355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Лоран Годе » Смерть короля Тсонгора » Текст книги (страница 8)
Смерть короля Тсонгора
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 03:23

Текст книги "Смерть короля Тсонгора"


Автор книги: Лоран Годе



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

3

Суба продолжал свое странствие по королевству. И если вначале оно страшило его, то теперь все больше и больше было по душе. Он уже не торопился добраться до какого-нибудь города или найти место для новой гробницы. Он проезжал по дорогам из одного селения в другое, его никто не узнавал, и ему это нравилось. Теперь у него не было ни имени, ни истории. Он жил в покое. Для всех, с кем скрещивался его путь, он был просто странник Он проезжал по незнакомым землям. Он позволял мулу укачивать его своим ленивым шагом. Он был счастлив, что в такие минуты ему ничего не надо делать, только созерцать мир и отдаваться на волю его сияния.

Он не спеша приближался к Соланосу, городу на реке Танак. Река протекала через большую каменистую пустыню, и в том месте, где она наконец впадала в море, природа вокруг вдруг резко изменилась. На берегах росли финиковые пальмы, создавая зеленый оазис посреди скал. Вот в этом месте люди и построили Соланос. Суба знал этот город по названию. Здесь проходили наиболее славные битвы его отца. Рассказывали, что армии короля Тсонгора пересекли пустыню, чтобы неожиданно напасть на народ Соланоса, который полагал, что захватчики могут прийти только по реке. А они прошли под палящим неумолимым солнцем, от которого покрывались трещинами скалы. От усталости они были доведены до изнеможения, от голода они даже дошли до того, что ели своих лошадей. Некоторые из них сошли с ума. Другие навсегда ослепли. Шли дни, и с каждым днем ряды воинов Тсонгора редели. К Соланосу подошло уже обескровленное войско. Легенда гласит, что тогда жители Соланоса познали гнев Тсонгора. Но это было не совсем так. Не гнев заставил ринуться на город воинов короля с такой яростью. Это дни, проведенные в пустыне, помутили их рассудок. Они ринулись на Соланос как дикие звери и смели его с лица земли.

Суба хотел дойти до Соланоса. Чтобы увидеть этот город, о котором он столько слышал в детстве. Он проехал вдоль реки, неторопливо катившей свои глубокие воды. Добравшись до города и представ перед его старейшинами, он сразу почувствовал, что все жители охвачены каким-то волнением, как-то странно возбуждены, и это не из-за его приезда. Что-то будоражило город. Суба назвал себя, и ему оказали прием, соответствующий его рангу. Предложили покои, обед, но Субу не оставляло чувство, что его приезд затмило какое-то другое событие. Это заинтересовало его. Он спросил хозяина дома:

– Что происходит? Почему весь город в таком волнении?

– Он вернулся, – со страхом в голосе ответил хозяин.

– Кто? – спросил Суба.

– Галаш. Всадник реки. Он вернулся. Его никто не видел уже десятки лет. Думали, что он умер. Но сегодня утром он появился. Словно из небытия. Он снова здесь. Как прежде.

Суба слушал. Но ему хотелось узнать подробнее об этом Галаше. И он смиренно попросил хозяина сесть рядом с ним, вместе утолить жажду и рассказать ему, кто такой этот Галаш, возвращение которого так взбудоражило всех. Хозяин согласился и рассказал ему все, что знал.

Это произошло во время осады Соланоса. Рассказывали, что в тот же вечер, когда Тсонгор одержал победу, один воин вышел из строя и решительно заявил, что он желает говорить с королем. Тсонгор в это время вместе со своей гвардией среди пепла и финиковых пальм праздновал падение города. Воин предстал перед ним. Он назвался Галашем. Никто его не знал. Он походил на сумасшедшего, но Тсонгора это не обеспокоило. У всех его воинов после перехода по пустыне и яростных боев, которые затем последовали, глаза были навыкате. Все в какой-то степени стали безумны. Все познали радость разрушения. Так вот, воин предстал перед королем, и Тсонгор подумал сначала, что он хочет попросить у него какой-то милости. Но оказалось совсем не так.

