Текст книги "Глоток мрака"

Автор книги: Лорел Кей Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

Глава пятнадцатая

Сон начался с холма, как многие другие мои сны в волшебной стране. Я знала, что холм не настоящий. Это скорее был образ, идея зеленого пологого холма. Не знаю, то ли этот холм существует только в сновидении, то ли это прообраз холма, с которого берут начало все существующие холмы. От его подножия расстилалась зеленая равнина, пестрея возделанными полями. В прежних снах я стояла на холме и смотрела, как к стране подступает война, и та же равнина была суха и мертва. А теперь она бурлила жизнью. Золотилась пшеница, как в пору урожая, но на других полях ростки едва пробивали тучную землю. Равнина, как и холм, воплощала идею поля. Пусть нога ступала по ней как по твердой земле – и я знала, что если пройду дальше, то смогу потрогать листья, растереть в пальцах зерно, очищая его от сухой шелухи, все как в жизни – все равно она не вполне реальна.

На вершине холма недалеко от меня стояло дерево – громадный ветвистый дуб. На одних ветках едва разворачивались первые зеленые листочки, на других листья развернулись во всю ширь, и виднелись между ними маленькие зеленые желуди, на третьих листва потемнела, как бывает поздним летом, и желуди подросли, потом пышные осенние ветки с золотистыми спелыми желудями, и наконец – голые ветки зимы с торчавшими кое-где сухими листочками и редкими неопавшими желудями. Глядя на переплетение темных ветвей, я знала, что они не мертвы, а просто спят. Когда я впервые увидела этот дуб, он был мертв и безжизнен, а теперь – именно такой, каким должен быть.

Я прикоснулась к коре дерева: она звенела басовой, глубокой энергией, как свойственно старым деревьям. Словно стоит хорошенько прислушаться – но не ушами, – и ты услышишь. Услышишь руками, щекой, прижатой к прохладной шершавости коры. Почувствуешь, прижимаясь к твердому боку дерева, как бьется внутри жизнь – медленный, глубокий пульс, вначале как будто внутри ствола, а потом понимаешь, что это пульс самой земли, словно бьется сердце планеты.

На миг мне показалось, будто я чувствую вращение Земли, и я схватилась за дерево, словно за якорь, удерживающий меня в реальности. И снова оказалась на вершине холма, и пульс земли уже не слышала. Почувствовать течение жизни самой планеты – драгоценный дар, но я смертная, не мне прислушиваться к пульсу Земли. Поймать на миг отблеск божественного знания – да, но жить с таким знанием каждую секунду – это для святого или безумца. Или того, кто и безумен, и свят.

Я уловила аромат роз, повернулась – и увидела закутанную в плащ фигуру Богини. Она, как всегда, скрывала от меня свое лицо; я лишь мельком ловила очертания рук, линии губ, и каждый раз они менялись, меняли возраст, цвет, форму, всё. Она Богиня, она все женщины и ни одна из них, она – идеал женственности. Глядя на высокую фигуру под плащом, я поняла вдруг, что она подобна пульсу планеты. Ее нельзя видеть отчетливо или представлять себе слишком живо – чтобы не стать ни слишком святым для того, чтобы жить, ни слишком безумным для того, чтобы действовать. Прикосновение божества – это чудо, но и бремя.

– Если погибнет этот край, погибнет не только страна фейри, Мередит.

Голос Ее воспринимался как и облик – как множество перетекающих друг в друга голосов, его невозможно было описать.

– То есть реальность тоже привязана к этому краю? – спросила я.

– А ты не считаешь его реальным?

– Нет, он реален, но это иная реальность. Это не страна фейри и не смертный мир.

Она кивнула; я уловила Ее улыбку – словно я что-то умное сказала, и я не могла не улыбнуться тоже. Так улыбается тебе в раннем детстве мать, и ты улыбаешься в ответ, потому что ее улыбка – для тебя все, и все в мире хорошо и правильно, когда она улыбается тебе. Когда я была маленькой, мне так улыбались отец и Ба.

Скорбь пронзила меня, словно удар в самое сердце. Месть, Дикая охота отодвинули горе, но оно не уходило, ждало. От горя не спрячешься, можно только оттянуть миг, когда оно тебя настигнет.

