Текст книги "Глоток мрака"

Автор книги: Лорел Кей Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

– Значит, отправляемся в изгнание, – сказал Дойл. Его бас пророкотал по моему телу, низким мурлыканьем успокаивая нервы.

– Отправляемся в изгнание, – повторил Мистраль.

– В изгнание, – подхватил Шолто.

Мы все были согласны. Осталось только найти Риса и Галена и сказать им, что мы уезжаем.

Глава двадцать вторая

Дойл одолжил у Шолто немагический кинжал – в кабинете в разных местах было спрятано оружие. Я подумала, оборудована ли спальня таким же образом, и решила, что да. Шолто не страдал лишним высокомерием и отсутствием осторожности – похвальная черта для воина сидхе и крайне привлекательная у царя. Нам предстояло сегодня спасаться бегством, так что иметь кое-какое оружие, не относящееся к древним артефактам силы, было очень кстати.

Дойл с помощью кинжала связался с Рисом. Чаще фейри используют зеркала, но первоначально магия отражений была связана с одной из немногих отражающих поверхностей, которые имелись при себе у любого фейри. Даже те, кто никогда не воевал, имели при себе нож для еды или для мелкой работы: у ножа много применений помимо убийства. А для магии достаточно нарисовать на клинке знаки какой-либо телесной жидкостью. Неизвестно, по какой причине, но зеркалам и этого не нужно, – почему, наверное, мы и перешли на зеркала.

Дойл слегка надрезал палец и мазнул клинок, потом наклонился к лезвию и позвал Риса.

Я сидела в большом офисном кресле Шолто, забравшись в него с ногами. Живая корона размоталась и исчезла туда, откуда пришла. Шолто тоже остался простоволосым. Наверное, магия добилась, чего хотела.

Не знаю, то ли это было последействие высокой магии, то ли нервная разрядка, но меня бил озноб, никак не связанный с температурой внутри волшебных холмов – она всегда одинакова. Бывает холод, ощущаемый не кожей и не убираемый одеялами – он холодит сердце и душу.

На большом и пустом письменном столе Шолто лежал меч Абен-дул. Проступившие на рукояти изображения никуда не делись, застыв в ее материале – не знаю уж в каком. На ощупь рукоять казалась костяной, но как будто не совсем. Резьба изображала миниатюрное нагое тело женщины, застывшей в позе ужаса и страдания, ее лицо вплавляется в ногу мужчины, упавшего на нее.

Рука плоти – одно из самых ужасных умений, которыми обладают сидхе. Я пользовалась ею всего дважды, и каждый случай является мне в кошмарных снах. Если бы я применила ее к людям, все было бы не так ужасно, может быть. Если человека вывернуть наизнанку – он умрет. А сидхе – нет. Приходится добивать их, орущих, с блестящими на свету вывернутыми внутренностями. С бьющимся у всех на виду сердцем, по-прежнему соединенным с сосудами, со всем прочим.

Последним обладателем руки плоти был мой отец. Но меч, что лежал сейчас на столе, пришел не к нему, а ко мне. Почему?

Мистраль встал между мной и столом, уперся руками в подлокотники кресла, толкнул. Кресло легко откатилось, я подняла взгляд на склонившегося ко мне стража.

– Принцесса Мередит, у тебя страшные видения?

Я открыла рот ответить, закрыла, наконец промямлила:

– Мне холодно.

Он улыбнулся, но глаза его не улыбались, когда он повернулся к Шолто:

– Принцесса мерзнет.

Шолто кивнул и открыл дверь отдать приказ охране. С его царским положением он был просто уверен, что охрана стоит у дверей и что кто-нибудь с удовольствием сбегает за слугой, который в свою очередь раздобудет плед или плащ. Привычки знати. У меня никогда не было столько прислуги, чтобы обзавестись подобными привычками. Может быть, мой отец того и добивался. Он был из тех, кто заглядывает далеко вперед. Может быть, он решил, что без свойственной знати надменности я стану более справедлива. Стране фейри так давно недоставало справедливости. Хоть в малом.

