Текст книги "Смерть короля Тсонгора"

Автор книги: Лоран Годе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

4

Итак, война продолжилась. На следующее утро армии номадов снова появились у стен Массабы. Мужчины города теснились на крепостных стенах. Они всю ночь готовили котлы с кипящим маслом и смертоносные камни, чтобы противостоять осаде неприятеля.

В ту минуту, когда Санго Керим дал сигнал к атаке, послышался громкий крик, донесшийся из гущи его воинов:

– Пепельные… Пепельные…

Все обернулись. Действительно, на самом дальнем холме показалась группа людей. Это был Ориос со своими пепельными воинами. Пепельные – дикое племя, которое обитало высоко в горах Крассоса. Они давно обещали Санго Кериму свою поддержку, но еще никогда не приходили на помощь. Это была грозная армия из двух тысяч воинов. Санго Керим улыбнулся и встал, чтобы приветствовать Ориоса. Пепельные всадники и правда подъезжали, но по мере того, как они приближались, удивленный ропот прокатился по рядам войска. Не огромная армия Ориоса предстала перед ними, а горстка покрытых пылью людей. Их было около сотни. С худыми лицами. Плохо вооруженных. Горстка каких-то оторопевших всадников.

Ориос подъехал к Санго Кериму со словами:

– Приветствую тебя, Санго Керим. Не смотри на меня так. Я знаю, что не эту горстку воинов ты ждал. Я расскажу тебе, если ты пожелаешь, и если боги продлят мне жизнь, какие испытания выпали на нашу долю, когда мы шли к тебе. Знай только, что я покинул горы Крассоса во главе всей своей армии, и вот что сегодня осталось от нее. Но люди, которых ты видишь, прошли через такие битвы, претерпели столько лишений и горя, чтобы дойти сюда, что никакая сила теперь не сможет их остановить. Каждый из них, поверь мне, стоит сотни твоих людей.

– Приветствую тебя, Ориос, тебя и каждого из твоих воинов. Я с жадностью выслушаю твой рассказ о ваших мытарствах, когда мы разгромим Массабу. Апока идите в лагерь. Отдыхайте. Покормите своих животных. И ждите, когда закатится солнце и мы вернемся после битвы. И тогда мы вместе по-братски выпьем вина, и я сам, чтобы поблагодарить тебя за твою верность, омою твои ноги, смертельно уставшие от перехода по странам, которые ты пересек.

– Я не для того пересек весь континент, – ответил Ориос, – чтобы отдыхать, когда вы будете сражаться. Эти сто человек, я уже сказал тебе об этом, стали дикими зверями, которых ничто уже не утомляет. Покажи нам стену, которую мы должны взять, и час битвы прозвонит для нас.

Санго Керим согласился с ним и предложил расположить отряд пепельных рядом с собой. Потом, чувствуя свою силу от этого нового подкрепления, ринулся в долину, ведя за собой тысячи своих людей, под ногами которых не видно было земли.

Основная часть воинов устремилась к главным воротам, надеясь их сокрушить. А в это время Данга, который лучше, чем кто-либо, знал город, попытался проникнуть в него через старые ворота башни. Казалось, удача улыбается армии номадов. Пока защитники города сосредоточились на востоке, тщетно пытаясь сдержать натиск атакующих, Данга и его личная гвардия без труда сломали трухлявые ворота башни и на первых же улицах города вступили в бой. Весть об этом сразу же достигла Сако и Коуаме: ворота башни снесены, и Данга вошел в город. Там у них было слишком мало людей, чтобы оказать сопротивление. Ослабить оборону крепостных стен – это риск попасть в руки врагов. Тогда они приказали старому Барнаку и его воинам – пожирателям ката одним противостоять Данге. И пожиратели ката присоединились к Аркаласу, который, когда сражение возобновилось, превратился просто в разъяренного демона.