– Я не могу удержать моих детей, когда они стремятся делать зло.

– Ты помогла мне спасти Дойла и Мистраля. Почему мы не могли спасти Ба?

– Это ребяческий вопрос, Мередит.

– Нет, Богиня, человеческий. Когда-то я больше всего на свете желала быть настоящей сидхе, но человеческая кровь и кровь брауни – вот что дает мне силу.

– Ты думаешь, я могла бы приходить к тебе, не будь ты дочерью Эссуса?

– Нет, но не будь я внучкой Хетти и правнучкой Дональда, я не могла бы пройти по человеческой больнице и спасти Дойла. Не одна только кровь сидхе делает меня пригодным для Тебя инструментом.

Она укрыла руки плащом, вся спрятавшись в тень.

– Ты на меня сердита.

Я хотела возразить, но поняла, что Она права.

– Так много смертей, Богиня, так много интриг. Дойл дважды едва не погиб за считанные дни. Я потеряла Холода. Мне надо защищать себя и своих.

Я притронулась к животу, но он оказался совсем плоским, без всяких признаков беременности. Меня кольнуло страхом.

– Не бойся, Мередит. Ты еще не ощущаешь себя беременной, а в твоем сне ты такая, какой себя представляешь.

Я попыталась успокоить разбушевавшийся пульс.

– Спасибо.

– Да, есть опасность и смерть, но есть и дети. Ты еще познаешь радость.

– У меня слишком много врагов, Мать моя.

– С каждым сотворенным тобой чудом растет число твоих сторонников.

– Ты уверена, что я доживу до момента, когда взойду на темный трон? – Ее молчание воем ветра разнеслось по равнине. Холодная струйка этого ветра заставила меня вздрогнуть под ярким солнцем. – Нет. Ты не уверена.

– Я вижу много путей, и много раз придется делать выбор. Некоторые из дорог приведут тебя к этому трону, другие – нет. Ты сама в своем сердце уже задумывалась, трона ли ты хочешь.

Я вспомнила мгновения, когда готова была отдать все, что есть в стране фейри, за жизнь Дойла и Холода. Но тот сон давно кончился.

– Если я пожелаю отказаться от царствования и уйду с Дойлом и всеми своими близкими, Кел начнет на меня охоту и убьет нас всех. У меня нет выбора – либо трон, либо смерть.

Теперь у Нее были руки старухи, опирающиеся на посох.

– Мне жаль, Мередит. Я лучше думала о моих сидхе. Я думала, что они сплотятся вокруг тебя, увидев возвращение моей милости. Но потеряно куда больше, чем даже я могла представить.

В Ее голосе звучала такая печаль, что я чуть не расплакалась вместе с Ней.

– Возможно, пришло время дать мое благословение людям, – продолжала Она.

– Что Ты имеешь в виду?

– Вы все трое проснетесь здоровыми, но среди фейри слишком многие желают вам зла. Возвращайся в Западные земли, Мередит. Вернись к другим своим сородичам, ибо ты права – это не только сидхе. Возможно, если сидхе увидят, что моя милость может оставить их и перейти к другим, они станут осторожнее в своих поступках.

– Ты говоришь, что хочешь через меня дать магию людям?

– Я говорю, что если сидхе отвернутся от меня и от избранных мною, то мы поищем более благодарные умы и сердца.

– Но сидхе – создания волшебные, Мать моя, а люди – нет.

– Даже сама работа их организмов – уже волшебство. Сплошные чудеса. А теперь спи и просыпайся отдохнувшей, и знай, что для тебя я сделаю все, что смогу. Я заговорю внятно с теми, кто может еще услышать. Тем же, кто закрыл от меня сердца и умы, я могу лишь поставить препятствия на пути. – Она указала на меня рукой – снова юной. – Теперь отдыхай, а когда проснешься, возвращайся в мир смертных.

Видение стало блекнуть, и я снова оказалась в постели с моими мужчинами. Рука больше не болела от уколов шипов, и я могла ею двигать – значит, мы с Шолто освободились от нашего браслета. Эта мысль была настолько отчетливой, что я проснулась, но одеяло из цветочных лепестков само укрыло меня до подбородка, как мать укрывает ребенка, и снова пришло чувство, будто никто в мире не сможет меня обидеть. Мать была со мной, и в мире все было как надо. Я успела удивиться, что это отдаленное ощущение присутствия Богини успокаивало больше, чем она во плоти на том холме. Ощутила поцелуй на лбу и услышала Ее голос – голос Ба:

– Спи, малышка Мерри. Я присмотрю за тобой.

