Текст книги "Татуировка наложницы"

Автор книги: Лора Джо Роулэнд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

35

Разноцветная карта Японии покрывала всю стену в кабинете канцлера Янагисавы во дворце. В ярко-синем океане плавали большие массивы Хоккайдо, Хонсю, Сикоку и Кюсю, а также меньшие по размеру острова. Города были помечены черными иероглифами, золотые линии обозначали границы провинций, подписанные красным, белыми линиями были нанесены дороги, коричневые пики изображали горы, голубыми лоскутами и змейками были нарисованы озера и реки, зеленый цвет окрашивал сельские угодья. Янагисава стоял перед этим произведением искусства, держа в руках лакированную коробочку с булавками, круглые головки которых были сделаны из яшмы, слоновой кости, кораллов, оникса и золота. Ожидая посыльного с известием, что Сано предъявил госпоже Кэйсо-ин обвинение в убийстве, он планировал свое славное будущее.

Он, конечно, не ожидал, что Кэйсо-ин обвинят и казнят – сёгун ни за что не убьет свою мать и не допустит такого скандала, – но их отношения уже никогда не будут прежними. Мнительный Цунаёси Токугава не сможет освободиться от подозрений. Зная, что потеряет Кэйсо-ин с появлением наследника, сёгун будет мучиться сомнениями, способна ли она на убийство его наложницы и ребенка. Янагисава без усилий уговорит его выслать Кэйсо-ин в... Канцлер ухмыльнулся, воткнув булавку с коралловой головкой в отдаленный остров Хатидзё. После того как мать сёгуна исчезнет с его пути, он приступит к следующей части своего плана. Он воткнул булавки в города, где располагались главные буддистские храмы.

На протяжении десяти лет правления Цунаёси Токугавы целое состояние было потрачено на их строительство и поддержку, на пышные религиозные церемонии и общественную благотворительность. Монах Рюко через Кэйсо-ин убедил сёгуна, что эти траты принесут счастье. Однако Янагисава знал лучший способ применения этих денег и недвижимости. Он выгонит монахов и отберет храмы, населив их преданными ему людьми. Они станут его опорными пунктами в провинциях. Он будет истинным правителем – вторым сёгуном, – подчинив себе бакуфу. Своей ставкой канцлер избрал храм Каннэй, расположенный в горном районе Уэно к северу от Эдо. Ему всегда нравились его залы и павильоны, красивый пруд и цветущие вишни весной. Это будет его личный дворец.

Воткнув в свою территорию золотую булавку, Янагисава улыбнулся. Получив в собственность храм Каннэй, он устроит грандиозный прием, чтобы отпраздновать казнь над предателем Сано Исиро. Скорая возможность освободиться от соперника и получить неограниченную власть привела в приятное возбуждение. Он даже чувствовал некую благодарность к Сано, который невольно сделал все это возможным!

Мечты о триумфе вернули душевное равновесие, утраченное после объяснения Ситисабуро в любви. Поглаживая ладонью коробку с булавками, Янагисава всматривался в будущее, где старые обиды и желания прошлого уже ничего не будут значить.

При стуке в дверь он вздрогнул.

– Войдите, – крикнул Янагисава, не в силах скрыть волнение. Пришло известие. Будущее стоит на его пороге.

Но вместо посыльного вошел монах Рюко, его оранжевый халат развевался, парчовая накидка сияла, на губах играла насмешливая улыбка.

– Добрый день, досточтимый канцлер, – сказал он, кланяясь. – Надеюсь, не помешал?

– Что вам надо? – Разочарование канцлера перешло в гнев. Он ненавидел этого монаха-выскочку, превратившего интрижку с глупой старухой в оплот своего влияния. Рюко, словно пиявка, высасывал из Токугавы богатства и привилегии, пряча при этом свои амбиции под маской смирения. Не менее опасный соперник в борьбе за власть, чем Сано, он был основной причиной, по которой Янагисава хотел убрать Кэйсо-ин.

Не обратив внимания на вопрос, Рюко прошелся по комнате, рассматривая все с большим интересом.

– У вас красивый кабинет. – Он заглянул в альков. – Ваза эпохи китайской династии Сунн, которой четыреста лет, и свиток Энкая, одного из лучших каллиграфов Японии. – Рюко осмотрел мебель. – Сундуки из тика и шкафы времен режима Фудзивары. – Он потрогал чайный сервиз на столе Янагисавы. – Селадон Корю. Очень хорошо. – Открыв ставни, он выглянул в сад из замшелых валунов и выровненных граблями песчаных дорожек. – И очень красивый вид.

– Что вам нужно?! – Янагисава в ярости пошел на непрошеного гостя. – Убирайтесь. Немедленно!

Монах Рюко провел пальцами по шелковой вышивке на складном экране.

– Мне нужен кабинет во дворце. Госпожа Кэйсо-ин предложила мне выбрать любую понравившуюся комнату. Ваша мне вполне подойдет!

Какая невероятная наглость!

– Вы займете мой кабинет? – саркастически расхохотался канцлер. – Никогда! – Кто-то заплатит за такое оскорбление. Янагисава накажет своих людей за то, что пропустили Рюко, а потом убедит сёгуна прогнать его прочь. – И уберите руки от экрана! – Поймав монаха за рукав, он крикнул: – Стража!

Но пальцы монаха словно клещи вцепились в его запястье. Рюко улыбнулся прямо в лицо Янагисаве.

– Не сработало.

– Что? – Канцлеру показалось, что земля уходит у него из-под ног.

– Ваш план подставить мою госпожу и уничтожить сёсакана-саму. – Сияющий Рюко говорил медленно, произнося слова с преувеличенной четкостью, словно вколачивая их в сознание потрясенного канцлера. – Не сра-бо-та-ло.

Он рассказал, как учитель музыки заметил Ситисабуро, шнырявшего по Большим Внутренним Покоям, а жена сёсакана-самы поняла, что актер подбросил улику; как известие об этом пришло в то самое время, когда Сано уже был готов предъявить госпоже Кэйсо-ин официальное обвинение. Янагисава слушал язвительный голос Рюко, и все поплыло у него перед глазами. Лакированная коробка выпала из рук. Булавки рассыпались по полу.

Он сделал отчаянную попытку разыграть оскорбленное достоинство.

– Все, что вы рассказали, чушь. Я вообще не понимаю, о чем вы говорите. Как вы смеете меня обвинять, вы, жадный паразит?! – высокомерно вопросил он.

Рюко рассмеялся.

– Взгляните на себя, досточтимый канцлер. Правда написана у вас на лице. – Кивнув на карту, он усмехнулся. – Теперь придется забыть и о своих имперских замыслах, которые вы намеревались осуществить по всей стране. – Он начал вытаскивать булавки из карты и бросать их на пол. – Сёсакан Сано и госпожа Кэйсо-ин разрешили недоразумение, возникшее из-за ваших происков. Скоро сёгун узнает о вашем гнусном замысле против его матери и любимого вассала. – Желание монаха позлорадствовать явно перевешивало осознание опасности раньше времени открыть Янагисаве карты – Наконец-то его превосходительство увидит истинное лицо своего канцлера.

Рюко выдернул коралловую булавку из Хатидзё.

– Могу догадаться, кого вы планировали сюда сослать. – Он сжал ладонь Янагисавы и торжественно вложил в нее булавку. – Вот. Можете выменять эту штучку на еду и кров, когда доберетесь до острова Изгнания.

Канцлер Янагисава потерял дар речи. Как мог такой продуманный план столь страшно ударить по нему самому?

– Стража! – обретя наконец голос, крикнул он.

В комнату вошли два солдата.

– Уберите его отсюда! – Янагисава указал на Рюко.

Солдаты двинулись к монаху, но тот прошел между ними к двери.

– Не буду злоупотреблять вашим гостеприимством, – бросил он через плечо, затем замедлил шаги и обернулся. – Я просто хотел сообщить вам, что вас ждет, – сказал он, не скрывая превосходства. – Помучайтесь подольше за то, что попытались навредить моей госпоже.

В сопровождении солдат Рюко твердым шагом вышел из комнаты. Дверь хлопнула. Янагисава минуту смотрел вслед этому посланцу зла. Затем он рухнул на татами и обхватил руками колени. Он снова ощущал себя несчастным маленьким мальчиком. Снова его спина болела от ударов деревянной палки отца. Сквозь годы прозвучал резкий голос: «Ты глупый, слабый, ни на что не способный, достойный лишь жалости... Ты не принес нашей семье ничего, кроме позора!»

Янагисава погрузился в мрачную атмосферу своей юности – дождь, гниющее дерево, холодные комнаты и слезы. Прошлое соединилось с настоящим. Перед глазами замелькали призрачные картины.

Он видел лицо Цунаёси Токугавы, перекошенное от обиды и гнева, слышал его слова: «После всего, что я дал тебе, ты так со мной поступил? Ссылка слишком хороша для тебя, как и ритуальное самоубийство. За твое предательство я приговариваю тебя к казни!»

Он чувствовал, как железные кандалы сжимают его руки и ноги. Солдаты волокут его к месту казни. Хохочущие толпы швыряют в него камни и мусор, а его враги ликуют. Зеваки гогочут, когда солдаты заставляют его опуститься на колени перед палачом. Рядом стоит деревянная рама, на которой его тело будет выставлено на мосту Нихонбаси. Предсказание его отца сбывалось: глупость и никчемность привели его к величайшему позору, к заслуженному наказанию.

А последнее, что он увидел, прежде чем меч снес ему голову, был Сано Исиро, новый канцлер Японии, стоящий на почетном месте по правую руку от Цунаёси Токугавы.

Ненависть обожгла Янагисаву, словно раскаленный добела вертел пронзил его внутренности, пробудив от оцепенения. Гнев наполнил его целительной силой. Он больше не мальчик – взрослый человек, разумный и могущественный. Он не уступит Сано, госпоже Кэйсо-ин или Рюко. Не сдастся без драки, как это сделал его брат Ёсихиро. Канцлер Янагисава вскочил на ноги и забегал по комнате. Движение восстановило его силы. Он сконцентрировал всю энергию на решении своей проблемы.

Развал дела об убийстве занимал Янагисаву меньше всего, хотя он все еще надеялся, что Сано провалится и опозорит себя. Теперь канцлер обдумывал ответный удар Сано и госпоже Кэйсо-ин. И опять план сработает на две цели. И снова в нем будет задействован Ситисабуро.

Актер провалил первый блестящий замысел Янагисавы. Канцлер жалел, что связался с ним. Давно следовало дать мальчишке отставку. Он не должен был позволять страсти ослеплять себя настолько, чтобы использовать дилетанта, а не профессионального агента. Он признал свои ошибки, что бывало с ним редко. Жадно стремящийся к любви, увлеченный актером, он утратил ощущение реальности. Его душа по-прежнему пуста, он балансирует на краю бездны. Слабость и страсть – вот его главные враги.

А истинный виновник неудачи – глупый, наивный Ситисабуро, которого он презирает почти так же сильно, как Сано. Облегчение затопило зияющую в душе пустоту. На сей раз его план сработает. Тонко продуманный ход спасет его и положит конец гибельной связи с актером. Его мечта править Японией рано или поздно осуществится.

Дыхание Янагисавы сбилось, словно он только что был в гуще сражения, тело налилось свинцовой тяжестью. Но, собирая булавки и вновь укрепляя их на карте, он улыбался.

36

По пути к тайному любовнику госпожи Харумэ Сано остановился у тюрьмы Эдо. Поселение эта было для него незнакомой территорией, и ему требовался провожатый, который представил бы его главарю Данзаэмону. Мура, помощник доктора Ито, был единственным знакомым Сано эта. Они направились к северным окраинам Нихонбаси – Сано на коне, Мура поспевал за ним пешком. За последними редкими домами Эдо раскинулся громадный, заросший сорной травой пустырь, где бродячие собаки копались в кучах мусора. За ним находилось поселение эта – множество хижин, окруженных деревянным забором.

Мура провел его в ворота – проем в заборе из неструганых досок, – и они пошли по узким извилистым тропинкам, протоптанным в глине, рядом с которыми были проложены канальцы, заполненные зловонными сточными водами. У входа в лачуги, построенные из обрезков досок и бумаги, женщины готовили на открытом огне еду, стирали или нянчились с детьми, бегали босоногие мальчишки. Встречные изумленно таращились и падали на колени, когда мимо проезжал Сано: вряд ли они когда-нибудь видели чиновника бакуфу в своей общине. Облака дыма и пара плыли над поселением, разнося запах гниющей плоти. Сано пытался задерживать дыхание. Перед выездом из Асакусы он поел, и теперь жалел об этом.

– Это дубильни, господин, – извиняющимся тоном пояснил Мура.

Сано надеялся, что сумеет скрыть отвращение, вызванное поселением, во время допроса его начальника. В каких разных мирах существовали госпожа Харумэ и ее возлюбленный!

Проходя темным переходом, Сано заглянул в один из двориков. Из емкости с щелоком, полной костей, доносилось бульканье. Мужчины помешивали это варево палками, женщины посыпали солью содранные шкуры. На открытых очагах стояли котлы, из туши частично разделанной лошади вываливались окровавленные внутренности. Едва сдерживая тошноту, ощущая грязь в душе, Сано недоумевал, как могла госпожа Харумэ, игнорируя существующие в обществе запреты, полюбить мужчину, запачканного этим местом. Что свело ее и Данзаэмона «в тени между двумя сущностями»?

Мура остановился.

– Он здесь, господин.

К Сано уверенно приближались трое взрослых эта. Средний, самый молодой из них, немедленно привлек его внимание.

На его стройном, как молодое дерево, теле не было ни грамма лишней плоти, только мышцы. Вены толстыми шнурами оплетали шею. Его лицо было словно высечено из острых треугольных граней. Тонкие губы решительно сжаты. Густые подстриженные волосы зачесаны назад, напоминая хохолок ястреба. С гордо поднятой головой и расправленными плечами он держался с достоинством, резко контрастирующим с залатанной выцветшей одеждой и статусом эта. Два меча на поясе свидетельствовали о его положении.

Данзаэмон, главарь отверженных, встал на колени и поклонился. Его спутники сделали то же самое, но если это действие подчеркнуло их униженность, то Данзаэмон лишь совершил необходимый ритуал, уравнивающий его с Сано. Он расставил руки, упершись лбом в землю.

– Надеюсь быть полезным вам, господин, – сказал Данзаэмон. Его тихий голос звучал уважительно, но без подобострастия.

– Пожалуйста, встань. – Удивленный поведением вожака, которое сделало бы честь настоящему самураю, Сано спешился и вежливо обратился к Данзаэмону: – Мне нужна твоя помощь в очень важном деле.

Данзаэмон поднялся с грацией атлета. По команде вожака его спутники тоже встали, продолжая смотреть в землю. Главарь эта оценивающе взглянул на Сано. Ему было не больше двадцати пяти лет, но в глазах таилась мудрость человека, прожившего полную тяжелого труда, нищеты, насилия и страданий жизнь. Длинный извилистый шрам на левой щеке говорил о том, что ему пришлось драться за свое место в жестоком мире отверженных. В нем была суровая, дикая красота, и Сано понял, что привлекло к нему госпожу Харумэ.

Мура представил их друг другу, и Сано обратился к вожаку:

– Я расследую убийство наложницы сёгуна госпожи Харумэ, и мне...

Услышав ее имея, эта понял, для чего приехал Сано. Его люди взялись за привязанные к поясам дубинки. Они явно решили, что Сано явился убить Данзаэмона за посягательство на женщину сёгуна. И хотя наказанием за нападение на самурая являлась смерть, они были готовы встать на защиту своего вожака.

Сано успокаивающе поднял руки.

– Я не собираюсь доставлять вам неприятности. Мне лишь нужно задать Данзаэмону несколько вопросов.

– Отойдите, – приказал Данзаэмон тоном большого военачальника.

Его люди отступили, хотя Сано продолжал ощущать враждебность к себе, представителю ненавистного самурайского сословия. Он взглянул на Данзаэмона:

– Мы можем переговорить с глазу на глаз?

– Да, господин. Я постараюсь оказать вам всяческое содействие.

Данзаэмон говорил тем же тихим, уважительным голосом, каким приветствовал Сано при встрече. Его речь была на удивление правильной, возможно, благодаря контактам с чиновниками-самураями. И Сано понял, что главарь эта тоже его изучает. Словно два зверя из разных стай обнюхивали друг друга. Вокруг собралась целая толпа эта. Сано чувствовал в них глубокое уважение к своему вожаку, не меньшее, чем люди из его окружения питают к своим повелителям. Глядя на Данзаэмона сквозь барьер, воздвигнутый социальным положением и опытом, Сано чувствовал, что при других обстоятельствах они могли бы стать соратниками. Данзаэмон, словно читая его мысли, чуть склонил голову.

– Вы друг доктора Ито, – сказан он, скрепляя тем самым взаимную симпатию. – Мы можем пройти в мой дом. Так будет лучше. – В его манере держаться было мужественное признание собственной ничтожности и власти Сано.

– Да, пожалуйста, – с облегчением согласился Сано.

Дом, в который Данзаэмон привел Сано и Муру, был больше и опрятнее остальных – с крепкими деревянными стенами и хорошей крышей. Спутники Данзаэмона заняли посты снаружи, а Мура стал обихаживать коня Сано. В главной комнате дома толпилось множество людей. У стены сидели слепец и два калеки. Матери баюкали младенцев, казавшихся слишком слабыми, чтобы выжить. Мужчины ждали совета Данзаэмона. Молодая беременная женщина пронесла мимо них миски с супом. При появлении Сано все оставили свои занятия и замолчали. Взрослые упали ниц, матери прижали головки детей к полу.

Данзаэмон провел Сано в небольшую свободную комнату. Безукоризненно чистая, она была обставлена дешевой мебелью: стол, сундук, открытые шкафы. В одном из них лежали свернутое постельное белье и одежда, два других были полны книг для записей и бумаг, свидетельствующих о том, что единственный грамотный человек в общине больше времени работает, чем отдыхает. Окно выходило во двор, где мужчины разделывали быка. Очевидно, семья Данзаэмона занималась торговлей: он не злоупотреблял своим положением, отбирая деньги у подчиненных. Сано почувствовал уважение к молодому вожаку. Далеко не все самураи выполняют свои обязанности с такой же ответственностью.

Возможно, госпожа Харумэ ценила в Данзаэмоне эту черту характера столь же высоко, как его красоту и манеру держаться. Никогда прежде Сано не приходилось видеть столь яркое доказательство того, что суть человека выше сословной принадлежности.

Данзаэмон сел на циновку, Сано занял место напротив.

– Вы приехали, потому что узнали о моей связи с госпожой Харумэ, – сказал Данзаэмон, не предложив самураю разделить пищу и питье, чтобы не вносить неловкость в их отношения. – Спасибо, что оставили меня в живых. Я совершил преступление, за которое нет прощения. Я заслуживаю смерти, и ваше право убить меня. – Горькая улыбка искривила губы главаря эта. – Но, убив меня, вы не получите нужные вам ответы, не так ли?

Молодой человек пытался держать себя в руках, но Сано видел, что он страдает: глаза были пусты, вокруг рта залегли резкие складки. Данзаэмон единственный горевал по госпоже Харумэ.

– Любовь не может служить оправданием нарушения закона, – сказал Сано, – но это причина, которую я могу понять. – Ради Рэйко он пошел бы на все, что угодно, встал перед любой опасностью, не погнушался предательством и поступился честью. – Я не стану наказывать тебя за неразумную любовь. Если расскажешь о себе и госпоже Харумэ, постараюсь быть справедливым.

Между ними опять прошла волна взаимной симпатии. Данзаэмон судорожно вздохнул. Сано видел, что он готов говорить о возлюбленной, но боится неосторожно поставить под удар себя и своих людей. Наконец он решился.

– Мы встретились случайно. В храме в Асакусе. – Данзаэмон говорил отрывисто, глядя на свои руки, сложенные на коленях. – Хоть прошло много лет, я узнал ее сразу. И она меня узнала.

– Вы были знакомы до этого?

– Да, еще детьми. Мой дядя каждый месяц брал меня в Фукагаву собирать моллюсков на берегу моря. Он познакомился с матерью Харумэ и стал ее клиентом. Мы ходили к ней домой. Я играл с Харумэ, ожидая, пока они закончат свои дела.

«Значит, версия о том, что разгадка таится в прошлой жизни госпожи Харумэ, была верна», – подумал Сано. Голубое Яблоко, уличная проститутка, отчаявшаяся настолько, что принимала клиентов из эта, невольно сыграла роковую роль в судьбе дочери.

Губы Данзаэмона дрогнули в легкой улыбке.

– Харумэ была такой маленькой и симпатичной, но и храброй тоже. Она была на шесть лет моложе меня, но ничего не боялась. Я научил ее бросать камни, сражаться на палках и плавать. Ее никогда не смущало то, что я эта. Мы были как брат с сестрой. Находясь рядом с ней, я забывал... обо всем.

Его руки повернулись ладонями вверх, словно принимая на себя тяжесть, – красноречивый жест, в котором заключалось печальное осознание своей судьбы.

– Потом мать Харумэ умерла. Она уехала к своему отцу. Я думал, что больше никогда ее не увижу.

Данзаэмон был одним из тех приятелей-босяков, от которых Дзимба хотел оградить Харумэ, догадался Сано. Однако торговец лошадьми не принял в расчет силу судьбы.

– Когда мы встретились на кладбище, время словно отступило, – продолжал вожак эта. – Мы разговаривали, как раньше, в Фукагаве. Мы были счастливы видеть друг друга. – Он невесело усмехнулся. – Но конечно же, все изменилось. Маленькая девочка превратилась в красивую женщину... и наложницу сёгуна. Мне, взрослому человеку, нельзя было подходить к ней. Но наши чувства, вспыхнувшие как огонь, оказались сильнее нас... Когда она сказала, что у нее есть комната в гостинице, и позвала меня с собой, я не смог отказаться.

Сано восхитился этим страстным чувством, таким сильным, что Харумэ и Данзаэмон не испугались смерти. Любовь оказалась сильнее запретов.

– Это было не просто плотское влечение, – сказал Данзаэмон, прочтя его мысли. Он подался вперед, его лицо горело желанием донести до Сано свои чувства. – Харумэ вновь подарила мне то, что давала все прежние годы: шанс забыть, что я нечист и низок, недочеловек, вызывающий отвращение. Сжимая ее в объятиях, я чувствовал себя другим – чистым, таким, как все. – Глядя в сторону, он печально добавил: – Только с ней я чувствовал себя любимым.

– Твои люди любят тебя, – отметил Сано, раздумывая, не страсть ли Данзаэмона привела к смерти Харумэ.

Лицо эта перекосила болезненная гримаса.

– Это совсем другое. На моих людях лежит то же клеймо, что и на мне. В душе мы так же презираем друг друга, как все остальные презирают нас.

От неизбывной боли голос Данзаэмона стал хриплым, словно он рвал из души все не высказанные в течение жизни мысли. Возможно, ему впервые довелось встретить человека, готового его выслушать и способного понять.

– Даже моя жена, которой я изменил ради Харумэ, не может дать мне того, что давала она, – любви, которая лечила мою ненависть к самому себе.

Сано не предполагал, что отверженные ненавидят себя из-за предвзятого отношения к ним общества. Это открыло ему глаза на реалии других миров, отличных от его собственного, и свой невольный вклад в человеческое несчастье.

– Что ваша связь давала госпоже Харумэ? – спросил он.

В глазах главаря эта вспыхнул гнев, который он мгновенно погасил своей недюжинной волей.

– Я понимаю, как вам трудно представить, что я мог дать ей что-то, кроме неприятностей. Но она была так одинока. Отец продал ее сёгуну и считал, что навсегда отделался от нее. Женщины в замке пренебрегали ею, потому что она была дочерью проститутки. Ей некому было рассказать о своих бедах, никого не интересовали ее чувства, никто не любил ее. Кроме меня. Мы были всем друг для друга.

Это был возможный мотив для убийства.

– Ты знал, что Харумэ встречается в гостинице с другим мужчиной?

– С господином Мияги. Да, я знал. – Лицо Данзаэмона пошло красными пятнами. – Он хотел понаблюдать за тем, как Харумэ удовлетворяет сама себя. Харумэ позволила ему это, а потом пригрозила, что все расскажет сёгуну, если он не заплатит за молчание. Она сделала это ради меня... отдала мне все деньги. Я не хотел, чтобы она рисковала или унижалась. Мне не нужны были деньги от шантажа. Но она обиделась, когда я отказался. Ей хотелось сделать для меня хоть что-то, она никак не могла поверить, что мне достаточно ее любви.

Вожак эта бросил на Сано вызывающий взгляд.

– Не стану отрицать – я взял деньги, чтобы купить для общины еду и лекарства. Если то, что я принял от женщины неправедно полученные деньги, делает меня преступником, то я преступник.

Он рассмеялся. Этот резкий отрывистый смех выразил все то унижение, которое он был вынужден переносить каждый день в попытке облегчить участь своих людей. Потом он опустил голову, явно устыдившись, что выдал свои эмоции. Искренне сочувствуя молодому вожаку эта, Сано отметил, что госпожа Харумэ дала господину Мияги весомую причину желать ее смерти. Вспомнив, что Рэйко находится в компании даймё, он похолодел. Борясь с порывом тотчас мчаться к жене, он обдумывал показания Данзаэмона. Все сказанное вожаком эта звучало правдиво. Он всем сердцем любит Харумэ и действительно сожалеет о ее смерти. Но у каждой медали есть своя оборотная сторона.

– Госпожа Харумэ была беременна, – сказал он.

Данзаэмон вскинул голову. От потрясения его взгляд потускнел, как кусочек льда на холодной воде.

– Значит, ты этого не знал, – проговорил Сано.

Эта на мгновение закрыл глаза.

– Нет. Она мне не сказала. Но я должен был предвидеть, что это может случиться. Милостивые боги! – От ужаса его голос перешел в шепот. – Наш ребенок умер вместе с ней.

– Ты уверен, что ребенок твой?

– Она говорила мне, что сёгун ни на что не способен... а господин Мияги ни разу не дотронулся до нее. Кроме меня, никого не было. У меня два сына, и моя жена... – Сано вспомнил беременную женщину, которую видел в прихожей, – доказательство мужской силы Данзаэмона. – Наверное, справедливо, что ребенок так и не родился.

В интересах расследования Сано не мог безоговорочно поверить в искреннее горе главаря эта, чье умение выживать наверняка включало в себя способность лгать.

– Если бы ребенок родился и оказался мальчиком, сёгун объявил бы его своим наследником, а Харумэ супругой. В этом случае она могла бы давать тебе значительно больше, чем деньги, выманенные шантажом у Мияги. А твой сын стал бы следующим правителем Японии.

– Вы, наверное, шутите, – недоверчиво посмотрел на него Данзаэмон. – Этого никогда бы не случилось. Вы узнали обо мне и Харумэ, в конечном счете узнал бы кто-нибудь еще. Был бы скандал. Сёгун ни за что не признал бы своим ребенка эта. Его убили бы вместе со всеми нами.

– Не по этой ли причине ты отравил госпожу Харумэ? Чтобы прервать ее беременность, не допустить скандала и спастись самому?

Данзаэмон заморгал, ошеломленный неожиданным поворотом разговора, и резко вскочил на ноги.

– Я не убивал Харумэ! Я рассказывал вам, как я к ней относился. Я не знал о ребенке. И даже если бы знал, то скорее убил бы себя, чем их!

– На колени! – приказал Сано.

Эта повиновался, но его зрачки от гнева превратились в точки. Теперь Сано доподлинно знал, что представляет собой мужчина, которому Харумэ подарила свою любовь. Данзаэмон это понял и сдался, Сано прочел это на его лице. У него был мотив для убийства, к тому же она умерла, делая татуировку ради него.

– Думайте что хотите, – сказал Данзаэмон. – Арестуйте меня, если считаете нужным. Вырывайте под пытками признание. Но я не убивал Харумэ. – Он упрямо поднял голову и решительно посмотрел в глаза Сано. – Вы ни за что не докажете, что убил я.

В этом и состояла слабость версии Сано. По результатам проведенного его детективами расследования, в тушечницу по дороге из имения Мияги в замок Эдо ничего не подмешивали. Таким образом, тушь могла быть отравлена либо в начале, либо в конце своего путешествия, где эта никак не мог оказаться. У Данзаэмона не было возможности совершить убийство.

– Я знаю, что ты не убивал Харумэ, – успокоил его Сано. – Теперь же я хочу, чтобы ты помог мне. – Данзаэмон настороженно взглянул на Сано. – Ты говорил, что Харумэ подолгу беседовала с тобой. Не припомнишь ли чего-нибудь, что могло бы нам указать на убийцу?

– Как только я услышал о ее смерти, то вспомнил все наши разговоры, стараясь найти ответы. Была одна наложница, которая жестоко относилась к Харумэ, и дворцовый стражник, который ей досаждал.

– Госпожа Ишитэру и лейтенант Кусида уже стоят в списке подозреваемых, – сказал Сано. – Был кто-нибудь еще?

– Наемный убийца, который метнул в Харумэ кинжал.

– Она тебе рассказывала об этом?

При воспоминании у Данзаэмона потемнели глаза.

– Я был там, когда это произошло. Мы как раз вышли из гостиницы. Она всегда уходила первой, я следовал за ней на расстоянии, чтобы удостовериться в ее безопасности. Обычно я провожал ее до храма Канон в Асакусе, потом отправлялся своей дорогой. Но в тот день не смог заставить себя уйти и пошел за ней на базар. Я встал у прилавка с печеньем и видел, как она вошла в переулок у чайного домика, повернулась спиной и поднесла к лицу рукав кимоно. – Голос Данзаэмона задрожал. – Я знал, что она плачет из-за разлуки со мной. Потом Харумэ вскрикнула и упала. Я увидел кинжал, торчавший из стены чайного домика. Вокруг закричали люди. Я забыл о том, что нужно притворяться незнакомцем, и бросился к Харумэ. Тут кто-то налетел на меня. На ней был темный плаще капюшоном. Она так торопилась скрыться, что я понял: кинжал метнула она.

В волнении, испытанном от известия, что покушавшийся внешне напоминал убийцу торговца снадобьями, Сано не сразу осознал слова Данзаэмона.

– Она? Ты хочешь сказать, что это была женщина?! – Шойэй описал нападавшего как мужчину... или нет? Сано вспомнил смятение торговца, когда он спросил его о том, как выглядел мужчина. Тогда Сано не придал этому значения. Не пытался ли торговец сказать, что его зарезала женщина? – Ты уверен?

Вожак эта кивнул.

– Ее волос и одежды не было видно под плащом и капюшоном. Нижнюю часть лица скрывал шарф. Но у нее были выбриты брови.

«По моде, распространенной среди благородных дам», – подумал Сано. Его сердце учащенно забилось, как бывало всегда в конце успешного расследования.

– Ты не говорил об этом полиции, – предположил он.

Эта беспомощно пожал плечами.

– Когда Харумэ увидела, что я бегу к ней, она крикнула: «Нет! Нет!» Я понял, что она хотела сказать. Мы не могли позволить кому-либо увидеть нас вместе и заподозрить, что мы не просто незнакомые люди, случайно оказавшиеся в одном месте в одно время. Мы не могли допустить, чтобы в полиции меня спросили, что я там забыл и почему вмешиваюсь не в свое дело. Поэтому...

Его тяжелый вздох выразил трагедию мужчины, который не смел даже помочь любимой.

– Я повернулся и пошел прочь. Теперь я понимаю, что, если бы сообщил о виденном, полиция могла бы схватить убийцу. А Харумэ осталась бы в живых... – Затем обреченно добавил: – Но произошло то, что произошло. – «Сколько раз на дню он покорялся судьбе и покорно ее принимал», – подумал Сано. – Невозможно повернуть время вспять или изменить мир.

– Твой рассказ поможет воздать по заслугам убийце госпожи Харумэ, – сказал Сано. – Так ты отомстишь за ее смерть.

По тому, как затвердели губы главаря эта, и по отчаянию, плеснувшемуся в его глазах, Сано понял, что для него это слабое утешение. Он поблагодарил Данзаэмона за ценное сообщение и поднялся.