Текст книги "Смерть короля Тсонгора"
Автор книги: Лоран Годе
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)
Глава вторая
Траурное покрывало Субы
1
Вот так неожиданно Массаба оделась в траур. Весть о смерти короля Тсонгора быстро распространилась по всем улицам, по всем кварталам, всем предместьям. Она вышла за крепостные стены и добралась до северных холмов, где о ней узнал Санго Керим. Она пробежала по выложенной плитами главной дороге на юге и пришла к кортежу Коуаме. Вот так все разом изменилось. Лицо дня стало другим. Все, что готовилось к свадьбе, исчезло, уступило место траурным одеяниям и печальным лицам.
Самилия была убита горем. Ее ум помутился. Она ничего не понимала. Ее отец мертв. Платья, драгоценности, радостные улыбки – все исчезло. Какое-то проклятие раздирало ее жизнь. У нее отняли ее счастье, и она была в ярости. Она готова была проклинать отца за то, что он позволил себе умереть в день ее свадьбы, но когда она начинала думать о нем, ноги у нее подкашивались и она рыдала, как ребенок в глубоком горе.
Тело Тсонгора унесли жрецы. Они его обмыли. Они его одели. Нанесли на лицо грим, который придал его чертам некое подобие застывшей улыбки. Потом тело положили на катафалк в самом большом зале дворца. Приказали курить фимиам. Высокие окна закрыли огромными деревянными ставнями, чтобы в помещение не проникал дневной жар и тело не разлагалось, и в полутьме, при свете нескольких факелов, начали оплакивать короля. Дети сели вдоль катафалка. По старшинству. Там были два старших брата-близнеца Сако и Данга. Сако сидел на месте наследника престола, потому что при родах он вышел из утробы матери первым. Данга, склонив голову, сидел рядом с ним. Дальше сидел третий сын, Либоко. Он держал за руку свою сестру Самилию. На самом краю было место самого младшего, Субы. Лицо его было непроницаемо. Он неотступно думал о своем последнем разговоре с отцом. Пытался понять смысл его слов и не мог. И он сидел, устремив взгляд в пространство, не в силах понять, как мог день радости вдруг превратиться в бессонную ночь у тела усопшего.
Дети короля Тсонгора сидели словно окаменевшие. Перед ними в полумраке и тишине медленно проходило все королевство. Первыми прибыли Гономор, верховный жрец королевства, вождь людей-папоротников, и Трамон, командир личной гвардии короля. Потом пришли представитель от придворных и дворцовый управляющий. Высокопоставленные лица Массабы. Соратники короля по военным походам, те, кто вместе с ним провел двадцать лет своей жизни в седле. Послы, друзья и несколько жителей города – мужчины и женщины, которым удалось миновать все преграды, чтобы войти во дворец и в последний раз увидеть своего государя.
Катаболонга тоже был там. Сидел в ногах покойного. И никто не подумал спросить его, что же произошло. Его застали на террасе рядом с королем. В руке он держал обагренный кровью кинжал. Казалось, он и есть убийца. Он все еще сжимал в руке орудие убийства. Но никому и в голову не приходила мысль схватить его, потому что две раны на запястьях короля ясно свидетельствовали о том, что он сам убил себя. И еще потому, что все помнили о соглашении, которое связывало этих двух человек. Некоторые визитеры, выразив свои соболезнования семье покойного, даже подходили к Катаболонге и на ухо шептали ему несколько слов. Доброжелательно. А Катаболонга сидел в ногах короля, которого он пронзил кинжалом, и со слезами принимал слова сочувствия.
2
Когда последние послы покинули зал, доложили о прибытии Коуаме, принца соляных земель. Он вошел в сопровождении своих приближенных: Барнака, вождя пожирателей ката, и Толоруса, предводителя его войска.
Увидев, что он входит, Сако попросил всех находящихся в зале выйти, чтобы семья осталась наедине с принцем и его эскортом. Коуаме оказался красивым мужчиной. Синие глаза. Горделивая осанка. Открытый взгляд. Он был высокий и сильный и всем своим видом излучал спокойствие и благожелательность. Сначала он подошел к катафалку Тсонгора. Молча постоял там. Смотрел на покойного. Лицо его выражало горе. Потом громко, чтобы все слышали, заговорил.