Мистраль присел передо мной на колени, но он был так высок, что все равно загораживал от меня стол. Там не только меч лежал, но и его копье. Сейчас казалось, что оно сделано не из серебра, а из светлого дерева, покрытого резными рунами и надписями на языке столь древнем, что я понимала не все. Мне стало интересно, понимает ли их сам Мистраль, но не настолько интересно, чтобы спрашивать. У меня были более насущные вопросы.

– Почему этот меч не пришел к моему отцу? Он владел рукой плоти.

– Как и рукой огня, – отозвался Дойл из-за спинки моего кресла.

Я ответила, не оборачиваясь:

– А я – рукой крови. Это что, относится к делу? Абен-дул предназначен для любого обладателя руки плоти. Почему он выбрал меня, а не моего отца?

– При жизни принца Эссуса артефакты силы еще не начали возвращаться, – сказал Дойл.

Мистраль спросил:

– Ты связался с Рисом?

– Да.

Дойл подошел и остановился справа от меня. Он взял меня за руку – за ту руку, что позволяла мне брать меч без опаски, что соответствующая магия вывернет меня наизнанку и я умру, как прочие ее жертвы.

Он поцеловал мою ладонь – я попыталась выдернуть руку, он не пустил.

– Ты обладаешь великой силой, Мередит. В этом нет ничего дурного или неправильного.

Я дернулась сильней, он предпочел со мной не драться и отпустил.

– Я знаю, Дойл, что магия сама по себе не хороша и не дурна, все дело в последствиях. И ты видел ее последствия. Ничего кошмарней я не видела.

– А принц никогда не показывал тебе действие его руки власти? – спросил Мистраль.

– Я видела врага королевы, которого она держит в сундуке у себя в спальне. Я знаю, что в этот... комок плоти его превратил мой отец.

– Принцу Эссусу не нравилось, как поступила его сестра с этим... предметом, – сказал Дойл.

– Не предметом, – возразил Шолто. – С живым существом. Или ты думаешь, что будь он живым существом, королева не держала бы его в том сундуке?

Все повернулись к нему. Мистраль – с очень недовольным видом.

– Мы хотим ее успокоить, а не наоборот.

– Королева тешит гордость, показывая себя Мередит с самой кошмарной стороны.

Я кивнула.

– Верно. Я видела, что осталось от того... пленника. Она брала его с собой в постель и велела мне убрать его обратно в сундук.

– Я не знал, – сказал Дойл.

– Я тоже, – сказал Мистраль.

– Вы думаете, что королева утаила от принцессы хоть что-нибудь?

– Андаис не делилась подробностями нашего унижения, – ответил Мистраль. – Мередит никогда не видела, как она нас пытает – как в ту ночь, когда принцесса нас спасла.

Он взял меня за руку и посмотрел на меня взглядом, которого я долго добивалась. Посмотрел с уважением, благодарностью и надеждой. Той ночью именно взгляд Мистраля, именно его глаза дали мне смелость, рискуя жизнью, спасти их от королевы. Его глаза той ночью сказали совершенно ясно – вот еще одна бесполезная кукла. И я из кожи вон вылезла, доказывая обратное.

Догадывается ли он? – подумала я, и что-то подтолкнуло меня ему сказать:

– Той ночью я рисковала смертью от рук королевы из-за твоих глаз, Мистраль.

Он нахмурился недоуменно:

– Но ты меня тогда почти не знала.

– Да, но ты смотрел мне в глаза, когда она кромсала вас на куски и заставляла остальных смотреть. Твой взгляд ясно дал понять, что ты обо мне думаешь – что я всего лишь еще одна ни на что не годная принцесса.

Он не мог оторвать от меня глаз.

– Ты едва не погибла той ночью только потому, что я на тебя посмотрел?

– Мне нужно было доказать тебе, что ты ошибаешься. Мне пришлось рискнуть всем ради вашего спасения, потому что это было правильно. Это был мой долг.

Он взял мою руку обеими руками, хотя моя маленькая ладошка почти потерялась в его больших руках, и все вглядывался в мое лицо, будто взвешивал мои слова.

– Она не лжет, – сказал ему Дойл.

– Не в этом дело. Дело в том, что я уж и вспомнить не могу, когда женщина беспокоилась о том, что я о ней думаю. В том, что она откликнулась на один-единственный взгляд... – Он нахмурился и спросил: – Неужели мы с самого начала были назначены друг другу? Не потому ли единственный взгляд сделал так много?