Кровавая битва продлилась до конца дня. Стремительному натиску Данги Аркалас и Барнак оказали упорное сопротивление. Стояли непроницаемой стеной. Данга был в ярости. Дворец – вот он. Не более чем в пятистах метрах. Он его видел. Достаточно было пробиться через эту горстку людей, чтобы овладеть городом его брата. Но пока это не получалось. Аркалас сражался как одержимый. Он что-то кричал врагам. Провоцировал их. Шел им навстречу, когда они не решались атаковать. Старый Барнак, одуревший от ката, казалось, танцевал среди мертвых. Никакие пики, никакие стрелы не могли сразить его. Он отражал все удары. И его воины вдохновились его примером и тоже танцевали, словно в трансе. Данга постепенно отступал. И тогда, разозленный тем, что ему никак не удается войти в город, он приказал своим воинам стрелять по близлежащим домам зажигательными стрелами. Он поджег их, огонь, словно какая-то зараза, перебирался с крыши на крышу, и все вокруг заволокло дымом. Жители в ужасе перебегали с одного места на другое со своими жалкими сосудами с водой. Аркалас и Барнак заставили Дангу отойти и заделали пролом в воротах, но огонь уже пожирал город.

Когда на закате дня они поднялись на холмы, Санго Керим и его люди увидели, что город горит. Они увидели множество людей, которые пытались побороть пламя, а оно было выше, чем башни. Тяжелое облако дыма, которое поднималось над Масса-бой, донесло до них печальный запах пожарища. Наступила ночь, а Массаба все выла, словно человек с сожженным лицом.

Когда в лагерь Санго Керима наконец вернулся Данга, несмотря ни на что, счастливый тем, что он навел на город такой ужас, Самилия его ждала. Она стояла, в упор глядя на него. И когда он сошел с лошади, при всех его воинах и при всех вождях объединенной армии дала ему пощечину.

– Вот так-то ты почтил память покойного отца. Я плюю на твою тупоумную голову.

Санго Керим, смертельно огорченный видом пламени, которое пожирало город его детства, пообещал Самилии, что атака возобновляться не будет, пока жители Массабы не справятся с огнем. Но маска горечи легла на лицо Самилии. и ничто не могло заставить ее исчезнуть.

5

Катаболонга спустился в погребальный зал дворца к королю Тсонгору. Он обмотал тело покойного влажными лентами, чтобы оно от жара не покрылось волдырями и в конце концов не загорелось. А Тсонгор никак не мог понять, чего хочет Катаболонга от его старого мертвого тела.

– Для чего ты делаешь это? – спросил он. – Ты так заботишься о моем теле? Ты умащаешь его? Я ничего не чувствую. И ты не обязан так ухаживать за мной. Разве только время прошло быстрее, чем я думал, и мое тело начинает разлагаться, несмотря на бальзамы и мази. Что ты делаешь, Катаболонга, и почему ты мне не отвечаешь?

Катаболонга слышал голос старого Тсонгора, но ответить ему не мог. Губы его дрожали. Не поднимая головы, он продолжал увлажнять его тело. Становилось жарко. Со лба у него катился пот. И его капли смешивались со слезами, которые Катаболонга не в силах был удержать. Они падали на тело старого короля. Они охлаждали кожу короля. Молчание снова обеспокоило Тсонгора.

– Почему ты не говоришь со мной, Катаболонга? Что происходит в Массабе?

Катаболонга не мог больше молчать:

– Если б твоя кожа могла чувствовать жар и холод, ты бы меня не спрашивал, Тсонгор. Если б ты мог вдохнуть воздух этой комнаты, тебе ни о чем не пришлось бы спрашивать меня.

– У меня нет обоняния, Катаболонга. Говори. Скажи мне, что происходит.

– Все горит, Тсонгор. Массаба в огне. И жар ее пламени заставляет меня кашлять даже здесь. Вот поэтому я и хлопочу вокруг тебя. Ты ничего не чувствуешь, но твоя кожа горячая. И камни вокруг тебя тоже. Ты скоро покроешься волдырями и загоришься, если я не сделаю того, что должен сделать. Я покрываю твое тело мокрыми лентами. Я обрызгиваю тебя водой. Чтобы ты не загорелся.