– Я потребовал встречи с тобой, Тсонгор, потому что хочу высказать тебе все в лицо. Я много думал о тебе. О твоем могуществе. О твоем военном умении. И о твоей славе полководца. И я последовал за тобой. С первого дня. Ничего не прося. Ни наград, ни милости. Я был одним из твоих воинов, и больше мне ничего не было нужно. Был одним из многих. Но сегодня, Тсонгор, сегодня я стою перед тобою, чтобы тебя проклинать. Я плюю на твое имя, твой трон и твое могущество. Я прошел вместе с тобою через пустыню. Я видел, как один за другим падали лицом в песок мои друзья, а ты не соизволил даже взглянуть на них. Я выстоял. Я думал, что ты вознаградишь нас за нашу верность и наше терпение. А ты отдал нам на растерзание город. Да, на растерзание. Таков был твой подарок, Тсонгор. И я плюю на тебя. Ты натравил нас на Соланос, словно свору бешеных собак Ты знал, что мы до предела измотаны, пьяны, вне себя. Но этого ты и хотел. Ты натравил нас на Соланос, и мы растерзали город, словно монстры. Ты это знаешь. Ты был с нами. Вот как ты отблагодарил нас. Ты сделал из нас монстров, руки которых отныне и навсегда будут пахнуть кровью. Я проклинаю тебя, Тсонгор, за то, что ты сделал из меня. И то, что я сказал тебе сейчас, я буду отныне повторять повсюду в твоем королевстве, повсюду, куда бы ни пришел. Повторять всем, кто встретится мне на пути. Я ухожу от тебя, Тсонгор. Теперь я знаю, кто ты такой…

Так сказал воин Галаш. Он уже собирался уйти, когда Тсонгор приказал схватить его и силой поставить перед ним на колени. От гнева у Тсонгора дрожали губы. Он поднялся со своего трона.

– Ты никуда не пойдешь, воин, – ответил он. – Никуда, потому что все вокруг тебя – мое. Ты на моих землях. Я мог бы убить тебя за твои слова. Я мог бы вырвать твой язык, который оскорбил меня при моих людях. Но, помня о том, что ты верно служил мне в сражениях многие годы, я не сделаю этого. Я поступлю иначе. Ты ошибаешься. Я умею благодарить своих людей. Я не лишу тебя жизни. Но чтобы ноги твоей никогда больше не было на земле, которая принадлежит мне. Если ты ступишь в мое королевство, я велю зарубить тебя. Теперь для тебя остаются только необжитые земли. Дикие земли, где не живет ни одна живая душа. Уходи на другой берег Танака и посмотри, что ожидает тебя на всю твою жизнь.

И все было сделано так, как повелел Тсонгор. В тот же вечер Галаш переплыл широкую реку и исчез в ночи. Но на следующий день он снова появился. Там. На противоположном берегу. Отчетливо можно было видеть его силуэт на взмыленной лошади. Он громко кричал с другого берега. Во весь голос кричал все то, что сказал Тсонгору. Чтобы все воины и все жители города слышали его. Он во все горло проклинал короля, но река, с шумом катившая свои волны, заглушала его голос. И все слышали только глухой рокот воды. Несколько месяцев он приходил на берег каждый день. Пытаясь перекричать реку. И каждый раз кричал с той же яростью. Словно безумный всадник, который обращается с речью к людям. Потом однажды он наконец исчез. Никто больше не видел его. Прошли годы. В городе решили, что он умер.

И вот в тот день, когда Суба приехал в Соланос, впервые за много лет Галаш снова появился. Словно возник из прошлого. Да, это был он, снова. Как и раньше, верхом на своей лошади. Очень постаревший. Но гнев, который обуревал его некогда, не иссяк. Всадник реки вернулся в тот самый день, когда сын короля Тсонгора появился в землях Соланоса.

Суба с интересом выслушал эту историю. Никогда прежде он не слышал об этом человеке. И, сам не зная почему, он почувствовал, что должен встретиться с ним. Ему казалось, что Галаш появился только для того, чтобы позвать его.