Я раньше не смотрела на это с такой стороны.

– Не знаю. Знаю только, что случилось именно так. Ты заставил меня стать лучше, чем мне хотелось, Повелитель Бурь.

Тут он наконец улыбнулся. Улыбкой, которую может подарить женщине всякий мужчина. Улыбкой, которая говорила, как он польщен и как много значат для него мои слова. Все думают, будто самое волшебное в моих отношениях со стражами связано с их и моей сверхъестественностью, но многие драгоценные мгновения нам дарят самые обычные вещи. Такие мгновения могут испытать все на свете мужчины и женщины, если они любят друг друга и говорят друг другу правду.

Так я люблю Мистраля? В эту минуту, глядя в его поднятые ко мне глаза, я могла ответить только: «Еще нет».

Глава двадцать третья

Слуга принес платье. Оно было кожаное, из кусков, сшитых огромными франкенштейновскими стежками. Кожа была в основном черного цвета, разные куски имели разную текстуру. Среди черных попадались серые и белые, словно платье сшили из шкур разных зверей. С такими швами и чересполосицей оно должно было выглядеть безобразно, но почему-то не выглядело. Получилась этакая смесь клубного стиля с готским, да еще байкерского немножко.

Самым удивительным оказалось то, что оно подошло мне по размеру – не то что почти подошло, а подошло идеально. В плечах и рукавах оно сидело так плотно, что пришлось снять окровавленную больничную рубашку, иначе пуговицы не застегивались. Я узнала фактуру пуговиц – резная кость. Лиф был довольно узкий, и мое декольте красиво смотрелось в треугольном вырезе ворота. Самая узкая часть платья оказалась под грудью – завышенная талия в стиле ампир. Ниже юбка расширялась и спадала до пола, как в бальном платье. Пуговицы – до самого низа. Шолто даже пришлось встать на колени, чтобы их застегнуть.

– Выглядишь замечательно, – улыбнулся он мне.

Это мелочно – когда чувствуешь себя лучше, надев платье, которое тебе идет? Может быть, но при моем самочувствии я была любой мелочи рада, лишь бы чувствовать себя лучше.

– Сидит идеально, – оценила я. – Чей гардероб я ограбила?

– Платье было сшито для царицы слуа, – сказал Шолто, вставая.

– Что это значит?

– Это значит, что придворная портниха несколько месяцев назад видела сон. Ей было сказано, что я приведу царицу, и что ей нужно сшить царице одеяния.

Я провела пальцами по коже платья – она была удивительно мягкая. И подкладку портниха не забыла пришить, чтобы швы не натирали кожу.

– Хочешь сказать, что портниха раньше всех знала, что Мередит станет вашей царицей? – удивился Мистраль.

– Не по имени. Но – да, мерки знала.

– И ты позволил ей шить одежду для некой призрачной царицы? – спросил Дойл.

– Мирабелла несколько столетий шьет придворные наряды слуа. Она заслужила право на некоторые вольности. Но и потеря была невелика – многие наряды сшиты из остатков, как вот это платье. – Он улыбнулся восхищенно: – А видя Мередит в этом наряде, я скажу, что потери вовсе нет.

– Но почему было так важно, чтобы здесь нашлась для меня одежда? Настолько важно, чтобы послать провидческий сон? – спросила я.

– Мы в осаде, – сказал Дойл. – Возможно, нам придется пробыть здесь дольше, чем мы рассчитываем. Для меня и Мистраля здесь может найтись подходящая одежда, но подобрать наряд для тебя сложнее.

– И все же, чем важны красивые наряды? – не понимала я.

– Мирабелла твердила всем, кто соглашался слушать, что я приведу царицу, и что ростом она будет всего такой. – Он показал руками, как рыбаки показывают размер рыбы. – Так что оставшиеся ведьмы и женщины-летуны прекратили на меня охоту.

– Женщины твоего двора прекратили тебя преследовать, потому что Мирабелла шила одежду неподходящего для них размера? – опешила я.

– Да.

– А ты видел уже эти наряды? – спросил Дойл.

– Нет, – ответил Шолто. – Мои подданные женского пола очень старались меня к ним не подпустить. Если честно, я считал, что Мирабелла просто пытается помочь мне удержать дам на расстоянии. – Он провел рукой по моему затянутому в кожу плечу. – Но сон оказался вещим.

– Надеюсь, он не предвещает, что мы здесь застрянем, – сказал Мистраль. – Не хочу обидеть, царь Шолто, но это будет значить, что люди не смогут нас отсюда вывести.

– Нисколько не желаю неудачи плану Мередит, но не могу не признать, что с радостью и дальше наслаждался бы ее присутствием.

В дверь негромко, вежливо постучали. Мне не нужно было говорить, что это прислуга. Подозреваю, их такому стуку обучают вместе с прочими должностными обязанностями – умению привлечь внимание, не навязываясь.

– Войдите! – крикнул Шолто.

В дверь с поклоном вошла та же женщина, что принесла платье.

– Прошу прощения, царь Шолто, но появился вопрос, требующий твоего внимания.

– Говори яснее, Бебе. Что случилось?

Все три ее глаза покосились на Мистраля и Дойла – может быть, на Дойла чуть сильнее. Потом она спросила:

– Нужно ли открывать дела двора чужакам? – Она тут же упала на колени. – Я не о царице Мередит говорю, а о двоих сидхе.

Я подумала, что она проводит интересное разграничение: Мистраль с Дойлом – сидхе, а мы с Шолто – нет. Это просто потому, что правитель слуа не может быть сидхе, или признание того, что мы слишком отличаемся от сидхе внешне? Я не настолько была знакома с Бебе, чтобы расспрашивать о ходе ее мыслей, но все же интересно бы знать.

Шолто вздохнул и повернулся к нам.

– Прошу прощения, но вы и правда не слуа. Надеюсь, я скоро вернусь.

Не слишком довольный, что нас покидает, он ушел вслед за служанкой.

– Забавно, что своего царя они к сидхе не причисляют, – заметил Мистраль.

– Как и меня, – сказала я.

Дойл шагнул ко мне, провел ладонями по рукавам моего нового наряда.

– Ты в этом платье прекрасно смотришься. Тебе идет.

– Верно, – поддержал Мистраль. – Я виноват, не отметил сразу твою красоту, принцесса. Прости.

И он опустился на одно колено, как делали стражи королевы Андаис, когда боялись, что вызвали ее неудовольствие.

– Поднимись, – сказала я. – И не делай так больше никогда.

Он поднялся с озадаченным видом, неуверенность на его лице была почти болезненной.

– Я огорчил тебя. Мне очень жаль.

– Огорчил тем, что упал на колено, как перед королевой, – пояснил Дойл.

Я кивнула:

– Я сама всю жизнь на пол грохалась. Не потерплю такого от моих королей, от отцов моих детей. Можешь извиняться, Мистраль, но не падай на колено, словно боишься, что я тебе сделаю плохо. Это не мой метод.

Он глянул на Дойла, тот коротко кивнул. Мистраль подошел к нам, улыбаясь слегка неуверенно.

– Мне, наверное, потребуется какое-то время, пока я привыкну к новому образу действий, но я горю желанием научиться всему, что позволит мне не бухаться на колени.

Я невольно улыбнулась.

– Ну, не знаю. Мне нравится, когда мужчины становятся на колени – ради хорошей цели.

Мистраль не понял.

– Она имеет в виду, что иногда приходится встать на колени, чтобы доставить ей удовольствие, – объяснил Дойл.

Мистраль буквально вспыхнул – никогда не видела, чтобы он краснел. Он отвел взгляд, но все же ответил:

– Я был бы счастлив повторить это с тобой, принцесса.

– Мередит, Мистраль. Зови меня Мередит или просто Мерри, когда мы одни.

Дверь открыли без стука, и я поняла, что за нею Шолто. Он вошел, лицо у него никак нельзя было назвать радостным.

– Что случилось? – спросил Дойл.

– Твоя мать прислала гонца. Она требует доказательств, что ты жива и здорова, в противном случае Благие перейдут от осады к более решительным действиям.

– Они на самом деле хотят вас атаковать? – спросила я.

– Не знаю, решатся ли они, но угрозы весьма правдоподобны.