Старый король больше не мог вымолвить ни слова. Погруженный во тьму, он закрыл глаза. Ему казалось теперь, что до него дошел запах пожара. Что он весь окутан им. Да, теперь он был в густом дыму. Прямо перед высокими дрожащими языками пламени. Запах гари окружал его, он чувствовал его. И тогда он очень тихо снова заговорил, словно человек, очнувшийся после тревожного сна.

– Да, я вижу. Все горит. Сначала пламя было небольшое, но поднялся ветер, и его языки переходят с одной крыши на другую, пожирая город квартал за кварталом. Они добрались и до моего дворца. Огонь лижет стены, цепляется за занавески, и кончится тем, что они упадут на землю в облаке искр. Да, я вижу. С террасы дворца к моим ногам падают горящие угли. Дома оседают с громким треском. В народных кварталах уже почти ничего не осталось. Там огонь распространялся быстрее, чем в других местах. Там было мало каменных домов, в основном хлипкие деревянные постройки, хибарки и шатры. Все исчезло. Да, я вижу. Вижу людей, которые суетятся, борются со стеной огня. Вижу капли воды на их телах, они охлаждали обожженную кожу. Вижу, как город корчится в огне.

Дома горели целую неделю. И на целую неделю война была приостановлена. Жители осажденного города день и ночь боролись с огнем. А армия номадов от безделья созерцала вид этого величественного каменного города, который исчезал в дыму. На седьмой день пламя победили. В Массабе все были в черных от копоти масках. С обгоревшими волосами, с задубеневшей от жара пламени кожей, в покрытой сажей одежде, они пребывали в полном унынии. Все улицы были покрыты раскаленными углями. Дома разрушены. В грудах камней торчали обгоревшие балки. Большая часть припасов сгорела в огне. Не осталось почти ничего. Ничего, кроме воспоминания об ужасном гигантском пламени, которое еще много дней спустя продолжало будоражить мысли измученных жителей.

6

А далеко от горящей Массабы Суба продолжал свой путь. Он приближался к Сарамину, городу, словно подвешенному в горах Он уже видел его высокие белые стены. После Массабы Сарамин был второй жемчужиной королевства. Удивительно красивый город, построенный из бесцветного камня, который в вечернем свете принимал розоватый оттенок Город, построенный на высокой скале, которая нависала над морем.

Старый Тсонгор любил этот город. Часто бывал там. И никогда не требовал каких-либо перемен в нем. Всю жизнь он умышленно отстранялся от управления этой цитаделью. Чтобы ничто не меняло ее облика. Он не хотел устраивать его на свой лад. Сарамин казался ему красивым потому, что он не походил на него. Вот поэтому он и любил приезжать туда. Он был там словно иностранец. Его удивляло каждое строение. Он восхищался архитектурой, освещением и той странной элегантностью, которую он ревностно берег, но которая ничем не была обязана ему. Он отдал этот город одному из своих старых соратников: Манонго. Но после нескольких лет правления Манонго умер от лихорадки. По обычаю надо было, чтобы Тсонгор сам назвал имя нового градоначальника. Какого-нибудь другого своего давнего сподвижника. Чтобы вознаградить его за верность. И показать всем, какими почестями осыпает Тсонгор тех, кто предан ему. Но он поступил иначе. Манонго своей мягкостью сумел снискать привязанность жителей Сарамина. Они боготворили его. Он правил своим городом с умом и великодушием. Тсонгор лично приехал на похороны Манонго. Он оплакивал его вместе с народом Сарамина. Он в молчании прошел по улицам цитадели. В жару. Вместе с плачущей толпой. Он понял, как любим был его старый товарищ в этом городе, и решил, что власть в нем должна перейти к Шаламар, вдове Манонго. Он хорошо ее знал. Она тоже принимала участие во всех его битвах Всюду следовала за своим супругом. В лагерях. Во дворцах. Разделяла с ним страх в тяжкие годы войны и роскошь в годы правления. Шаламар никогда ничего не просила. Она была первая и единственная женщина, которая возвысилась до такого ранга. Жители Сарамина с радостью приняли решение Тсонгора. Прошли годы, и все это время Шаламар занималась своим городом с любовью. Каждый раз, когда Тсонгор приезжал в Сарамин, он вел себя смиренно. Считая, что там он просто гость, а не король. Таково было его желание. Пусть Сарамин процветает в благожелательности и свободе.