Едва забрезжил рассвет, Суба сел на своего мула и направился к реке. Он увидел Галаша таким, каким ему его описали. Тень человека верхом на лошади, которая двигалась то в одну, то в другую сторону на другом берегу как раз напротив него. Он шлепнул по бокам мула, и тот вошел в воду. По мере того как он приближался, фигура молчаливого всадника становилась все более различимой. Теперь он хорошо видел его, но по-прежнему ничего не слышал. Он подъехал еще ближе. Наконец мул ступил на твердую землю. Прямо перед Галашем. То, что увидел Суба, потрясло его. Перед ним был истощенный голодом старик. Голый по пояс, худой, сгорбленный, с телом и лицом, усохшими за годы, он дико вращал глазами и походил на демона. Суба долго разглядывал его. Больше всего его удивило то, что он ничего не слышал. Галаш, словно сыпля проклятия, потрясал кулаками. Все страшнее становился его взгляд. Но он не кричал, хотя его грудь вздымалась, а вены на шее от напряжения набухли. До Субы доносился лишь еле слышный срывающийся голос. И это не шум воды заглушал его. Многие годы Галаш кричал во всю глотку. И порвал голосовые связки. Десятки лет он в своей ярости надсаживал свое горло. И теперь мог издавать лишь еле слышные гортанные звуки. Постепенно Суба перестал прислушиваться к этим странным звукам и только смотрел на лицо всадника. И то, чего он не смог услышать, он прочел на измученном лице изгоя. Его глубокие морщины, то, как он кусал себе губы, его искажавшие лицо гримасы все рассказывали о бесконечных годах его изгнания, о страданиях и страхе, об одичании и одиночестве. И Суба увидел, что Галаш плачет. Заламывает руки. Судорожно размахивает ими. Издает свои гортанные звуки и кусает локти.

Они долго стояли так, лицом к лицу, долго разглядывали друг друга. Потом Галаш кивком предложил Субе последовать за ним. Он пришпорил свою лошадь и направился по дороге в сторону от реки. Сын Тсонгора не колеблясь двинулся вслед. И вот так, в молчании, начался его длинный путь по тропам неизведанной земли. Они долго поднимались на холм. После нескольких часов пути всадник остановился. Они достигли вершины холма. У их ног простиралась расщелина. Полукруглая. Суба почувствовал острый запах гниения. Там, внизу, в сотне метров под их ногами, ему представилась ужасная картина. Тысячи гигантских черепах на вызывающем тошноту песке. Некоторые уже мертвые. Некоторые еще еле заметно шевелились, а были и такие, которые продолжали бороться за жизнь. Там громоздились горы пустых панцирей и гниющих тел. Воздух был насыщен зловонием. Стервятники кружили над расщелиной, клевали панцири своими острыми клювами. Зрелище было невыносимое. Черепах занесли в эту расщелину подземные воды. Поток выбросил их туда, на этот смертельный берег, который не давал им ни убежища, ни корма. Их занесло туда, и у них не было сил противостоять все новым потокам воды, чтобы выбраться, и ненасытные хищные птицы набрасывались на них. В общем, это было огромное кладбище животных. Естественная клетка, и эти большие морские рептилии ничего не могли сделать, чтобы выбраться из нее. А их становилось все больше, и песка под их высохшими скелетами и панцирями уже не было видно. Суба прикрыл рукой рот, чтобы не вдыхать этот запах смерти, который доносился до него. Галаш молчал. Не издавал больше никаких звуков. Казалось, он изнемог. Суба наблюдал, как медленно непрерывно течет вода и как тщетно пытаются большие черепахи бороться с ней. Стервятники продолжали кружить. Неудержимо. Суба смотрел, как плавно накатывается на берег и отходит назад море, неся в расщелину смерть. Было в этом зрелище что-то абсурдное, возмутительное. Как бессмысленная резня. Галаш привел его в это место, и Суба понял почему. Вот здесь надо построить гробницу. В этом гниющем месте, где многие годы мучаются огромные рептилии, пленники воды. Гробницу для Тсонгора-убийцы. Тсонгора, который обрек на смерть столько людей. Тсонгора, который стер с лица земли столько городов и спалил целые страны. Гробница для Тсонгора-дикаря, которого не ужасала кровь. Гробница, которая станет его лицом войны. Вот здесь надо построить шестую гробницу. Чтобы портрет Тсонгора стал полным, на нем должна быть гримаса ужаса. Проклятая гробница посреди скелетов и птиц, насытившихся плотью животных.

4

В приходом Мазебу война разгорелась с новой силой. Снова долина Массабы утопала в крови. Дни и месяцы проходили в регулярных стычках. Позиции занимались, оставлялись, занимались снова. Тысячи шагов отпечатывались на песке долины, отмечая дороги страданий. Продвигались вперед. Отступали. Умирали. Трупы высыхали под солнцем. Оставались одни скелеты. Потом выбеленные временем кости рассыпались, а другие воины приходили умирать на этой куче из человеческой пыли. Это была самая большая бойня, которую знал континент. Люди старели. Худели. Война сделала их лица серыми, как лица мраморных статуй. Но, несмотря на бои и усталость, их сила не ослабла, и они кидались друг на друга с прежней яростью. Как два голодных пса, взбесившихся при виде крови, которые хотят только кусаться, не понимая, что они оба постепенно загрызут друг друга до смерти.