– Не таким, король Тсонгор, я надеялся увидеть тебя, – сказал он, держа руку на катафалке. – Я хотел встретиться с тобой с радостью. С радостью принять твою дочь и назвать твоих сыновей своими братьями. Я надеялся, что с годами мне будет дано узнать тебя, как узнают историю. Я хотел вместе с твоими сыновьями лелеять твою старость. Нет, не так, король Тсонгор, мы должны были встретиться. Не смерть должна была пригласить меня войти в этот дворец, но твоя старая отеческая рука, я надеялся, проведет показать мне каждую комнату, каждый уголок, познакомить меня с твоими близкими. А вместо этого твоя мертвая рука неподвижно покоится на груди, и ты не чувствуешь слез, которые льются из моих глаз, оплакивая ту встречу, в которой жизнь отказала нам.
Сказав это, он поцеловал руку покойного, потом подошел к его детям и тихим голосом каждому выразил свое соболезнование. Самилия ждала своей очереди. Сидела, опустив голову. Твердила себе, что она не должна смотреть на него, это неприлично. Ею овладело какое-то странное волнение. Когда Коуаме опустился перед ней на колени, она невольно вскинула взгляд, и его близость заставила ее вздрогнуть. Он был здесь. Перед нею. Красивый. С яркими губами. Она не слышала, что он говорит ей. Но она видела его глаза, с лихорадочным блеском смотрящие на нее. И по этому взгляду она поняла, что Коуаме все еще желает ее. Даже несмотря на траур. Она поняла, что ради этого он и пришел. Пришел, чтобы сказать всем, что Самилия была обещана ему и, несмотря на эту смерть, он будет ждать столько, сколько потребуется, лишь бы она стала его женой. И она была благодарна этому человеку. Значит, ее жизнь еще не закончилась. Это ей говорило его лицо. Уляжется горе, окончится траур, и жизнь откроется перед ней. Возможно, еще не все потеряно. Она не могла оторвать взгляда от этого человека, который всем своим видом говорил ей, что сегодня не все кончилось.
3
Сако встал, чтобы проводить Коуаме и поблагодарить его за то, что он пришел, но в эту минуту дверь в зал внезапно распахнулась и, не дожидаясь, когда о нем доложат, вошел Санго Керим в сопровождении Рассамилага, высокого худощавого человека в черной с синим одежде. Наступило молчание, все переглядывались, стараясь понять, что происходит.
Самилия смотрела на вошедшего. Она была потрясена. Это он, конечно же, это он. Санго Керим. Прошлое всколыхнулось в ней. Она смотрела на него, и на минуту ей показалось, что она вернулась в то время, когда он жил здесь, среди них, в то время, когда ее отец был жив. Она почувствовала облегчение. Значит, в ее жизни есть что-то незыблемое. Что-то надежное, неизменное. Санго Керим снова рядом, как прежде. Она смотрела на него с надеждой. Он здесь. Перед нею. В своем горе она могла теперь рассчитывать на Санго Керима. Но она помнила о том, что здесь и Коуаме, и предчувствовала, с какой силой вспыхнет противостояние двух претендентов на ее руку. Всем своим существом она ощущала тревогу, но лицо Санго Керима успокаивало ее. Ей казалось, что далекий голос из прошлого напевает ей в ухо детские считалки, чтобы успокоить ее.
Теперь его узнали все. Но никто не сделал ни малейшего движения. О его приезде стало известно еще вчера. Все знали, что он виделся с королем, и с удивлением отметили, что разговор с ним омрачил старого Тсонгора настолько, что он стал мрачнее тучи. Тогда они не осмелились ни о чем спросить его. К тому же мысли всех были заняты приготовлениями к свадьбе, церемонией подношения подарков, и всеобщая суета затмила эти вопросы. А сейчас все задавали их себе. Зачем он здесь? Что он хочет? Что он сказал королю? Данга и другие братья хотели бы спросить об этом, но Санго Керим не подходил к ним и стоял с искаженным лицом. Бледный. Тщетно пытаясь скрыть, что руки его дрожат. С той минуты, как он вошел, он не сводил глаз с Коуаме. Молча разглядывал его. А взгляды всех были обращены к нему. Наконец он заговорил. Он обратился к Коуаме, а тот слушал его и не понимал, кто этот человек, почему он здесь и чего ради обращается к нему, ведь они видят друг друга впервые в жизни.