Когда Суба вошел в горную цитадель, весть о смерти короля уже опередила его. Можно было бы сказать, что город его ждал. На главной улице, на площадях, на перекрестках толпа людей смотрела, как Суба приближается. Все замерли в ожидании. Никто даже не говорил в полный голос.

Шаламар приняла гостя на верхней террасе дворца. Она возвышалась над морем грозным уступом, вокруг которого кружили морские птицы. Шаламар была во всем черном. Увидев Субу, она встала с трона и опустилась на колени. Это поразило сына короля. От отца он знал, что Шаламар – великая правительница. И вот он видел пред собой очень старую женщину, согбенную временем, и эта гордая женщина преклонила перед ним колени. Он понял, что она сделала это перед тенью Тсонгора, и осторожно, ласково помог ей подняться и усадил на трон. И тогда она выразила ему соболезно-щ вание от имени всего своего народа. Суба ничего не сказал в ответ, а она приказала позвать певицу, которая исполнила для них две траурные песни. На этой террасе, которая возвышалась над миром, под шум воли, которые бились о скалы, под звуки песни Суба поддался печали. Он расплакался. Словно его отец умер только сегодня, умер снова. Время, что прошло со дня его отъезда из Массабы, не принесло ему облегчения. Горе было с ним. Ему казалось, что опии когда с ним не смирится. Шаламар дала ему выплакаться. Она терпеливо ждала. Она тоже вспоминала Тсонгора, вспоминала те дни, когда жизнь сводила ее с ним. Подождав немного, она попросила Субу подойти к ней, обняла его обеими руками, как если бы он был ребенком, и нежным материнским голосом спросила, что она может сделать для него. Он волен просить все, что угодно. В память об отце. Сарамин все исполнит. Суба попросил, чтобы в городе одиннадцать дней был траур. Чтобы были принесены жертвоприношения. Он попросил, чтобы Сарамин разделил траур с Mассабой, своей каменной сестрой. Потом он снова умолк Он ждал, что Шаламар немедленно отдаст приказы, но она ничего нe сделала. Она смотрела на очертания башен и террас, которые вырисовывались на голубом небе и отражались в море. Потом повернулась к Субе. Выражение ее лица изменилось. Оно уже не было лицом старой опечаленной женщины. Теперь в нем появилось что-то более жесткое и более высокомерное. И тогда она заговорила каким-то утробным бесстрастным голосом:

– Слушай, Суба, слушай внимательно, что я тебе скажу. Слушай, как сын слушает мать. То, что ты просишь сделать в память о Тсонгоре, я сделаю. И не надо меня просить об этом. У тебя нет надобности просить, чтобы в Сарамине объявили траур. Тсонгор умер, и для меня его смерть – огромная потеря, будто большая часть моей жизни тихонько соскользнула в море. Мы его оплачем. Наш траур будет длиться дольше одиннадцати дней. Оставь нас с ним. Позволь нам организовать траурные церемонии так, как мы хотим. И ты увидишь, что твой отец будет оплакан так, как положено. Слушай меня, Суба, слушай Шаламар. Я знала твоего отца. Если отец отправил тебя на дороги королевства, то это не для того, чтобы сделать тебя вестником его смерти. Чтобы все королевство впало в печаль, ему не нужен был ты. Я знала твоего отца. Он и мысли не мог допустить, чтобы ради того, чтобы Сарамин оплакал его, один из его сыновей проделал такой путь. Он ждал от тебя другого. Оставь траур нам, Суба. Мы его исполним. Оставь его здесь. В Сарамине. Твой отец не для того послал тебя, чтобы ты плакал. Теперь тебе пришло время снять траур. Пусть тебя не коробят мои слова. Я тоже познала, и не один раз, горечь утрат. Я знаю, какое помутнение разума она вызывает. Тебе надо проявить силу и сбросить с лица маску плакальщика. Будь гордым, не выставляй свое горе напоказ. Сегодня Тсонгор нуждается в сыне, а не в плакальщике.

