И рядом с ним Пьетро с большими от ужаса глазами. Одеревенелый, как мертвец.

Пожиратель обеими руками схватил одежду и сбросил ее в реку. Поднялся на ноги и осмотрел мокрое пятно от мочи на пиджаке. Пока он его созерцал, пятно исчезло.

– Теперь наша очередь.

Он встал на колени над Пьетро и зажал его голову в руках. Пьетро смотрел. Не мог не смотреть. Попытался направить взгляд в другую сторону, но Пожиратель придавил ему нос своим носом. Пьетро чувствовал мерзкий запах его дыхания. До этого он знал только, как пахнет бумага, плесень, масляные краски и кладовка.

Потом Пьетро увидел, как изменились черные зрачки, увидел, что они стали вязкими и раскрылись, как занавес, в пустоту. В черную дыру вселенной. Там, далеко, Пьетро увидел себя, но не таким, как всегда. Не таким, как в обычной жизни. Там, внизу, Пьетро был нормальным ребенком и нормально играл с нормальными детьми. Он почувствовал себя легким.

– Там, внизу, мы все братья. Все равны. Вы и они – для меня нет разницы. Пища богов. Видишь брата, Пьетро?

Да, он его видел. Дарио играл вместе с другими. Но потом Пьетро заметил одну деталь. Трава, на которой они играли, была серой. Не зеленой. И стволы деревьев были черными, цвета пустоты. Пьетро посмотрел. И ему все это не понравилось. Всмотрелся и увидел, что у того, другого Пьетро губы какие-то странные, более тонкие, более резкие, злые. Вгляделся еще лучше и увидел, что у детей мертвые глаза. Стеклянные и водянистые, как у рыб.

Он понял, что его брат умер. И вспомнил то, что он видел.

Вспомнил, что он видел, как умирает его брат.

Пьетро спрятал глаза под броню. Перестал смотреть.

Ибо то, что он видел, не могло быть реальностью.

– Смотри, маленький поганый сукин сын!

Пьетро снова замычал. Пожиратель крепко схватил его за волосы и дернул:

– Я сказал тебе смотреть, маленький выродок, дыра в заднице! Дерьмо!

Залаяла дворняга, побежала в их сторону. Солнце начинало прогревать кости стариков, река заблестела. Сейчас даже отражение моста Тиберио дрожало в воде. В свете дня, становившегося все теплее, вселенная продолжала играть роль, в которую большинство хотело верить.

Пожиратель увидел пса, бегущего ему навстречу, и хозяина, семенящего за ним. Задержал свой черный, колючий, вязкий взгляд на глазах Пьетро, посмотрел на него с голодной ненавистью и злобой. Взглядом изголодавшегося зверя, выслеживающего свою добычу. Потом встал с лицом, искаженным яростью, и, повернувшись спиной к Пьетро, гневно зашагал к разрушенному дому у парка, с каждым шагом теряя плотность, пока не исчез совсем.

Пес с хозяином добежали. Хилый, бледный старик увидел мычащего и орущего Пьетро. Позвал на помощь.

Так же как и Абдул Мустафа, близко он не подошел. Но в отличие от Абдула Мустафы у других людей даже мысли не возникло, что старик мог быть причастен к такому смертоубийству.

Будто старость размывает всякие человеческие импульсы.