– Вы… Да, конечно… вы явились сразу… не дожидаясь. Хотя бы один день. Нет… Нет, день – это слишком долго. Да…
– Кто вы? – спокойно спросил Коуаме, не понимая, что происходит.
Но Санго Керим не слушал его. Он продолжал:
– Вы пришли… Вы даже не знали его… Но вы здесь… Да… А я полюбил его, как можно любить отца Ребенком я часами смотрел на него… Я прятался в углу и смотрел на него, я хотел запомнить каждый его жест, каждое его слово… Как отца. Да… Я знаю его… А вы пришли, чтобы забрать то, о чем страстно мечтаете… даже у ног покойного…
Коуаме все еще не понимал, чего хочет от него этот человек, но ситуация становилась затруднительной, и он сухо и властно бросил Санго Кериму:
– Замолчите!
Для Санго Керима это прозвучало как пощечина Он умолк, но побледнел еще больше. Какое-то время он не мог произнести ни слова. Только смотрел на тело старого Тсонгора Потом он снова обратил взгляд на Коуаме. Презрительный взгляд. А затем, обращаясь к Сако, холодно произнес:
– Я пришел за Самилией.
Сыновья короля Тсонгора разом вскочили. Сако, старший, побелел от гнева.
– Санго, – сказал он, – тебе лучше уйти отсюда, ты несешь какую-то чушь, это становится неприличным.
– Я пришел за Самилией.
На этот раз Коуаме не сдержался.
– Как вы смеете?! – крикнул он.
Санго Керим бросил на него взгляд:
– Я поступаю так же, как и вы. Как и вы. Я пришел в день траура требовать то, что мне положено. Как и вы. Да. С тем же бесстыдством. Я Санго Керим. Я воспитан здесь, в этом дворце, королем Тсонгором. Я рос вместе с Сако, Дангой, Либоко и Субой, я целые дни проводил с Самилией. Она пообещала мне, что будет моей женой. Узнав о ее предстоящей свадьбе, я приехал вчера, чтобы напомнить Тсонгору об обещании его дочери. Он сказал, что сегодня даст мне ответ. Он не сдержал своего слова. Он предпочел умереть. Пусть так. Я пришел сегодня. И я говорю вам, что увезу Самилию с собой. Вот и все.
– Ты Санго Керим, но я тебя не знаю, – ответил, кипя гневом, Коуаме. – Я не знаю ни твоей матери, ни твоего отца, если они у тебя были когда-нибудь. Я никогда не слышал твоего имени и имени твоих предков. Ты никто. Я мог бы смахнуть тебя одним движением ладони за то, что ты оскорбляешь нас всех здесь, перед телом короля Тсонгора. Ты не уважаешь горе семьи.
– Да, у меня только один родственник, это так, – сказал Санго Керим, – уж его-то по крайней мере ты знаешь. Это тот, кто лежит здесь. Вот он один и воспитал меня.
– Это твой единственный родственник, как ты говоришь, и именно его ты приехал убить.
Санго Керим, наверное, за эти слова бросился бы на своего соперника с кулаками, если б внезапно его не удержал возглас Катаболонги, все еще сидящего в ногах покойного.
– Никто, кроме меня, не имеет права претендовать на то, что он убил Тсонгора, – сказал он срывающимся голосом.
Катаболонга поднялся со своего места. Величавый, он всех заставил замолчать.
– Я сделал это, потому что так пожелал он. И вот я стою перед вами и говорю то, что он хотел, чтобы вы услышали. Траур окутал Массабу. Тсонгор требует от вас, чтобы вместе с его останками вы похоронили ваши мечты о женитьбе. Возвращайтесь туда, откуда приехали. Оставьте Самилию в ее горе. Тсонгор не хочет никого из вас оскорбить. Из глубины своего смертного ложа он просит вас отказаться от ваших намерений. Жизнь не пожелала, чтобы Самилия вышла замуж.