Она замолчала. Суба мотал головой. Несколько раз, пока она говорила, ему хотелось прервать ее. Он чувствовал себя оскорбленным. Но он дослушал ее до конца, потому что в ее голосе была такая естественная властность и такое проникновение, что он все же подумал: она права. Он стоял перед нею в растерянности. Эта старая женщина с морщинистыми руками, эта старая правительница города только что своим хриплым голосом словно дала ему пощечину.

– Ты права, Шаламар, – ответил он. – Твои слова жгут мне щеки, но я слышу, что в твоих устах – правда. Да, Шаламар. Тебе – траур и плакальщицы. Поступайте так, как вы считаете нужным. Пусть Сарамин делает так, как ему кажется лучше. Как он делал всегда. Ты права. Тсонгор послал меня сюда не для того, чтобы плакать. Он приказал мне построить по всему его королевству семь гробниц. Семь гробниц, и только тогда моя миссия будет завершена. И вот здесь, в Сарамине, я построю первую. В этом городе, который он любил. Да, вот здесь я начну свое великое строительство. Ты права, Шаламар. Камни зовут меня. А плач я оставляю вам.

Он не спеша сложил черное покрывало, которое ему дали женщины Массабы, и передал его в руки старой правительницы. Она смотрела на него материнским взглядом. Она улыбалась этому молодому человеку, который нашел в себе силы внять ее словам. Она взяла покрывало, потом знаком попросила его подойти к ней и, целуя его в лоб, прошептала ему:

– Не бойся, Суба. Делай то, что ты должен сделать. А плакать за тебя буду я. Иди с миром. И клади камень на камень.

7

Осада Массабы продолжалась. Изо дня в день, пока воины Коуаме и Сако пытались отогнать врага на земляные валы, жители убирали остатки строений, приводили в порядок улицы, вытаскивали из еще горячих руин то, что пощадило пламя. Строительный мусор, зола и всякие обломки использовались для обороны от врага. Их со всего размаха бросали в осаждающих. Массаба задыхалась от пыли и пепла, летевших с ее высоких крепостных стен.

А внутри крепостных стен жизнь постепенно налаживалась. Все было подчинено экономии военного времени. Правители подавали пример. Коуаме, Сако и Либоко ограничивали себя во всем. Ели мало. Делили свою еду с приближенными. Помогали всем обустроиться после пожара. Иного выхода не было. Город был в кольце. Запасы иссякали. Но все делали вид, будто об этом и не думают, и верили, что они все же победят. Проходили недели. Лица у всех осунулись. А победы все не было. Каждый день воинам Массабы удавалось ценой больших усилий отогнать осаждающих. Никому после Дан-ги не удалось шагнуть в ворота или захватить часть стены.

А в лагере номадов люди теряли терпение. Бандиагара и Ориос проклинали крепостные стены, которые не хотели пасть. Они торопили Санго Керима, чтобы он повторил стратегию Данги, которая оказалась столь успешной. Силы Массабы слишком малы, чтобы противостоять атакам по всему фронту. Достаточно атаковать одновременно в двух или трех местах. Санго Керим согласился. Все было подготовлено для осады Массабы, уже никто даже сказать не мог, какой по счету. Бандиагара взялся вести в атаку один отряд. Данга – другой. Ориос и Санго Керим должны были нанести удар по крепостной стене в одном пустынном месте.