И как в детстве, я поверила и уснула.

Глава шестнадцатая

Я проснулась от прикосновения цветов и водопада волос теплых, как мех. Первое, что я увидела, раскрыв глаза – лицо Дойла, и ничего лучше для пробуждения я и придумать не могла. Я потянулась к нему рукой. Дойл улыбнулся шире – белая вспышка на черном лице. Глаза приняли выражение, предназначенное только для меня. Когда-то – не так давно – я бы не поверила, что эти черные глаза вообще могут так смотреть, ни на меня, ни на кого-либо еще. Смотрел ли он так на кого-нибудь за свою жизнь? Он прожил больше тысячи лет, так что ответ должен быть «да», не правда ли? Но сейчас, в моей постели, этот взгляд предназначался мне одной, и этого было достаточно.

– Дойл... – не знаю, что я собиралась сказать, но реплика утонула в поцелуе. Ощущение от его губ заставило меня прижаться к нему плотнее, мы жадно обхватили друг друга – наши тела будто изголодались в разлуке.

Я принялась прокладывать дорожку поцелуев по гладкой мускулистой груди, а он оставался надо мной и в конце концов встал на четвереньки. Я хотела каждый дюйм его тела потрогать – от счастья, что все его ожоги зажили. Нащупала кольцо в соске и поиграла с ним губами и зубами, а потом втянула глубже и кольцо, и сам сосок – играя, дразня, посасывая – пока Дойл не крикнул сдавленным голосом: «Хватит!».

Я невольно улыбнулась, потому что я долго и упорно старалась заставить моего Мрака говорить мне, когда с него довольно. Королева обучила его – как и всех прочих – молча принимать все, что она им давала, потому что для них любое прикосновение было счастьем. Но я хотела знать, чего хотят мои мужчины, и дарить им именно это.

Я легла на спину, Дойл дугой выгнулся надо мной, предоставляя мне полный обзор всего своего богатства. Черную роскошь волос он откинул в сторону живым плащом, и мне было уютно и хорошо под крышей его тела.

Я провела пальцами змейку от груди вниз, добираясь до этой твердой, набухшей щедрости, и одной рукой я обхватила эту твердость, а другой пробралась к мягкости под ней, чтобы нежно ласкать ее, одновременно начиная поглаживать первую деталь.

– Мередит...

– Я хочу ощутить во рту твой вкус, – сказала я.

– Мередит... – Он с трудом сглотнул и остановил мою руку. – Я не могу думать, когда ты этим занимаешься.

– Ну и не думай.

Он поднялся на колени, чтобы удержать обе мои руки – я их не желала отводить.

– Мы об этом уже говорили.

– Но я беременна, – сказала я. – Мы можем теперь заниматься любовью просто ради удовольствия, а для удовольствия я хочу впервые попробовать тебя на вкус.

Он поглядел на меня с недоумением, но выражение лица быстро изменилось – я сперва не могла понять, на какое. А потом он улыбнулся. Посмотрел на меня с улыбкой и покрутил головой.

– Где мы? – спросил он.

– В безопасности. Ты здоров. Я ношу твое дитя. И хочу утонуть в твоем теле. Пусть все вопросы подождут, Дойл, а?

Он посмотрел вниз, вдоль своего тела, на меня – на спине на постели, на мои руки, от пальцев до запястья скрытые под его большими ладонями: моя кожа казалась невероятно белой по контрасту с его чернотой.

Дойл посмотрел по сторонам:

– Не уверен, что все здесь захотят нас ждать.

Я посмотрела тоже – в одну сторону, потом в другую. Шолто лежал на своей стороне кровати – на животе, а значит, щупальца снова стали татуировкой, а то бы он так ровно лежать не смог. Он смотрел на нас настороженным, голодным взглядом.

– Я подожду. Своей очереди.