Все вокруг переглянулись. Они с уважением, стоя, выслушали его. Но теперь их охватило нетерпение. Они дрожали от возмущения. Первым заговорил Коуаме:
– У меня и в мыслях не было брать Самилию в жены сегодня, в день траура. Нет ничего оскорбительного в том, чтобы подождать. Я буду терпелив. Пусть покойный король спит спокойно, не тревожится об этом. Если нужно, я буду ждать месяцы. И когда вы завершите похоронные обряды, я скреплю с вами союз двух наших семей и двух наших империй. Почему я должен отказаться от задуманного? Я ничего не требую. Я только предлагаю. Свою кровь. Свое имя. Свое королевство.
– Ты подождешь, – сухо, вне себя от ярости, сказал Санго Керим. – Да. Конечно. И за это время укрепишь свои позиции. Подготовишься к войне. Чтобы тогда у меня не осталось ни малейшего шанса получить то, что принадлежит мне по праву. Так вот, я говорю здесь, сейчас, перед вами всеми: я ждать не намерен.
Сако, бледный как мел, крикнул ему:
– Ты оскорбляешь память нашего отца!
– Я не стану ждать, нет, – спокойно, высокомерным тоном продолжил Санго Керим, – я не подчинюсь Тсонгору, хотя и любил его как отца. Мертвые не приказывают живым!
Катаболонга смотрел на двух соперников. Не сводил с них глаз. Пытался понять их. Понять, насколько велика ненависть, которую они питают друг к другу. И не понимал.
– Тсонгор убил себя моими руками, – сказал он, – потому что чувствовал, что приближается война, и не видел иного способа предотвратить ее. Он убил себя, думая, что его смерть хотя бы прекратит вашу вражду. А вы, несмотря на траур, кидаетесь друг на друга, попирая его слова и его честь.
– Кто и чью честь попирает? – холодно спросил Коуаме. – Я приехал, чтобы жениться. Тсонгор сам пригласил меня. Я пересек все свое королевство и все его королевство, чтобы прибыть сюда. А тот, кто пригласил меня, вместо того чтобы встретить с распростертыми объятиями, приглашает меня на похороны.
Зал утонул в яростных возгласах. Все говорили разом. Кричали. Размахивали руками. О покойном просто забыли. И тут их остановил твердый и властный голос:
– Сегодня я еще дочь своего отца. Выйдите отсюда. Оставьте нас оплакивать его.
Это поднялась со своего места Самилия. Ее голос перекрыл шум. Все умолкли. Потом мужчины извинились, им стало стыдно, что их призвали к порядку таким образом. Но Санго Керим, уже уходя из зала, обернулся и сказал:
– Завтра на рассвете, Самилия, я приду к воротам города. И если твои братья не приведут тебя ко мне, в Массабе начнется война.
Он вышел, оставив за своей спиной тело старого короля Тсонгора, высохшая узловатая рука которого свисала к полу. Факелы освещали зал. В нем остались только дети Тсонгора. В последний раз собравшиеся около своего отца. В тяжелом запахе свечей. Они оплакивали смерть старого отца. Они оплакивали ушедшую жизнь. Они плакали, потому что на них надвигалась война.
4
Когда дети Тсонгора остались одни, Суба обратился к сестре и братьям:
– Сестра моя, братья мои, я должен вам кое-что сказать и делаю это сейчас, здесь, перед нашим отцом. Я виделся с ним вчера вечером. Он призвал меня к себе. Я не могу передать вам наш разговор, потому что он взял с меня клятву об этом не говорить. Скажу вам только одно: завтра я уеду. Не хороните Тсонгора. Забальзамируйте его тело. И положите его в склепе в подземелье дворца. Пусть оно покоится там до моего возвращения. Я уеду завтра. И не знаю, когда вернусь. Наш отец пожелал, чтобы я сказал вам это. С собой я не беру ничего. Только траурную одежду и коня. Я уеду надолго. На многие годы. Может быть, на всю жизнь. Забудьте меня. Не пытайтесь ни удержать меня, ни вернуть. Все, что я сказал вам, – воля Тсонгора. Для себя я не хочу ничего. Разделите королевство между собой. Так, словно я уже умер. Потому что с завтрашнего дня и до того дня, когда я сделаю все то, что мне поручил Тсонгор, я покидаю жизнь.
Самилия, Сако, Данга и Либоко слушали Субу, и всем им хотелось плакать. Суба был самый младший из них. Он еще ничего не успел в жизни. Она была чистой страницей. Суба был самый младший, и они никогда не слышали, чтобы он говорил так убежденно, с такой уверенностью. Он говорил им, что отказывается от жизни. Он говорил им, что он как бы умрет для них на несколько лет. Суба говорил, и казалось, что он внезапно повзрослел. Они спрашивали себя, почему Тсонгор для дела, которое он хотел доверить одному из своих сыновей, выбрал Субу. Почему его, самого младшего? Он не заслуживал такого наказания. Отказаться от всего. С завтрашнего дня. Уехать. В его возрасте. Без ничего, только в траурной одежде.
Самилия плакала. Она была всего на два года старше Субы. Они вместе воспитывались. Одна кормилица давала им свою грудь, это еще больше связало их. Они играли в одни и те же игры в коридорах дворца. Она с материнской заботливостью пеклась о своем брате. Причесывала его. Брала его за руку, когда ему было страшно. И вот сегодня она, слушая, как по-взрослому он говорит, не удержалась и тоже обратилась к братьям:
– Братья мои, нам осталась последняя ночь, которую мы проведем вместе. Завтра, я чувствую это, для нас начнутся испытания, которые обескровят нас и сделают одинокими. Мы выращены одним отцом. Во мне течет та же кровь, что и в вас. До сегодняшнего дня мы были кланом Тсонгора. Детьми короля, его гордостью, его силой. Он умер, и мы перестаем быть его детьми. С сегодняшнего дня у нас нет больше отца. Вы уже мужчины. Каждый из вас выберет свою дорогу. Я чувствую, и вы тоже должны чувствовать, что никогда больше мы не будем так едины, как сегодня. С завтрашнего дня каждый из нас ступит на свой путь в жизни. Это хорошо. Так и надо. Но давайте в последний раз проведем эту ночь все вместе. Пусть до рассвета живет клан Тсонгора. Воспользуемся этим временем. Временем жизни и выбора удела каждого. Пусть нам принесут кушанья и питье. Пусть нам поют печальные песни нашей страны. А потом, проведя эти часы вместе, мы простимся друг с другом. Нужно сказать друг другу «прощай». Я знаю это. Сказать «прощай» Субе, которого я люблю, как мать любит свое дитя. Кто знает, что найдешь ты здесь, Суба, когда вернешься к нам? Кто знает, будет ли еще здесь кто-нибудь, чтобы встретить тебя, омыть тебе ноги, предложить тебе фрукты и воду в знак гостеприимства? Кто знает, будет ли здесь кто-нибудь, чтобы выслушать твой рассказ о том, как ты жил те годы, что провел вдали от нас? Прощайте и вы, Сако и Данга, братья-близнецы, мои братья, прощай и ты, Либоко, ты всегда был моим советчиком. Завтра начинается новая жизнь, и я не знаю, останетесь ли вы моими братьями. Позвольте мне обнять вас всех. Простите мне мои слезы. Это потому, что я люблю вас, и потому, что в последний раз…
Самилия еще не закончила, а Суба уже крепко сжал ее в своих объятиях. Слезы катились по их лицам. И, как река в половодье, которая выходит из берегов и постепенно захватывает все ручейки вокруг, слезы пробежали от Самилии к Субе, от Субы к Сако, от Сако к Либоко. Все плакали – и улыбались. Они смотрели друг на друга, словно стараясь навсегда сохранить в своей памяти лица тех, кого любили.
Наступила ночь. Им приготовили трапезу. Пригласили музыкантов и певцов, которые пели об их родной земле и о горе разлуки с нею, пели о давних временах и о времени, которое похоронило все. Братья и сестра сидели рядышком. Смотрели друг на друга. Обнимали друг друга. Шептали друг другу слова, которые значили только одно: что они любят друг друга. Вот так они провели эту последнюю ночь. Во дворце Массабы. Под звуки кифар, с кубками вина, которые наполнялись с нежным журчанием.
Звуки этой последней совместной трапезы достигли зала, где стоял катафалк, как неразличимая мелодия какой-то нежной музыки. И они захватили тело старого Тсонгора. Он слушал эти счастливые звуки из глубины своей смерти. Он поднялся и приказал Катаболонге, который умел слышать мертвых, сопроводить его в этот зал.
По коридорам пустынного, погруженного в траур дворца, стараясь, чтобы их не заметили, тихо двигались две фигуры. Они шли на звуки музыки, пытаясь в лабиринтах дворца найти зал, где собрались дети короля. Когда наконец они нашли его, старый Тсонгор притаился в углу, глядя на своих детей, в последний раз собравшихся вместе. Он видел, как они сидят рядышком, рука к руке, нога к ноге, как сплелись их волосы. Они были словно щенки, прижавшиеся к груди своей матери. Они были здесь, его дети. Они смеялись. Плакали. Без конца ласкали друг друга. Вино текло рекой. Музыка наполняла сердца сладостной грустью.
Старый мертвый король тайком смотрел на своих детей. И тоже впитывал в себя мягкий свет, который окутывал зал, запахи и голоса. Они были здесь все. Его дети. Перед его глазами. Счастливые. И тогда он прошептал самому себе: «Все хорошо». Словно поблагодарил своих детей за эту ночь расставания. И вернулся в холодный мрамор своего катафалка.
5
Но вот сон одолел детей Тсонгора. Они расстались. С сожалением разошлись по своим комнатам и уснули. Только Суба не лег. Он побродил немного по безлюдным коридорам дворца. Хотел в последний раз почтить старый дворец. Снова увидеть залы, где он вырос. Коснуться рукой мрамора коридоров и дерева такой знакомой мебели. Он двигался как тень, впитывая в себя все это в последний раз, и наконец спустился по широким дворцовым лестницам и вошел в конюшню. Теплый запах животных и сена вывел его из оцепенения. Он быстро прошел по главному проходу, ища верховую лошадь, которая подошла бы для него в изгнании. Чистокровную. Быструю. Сильную. Породистую лошадь, которая, как порыв ветра, пронесла бы его из одного конца королевства в другой. Он искал, но ему казалось, что все эти породистые лошади, великолепные лошади с расчесанными гривами как-то не подходят для его траура. Тогда он прошел в отдаленную часть королевских конюшен, где стояли рабочие лошади и мулы. И остановился. Вот что ему нужно. Мул. Медлительный и упрямый мул. Неприметное вьючное животное, которого не утомят ни усталость, ни солнце. Да, мул. Потому что он, Суба, хотел ехать медленно. Упорно. И повсюду, где он будет проезжать, нести весть о смерти своего отца.
Он покинул Массабу на своем муле, даже не отдохнув. Он покинул свой родной город и всех своих близких. Покинул их ночью. А перед ними открывалась новая жизнь, о которой они еще ничего не знали.
После часа езды, когда он уже давно потерял из виду последние холмы Массабы, он приехал на берега небольшого водоема, знакомого ему с детства, где в те годы он часто играл со своими братьями. Он спешился, дал мулу напиться, плеснул немного воды себе на лицо. И только когда он снова сел на своего мула, заметил поодаль на берегу нескольких женщин. Кажется, их было восемь. Они смотрели на него. Молча. Стараясь не шуметь. Стояли тесной кучкой. Это были женщины из Массабы, пришедшие ночью к водоему постирать свое белье. Они знали, что вот-вот начнется война и у них, наверное, уже не будет возможности выйти из города. Они знали, что в случае осады города вода будет строго распределяться. Вот они и воспользовались этой последней мирной ночью, чтобы прийти сюда постирать свои простыни, свои коврики, свои одежды в холодной воде водоема. Сначала при виде Субы они испугались. Но одна из них узнала его, и тогда они дружно вздохнули с облегчением. Они не двинулись с места, молча и неподвижно стояли. Он слегка кивнул им, они уважительно ответили на его приветствие. Потом он тронул своего мула и скрылся с их глаз. Он думал об этих женщинах. Он думал, что они будут единственными, кто видел, как он уезжал. Единственными, кто оказался рядом с ним в эту странную ночь. Он думал об этом и вдруг почувствовал, что кто-то следует за ним. Он обернулся. Это были они. В нескольких сотнях метров от него. Он остановился, и они остановились тоже. Приближаться к нему они не хотели. Он улыбнулся им и рукой сделал прощальный знак Они почтительно ответили ему поклоном. Он снова тронул своего мула и быстро удалился. Но через час пути снова почувствовал за спиной чье-то присутствие. Опять обернулся. Все те же прачки. Они терпеливо проследовали за ним по его следам и догнали. Оставив город, берег и свое белье. Суба не понимал, зачем они идут за ним. Он приблизился к женщинам так, чтобы они могли его услышать, и спросил:
– Женщины Массабы, почему вы идете за мной?