– Они не понимают, чем рискуют? – спросил Дойл.

– Вокруг нет смертных, которые бы их выдали, а мы нередко позволяем себе небольшие стычки, если никто из людей нас не видит. Из нас никто людям не наушничает.

– Таранис это правило нарушил, когда обратился к людским властям, обвиняя моих стражей в изнасиловании.

– Это было... странно, – сказал Шолто.

– Если мы доберемся до людей, мы ему отплатим той же монетой, только повод у нас – настоящее преступление. – Даже на мой слух мой голос прозвучал мрачно.

Дойл меня обнял, я обвила руками его теплый нагой живот.

– Мы можем поговорить с твоей матерью через Большое зеркало двора. – Выражение на лице Шолто было странное.

– В чем дело? – спросил Мистраль.

– До меня вдруг дошло, что это будет мой первый разговор с тещей.

Дойл вздрогнул под моими руками.

– Я так привык считать Бесабу врагом... Но ты прав. Она мать Мередит.

– Нет. Она меня только родила, – возразила я. – Вы видели, как погибла единственная женщина в мире, имевшая право называться моей матерью. Меня воспитали Ба и отец. Бесабе я нужна лишь затем, чтобы она стала матерью королевы Благого двора. До того, как Таранис проявил ко мне интерес, я для нее была пустым местом.

– Она твоя мать, – повторил Шолто.

Я покачала головой, не пытаясь выйти из кольца рук Дойла.

– Я считаю, что это имя надо заслужить. Вот еще один результат воспитания среди людей. Я не верю, что одно только рождение ребенка дает тебе право так зваться.

– Христиане говорят, что мать и отца следует почитать, – сказал Дойл.

– Верно, но спроси любого американца, и большинство ответят тебе, что это почтение надо заслужить.

– Значит, ты хочешь оставить требование Бесабы без ответа? – спросил Шолто.

– Нет. Она хочет выглядеть пострадавшей стороной. Мы должны продемонстрировать, что повода у нее нет. – Я посмотрела на Дойла. – Надо ли, чтобы рядом со мной были Дойл и Мистраль? Или ты предпочтешь, чтобы разговор вели только я и ты, Шолто?

– Я думаю, нам следует побряцать мускулами, – сказал он и посмотрел на двоих стражей. – Если вы не возражаете, мы с Мередит станем впереди, как положено царю и царице, вы встанете по бокам от нас, а часть моей личной стражи – позади. Давайте им напомним, с кем они хотят драться.

Предложение было всеми одобрено. Шолто сказал с улыбкой:

– Полагаю, у меня найдется одежда для вас обоих, хотя Мистраль будет чуть пошире в плечах. Может быть, набросишь куртку на голое тело – этакий вождь варваров.

– Я надену, что захочешь, – сказал Мистраль. – Я благодарен, что ты позволяешь нам быть при Мередит в такой момент.

– Те Благие, что не боятся слуа, дрогнут при виде Королевского Мрака и Мистраля, Повелителя Бурь.

– Прошло слишком много лет с тех пор, как я обладал властью, заявленной в моем имени.

– У тебя теперь есть копье, когда-то принадлежавшее Громовержцу. Символ власти Тараниса теперь в твоих руках, Повелитель Бурь.

– Мне представляется, что эту информацию Благим выдавать не следует. Они начали осаду из-за чаши. А если Таранис узнает, что один из его атрибутов выбрал себе другого хозяина... – Дойл покачал головой и развел руками, словно ему не хватало слов.

Я закончила мысль за него.

– Таранис на говно изойдет.

– На говно изойдет?.. – переспросил Дойл, потом кивнул: – Я собирался сказать, что он нас убьет, но и этот термин вполне подходит.

Глава двадцать четвертая

Дойлу и Мистралю одежда Шолто оказалась почти впору. Впрочем, не считая Риса и меня, все мои знакомые сидхе были ростом около шести футов, а все мужчины – широки в плечах, узки в талии и хорошо сложены. Стражи, к тому же, с развитой постоянными тренировками или закаленной в боях мускулатурой. Но насчет плеч Мистраля Шолто был прав – они были чуть шире, чем у Дойла или у него самого. Не намного шире, но достаточно, чтобы рубашки Шолто на нем не сидели – слишком натягивались в рукавах. В таком случае лучше надеть на себя меньше и выглядеть хорошо, чем надеть больше и выглядеть глупо. Нам предстояло разговаривать с Благими, а для них внешность – все. Если что-то выглядит хорошо, то оно хорошо во всем. Вот такая ненормальная семейка.

Придворная портниха Мирабелла ходила вокруг Мистраля, поправляя плащ, который удалось отыскать на его широкие плечи. Потянула за полу тонкой бледной рукой, разгладила складку на синей ткани черно-белым щупальцем. Да, вместо правой руки у нее было щупальце. Она выглядела совсем как человек, если не считать этой детали. Щупальце было очень ловкое, как свойственно ночным летунам. Мирабелла обеими конечностями пользовалась, не задумываясь – ловкость, отшлифованная годами практики. Полукровка, дитя ночного летуна и человека? Плод ночного налета, или может, вполне добровольной встречи на сеновале? Мне хотелось спросить, но это было невежливо.

Мистраль в этом плаще выглядел потрясающе. Насыщенный синий цвет ткани и глаза его сделал синими, под цвет летнего неба. Серый мех оторочки на широком вороте сливался с серыми волосами Мистраля и трудно было различить, где начинаются волосы и где кончается мех.

Мирабелла заставила его повертеться, глядя, как развевается плащ. Сзади по плащу сверху донизу шла широкая полоса серого меха, и водопад серых волос по-прежнему смешивался с ней, продолжая иллюзию – созданную не магией, а искусством портнихи.

– Будто на него сшито, – сухо отметил Дойл.

Портниха поправила щупальцем аккуратный пучок каштановых волос и уставилась на Дойла всей силой взгляда – глаза у нее были оливково-зеленые, с намеком на карий и серый, а вокруг зрачка – почти золотые. Самый близкий вариант к многоцветным глазам сидхе, который только может быть у человека. Мирабелла была высока и красива, и двигалась с очень прямой, непривычно изящной, идеальной осанкой – явно у нее под платьем был корсет. Само платье было из XIX века, очень темного, почти до черноты, зеленого цвета, подчеркивавшего зелень ее глаз. Историческим образцам повседневного платья не соответствовали только рукава – собранные фонариком у плеча и расширенные книзу, так что они спадали каждый раз, когда она поднимала руки. При этом обнажалось щупальце – оно начиналось как минимум от локтя.

– Мирабелла, ты его шила нарочно для Мистраля? – спросил Шолто.

Она не взглянула на царя, продолжая возиться с плащом – пожалуй, больше походившим на мантию.

– Я поведала вам мой сон, ваше величество.

– Мирабелла! – произнес Шолто с предупреждением.

Она повернулась, нервно стрельнув в него глазами, и развернула к нам Мистраля – словно на оценку. Он ее возню терпел без возражений. Андаис любила наряжать своих стражей для торжественных обедов, для балов, для собственного развлечения. Мистраль привык к тому, что его суждения не спрашивают, когда дело касается нарядов. Но Мирабелла в сравнении с Андаис была куда как профессиональней. Совсем другой класс.

На Мистрале были черные штаны, заправленные в сапоги высотой до колена. Вместо пояса Мирабелла повязала широкий синий шарф, отлично оттенявший лунно-белую кожу голого живота. Густо-синий плащ открывал грудь во всем ее бледном мускулистом совершенстве. Прав был Шолто, сказав, что Мистраль будет выглядеть настоящим вождем варваров.

– Этот плащ шился не на мои плечи, Мирабелла, – сказал Шолто со значением.

Она пожала плечами, и по этому движению я решила, что под рукавом у нее человеческое плечо, ну или во всяком случае нечто более твердое и «костистое», чем щупальце.

Все-таки она повернулась к царю – в ее ясных глазах не было ни злости, ни раздражения, – и упала на колени, разметав пышные верхние юбки и сверкнув черной нижней.

– Прошу прощения, ваше величество, но гордость взяла надо мной верх. Если Благие после стольких лет увидят плоды моих трудов на ком-нибудь, кроме вас, я хочу, чтобы они были потрясены. Я хочу, чтобы они увидели, какие наряды могли бы они получить из двух моих умелых рук, если бы Таранис не отнял у меня одну из них.

На один вопрос я ответ получила. Когда-то у Мирабеллы были две руки.

– Ты, наверное, ночь напролет шила этот плащ и наряд для Дойла.

– Разве вы запамятовали, ваше величество? Этот красный костюм я шила для вас, но королеве он не понравился, и вы его больше не надевали.

Шолто нахмурился, но потом с улыбкой качнул головой.

– Она сочла его слишком ярким для своего двора. Слишком Благим, как она сказала. Совсем забыл.

Дойл был одет в красное – чистый алый цвет, такой контрастный на его черной коже, что почти больно становилось от этой красоты. Куртка больше походила на современный деловой пиджак, за исключением цвета и силуэта. Покрой подчеркивал широкие плечи и узкую талию – спортивный крой, как называют его в магазинах. Имелись и соответствующие брюки, в которых Мирабелла сделала несколько защипов на талии, чтобы они сидели лучше, но бедра алая ткань обтягивала как перчатка, переходя ниже в небольшой клеш и красиво спадая на пару блестящих черных мокасин.

Рубашку она подобрала шелковую, льдисто-серую, одинаково хорошо подходившую и к красному костюму, и к коже Дойла. Она даже привела женщину-летуна себе в помощь, и они вдвоем заплели его волосы в длинную косу. Летунья щупальцами вплела в нее алые ленты, и теперь коса спускалась почти до пят, перевитая алыми спиралями.

– Плащ мне помогала сшить Уна. Она стала настоящей мастерицей. А я завидую, что у нее столько умелых рук. – Она показала на летунью, заплетшую косу Дойла.

Летунья, тихонько стоявшая у стены, отвесила поклон.

– Ты слишком добра, госпожа.

– Я хвалю тех, кто заслуживает похвалы, Уна.

Уна даже покраснела – порозовела белая кожа ее подбрюшья.

– Меня поразило, что вам так быстро удалось изготовить обувь для Мистраля, – сказала я.

Мирабелла удивленно глянула на меня:

– Нога у них почти одного размера. Как вы смогли на взгляд определить, что сапоги новые?

– Я помогала стражам выбирать обувь в магазинах Лос-Анджелеса и навострилась определять размер на глаз.

Она улыбнулась почти застенчиво:

– У вас хороший глаз.

Я едва не сказала «спасибо», но подумала, что не знаю, как давно Мирабелла поселилась в стране фейри. Наши старожилы могут счесть «спасибо» оскорблением. Так что я ответила:

– Стараюсь не ошибаться. А платье, которое вы сшили для меня – само совершенство.

Она улыбнулась, по-настоящему польщенная.

– Но сапоги – не твоя работа, – сказал Шолто.

Она помотала головой.

– Я их выменяла.

– У лепрекона, – сказал он так, словно существует только один лепрекон. Это не верно. Не так много лепреконов в Новом Свете, но несколько наберется.

Она кивнула.

– Так ты все же станешь с ним встречаться? – спросил Шолто.

Она залилась краской.

– Он любит свою работу, как я люблю свою.

– Он тебе нравится, – сказала я.

Она бросила на меня нервный взгляд.

– Кажется, да.

– Ты знаешь, что законы слуа не предписывают, кому с кем спать, – сказал Шолто. – Но этот лепрекон сотню лет за тобой гоняется, Мирабелла. Я думал, он тебе неприятен.

– Так было, но... – Она развела в стороны руку и щупальце. – Но, кажется, больше я не нахожу его неприятным. Мы беседуем о шитье, а еще у него телевизор есть. Он мне приносит модные журналы, и мы их обсуждаем.

– Он нашел путь к твоему сердцу, – подытожил Дойл.

Она хихикнула и улыбнулась. А я догадалась, что часть своей платы лепрекон уже успел получить.

– Видимо, так.

– Тогда у тебя есть мое благословение, не сомневайся. – Шолто улыбался.

Но ее лицо вдруг помрачнело.

– Тулли ухаживал за мной сто лет. Он был настоящим джентльменом и никогда не задирал нос, как некоторые, кого я не буду называть.

– Как Таранис, – сказала я.

Я произнесла это имя совершенно спокойно. Кажется, какое-то душевное онемение у меня осталось, и, наверное, это даже хорошо.

Она резко глянула на меня, но потом ее лицо смягчилось.

– Не сочтите за дерзость, царица Мередит, я слышала, что он сделал с вами, и сочувствую вам всей душой. Его много лет назад надо было окоротить.

– Я так понимаю, что он и за вами ухаживал в том же стиле.

– Ухаживал! – Она это слово почти выплюнула. – Нет, он посреди примерки попытался взять меня силой. Меня зазвали в волшебные холмы, обещая уважение и безопасность. Он на время примерки все свои иллюзии убрал, так что на меня не действовала магия, которая заставляет всех женщин видеть его красавцем. Я знала, что он в середке подгнил, знала все пороки в его иллюзиях. Правда была на моей стороне, и соблазнить меня волшебством он не мог.

– Наверное, у тебя при себе были к тому же иголки и булавки из холодного железа, – предположил Дойл.

Она взглянула на него и кивнула.

– Верно. Сами орудия моего мастерства не давали мне попасть в его ловушку. И тогда, в ярости, он отрубил мне правую руку.

Она подняла оканчивающуюся щупальцем конечность вверх – щупальце грациозно извивалось в воздухе, похожее на некую подводную тварь.

– А потом он выгнал меня из ситхена, поскольку в однорукой портнихе нет проку.

– А сколько лет ты к тому времени провела в волшебной стране? – спросил Дойл.

– Лет пятьдесят.

– Изгнать тебя из ситхена – это значило, что все твои годы обрушились бы на тебя в одночасье, – сказал Мистраль.

Она кивнула.

– Как только я ступила бы на землю. Но не все придворные одобрили его поступок. Несколько придворных дам отнесли меня в Неблагой двор. Они просили за меня королеву, а та сказала почти теми же словами, что и Таранис: «Что толку мне в однорукой портнихе?»

В ее глазах блестели непролитые слезы.

Шолто шагнул к ней – в красивой черно-серебряной тунике и штанах, в блестящих сапогах, которые она сшила или заказала для него. Он поднял ее с колен – взяв одной рукой за руку, а другой – за щупальце.

– Я помню ту ночь, – сказал он.

Она подняла к нему голову.

– И я тоже, ваше величество. Я помню все ваши слова. «Слуа примут ее. Мы о ней позаботимся». Вы даже не спросили, на что я гожусь или что умею. Придворные дамы заставили вас пообещать, что вы меня не обидите, потому что они страшно боялись слуа.

Шолто улыбнулся:

– Пусть Благие нас боятся. Это наша защита.

Она кивнула.

– Вы приняли меня однорукую, не зная, что Генри сумеет найти для меня способ снова вернуться к труду. Я никогда не задавала этот вопрос, ваше величество... Что было бы со мной, окажись я совсем бесполезной?

– Мы нашли бы тебе работу, которую можно выполнять одной рукой, Мирабелла. Мы – слуа. Среди нас есть и те, у кого всего одна конечность, и те, у кого их сотни. Мы ко всему приспособимся.

Она кивнула и отвернулась, чтобы мы не видели слез, все-таки полившихся из ее глаз.

– Вы добрейший из правителей, ваше величество.

– Только не говори об этом никому за пределами нашего двора, – засмеялся он.

– Это будет нашей тайной, ваше величество.

Я переспросила:

– Вы сказали, что новую конечность вам дал доктор Генри?

– Да, – сказала она.

– Но как?

– Одна из ночных летуний была так добра, что позволила взять у нее щупальце. Вы же знаете, что щупальца у летунов отрастают заново?

– Да.

– Ну вот, и Генри уже думал о том, что можно взять щупальце у летуна, который способен отрастить его заново, и пересадить тому из слуа, кто на такое неспособен. Ему не удавалось еще успешно это совершить, но он предложил мне попытаться, если я захочу. – Она повела двумя своими конечностями. – Я захотела.

– Людям для пересадки органов приходится искать генетически совместимого донора. Они только начинают опыты с пересадкой кистей рук и тому подобного, но чаще всего организм отвергает пересаженную конечность. Как Генри преодолел проблему совместимости?