– А я пойду, – сказал Мистраль и поднялся с постели. Раны у него исчезли, словно ни одна стрела и не касалась его мускулистого совершенства. Серые волосы спадали вуалью, скрывая его тело – он за ними будто прятался.

Я почувствовала, как Дойл слегка остыл, но сейчас мне надо было управиться с настроением Мистраля. Чуть ли не самое сложное в общении со столькими мужчинами сразу – учитывать чувства каждого. Мистраля я знала много хуже, чем других отцов моих детей, и сейчас мне впервые предстояло приглушить страдание, отраженное в его позе, – страдание от раны, нанесенной вовсе не железными стрелами.

– Я хочу отпраздновать возвращение Дойла к жизни и ко мне, Мистраль.

Он качнул головой, не глядя на нас, и шагнул в сторону ворот.

– Я понимаю.

Мне на помощь пришел Дойл:

– Но как только мы... – он улыбнулся мне, – ...отпразднуем, никто не помешает тебе присоединиться. Ты – один из нас.

Мистраль выглянул из-за своей серой вуали. Глаза у него были зеленовато-серыми – как небо перед сильной грозой. Я его знала как раз настолько, чтобы понимать – он чем-то сильно встревожен. Не знаю причины, но Повелитель Бурь чувствовал себя очень не в своей тарелке.

– Никто нас не тронет, Мистраль, клянусь, – сказала я.

– Вы на самом деле разрешите мне к вам присоединиться?

– Если Мерри того пожелает, мы подвинемся, – сказал Шолто, не то чтобы с большой радостью, но вполне правдиво.

Мистраль шагнул обратно к кровати, отбросив волосы за спину и открыв лицо – и тело тоже, во всем великолепии своего потенциала.

– Меня не прогонят?

– Ты мой Повелитель Бурь, Мистраль. Не так просто было тебя спасти. Зачем же теперь тебя прогонять? – спросила я.

Дойл слегка сжал мне руки, и я его отпустила, чтобы он мог поговорить с Мистралем, не отвлекаясь.

– Ты думаешь, что Мередит похожа на королеву? Ты ошибаешься. – Он протянул к Мистралю руку. – Никто из нас не должен уходить. И никто из нас не обязан смотреть, как другой утоляет вожделение, и знать, что сам останется неутоленным. Мередит в такие игры не играет.

Шолто, тоже поднявшийся на колени на своей стороне кровати, поддержал Дойла:

– Он правду говорит, Мистраль. Она не Андаис. И никакая другая стерва из сидхе, что только дразнят и мучают. Она – Мерри, она не стала бы тебя приглашать присоединиться, если б этого не хотела.

Я удивленно глянула на Шолто: не думала, что он настолько меня знает, чтобы делать такие заявления. Он ответил на невысказанный вопрос в моих глазах:

– Ты честна, Мередит, и справедлива. И прекрасна, и еще ты богиня вожделения и любви. – Он посмотрел на Мистраля поверх меня. – Такой душевной теплоты, как у нее, ни при одном дворе не видели уже очень давно.

– Я и не знал, что сохранял надежду, – проговорил Мистраль. – Лишиться ее – этого я бы не вынес.

Я не совсем понимала ни его настрой, ни смысл его слов, но мне хотелось прогнать прочь и то, и другое. Я протянула ему руку:

– Иди сюда, – сказала я.

– Давай к нам, – присоединился Дойл. – Здесь нет ни жестокости, ни обмана, клянусь.

Наконец он решился и взял мою руку, а Дойл стукнул его по плечу типично мужским жестом – это когда и подумать не можешь о том, чтобы обнять. Я уже замечала, что без одежды мужчины куда меньше готовы обниматься друг с другом.

Мистраль посмотрел на меня все еще тревожнозелеными глазами.

– А почему ты зовешь меня сейчас?

– А почему нет? – спросила я.

– Я думал, что я тебе уже не нужен.

Я встала на колени и притянула его к себе в поцелуе, который начался как легкий, а закончился яростным, чуть ли не свирепым. Я бы, наверное, еще спросила, почему он думал, что не нужен мне, или даже кто и что ему наврал про меня, но Дойл уже взял меня за талию, оттаскивая немного назад.

– Я бы предпочел закончить то, что начато.

– Ты наш капитан, – сказал Мистраль. – Твое право.