Женщины опустили головы и не ответили.
– Судьбе было угодно, чтобы мы встретились этой ночью, которая для меня – ночь изгнания. Я долго буду помнить ваши смиренные улыбающиеся лица. Но не медлите больше. Скоро рассветет. Возвращайтесь в город.
И тогда самая старшая из них осторожно шагнула вперед и, не поднимая глаз, ответила ему:
– Суба, мы узнали тебя, когда ночью ты встретился нам. Мы узнали тебя, потому что твое юное лицо для нас – олицетворение счастья. Мы не знаем ни куда ты направляешься, ни почему ты покидаешь Массабу. Но мы повстречались с тобой и провожаем тебя. Ты из нашего города. И было бы несправедливо, чтобы ты отправился в путь по дорогам королевства вот так, в одиночестве. Нельзя допустить, чтобы говорили, будто женщины Массабы отпустили сына короля Тсонгора в трудную дорогу одного. Не бойся, мы не станем ни о чем расспрашивать тебя. Мы не подойдем к тебе ближе. Мы только проводим тебя туда, куда ты идешь. Пусть твой город все время будет с тобой.
От волнения Суба не мог вымолвить ни слова. Он смотрел на женщин. На глаза его набегали слезы, но он сдержал их. Ему хотелось в знак благодарности обнять каждую из них. Они продолжали стоять, ожидая, когда Суба продолжит свой путь, чтобы снова пойти за ним. Тогда он приблизился к ним еще немного и сказал:
– Женщины Массабы, я мысленно всех вас целую в чело за ваши слова, которые я никогда не забуду. Но так продолжаться не может. Выслушайте меня. Тсонгор, мой отец, перед смертью поручил мне дело, которое я должен выполнить один. Я не могу и не хочу согласиться, чтобы меня сопровождали. Мне достаточно того, что вы сказали мне. Ваши слова я буду хранить в своем сердце. Возвращайтесь домой. Такова воля Тсонгора. Поверните обратно. Я смиренно прошу вас об этом.
Какое-то время женщины молчали, потом самая старшая сказала:
– Пусть будет так, Суба. Мы не поступим ни против твоей воли, ни против воли короля Тсонгора. Мы оставляем тебя здесь. Но не откажись принять наши дары.
Суба согласился, Тогда женщины принялись обрезать себе волосы. Они обрезали длинные пряди одну за другой до тех пор, пока каждая не смогла сплести длинную косу. Потом они с почтением прикрепили свои восемь кос к седлу Субы, словно это были священные трофеи.
А затем они развернули большое черное покрывало, прикрепили его к палке и привязали за спиной у Субы.
– Эта черная ткань, – сказали они, – будет свидетельством твоего траура. Повсюду, куда бы ты ни приехал, она будет говорить о горе, которое постигло Массабу.
И только после этого, в знак прощания поклонившись Субе до земли, они удалились.
Приближался рассвет. Туман рассеивался. Суба снова двинулся в путь. Поднялся ветер, надув за его спиной черное покрывало женщин. Издали это напоминало парусный корабль, плывущий по дорогам страны. Одинокий всадник двигался по воле ветра. И черное покрывало, словно траурный флаг, полоскалось на ветру за его спиной. Извещая всех о кончине короля Тсонгора и о несчастье, которое постигло город.
