Текст книги "Твоя навеки"

Автор книги: Лора Грэхем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

В ту же минуту он обвил ее своими сильными руками.

– Что случилось? – хрипло прошептал он.– Тебе дурно?

Но в ту же секунду Мик понял, что ее слабость и дрожь не имеют никакого отношения к здоровью. Как зачарованная, Фэйт смотрела на свою руку, медленно двигающуюся вдоль его обнаженного плеча.

– Ты такой горячий,– дрожа, пробормотала она.– И такой красивый... Я...

Да он и сам чувствовал себя не менее зачарованным – этой теплой, шелковистой кожей женщины, ее спутанными прядями волос, похожими на блики лунного света на воде, этим нежным благоуханием, исходящим от ее тела.

Закрыв глаза перед столь зримым и осязаемым искушением, Мик безуспешно пытался взять себя в руки: обычно это удавалось ему так легко, что приятели за глаза называли его «роботом».

Ее маленькая, нежная ручка по-прежнему неуверенно гладила его по обнаженному плечу. Мик разомкнул веки и, помедлив, прошептал:

– Погляди на меня, Фэйт.

Зрачки ее расширились, губы приоткрылись, щеки разрумянились от возбуждения. Эта женщина сама не понимала, что с ней творится! Как с ней такое вообще могло случиться?

– Мик! – слабо выдохнула она.

Он бы давно мог послать ко всем чертям самообладание и контроль над собой, но какая-то часть его сознания продолжала напряженно работать, делать заключения. И именно сейчас до Мика дошло, что Фрэнк наверняка унижал жену и в интимной сфере, добиваясь сексуального удовлетворения для себя и в то же время полностью игнорируя ее чувства. Сейчас на Фэйт впервые в жизни нахлынули чувства, которые, за недостатком опыта, она не сумела бы и объяснить, и если он, следуя здравому смыслу и инстинкту самосохранения, отодвинется от нее, для женщины это будет очередным ударом по ее и без того растоптанной гордости, очередным подтверждением ее физической и психической неполноценности. И в результате? В результате, очень может быть, никогда уже больше она не даст волю своим чувствам, своему влечению к мужчине, и тогда Мик сможет считать, что довел до конца дело, столь успешно начатое Фрэнком.

Прижав Фэйт к себе, он заставил ее положить голову себе на плечо.

– Да хранит молчание Дочь Луны,– глухо прошептал он.– Прижмись покрепче и закрой глаза. Все будет хорошо.

Она казалась такой маленькой, такой хрупкой, что пробудила в его душе скрытую от всего остального мира, почти забытую нежность – только так можно было назвать чувство, с которым он касался губами ее волос, вдыхая их божественный запах, ласково гладил ее плечи.

Мик почувствовал, как у него вдруг перехватывает дыхание, как ее безоговорочное доверие легко взламывает барьеры, до сих пор наглухо отделявшие его от всего мира, но главное – от себя самого. Откуда в ней столько веры, столько беззаветности – неужели эхо того канувшего в небытие лета вернулось к ним?

А впрочем, разве это так уж важно? Она прильнула к нему, доверила себя мужчине, уверенная в его надежности и порядочности, и он хотел ее сейчас больше, чем кого-либо и когда-либо. Она была как надежда, с которой он давно распрощался, греза, в существование которой он и поверить не мог, и почему бы ему не отбросить на эти несколько минут свою извечную осторожность и целиком не отдаться чувствам, захлестнувшим его.

Мик осторожно приник губами к ее рту – ни намека на сопротивление или нерешительность. На порывы его жадного, ищущего языка она отозвалась так, будто всю жизнь ждала этого мгновения.

А когда ее руки словно в забытьи поднялись и легли на его обнаженные, могучие плечи, он и вовсе отбросил свою дурацкую осторожность. Господи, как же это ему нужно, оказывается, чтобы кто-то обнимал его! Мысли со звоном рассыпались в пустоте сознания, как жемчуг с оборвавшихся бус по паркету гостиной.

– Боже, Мик!– бормотала Фэйт, прижимаясь лицом к изгибу его шеи и вдыхая в себя его запах.