– Не в званиях дело, – возразила я. – А в том, что я едва его не потеряла и хочу теперь насладиться его вкусом, напоминая себе, что я не все утратила, что люблю.

Мистраль поцеловал меня – на этот раз более нежно, чем страстно, и позволил Дойлу меня забрать.

– Быть в твоей постели третьим – больше, чем я смел надеяться, принцесса. Я счастлив.

– Мередит. Сейчас и всегда в такой ситуации я просто Мередит.

Он улыбнулся.

– Запомню. В спальне – только Мередит.

Дойл вернул меня на середину кровати, к своим рукам и своему телу. Шолто снова лег на свой край кровати. Мистраль забрался в постель, но сел в углу, вытянув ноги. Ни один, ни другой не отвернулись, но я была не против аудитории, и Дойл тоже.

Глава семнадцатая

Дойл лег навзничь на цветочное одеяло – непроглядно-черная кожа на нежной акварели лепестков. Я призналась самой себе, что выглядит он как черт, нелегально пробравшийся на весенние небеса, но черт был мой, и только он мне был сейчас нужен. Бывали ночи, когда они с Холодом прикасались ко мне одновременно, но сегодня я хотела сосредоточиться только на Дойле. Я не возражала против зрителей, но и отвлекаться на них не хотела. Сейчас я сползла вниз, давая волю рукам и губам.

– Но так ничего не достанется тебе, – запротестовал Дойл.

– Я этим займусь, – сказал Шолто. Все посмотрели на него. Он улыбнулся и показал на свою татуировку. – Если позволишь, я верну услугу, которую ты оказываешь нашему капитану. Ты не останешься без награды.

Кажется, целая жизнь прошла с тех пор, как мы с Шолто организовали первое наше свидание в ЛосАнджелесе. Он тогда доказал мне, что его щупальца способны делать куда больше, чем можно подумать.

– Ты о тех маленьких щупальцах с присосками?

– Да, – кивнул он, и взгляд его потяжелел. Это вовсе не был пустой вопрос. Шолто хотел знать, как я на самом деле отношусь к его лишним конечностям, и времени терять не желал. Мы сексом уже занимались, но он тогда был изуродован и щупальцами пользоваться не мог.

Внимательно на него поглядев, я повернулась к Дойлу. Он смотрел на меня спокойно, едва ли не терпеливо, ждал моего решения. Сейчас он готов был подчиниться любому моему капризу. Столетия службы королеве изменили мужчин, которые при другом порядке вещей были бы склонны командовать, и приучили их подчиняться приказам – что в постели, что вне ее. Дойл умел быть очень властным любовником, но когда доходило до выбора и предпочтений, он, как и большинство стражей королевы, ждал, что я скажу. За мной оставалось право решать, что принесет им следующий миг: добро или зло, ранит гордость или просто доставит удовольствие.

Я дала единственный ответ, который приходит мне на ум, когда мужчина предлагает мне оральный секс: я протянула ему руку и сказала:

– Прекрасно.

Он одарил меня улыбкой, которую я лишь недавно у него увидела впервые, улыбкой, которая его невероятную красоту превращала в чуть более человеческую, чуть более уязвимую. Я ценила эту улыбку: стоило согласиться, чтобы ее увидеть. Все оставшиеся мелкие страхи я задвинула подальше и насладилась зрелищем того, как его экзотическая татуировка становится живой. Не знаю, магия Дикой охоты тому виной, или память о том, как прикасались ко мне щупальца прошедшей ночью, утешая и успокаивая, но я уже не могла воспринимать Шолто во всей его целостности иначе, как нечто прекрасное.

Щупальца так же светились лунной белизной, как и все его тело; самые крупные росли ровно на той линии, где грудь переходит в живот. Толщиной они были с хорошего питона, только белого, с золотой рябью на шкуре. От своего наставника, ночного летуна Бхатара я знала, что этими щупальцами поднимают и носят тяжести. Именно этими щупальцами летун подхватывает человека и уносит прочь. Ниже шел ряд более длинных и тонких щупалец – эквивалент пальцев, только в сотни раз чувствительнее и подвижней. Еще ниже, как раз над пупком, располагалась бахрома из коротких щупалец с темными кончиками. Я знала, что это вторичные половые органы – ну, как груди у женщин, раз уж у мужчин эквивалента нет. Если бы я была женской особью ночного летуна, им нашлось бы немало применений, но и для меня они обещали коечто – как стало ясно из короткой встречи в ЛосАнджелесе. А еще несколькими дюймами ниже находилось нечто прямое, твердое и не менее прекрасное, чем у любого знатного сидхе. Не будь между ним и грудью ничего лишнего, и Шолто с радостью приняли бы в любой постели.

Когда-то меня повергала в ужас мысль обнять его со всеми этими щупальцами, но сейчас он стоял на коленях рядом с нами и тянулся ко мне, а я думала только о том, как много применений можно им найти. Было это действие магии волшебной страны? Или той магии, что делала меня его королевой, а его – моим королем, в том, что я думала лишь об удовольствии, протягивая ему руку? Но если это магия, то магия добрая.

Шолто сжал меня сильными руками и поцеловал – нежно, но уверенно, вот только чувствовалось некоторое напряжение в его теле, готовность отступить. Мне показалось, он ждал, что я отдернусь в ужасе. Но я подалась вперед, в его поцелуй, погрузилась в сплетение щупалец, осмелилась погладить одно из крупных мускулистых щупалец-рук. Шолто прижался ко мне плотнее в ответ на мою страсть и отсутствие страха. Ощущений стало вдруг столько, что мое тело как будто растерялось и не могло выбрать. Толстые щупальца обхватили меня словно лишние руки, тонкие – гладили и щекотали кожу, а самые нижние пробрались между ног. Я ощутила гудение энергии Шолто еще до того, как открыла глаза и увидела, что его кожа сияет силой. Белая поверхность кожи излучала лунный свет, но щупальца играли радугой. На крупных цветными молниями вспыхивали и гасли полосы и зигзаги, на средних золотом горел мраморный рисунок, под стать желто-золотым глазам Шолто. Нижние сияли белым светом, а их головки горели угольками. Меня окружали краски, а у кожи гудела магия, и от одного этого я начала постанывать.

– Я так понимаю, щупальца не только светиться умеют, – сказал Дойл, лежа рядом со мной.

Я сумела только кивнуть.

– Комбинация достоинств сидхе и ночных летунов, – похвастался Шолто.

– Похоже на цветные молнии, – отметил Мистраль, протягивая руку к щупальцам. Но дотронуться не решился.

Шолто вытянул толстое щупальце и коснулся пальцев другого стража. Между ними проскочила крошечная вспышка цветного света, запахло озоном, и каждый волосок у меня на теле встал дыбом.

Дойл сел на кровати.

– Что это было?

Мистраль потер пальцы, словно ощущение не уходило. Шолто отдернул щупальце, лицо его стало задумчивым. Нижние щупальца оставили меня в покое.

– Не могу сказать точно, – ответил Мистраль.

– Когда-то давно, – сказал Шолто, – ночные летуны повиновались небесным богам. Мы летали в их свите и мчались на молниях, которые они призывали. Говорят даже, что ночных летунов сотворили бог неба и богиня смерти.

Мистраль посмотрел на свою руку, затем вскинул голову к царю слуа. Лицо у него было страдальческое, глаза почернели, будто небо за миг до того, как обрушиться на землю грозой.

– Я забыл, – сказал он почти про себя. – Я заставил себя забыть.

– Я не знал, что ты был... – начал Дойл.

Мистраль закрыл ему рот рукой. Думаю, они одинаково опешили от этого жеста.

– Прости, Мрак, – извинился Мистраль. – Не стоит называть это имя вслух. Я другой теперь, не он. – Он убрал руку от губ Дойла.

– Твоя сила взывает к моей, – сказал Шолто. – Возможно, ты снова стал прежним.

Мистраль покачал головой.

– Я творил тогда жуткие вещи. Я безжалостен, а моя королева, моя любовь, была еще безжалостней, чем я. Мы... Мы убивали. – Он опять качнул головой. – Все началось с любви и волшебства, но она полюбила наши творения во всех смыслах этого слова.

– Так значит, это был ты, – сказал Шолто.

Мистраль взглянул на него в полном отчаянии:

– Умоляю, не говори никому, царь Шолто.

– Не каждую ночь выпадает удача повстречать своего создателя, – заметил Шолто. Он смотрел на Мистраля с оттенком то ли гнева, то ли вызова.

– Я – не он. Та личность, что вела себя так самонадеянно, понесла наказание и перестала существовать. Кем бы я когда-то ни был, истинные Боги низвергли меня.

– А наша темная богиня? – спросил Шолто. – Говорят, что боги разорвали ее на куски и скормили нам ее плоть.

Мистраль кивнул.

– Она бы вас не выпустила из рук. Она не дала бы вам возможности стать свободным народом. Она хотела оставить вас себе... ручными зверушками и любовниками.

Увидев, насколько меня потрясли его слова, он обратился ко мне:

– Да, принцесса. Я отлично знаю, как можно применять эти конечности. Мы придумали их вместе с ней, моей прежней любимой, – столько же для наслаждений, сколько для устрашения.

– Ты хорошо хранил свою тайну, – сказал Дойл.

– Если сами боги взялись тебя усмирить, Мрак, разве ты не скрывался бы, устыженный?

– Но твоя магия вызывает мою, – сказал Шолто.

– Даже в мечтах не представлял, что возвращение магии нашей стране пробудит во мне эти силы, – ответил Мистраль с некоторым испугом.

– Кажется, это легенда такая древняя, что мой отец мне ее не рассказывал, – сказала я.

– Один из наших мифов о сотворении, – пояснил Дойл. – Существовавших до того, как пришли христиане и заменили все своими.

Мистраль слез с кровати, покачав головой.

– Не могу оставаться рядом с сиянием Шолто.

– Ты не хочешь посмотреть, что будет дальше? – поинтересовался Шолто.

– Нет, не хочу.

– Оставь его в покое, – сказал Дойл. – В постели у Мередит нет принуждения. И Мистраля никто ни к чему принуждать не будет.

Шолто посмотрел на Дойла с надменностью, которая отличает исключительно сидхе. Не важно, сколько у него щупалец, все равно натуру не скроешь. Я просто видела, как возникла и вспыхнула у него в глазах мысль попробовать. Узнать, что произойдет, если они с Мистралем объединят свою магию.

– Нет, – сказала я, поворачивая Шолто за подбородок лицом к себе.

Надменный вызов еще секунду светился в его глазах, потом он моргнул и взгляд стал просто надменным:

– Как пожелает моя королева.

Я улыбнулась: не поверила. Он запомнит этот миг, он не забудет ощущения силы. Для монарха Шолто – очень симпатичный тип, но монархи все до одного стремятся к власти – такова их природа. Этот монарх тоже не забудет, что «бог», создавший их расу, пробудился к жизни.

Надо было разрядить не в меру серьезную атмосферу, и я сделала единственное, что пришло мне на ум. Я посмотрела на Дойла и сказала:

– Все мои старания из-за этих разговоров пошли прахом. Придется начинать сначала.

Он мне улыбнулся:

– Как я забыл, что тебя ничем не отвлечь от цели?

Я ответила взглядом, в который вложила все свои чувства к нему:

– Когда передо мной такая цель, что может меня отвлечь?

Он подвинулся ближе ко мне и к Шолто, не отпускавшему меня, хотя и не сжимавшему плотно. Но когда Дойл прикоснулся к нам, скачка энергии не произошло. Для нас троих – меня, Дойла и Шолто – была лишь радость плоти и та магия, что обычна для всех сидхе в минуты, когда в воздухе разлито наслаждение. Мистраль уселся на скамью в уголке окружавшего нас сада и очень старался нас не видеть. Мне было неловко оставлять его грустить в сторонке, но нам надо было заняться любовью, причем именно здесь. Сад ждал любви, и я тоже.

Мистраль спросил:

– Я умирал посреди поля. Как я попал сюда и где мы?

– Меня вытащили из больницы Мерри и Шолто, – сказал Дойл и нахмурился. – Вы были в венках и... – Он поднял к глазам мою левую руку и мне на секунду показалось, что рука не моя. На запястье оказалась новая татуировка: шипастая лоза и цветы розы.

Дойл поднялся на колени, но смотрел уже не на меня. Он протянул руку к Шолто. Тот подумал секунду, но подал ему в ответ правую руку. В черную ладонь Дойла легла белая рука Шолто – с той же татуировкой, что у меня, на запястье и на ладони.

Мистраль снова к нам подошел, и мы увидели, что раны от стрел исчезли, как и ожоги у Дойла. Но ни один не радовался своему исцелению – наоборот, оба сильно помрачнели.

Дойл сдвинул наши с Шолто руки, совместив татуировки.

– Значит, мне не приснилось. Вы обручены и повенчаны самой страной фейри.

– Самой Богиней, – поправил Шолто слишком довольным тоном.

Все трое как-то странно себя вели, и я поняла, что чего-то не знаю. Так бывает то и дело, когда тебе едва за тридцать, а тем, с кем ты спишь – сотни лет. Молодость переживают все, но временами мне очень хотелось иметь шпаргалку – чтобы не просить разъяснений.

– Что случилось? – спросила я.

– Ничего дурного, – ответил Шолто с тем же странным самодовольством.

Дойл опустил руку Шолто ниже, чтобы я посмотрела на обе наши руки сразу.

– Ты видишь этот знак?

– Татуировку? Да, – сказала я. – Осталось от роз, которые связали нам руки вместе.

– Ты обручена с Шолто, Мерри, – сказал Дойл, произнося каждое слово медленно и отчетливо, настойчиво глядя темными глазами.

– Обручена... Ты хочешь сказать... – Я нахмурилась. – Хочешь сказать, мы женаты?

– Да, – ответил он. В единственном слове звучал гнев.

– Нам пришлось соединить силы, спасая тебя, Дойл.

– Сидхе имеют только одного супруга, Мередит.

– Но я беременна от всех вас, так что по нашим законам все вы мои короли – или ими будете.

Шолто поднял руку, внимательно ее разглядывая.

– Я слишком молод, чтобы помнить, как земля фейри венчала сидхе. Так оно и происходило?

– Розы – скорее атрибут Благих, – пояснил Дойл, – но да, так брак и совершался. Соединение рук и общий знак.

Красивые розы у меня на руке вдруг показались мне зловещими.

– Так я вправе владеть вниманием Мередит единолично? – спросил Шолто.

Я уставилась на него:

– Думай, что говоришь, царь слуа!

– Нас соединила сама страна, Мередит.

Я помотала головой:

– Чтобы спасти Дойла.

– Мы отмечены супружеским знаком. – Он поднес руку к моим глазам.

– Когда Богиня ставит меня перед выбором, она делает это заблаговременно. А сейчас она не предупредила ни о выборе, ни о возможных потерях.

– По нашим законам...

– Не начинай, – прервала я Шолто.

– Он прав, Мерри, – поддержал его Дойл.

– Не усложняй, Дойл. Мы сделали вчера только то, что нужно было для вашего спасения.

– Но это закон, – возразил Мистраль.

– Да, если б я носила только его ребенка, а это не так. Богине Клотре, забеременевшей от трех мужчин сразу, не пришлось выходить замуж за кого-то одного из них.

– Они были ее братьями, – напомнил Мистраль.

– Это точно известно, или так их определила легенда?

Я спрашивала у тех, кто на самом деле мог это знать.

Мистраль с Дойлом переглянулись. Шолто был слишком молод, чтобы знать ответ.

– Клотра жила во времена, когда богам и богиням позволялись браки с кем угодно, – сказал Дойл.

– Она не первая была бы из богинь, кто вышел замуж за близкого родственника, – добавил Мистраль.

– Но дело как раз в том, что она ни за кого не вышла замуж. А те богини-владычицы, которым приходилось вступать в брак, чтобы править людьми, имели множество любовников.

– Хочешь сказать, что ты – богиня-владычица, живое воплощение самой земли? – спросил Шолто, подняв бровь.

– Нет, но я говорю, что если ты вынудишь меня стать женой тебе одному, результат тебя не обрадует.

Красивое лицо Шолто недовольно искривилось, так живо напомнив привычное настроение Холода, что у меня защемило сердце.

– Я знаю, что ты меня не любишь, принцесса.

– Не надо демонстрировать оскорбленные чувства, Шолто. Не разыгрывай простачка. В прежние времена цари менялись, но богиня оставалась все та же. Помнишь?