Битва разразилась снова, и снова слышались вопли раненых, победные крики, которыми старались придать мужества воинам, призывы о помощи, бряцание оружия. Снова пот скатывался по лицам, а масло, которым они натирались, струилось по телам. Раздувшиеся трупы валялись под стенами города.

***

Пепельные Ориоса ринулись на Совиные ворота, словно одержимые. Их было всего около пятидесяти, но, казалось, ничто не может противостоять им. Они взломали створки запертых ворот и уничтожили их охрану, которая была потрясена, увидев перед собой таких великанов. Мгновенно номады ворвались в Массабу, и также мгновенно улицы города охватила паника. Новость передавалась из дома в дом. Что пепельные продвигаются. Что они убивают всех, кто встречается им на пути. Когда весть дошла до Либоко, он поспешил навстречу врагу. Горстка воинов из королевской гвардии Тсонгора последовала за ним. Лицо Либоко горело яростью. Они напали на отряд пепельных в тот момент, когда те захватывали площадь Луны – маленькую площадь, где когда-то собирались сказители и где летними ночами журчали фонтаны. Либоко, словно дьявол, ринулся на врагов. Он вспарывал им животы, рубил руки и ноги. Протыкал мечом их тела и увечил их. Либоко сражался на своей земле, защищал свой город, и казалось, его пыл никогда не остынет. Он без устали поражал врагов. Охваченный яростью, он прорвал их линию. Под его натиском враги падали как подкошенные. И вдруг его рука повисла в воздухе. Один человек оказался у его ног. Тут. В его власти. Он мог бы раскроить ему череп, но он этого не сделал. Он так и застыл. С поднятой рукой. Надолго. Он узнал своего врага. Это был Санго Керим. Их взгляды встретились. Либоко смотрел в лицо человеку, который так долго был его другом. Он не мог решиться на удар. Легкая улыбка пробежала по его лицу. И тут к ним бросился Ориос. Он видел всю сцену. Видел, что Санго Керим в любую минуту может лишиться жизни. И он не колеблясь изо всех сил рассек мечом лицо Либоко. Тело Либоко обмякло. Жизнь сразу покинула его. Ориос издал победный крик Потрясенный Санго Керим опустился перед Либоко на колени. Он отложил свое оружие, снял каску и взял на руки тело того, кто не захотел его убить. Лицо Либоко было сплошным кровавым месивом. И напрасно Санго Керим пытался поймать его взгляд, тот самый взгляд, который он видел несколько секунд назад. И он плакал над Либоко, а вокруг него все больше разгоралась битва. Воины королевской гвардии видели все, что произошло, и их охватила ярость. Они оттеснили силы пепельных Они хотели забрать тело своего командира. Не оставить его врагу. Они хотели похоронить его вместе с оружием рядом с его отцом. И под их натиском Ориос вынужден был отступить. Они оставили тело Либоко. Они оставили площадь Луны. Они взяли с собой совсем обессилевшего Санго Керима и вышли за стены города чтобы не попасть в руки королевской гвардии, которая с криками преследовала их.

Весть о смерти Либоко потрясла и Массабу, и лагерь номадов. Санго Керим дал приказ своим войскам отойти. Этот день стал для него проклятым, и больше ни один удар не должен быть нанесен. Они вернулись в лагерь, шли медленно, молча, понурив головы, словно побежденная армия, а в Массабе уже слышались громкие причитания плакальщиц. Стенания доносились отовсюду. Город оплакивал одного из своих детей. Санго Керим послал Рассамилага сказать Сако, что он может спокойно хоронить брата. Воины-номады останутся на своих холмах. Будут объявлены десять дней траура. Война снова была приостановлена. Тело Либоко обмыли и обрядили. Его похоронили в дворцовом склепе вместе с его оружием. В течение десяти дней плакальщицы сменяли друг друга у его могилы, чтобы утолить жажду мертвого слезами живых.