* * *

Как-то вечером Мазебу позвала сына на земляной вал Массабы. Было жарко. Стоя перед ним с решительным видом, она властно сказала Коуаме:

– Выслушай меня, Коуаме, и не прерывай. Я уже давно в Массабе. Давно участвую в битвах на твоей стороне. Давно каждый день познаю гнев и лишения. Придя сюда, я спасла Массабу, отогнав этого пса Санго Керима. Но с тех пор каждая моя атака оказывается безрезультатной. Я позвала тебя, чтобы сказать тебе это, Коуаме. Сегодня я все прекращаю. Завтра я уеду в королевство соляных земель. Негоже так надолго оставлять страну без властителя, который управляет ею. Не беспокойся. Я уеду одна. Я оставлю тебе своих амазонок. Я не хочу, чтобы из-за моего отъезда Массаба пала. Но слушай, Коуаме. Слушай, что говорит тебе мать. Ты пожелал эту женщину и сражался за нее. И если ты ничего не добился до сих пор, будущее тоже не принесет тебе победы. Если Самилия до сих пор не стала твоей, она не будет твоей никогда. Наверняка боги решили не отдать ее ни одному из вас. Вы одинаково сильны и одинаково вероломны. Вы уже довели друг друга до изнеможения, а война все крепнет. Откажись, Коуаме. В этом нет ничего постыдного. Похорони мертвых и наплюй на этот город, который обошелся тебе так дорого. Плюнь Самилии в ее засыпанное пеплом лицо. Здесь твоя жизнь проходит мимо тебя. Ты растрачиваешь свои годы на крепостных стенах Массабы. А я могу столько всего предложить тебе. Оставь эту женщину Санго Кериму или кому-то еще, кого она захочет. От нее нечего ждать, кроме воплей и крови на простынях. Я вижу, как ты смотришь на меня, и знаю, что ты думаешь. Нет, я не испугалась Санго Керима. Нет, я не бегу от битвы. Я пришла сюда, чтобы попытаться смыть с тебя оскорбление. Он не трус, тот, кто оскорбил тебя. Но небольшая заслуга вести своих людей к смерти. Отступись, Коуаме. Пойдем со мной. Мы окажем Сако и его людям в нашем королевстве гостеприимство, чтобы их не поубивали здесь после нашего отъезда. Мы все покинем Массабу ночью. Никому ничего не сказав. А утром в этот мертвый город ворвутся эти псы Санго Керима, и, поверь мне, издалека ты не услышишь их победных криков. Потому что, когда они войдут на мрачные безжизненные улицы Массабы, они поймут, что никакой победы не одержали. Они даже поймут, скрипя зубами, что мы ушли от войны, чтобы наслаждаться жизнью, а их оставили тут, в разгромленном войной пыльном городе, с их мертвыми и их несбывшимися мечтами.

Так сказала Мазебу. Коуаме выслушал ее молча, лицо его было непроницаемо. Он не сводил с нее глаз. Когда она кончила, он без обиняков ответил ей:

– Ты дала мне жизнь дважды, мать. В тот день, когда родила меня. И в тот день, когда пришла спасти Массабу. Тебе нечего стыдиться. Твоя слава идет впереди тебя. Возвращайся с миром в свое королевство, но не проси меня последовать за тобой. А мне остаются два дела: заполучить женщину и убить мужчину.

Императрица Мазебу покинула Массабу. Ночью. На своем королевском зебу. В сопровождении десяти амазонок. Она оставила в городе сына, который мечтал о кровавой свадьбе. Она оставила семь холмов, погруженных в медленную смерть.

Война разгорелась снова, и победа так и не выбрала, какому лагерю она отдаст предпочтение. Обе армии становились все более и более грязными и измученными. Повсюду, словно призраки, бродили несчастные истощенные люди. Измученные годами траура и лишений.

5

Уже несколько ночей тело покойного Тсонгора пребывало в тревожном волнении. Он вздрагивал, словно ребенок в лихорадке. В его смертном сне лицо его искажалось гримасами. Катаболонге не раз случалось видеть, как он обеими руками затыкал свои иссохшие уши. Катаболонга не знал, что ему делать. Он не мог догадаться, что происходит с Тсонгором. Ему тягостно было наблюдать, как все больше и больше теряет покой тело старого государя. Наконец как-то ночью Тсонгор из последних сил открыл глаза и заговорил. Голос его теперь звучал иначе. Это был голос побежденного.