За последние четыре года жизни окончательно убедив себя, что волшебные сказки не более чем ложь, она с изумлением открывала в себе сейчас неиссякаемые родники страсти и потребность любить и быть любимой. В течение последних месяцев она представляла и планировала для себя жизнь без мужчин, то есть без мужчин вообще, жизнь, где она окажется вне их досягаемости и наконец-то ощутит себя в полной безопасности. И что же, выходит, она зря строила эти планы, не подозревая о том, что такие ужасные грубые существа, как мужчины, способны пробуждать в ней такие бездны чувств, способны дарить такое наслаждение и при этом привносить ощущение полной защищенности? Но зачем ей это открытие именно сейчас, сейчас, когда она уже расчертила и разметила для себя иной план жизни?

Фэйт судорожно вздохнула – почти всхлипнула, но в этом вздохе не было колебания – только томление и страсть, пламенная и нетерпеливая. Мик порывисто припал к ее губам – на этот раз ни в чем не сдерживая и не останавливая себя, и когда голова ее бессильно откинулась назад, он понял, что стал свидетелем своего полного триумфа. Не отрывая губ от ее рта, он застонал, горя нетерпением, и пальцы его отыскали пояс ее халата, а развязав узел, легли на ее жаркую, полную твердую грудь.

– О-о! – слетел с губ Фэйт короткий низкий вскрик.– Мик!..

Их взгляды скрестились, ее губы, чуть припухшие и влажные от поцелуев, приоткрылись.

– Он тебя хоть раз касался так, как я? – почти свирепо спросил вдруг Мик, сам не понимая, на что злится: на себя за свою мягкость или на Фрэнка за его бесчувственность и жестокость по отношению к жене.– Хотя бы раз тебе было с ним просто хорошо?

Фэйт отрицательно качнула головой и прижала его ладонь к своей щеке.

– Ни разу... Никогда... Я...

Только сейчас Мик по-настоящему осознал всю жестокость и беспощадность пережитого ею, и только сейчас собственная беспомощность перед самим собой проявилась с такой очевидностью. Он вступал на дурную тропу, но он просто не мог не дать этой женщине того, чего она заслуживала.

Предельно осторожно, словно он держал в руках драгоценную фарфоровую статуэтку, Мик раздвинул ворот ночной рубашки Фэйт и обнажил ее грудь – мраморно-белую с голубыми прожилками вен – и бережно дотронулся губами до соска.

– Мик!..– Ее рука, запутавшись в его жестких черных волосах, порывисто прижала его голову к груди.

И тут он вдруг увидел шрамы...

Глава 7

Затолкнув чемоданы Фэйт в багажник «блейзера», Мик помедлил, поглядывая вокруг – на сверкающий снег и такое же сверкающее голубое небо.

Не нравилось ему все это. Он далеко не был уверен, что Фрэнк ничего не знает о существовании ранчо Монроузов. Когда утром он еще раз с пристрастием расспросил Фэйт, та призналась, что могла как-нибудь упомянуть в разговоре о ранчо, и даже не один раз. Но Фрэнк, настаивала она, даже если и слышал, наверняка ничего не запомнил – подробности жизни жены никогда не волновали его.

Типичный образчик женской логики, подумал Мик. Фрэнк мною не интересовался, поэтому он ничего не помнит. Откуда ей знать, помнит или нет, если она ни разу эту тему с ним не обсуждала – если вообще когда-нибудь что-нибудь обсуждала. Все ясно как дважды два: Фэйт из упрямства хочет убедить себя, что отныне она и ее будущий ребенок в полной безопасности, а потому неосознанно выдает желаемое за действительное.

Что до него, то он не сомневался: если Фрэнк всерьез захочет найти сбежавшую жену, он вспомнит и не такие мелочи. Кроме того, такой отпетый негодяй, как Уильямс, наверняка втайне от жены изучил документы, подтверждающие ее право на ранчо отца. Конечно, найти дорогу к дому Монроузов непросто, не переполошив обитателей округа Конард, но исключить такую возможность было бы неразумно.

Он несколько раз пытался уговорить Фэйт остаться у него до тех пор, пока Фрэнка не поймают, но хрупкая женщина оказалась упрямой как мул. Непонятно почему, но Фэйт была твердо убеждена, что на ранчо она будет в полной безопасности. Мик пустил в ход все аргументы, которые смог изобрести его изворотливый ум, но все было напрасно. В представлении Фэйт отцовский дом был неприступной твердыней, убежищем, куда зло не может проникнуть.

Проклятье! Вчера вечером он упустил идеальный шанс сломить ее упрямство и удержать ее здесь... Но он ничего не мог с собой поделать, когда увидел эти шрамы.

А-а, черт! Тряхнув головой, Мик прошествовал в дом за оставшимся багажом. Нет, с его стороны воспользоваться моментом было бы верхом беспринципности, если не сказать хуже. Он бы никогда себе этого не простил, не говоря уже о ней – Фэйт явно не из тех женщин, которые с легкостью сходятся и расходятся с мужчиной.

Когда он снова вышел на крыльцо, в доме зазвонил телефон. Отряхнув ноги от снега, Мик прошел на кухню.

– Пэриш слушает.

– Мик, это Дирк Байард. Я насчет белой «хонды», о которой мы договаривались с тобой.

– Отлично, ну и как?

– Если тебе невтерпеж, могу пригнать ее днем. Но если ты хочешь, чтобы я заменил помятый радиатор и выправил вмятины, придется потерпеть до конца недели.

– Да, нет, не обязательно. Гони машину сюда. Леди в ней нуждается.

Если бы только в машине, с раздражением подумал он. Поначалу он хотел вообще одолжить ей пикап, если уж она собралась переезжать. Но дело обстоит гораздо хуже – ей нужно вправить мозги. Впрочем, тогда она перестанет быть женщиной...

Но особенно Мика тяготило ощущение, что Фэйт срывается с такой скоростью отчасти по его вине. Когда он увидел следы незаживших побоев на ее теле, его обуяла ярость. Слепая, ничего не разбирающая ярость. А Мик Пэриш в ярости – зрелище, способное испугать кого угодно, тем более женщину, настрадавшуюся от жестокости своего собственного мужа. Так что как он мог осуждать Фэйт за то, что ей захотелось в тот миг оказаться подальше от него – на всякий случай?

Превозмогая боль в груди, Мик взвалил на плечо коробку с нехитрым набором кухонной утвари и вышел из кухни на крыльцо – навстречу солнечному морозному дню. Газовщики и электрики должны были подъехать к дому Фэйт около десяти, и времени оставалось немного.

– Мик! – доносся из дома ясный и светлый голос Фэйт.– Гэйдж на проводе.

А-а, черт, что там может быть еще? Запихнув коробку в багажник, он быстро зашагал обратно в дом. Сегодня утром на Фэйт были свободные серые брюки и бледно-лиловый свитер. Ей явно правились мягкие пастельные тона. Мику, как выяснилось, тоже. А еще он никогда не мог предположить, что брюки могут так идти беременной женщине.

– Доброе утро, Гэйдж,– бросил он в трубку.

– Привет! Думаю, тебе будет интересно узнать, что мой приятель из криминалистической лаборатории пообещал представить самое позднее часа в четыре вечера результаты исследования зарезанных коров из стада Джеффа.

– Спасибо, Гэйдж. Обязательно заеду под вечер.

– Как твои ребра, супермен?

– Терпимо.– Сегодня он надел ковбойские сапоги, чтобы без посторонней помощи снять их вечером. Конечно, армейские башмаки – вещь, не в пример более удобная, а самое главное, привычная, но снова сталкиваться с проблемой шнурков Мику не хотелось.

Повесив трубку, он обнаружил на себе пристальный взгляд голубых глаз Фэйт.

– Все нормально,– небрежно бросил он, отвечая сразу на два возможных вопроса: о причинах звонка, и о его ребрах. Ему пришло в голову, что скажи он Фэйт, как болят у него спина и грудь, та, пожалуй, и осталась бы – чтобы иметь возможность присматривать за ним. Но выбивать из нее жалость к себе ему совершенно не хотелось.

– Почему бы тебе не выпить на дорожку чашечку кофе? – спросила вдруг Фэйт.– А я выпью чаю...

Вот еще одна опасность, подумал вдруг Мик, привыкнуть к ее заботе. Излишняя суета вокруг его персоны раздражала Мика. Он сам привык заботиться о себе.

И все же, взглянув на часы, Мик рассудил, что время у них еще есть. Заодно можно будет предпринять еще одну попытку убедить Фэйт отказаться от идеи, которую она втемяшила в свою красивую, но безрассудную головку.

На сей раз вместо того, чтобы изощряться в поисках аргументов, он просто попросил ее остаться.

Рука Фэйт судорожно сжалась вокруг чашечки с травяным чаем:

– Я должна уехать, Мик. Мне нужно научиться в этой жизни прочно стоять на ногах. Хотя бы попытаться.

– А разве до замужества ты?..

– До замужества я жила с матерью и ее вторым мужем. По-настоящему независимой мне так и не пришлось себя почувствовать.

Мик удивился: у него не укладывалось в голове, что девушка в том возрасте, когда человек пользуется любой возможностью проявить свою самостоятельность, обрекла себя на добровольный плен совместного проживания с родителями. Но через несколько секунд Фэйт сама ответила на его вопрос.

– Мать серьезно болела, и кому-то все равно следовало за ней присматривать. Я ни о чем не жалею, но опыта самостоятельной жизни я так и не приобрела, иначе, мне кажется, наш брак с Фрэнком распался бы значительно раньше. Вот такая я слабохарактерная! – с принужденным смехом закончила она.

– Мне кажется, что дело не только в этом. Когда кого-то любишь, то, как правило, начинаешь склоняться к тому, чтобы прощать ошибки любимого человека, а потому ищешь причину в себе. Когда же привыкаешь вину за все перекладывать на себя, самое безжалостное обращение начинаешь воспринимать как заслуженное.

Фэйт с любопытством взглянула на него.

– А ты в самом деле все понимаешь...

Мик быстро взглянул на наручные часы и, поднявшись, поставил чашку из-под кофе в раковину. Все-таки он уникальный мужчина, подумала Фэйт. Грозный для своих врагов и потрясающе чуткий для тех, кто нуждается в помощи.

Прислонившись к стойке, уникальный мужчина спросил:

– Ты точно не передумала?

А ведь так легко было бы остаться здесь, подумала Фэйт. Мик Пэриш окружил бы ее своей заботой, и она, возможно, даже не заметила бы, как слабеет ее боевой дух и шаг за шагом она теряет независимость. Но это было бы нечестно как по отношению к себе, так и по отношению к нему.

– Я должна ехать,– повторила она и тоже поставила чашку в раковину.

– Что бы тебе ни понадобилось, звони мне,– сказал он.– Мой дом всегда для тебя открыт, и пусть Дочь Луны об этом знает.

Они прибыли на ранчо Монроуза почти одновременно с мастером из телефонной компании. Когда телефон был установлен и проверен, резервуар для газа заполнен, отопление включено, Мик и Фэйт направились в город, чтобы забрать ее «хонду», стоявшую в мастерской Дирка Байарда. Фэйт прямо оттуда поехала по магазинам закупать продукты, а Мик двинулся в полицейский участок.

Он все еще был зол оттого, что не сумел убедить эту упрямую женщину остаться на его ранчо. Теперь по крайней мере надо было позаботиться о том, чтобы обеспечить полицейский надзор за ее домом. Ему нетрудно будет сделать это во время собственного дежурства, да и другие помощники шерифа едва ли оставят одинокую беременную женщину без присмотра.

– Ба! – воскликнула Велма Дженсен, дежурный диспетчер, как только Мик вырос на пороге.– А вот и наш герой. Как поживают твои ребра, малыш?

Велме было под шестьдесят. Сухая и морщинистая, она умела ругаться не хуже любого инструктора ВМС. При взгляде на нее в глаза бросалась крупная, почти лошадиная, челюсть, но сердце у нее было еще больше, и полицейских она окружала такой поистине материнской заботливостью, что тем порой хотелось взвыть и взмолиться оставить их в покое.

– Превосходно, Велма,– отшутился Мик.– Ребра поживают не хуже всего остального.

– Пора открыть клуб для таких, как ты,– неодобрительно покачав головой, сказала Велма.– Для полицейских-камикадзе, которым порядочность не позволяет стрелять, пока преступник не пришьет их раньше. Как тебе идея членства в таком клубе?

– Не обращай на нее внимания, Мик,– подал голос из-за своего пульта Чарли Хаскинс.– Она же помешана на нашей безопасности и никого не выпускает за двери участка без бронежилета.

– Нэйт ждал, что ты зайдешь,– сказала Велма.– Он сейчас поехал в гимназию, но вот-вот должен вернуться.

– Там что-нибудь стряслось? – насторожился Мик.

– Нет, нет,– поспешила заверить его Велма.– У него и Маргарет разговор с кем-то из преподавателей. У их дочки неприятности то ли по алгебре, то ли еще по какому предмету, не знаю.

– Он еще раз хотел спросить тебя, будешь ли ты настаивать на обвинении против Джеда Барлоу,– встрял Чарли.

– Джед вовсе не собирался стрелять в меня,– сухо отозвался Мик.– Мозги свои он пропил давно, но все же он никакой не убийца.

– Это у тебя с мозгами не все в порядке, Пэриш,– фыркнула Велма.– Этот парень опасен для общества, и ты это прекрасно знаешь.

– Хватит с него обвинений в пьяном дебоше,– сдержанно заметил Мик.– Его можно обвинить в целом наборе опасных для общества деяниях, но будь я проклят, если стану обвинять его в покушении на убийство.

– Видишь, Велма,– торжествующе сказал Чарли.– Я же говорил тебе, что честнее Мика нет человека на свете.

– Мне от этого ни холодно, ни жарко. Но как только представлю, что Джед Барлоу выйдет на свободу, снова напьется и...

– Не думаю, что у Джеда в ближайшие два года появится возможность вновь залезть на колокольню,– сказал Мик.

Полчаса спустя все это ему пришлось повторить Нэйту, с той лишь разницей, что шериф оказался более покладистым, чем Велма.

– Мне просто нужно было услышать это лично от тебя,– сказал Нэйт.– Окружной прокурор должен выработать линию обвинения, и ему важно знать, что ты не спутаешь в последний момент ему карты. Будем считать, что вопрос решен.

Мик поднялся было, чтобы уйти, но Нэйт жестом удержал его:

– Гэйдж тебе сообщил, что криминалисты должны вот-вот прислать результаты экспертизы по делу о нападении на стадо Джеффа Кумберленда?

– Именно поэтому я здесь,– кивнул Мик.

– Тогда не спеши. Ну, как дела у Фэйт Уильямс?

– Сегодня она перебралась на свое ранчо.

– Сумасшедшая! Ты не смог ее переубедить?

– Она упряма, как ослица,– покачал головой Мик.

– Так теперь она твоя соседка, и у всех нас прибавляется головной боли,– со вздохом сказал Нэйт.– Хлопот с ними не оберешься, с этими бабами. То они сама слабость, и ты сломя голову бежишь им на помощь, то они крепки и несгибаемы, как скала. Но самое главное, они всегда выбирают для своих выкрутасов самое неподходящее время.

– С Маргарет поссорился?

Нэйт мрачно взглянул на него.

– Заметно, да? Ладно, ерунда. Вот Фэйт Уильямс – это проблема так проблема. Я никак не могу смириться с мыслью, что беременная женщина будет жить одна в такой глуши. Надеюсь только, что дежурные патрули будут держать ее под наблюдением. Проклятье,– взорвался он.– Неужели она не понимает, чем рискует?

– Она никогда раньше не жила одна и теперь вдруг захотела попробовать,– сообщил Мик, закинув ногу на ногу.– Я уже попросил Мэнди и Рэнсома приглядывать за ней. Единственное, что могу обещать, Нэйт: при первой же угрозе я вывезу ее оттуда.

– Вся надежда на тебя, старик. Только на тебя. У меня плохие предчувствия. Говорю тебе, положа руку на сердце.

– А-а, черт! – не сдержался Мик, прочитав результаты некроскопии. Он надеялся, что криминалисты прольют хотя бы лучик света на его смутные догадки, но в бумаге излагалось всего лишь более пространное описание того, что он уже знал.

– Да, это были коровы из стада Джеффа. Но Мик и так определил это по меткам, выжженным у них на боках. Причиной смерти явилась потеря крови, имевшая место еще до того, как были вырезаны язык и гениталии. И это Мик понял – по отсутствию крови на месте происшествия. «О других результатах будет сообщено позднее»,– говорилось в заключении криминалистов.

– Итак, все снова придется списать на волков,– кисло произнес Нэйт.

– Э-э, будь оптимистом, Нэйт,– отозвался Гэйдж.– Может быть, они отыщут на копытах семена или образцы почв, по которым можно будет определить место убийства.

– Может быть, нам еще парней из ФБР пригласить? Они-то по крайней мере уж точно в состоянии провести такой анализ. А у нас в глуши все делается просто: плюнул, дунул, лизнул – и с умным видом сделал вывод.

Мик встрепенулся, услышав про ФБР, но Нэйт продолжил:

– У меня в общем-то нет претензий к нашим криминалистам. Не их вина, но у них нет необходимого оборудования и опыта.– Он повернулся к Мику.– Можешь идти, парень. Я тебя жду не раньше понедельника.

– Но я в полном...

Нэйт нетерпеливо остановил его:

– Ты не хуже меня знаешь, что минута промедления смерти подобна в нашей профессии. Пока ребра не заживут, на службе не показывайся. Разговор окончен.

Мик слишком долго жил по принципу беспрекословного подчинения приказу, чтобы затевать спор. На улице он надел фуражку и темные очки и бросил взгляд на супермаркет, расположившийся ниже по улице. «Хонды» Фэйт там не было видно; очевидно, хозяйка ранчо Монроуз поехала обживать свой дом. Заеду-ка, решил Мик, удостоверюсь, что все у нее нормально.

Но, проехав пятнадцать миль, на сто восемнадцатой отметке окружной дороги он внезапно остановился и обозвал себя последним идиотом. Взрослая женщина в здравом уме и твердой памяти решила жить в полном одиночестве в этом Богом забытом уголке округа Конард, так по какому же праву он позволяет себе вторгаться в ее частную жизнь? Она вообще могла бы остаться в Сан-Антонио, и тогда не он, а кто-то из местных полицейских опекал бы ее, Гэррет Хэнкок, например. Кроме того, там рядом больница, служба скорой помощи, возможность немедленно вызвать полицию...

Прилепилась же эта мысль: полиция! В гробу эта женщина видала полицию. Не любит она полицию. Не доверяет ей. И не без основания.

Поэтому-то и ищет убежища у черта на рогах, а Мик Пэриш, не желающий в общем-то иметь никакого отношения к ее проблемам, как бы ему ни хотелось, не может выбросить их из головы.

– А-а, черт! – снова прошипел Мик. Все-таки следовало проявить поменьше деликатности прошлой ночью. Учитывая, что настоящей интимной жизни Фэйт не имела, нетрудно было бы довести ее до такого исступления, что всякое желание спорить вылетело бы у нее из головы.

Но вместо этого Мик взъярился, Фэйт на глазах увяла и вечер закончился тем, что оба разбежались по своим комнатам, недовольные собой и друг другом. В результате сегодня она уехала, а Мик неожиданно для самого себя ощутил пустоту. Никогда в течение всей своей сознательной жизни Мик Пэриш не чувствовал себя одиноким. Да, он сознательно избрал для себя уединенный образ жизни, но уединенность и одиночество далеко не одно и то же; более того, по-настоящему уединенная жизнь возможна лишь тогда, когда человек не испытывает потребности в других.

Именно поэтому он не желал нарушать заведенный порядок жизни. С женщинами нельзя общаться, как с друзьями – на расстоянии; слабый пол через любые щели пролезет в сферу твоего личного бытия, чтобы поднять свой флаг и навязать собственные порядки. А раз так, с какой стороны ни посмотри, вчерашний приступ его ярости им обоим на руку, избавив обоих от излишней головной боли.

Вот только в душе почему-то воцарилась холодная пустота, а в голову лезут самые ненужные мысли.

В чем же дело? Конечно, в нем самом. Не признаваясь себе в этом, он всю жизнь искал партнершу, которая могла бы войти в его жизнь отшельника, не нарушая строя этой жизни, а это, увы, квадратура круга, и до сих пор ни одному смертному не удавалось решить подобной проблемы.

Услышав, как к дому подъезжает машина, Фэйт поняла, что к ней изволил пожаловать очередной помощник шерифа. Стоило ей только войти в половине четвертого в дом и начать разгружать покупки, как к порогу подкатил черный полицейский «блейзер» и из него с предложением помощи вылез дежурный полицейский Тед Уоринг. Потом Тед пил у нее кофе и тогда же обмолвился, что такие мимолетные визиты дежурных помощников шерифа не будут отныне редкостью.

– То-то не будет отбою от покровителей,– отшутилась Фэйт, и с удивлением подумала, что перестала бояться людей в полицейской форме со звездой на груди, и все это – благодаря Мику.

– Шериф Тэйт каждого в округе держит под присмотром,– серьезно и важно пояснил Тед.– Просто одни больше нуждаются в нашем присмотре, другие меньше.

Перед тем как уехать, он сообщил, что к западу от ее ранчо находятся пастбища Хэла Уайета; иногда его телки, разрезвившись, перепрыгивают через ограду. И поэтому он предупредил, что если она увидит поблизости ковбоев верхом на лошадях, пусть не беспокоится. А если надо, так они еще придут ей на помощь...

И вот во двор въезжает очередной «блейзер». Только на этот раз из него вылезает Мик Пэриш собственной персоной.

Фэйт почувствовала, как сердце ее радостно забилось. Уже много лет она не испытывала такого ощущения счастья, когда хочется взлететь, и вот это состояние вернулось. И все потому, что к ней пожаловал этот мрачноватый смуглый великан, такой грубый на вид, а на самом деле столь нежный, что при одном воспоминании о его ласках дух замирает.

Не пытаясь сдержать внезапную радость, Фэйт выскочила прямо на мороз, чтобы оказаться в его сильных, ласковых объятиях.

И Мик вдруг почувствовал себя дома.

Всю жизнь он чувствовал себя странником, и ему светило солнце чужих и далеких стран. Множество раз он рисковал своей шкурой, защищая идеалы страны, лишившей предков его матери всего, чем они владели, идеалы, являющиеся пустым звуком для большой части людей. Но для Мика они были не пустым звуком; для него американская мечта являлась мечтой человека о человеческом достоинстве, о независимости. Он славно делал свое дело, и теперь все его медали и знаки отличия вряд ли уместились бы на одном мундире.

Но никогда и нигде он не мог почувствовать себя дома...

Только когда мороз начал пощипывать уши и щеки, они обнаружили, что целуются.

– Ну, и как тебе самостоятельная жизнь? – грубовато спросил Мик.

Смех Фэйт зазвенел как колокольчик.

– Если быть точной, то моя самостоятельная жизнь длится ровно пять часов, и я еще не успела толком разобрать, что это такое.

– Кофе? – спросила Фэйт уже на кухне и из кофейника, стоявшего на горячей конфорке, налила Мику большую кружку.– Ты знаешь, мне вдруг пришло в голову, что в перспективе мне потребуется мой собственный снегоочиститель.

– Об этом можешь не беспокоиться. Я расчищу тебе все дорожки, только свистни.

– О-о, вот как!..

– Именно.

Джейсон Монроуз выстроил этот дом лет пятнадцать назад, еще задолго до возвращения Мика в округ Конард, выстроил после того, как старое ранчо сгорело дотла. Одиноко возвышающееся двухэтажное здание было сложено из кирпича – материала нетипичного для данной местности. В глаза бросалась довольно современная обстановка, блестящий, покрытый лаком паркет. Зная старика Джейсона, Мик не сомневался: этот отсвет уюта в холостяцком жилище – прямой результат того, что хозяин, строя дом, постоянно думал о дочери.

– Ты не против, если я пройдусь по дому?– спросил Мик у Фэйт. Утром он успел заглянуть в коровник, осмотрел все постройки вокруг дома, но сейчас хотел получше изучить дом изнутри – на всякий случай, по привычке.

Внутри – на это они оба обратили внимание еще утром – оказалось довольно чисто, ожидаемого слоя пыли толщиной в палец они не обнаружили. То есть какая-то пыль и паутина были, но судя по ним можно было предположить, что хозяева отсутствовали здесь от силы два месяца.

За эти несколько часов Фэйт успела навести в доме мало-мальский порядок, и теперь с гордостью демонстрировала Мику плоды своей хозяйской деятельности. Но гордость эту подтачивало смутное беспокойство. Почему-то временами ей казалось, что она здесь самозванка и вот-вот объявятся истинные владельцы ранчо и попросят ее выйти вон. Смех и грех, подумала Фэйт. Уж она-то знала, что в этот дом по меньшей мере лет пять никто не входил.

Мик обошел все комнаты, заглянул во все чуланы, в каждом коридорчике задерживаясь на несколько секунд. Еще его интересовали окна: плотно ли пригнаны рамы, надежны ли шпингалеты. Фэйт поначалу пыталась о чем-то говорить, что-то объяснять, но, заметив, как внимательно он изучает запоры и задвижки, в конце концов замолчала.

– Джейсон и в самом деле всю душу вложил в этот дом,– с уважением констатировал Мик, когда они снова вернулись на кухню.– Столько лет прошло, а косяки и рамы не рассохлись, никаких щелей и вообще никакой халтуры. Хотел бы я, чтобы мой дом был выстроен хотя бы вполовину с той же степенью надежности.

Они сидели за кухонным столом, как и в прошлые ночи: он с кружкой кофе, она – с цветочным чаем.

– Я так переживала, когда старый папин дом сгорел,– призналась Фэйт.– Боюсь, мне потребуется несколько лет, прежде чем я привыкну к этому новому дому, как бы хорош он ни был.

Сказав это, она вдруг поняла, что как только Мик уедет, ей станет здесь невероятно одиноко и пусто. И дело вовсе не только в том, что на много миль вокруг нет ни одной живой души.

– А где прошло твое детство? – спросила она Мика, рассчитывая своими вопросами задержать его подольше.

– Не здесь. Отец был профессиональным военным, и я вместе с ним объездил пол земного шара. К моменту окончания школы я побывал в восьми странах, соответствующих восьми местам его службы.

– Тебе и твоей матери, наверное, трудно было все время жить на чемоданах?

– Мне – да, а что касается моей матери, то она оставила нас, когда мне исполнилось два года.

– Понятно,– кротко сказала Фэйт и затихла, хотя у нее сразу возникло множество вопросов.

– Я вообще не помню мать,– с тем же каменным выражением лица проговорил Мик.– У меня где-то есть ее фотография, но что снимок может сказать о человеке? Она была знахаркой из племени чероки, по крайней мере так сказал однажды отец. Они познакомились в Оклахоме, и их отношения развивались очень быстро, судя по тому, что отец служил там каких-нибудь два месяца. Подозреваю, что отъезд из родных мест оказался для нее невыносимым. Как бы то ни было, вскоре после рождения второго ребенка она тихо удалилась, прихватив с собой моего младшего брата. Еще через год, если верить отцу, она умерла.

– Ты что-нибудь знаешь о ее родных?

Мик отрицательно покачал головой.

– Нет, единственное, что я знаю о родне по материнской линии, так это то, что мой дед был настоящим шаманом. Может быть, отец знал еще какие-нибудь подробности, но он почти ничего не рассказывал.

– А что стало с твоим братом?

– Полагаю, его воспитал кто-нибудь из родственников матери. Отец за все время нашей совместной жизни упоминал о брате раз или два, и вообще...– Мик смолк и пожал плечами.– И вообще он никогда не существовал для меня как что-то реальное, Фэйт. Я же его не знал. А когда я повзрослел и у меня возникло желание задавать вопросы, отец уже умер.

Фэйт нестерпимо захотелось провести ладонью по его жестким черным волосам, утешить. Но она не решилась.

– Так у тебя, значит, нет никакой родни ни по отцовской линии, ни среди индейцев-чероки?

Уголок рта у Мика чуть дернулся вверх.

– А много ли вообще дети знают о своих родителях, если заглянуть за фасад семейных отношений?– вопросом на вопрос ответил Мик.