– Вернулся смех моего отца, – сказал он.

Катаболонга ничего не знал об отце Тсонгора. Его друг никогда не рассказывал о нем, и Катаболонге казалось, что Тсонгор был рожден от союза лошади и города. Он молча ждал продолжения, и Тсонгор заговорил снова:

– Смех моего отца. Он беспрерывно звучит в моей голове. С теми же интонациями, как в тот последний день, когда я видел его. Он лежал в постели. Он послал за мною, чтобы сказать мне о своей уже совсем близкой кончине. Едва увидев меня, он начал смеяться. Это был ужасный презрительный смех, который сотрясал его старое изможденное тело. Он смеялся с ненавистью. Смеялся, чтобы оскорбить меня. Я ушел. И больше никогда его не видел. Вот тогда я решил никогда ничего не ждать от него. Его смех сказал мне, что он ни в чем не уступит. Он смеялся над моими надеждами на наследство. Он ошибался. Даже если бы он пожелал завещать мне свое маленькое нелепое королевство, я бы отказался от него. Я хотел большего. Я хотел создать империю, которая заставит меня забыть о его королевстве. Чтобы забыть о его смехе. Все, что я сделал с того дня – военные кампании, форсированные походы, завоевания, построенные города, – все это я сделал, чтобы уйти как можно дальше от смеха моего отца. Но сегодня он вернулся. Я слышу его в своей вечной ночи, как слышал тогда. Такой же жестокий. Знаешь, о чем говорит мне этот смех, Катаболонга? Он говорит, что я ничего не передал своим детям. Я построил этот город. Ты знаешь это лучше, чем кто-либо другой. Ты был рядом со мной. Он был создан на века. И что от него осталось теперь? Это проклятие рода Тсонгоров, Катаболонга. От отца к сыну – ничего, кроме праха и презрения. Я потерпел неудачу. Я хотел оставить им в наследство империю. Чтобы мои дети еще больше расширили ее. Но вернулся мой отец. Он смеется. И он прав. Он смеется над смертью Либоко. Он смеется над пожаром Массабы. Он смеется. Все рушится и умирает вокруг меня. Я оказался слишком самонадеянным. Теперь я знаю, что должен был сделать. Я должен был передать своим детям смех моего отца. Перед смертью призвать их всех и приказать, чтобы они сами сожгли Массабу. До основания. Вот что я должен был сделать. И смеяться, глядя на пожар, как смеялся некогда мой отец. Тогда после моей смерти им в наследство осталась бы кучка пепла. И страстное желание действовать. Им пришлось бы все восстановить, чтобы вернуться к прежней жизни. Я передал бы тем самым им желание сделать все лучше, чем сделал я. Ничего другого в наследство, кроме этой жажды деятельности, которая жгла бы их нутро. Возможно, они возненавидели бы меня, как я возненавидел смех того старика, который, лежа на смертном ложе, оскорблял меня. Но из-за этой отцовской ненависти мы стали бы ближе друг другу. Они стали бы моими сыновьями. А сейчас – кто они? Смех был оправдан. Я должен был все разрушить.

Катаболонга молчал. Не знал, что сказать. Массаба разрушена. Либоко убит. Возможно, Тсонгор прав. Возможно, ему удалось передать своим детям лишь дикую силу боевого коня, Вкус к пожарам и крови. То, что жило в нем самом. Катаболонга знал это лучше всех.

– Ты верно сказал, Тсонгор, – наконец тихо сказал он королю. – Ты потерпел крах. Твои дети уничтожат твою империю и ничего не сохранят от того, что создал ты. Но я здесь. И ты завещал мне Субу.

Сначала Тсонгор не понял. Он не понимал, как Катаболонга смог догадаться, что его оставил он в наследство своему сыну. Но постепенно ему показалось, хотя он и сам не смог бы сказать почему, что это справедливо. Все должно быть разрушено. Все. Не остаться ничего, кроме Катаболонга. Бесстрастного среди руин. Олицетворяющего собой все наследство Тсонгора. Верность Катаболонги, который ждет Субу. С упорным непоколебимым терпением. Возможно, он передал эту верность и Субе. Да. Даже если его сын об этом, может быть, и не догадывается. Спокойная верность Катаболонги. Да. Его друг, должно быть, прав. Потому что смех отца больше не звучал в его голове.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю