Текст книги "Агнесса. Том 2"

Автор книги: Лора Бекитт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)

– Нет, извини, Джек, Мой сын скоро проснется.

– У тебя двое детей? – сказал Джек и, внезапно обозлившись, добавил: – Вы, я вижу, времени даром не теряли!

Агнесса покраснела, и тогда Джек, опомнившись, сказал:

– Прости, Агнес, сорвалось с языка. Вот у нас с тобой не было детей. И теперь, получается, ничего общего.

– Разве тебе хотелось бы иметь ребенка, Джек?

– Не знаю. Я никогда раньше об этом не думал. И теперь… какая разница!

Она не успела обдумать и решить, стоит ли это делать, потому получилось естественно и просто, когда она произнесла:

– Не знаю, обрадую тебя или нет, но у тебя есть дочь, Джек.

Он уставился на нее, точно не понимая, что она такое говорит.

– Что ты сказала? – он подумал, что ослышался.

– У тебя есть дочь, – повторила Агнесса и тут же с беспокойством подумала о Джессике. Они с Орвилом отсутствовали так долго… Как там она?

Известие, по-видимому, так ошеломило Джека своей неожиданностью, что он несколько минут изумленно и растерянно смотрел на Агнессу.

– Но… каким образом? – сказал он, пытаясь постичь смысл этого удивительного явления – появления на свете существа, в котором соединились два человека – он и Агнесса.

– Вскоре после отъезда с прииска я поняла, что у меня будет ребенок. Я сказала, что жила одна, но не совсем, – она улыбнулась. – Вернее, совсем не одна, а с Джессикой.

– Ее зовут Джессика?

– Да. Я назвала так.

– Красивое имя, – Джек все еще с изумлением смотрел на нее. – А какая она, Джессика, маленькая?

Агнесса знала, что Джек никогда не общался с детьми и, наверное, даже плохо представлял, какие они вообще бывают. Она рассмеялась.

– Не такая уж маленькая, ей почти восемь лет. Она очень милая, добрая и умная девочка. Мы все ее сильно любим.

Джек наблюдал, как исчезает ее скованность, как она словно оживает, сама не замечая того. И она уже не казалась ему чужой и холодной.

Он помнил, что Оливия советовала ему чаще улыбаться, и он улыбался все время, пока Агнесса говорила о Джессике.

– Конечно, – он, – такая, как ты. Так и должно быть!

– О нет, она совсем другая! А внешне очень похожа на тебя.

– Ну да? – Джек недоверчиво усмехнулся.

– Можешь не сомневаться, Джекки.

– Тогда твой муж вряд ли любит ее, – подумав, ответил он.

Агнесса нахмурилась.

– Для Орвила это не имеет значения. Он очень хорошо относится к Джессике. Как…– хотела сказать «как к родной дочери», но, не в силах предугадать реакцию Джека, промолчала.

– Я хочу увидеть ее, – заявил Джек. – Можно?

– Да, – Агнесса, глядя на него с теми же мыслями, так же сравнивая его с Джессикой, как и Орвил… Однако чувства она при этом испытывала другие. – Только вот…

– Что? – Джек, пытливо всматриваясь в ее лицо.

– Можешь ты обещать мне, Джек, что не скажешь Джессике, кто ты на самом деле? – произнесла Агнесса.

– А что, она обо мне не знает?

– Нет. Я… еще не рассказывала ей.

– Выходит, она считает себя дочерью Орвила?

– Думаю, что так. Видишь ли, она еще ребенок, дети с трудом понимают такие вещи. Обещай мне, пожалуйста!

Он внимательно смотрел на нее, казалось, понимая все. Было так на самом деле или нет, но Агнессе, жившей последние годы с Орвилом, легко было обмануться.

– Хорошо, Агнес, я обещаю.

Наступила пауза, во время которой Агнесса размышляла о том, как все объяснить Орвилу, а так же о том, правильно ли она, собственно говоря, поступает. Но иначе, наверное, было нельзя… Самый же главный вопрос «а что делать потом?» она себе пока не задавала, во многом полагаясь на обстоятельства, что, конечно же, было ошибкой. Ей не раз приходилось выбирать, и она не задумывалась сейчас о том, что нередко раньше в выборе этом помогала судьба, но теперь, теперь-то было другое. Она не собиралась менять, Орвила на Джека, но должна была определить свое отношение к этим людям, ко всем людям, кто был как-то близок ей, причем определить достаточно четко, и она боялась, что не сумеет это сделать.

«Да, – решила она, – Орвил прав: самое страшное, когда судьба предоставляет человеку право делать выбор, все решать самому, хотя на первый взгляд это кажется благом».

А Джек думал о том, что Агнесса, окунувшись в воспоминания о днях, проведенных когда-то с ним, упустила определенные моменты: то, как они признались друг другу в любви, как поцеловались впервые, как нежны были друг с другом, как провели свою первую ночь и все последующие. Что она – не хотела растравлять его душу? Или боялась самой себя, боялась, что если вспомнить о прошлом, то придется кое о чем задуматься?

Он подумал, что надо бы напомнить ей все это, тогда, быть может, в ее душе шевельнутся какие-то чувства, которых он так жаждал! Ведь существовали же силы, что влекли ее к нему раньше! Конечно, он многое потерял, но… Нет, не может быть у нее с Орвилом так, как было когда-то с ним, в это он ни за что не хотел верить! Джек решил сказать все это Агнессе, но вместо этого внезапно обнял ее, и Агнесса, от неожиданности не успев отстраниться, испуганно почувствовала, что Джеком владеет безумная страсть. И это мгновение напомнило ей прошлое, то, что она гнала из памяти прочь и о чем, любя Орвила, почти позабыла.

Джек поцеловал ее, и Агнесса на несколько секунд позволила, сознательно позволила ему это, но после решительно и с усилием отстранилась.

Джек отпустил ее и увидел в глазах Агнессы только растерянность и страх, и – ничего больше. Но он не был уверен, что ее чувства исчерпывались только этим.

– Никогда больше не делай так, Джек! – срывающимся, изменившимся голосом произнесла она. – Никогда, никогда, никогда!

Он отступил на шаг, лицо его окаменело, как и взгляд, и только губы дрогнули в полуусмешке.

– Не бойся, Агнес, я больше не буду. Не буду, если ты… не захочешь.

Агнесса отвернулась и пошла к дому, но Джек удержал ее, схватив за рукав.

– Агнес, постой! Не уходи так!

Она, помедлив секунду, повернулась и увидела, что взгляд у него уже совсем другой – умоляющий и виноватый.

– Прости меня, пожалуйста, я не хотел тебя обидеть! Не уходи…

– Мой сын ждет меня, Джек. Извини.

Она повела плечом, и Джек отпустил ее руку.

– Я не задержу тебя больше, только… Скажи, просто скажи, чтобы я знал: ты ведь все та же, прежняя Агнес?

Она молчала несколько секунд, глядя на него, понимая, что он вкладывает в этот вопрос свой особый смысл, а потом, вздохнув, ответила:

– Да, Джек. Хотя я, конечно же, в чем-то изменилась.

Он улыбнулся.

– Мы еще поговорим, правда?

– Не знаю, – сказала Агнесса. – Но сейчас мне пора.

Она пошла к дому; войдя в свою комнату, никак не могла успокоиться: дрожали руки и бешено колотилось сердце.

– Господи, ну за что, за что! – прошептала она, глотая слезы. – За что, ну за что, скажи!

И, конечно, Орвил был рассержен и обижен: Агнесса даже не могла понять, что больше.

– Почему ты сердишься, Орвил? – спросила она его, взволнованно ходившего взад и вперед по комнате. Он обернулся к ней: темные глаза его горели. А ведь Орвил редко выходил из себя!

– Потому что ты не отказала этому человеку сразу, потому что позволяешь ему ехать с нами в Вирджинию да еще собираешься показывать его Джессике! Ты понимаешь, что можешь ранить ребенка?! Джессика очень чувствительная девочка, как ей такое пережить? Об этом ты подумала, Агнесса?

– Он обещал мне ничего не говорить ей, – защищалась Агнесса.

– И ты веришь? – с горькой насмешкой произнес Орвил. – Господи, милая, как ты наивна! Ты сама даешь ему карту в руки! Ему, может, и не нужна Джессика, но то обстоятельство, что у вас есть общий ребенок, он попытается использовать в своих целях. Ты сознательно позволяешь ему разрушать нашу жизнь.

– Неправда!

– Правда! Я считал, все будет не так. Не думай, что я неблагодарный: он помог нам, и я собирался помочь ему. Я никогда не нарушал закон, Агнесса, но сейчас я готов был на это пойти, хотя любой из моих знакомых, узнав об этом, счел бы меня сумасшедшим. Я использовал бы все свои связи, чтобы помочь этому человеку уехать из страны туда, где он был бы в безопасности. Дал бы ему денег, чтобы он мог жить безбедно.

Агнесса покачала головой.

– Он не уедет.

«Не уедет, – подумала она, – потому что здесь солнце и океан, здесь то, чего нет нигде. И потому, что здесь я».

– Конечно, поскольку ты даешь ему надежду.

Орвил остановился, глядя на нее, сидящую на кровати все в том же бордовом платье, очень юную на вид, привлекательную и желанную не только для него. Агнесса неохотно рассказывала, о чем говорила с Джеком, и – Орвил был уверен – рассказала далеко не все.

– Я не даю надежды. Но это его право – увидеть ребенка. Я же не сказала, что он претендует на большее. В конце концов Джессика – его дочь,

– Он и не знал бы об этом, если б ты не сказала!

Агнесса недоуменно посмотрела на него честными зелеными глазами.

– Но как ты себе это представляешь, Орвил? Я не могла не сказать. Сам подумай!

Орвил вздохнул.

– Да, – произнес он, – мужчина может и не вспоминать, что ребенок, которого он воспитывает, рожден от другого, но женщина никогда не забывает об этом. Ты всегда помнила, Агнесса, теперь я понимаю.

– Я знала об этом, как и ты, но не думала постоянно о том, что Джессика – дочь Джека, – ответила Агнесса и, помолчав, добавила: – Значит, ты теперь не будешь любить ее как дочь?

– Слава Богу, я люблю ее не как чью-то там, мою или не мою дочь, а как Джессику, как ребенка, понимаешь… за то, что это она! Она очень хорошая девочка, право, даже не верится, что ее отцом может быть этот Джек!

Орвил очень пожалел о своих последних словах, потому что слова, произнесенные в следующую секунду Агнессой, обожгли его болью, словно внезапный удар по лицу.

– В Джеке тоже есть хорошее, Орвил, ты просто не знаешь.

Он задохнулся от обиды, сразу многое позабыв… Неужели он мог ошибиться так жестоко? Неужели мир, который он создал с этой женщиной, оказался сделанным из песка? Неужели все, что было у них с Агнессой, ничтожно по сравнению с тем, что испытывала она когда-то к этому человеку, ставшему теперь преступником, убийцей, ничтожеству! Как она предполагает перешагнуть пропасть, которая приобрела уже поистине гигантскую глубину? Неужели эта женщина не понимает сути происходящего, неужели она способна так откровенно и простодушно оскорблять чувства любящего ее человека?

– Да, – произнес он, – я не знаю. А ты знаешь: он ведь был твоим дружком, как я мог позабыть! Ты когда-то сбежала с ним, бросив все, хотя одному Богу ведомо, чем он тебя прельстил? Но не бойся, Агнесса, тебе никогда больше не придется выбирать между бедностью и богатством, теперь у тебя только один выбор! В любом случае я назначу тебе такое содержание, что ты ни в чем не будешь нуждаться. Если у тебя есть желание подбирать то, что валяется под ногами, я не буду тебе мешать. Одного я тебе не позволю: впутывать в это дело детей. Ни Джерри, ни Джессику. В конце концов, по закону Джессика – моя дочь, она носит мою фамилию, я воспитываю ее и имею на это право. Так что выбирай, кто и что тебе дороже.

Агнесса слушала его, широко раскрыв невидящие глаза, без кровинки в лице. Когда он закончил, она разрыдалась, уронив голову на руки.

Это вышло жестоко, Орвил понял сам.

– Прости, – сказал он, обняв ее, – не плачь! Ради Бога, Агнесса, я не хотел!

– Я… я тоже не хотела тебя обидеть! – пролепетала она. – Орвил! Господи! Я же тебя люблю! А Джек… Этот человек очень несчастен; Орвил! Мне его просто жаль.

– Так я и думал! – Орвил взял Агнессу за руки. – Жалость – опасная штука, дорогая, она размягчает сердце.

– Да, может быть… Орвил, я хочу, чтоб ты меня понял, чтобы ты не сомневался и не говорил такие ужасные вещи!

– Хорошо, любимая, я не буду. Прости, – повторил Орвил, а когда она наконец успокоилась, проговорил:– Я никогда не говорил тебе, милая… Когда я увидел тебя в самый-самый первый раз, ты мне сразу очень понравилась. Я тогда уже ревновал тебя к Джеку, теперь я это понимаю. Ты была сильно им увлечена, я видел и никак не мог понять, что ты в нем нашла, мне это казалось несправедливым. Когда я узнал, что вы собираетесь бежать так, без венчания, я был потрясен, я не мог себе такого представить! Во всей этой истории, к которой я вроде бы не имел никакого отношения, меня что-то страшно уязвляло. Потом я никак не мог тебя забыть, в глубине души ты была со мной, хотя это и не осознавалось так явно. Я не думал встретить тебя и уж тем более не предполагал, что ты станешь моей женой и матерью моего ребенка. И вот теперь… Теперь ты можешь понять, что я чувствую?

– Да, Орвил, я понимаю, – Агнесса подняла заплаканные глаза. – Но мне странно, почему ты до сих пор сомневаешься в моих чувствах, почему не веришь?

Орвил погладил ее по руке.

– Я верю, верю, любимая. Только… прости, Агнесса, но скажи мне… один раз, и больше я не спрошу: он не пытался обнять тебя… словом, сделать что-нибудь такое?

– Нет! – поспешно воскликнула Агнесса с таким выражением, что Орвил сразу успокоился. – Как ты мог подумать!

Потом она затихла в его объятиях. Орвил нежно гладил ее волосы, укачивал, словно ребенка, и думал, думал без конца: «Господи, помоги! Помоги сохранить то, что ты дал мне, не заставляй платить жестокой ценой, ведь за любовь не казнят, не требуют жертв! Позволь жить, как я жил, и клянусь, я никогда не заставлю тебя усомниться во мне, в моей жизни, в моих детях. Никогда!»

А Агнесса читала, словно в магической книге: «Бывают два рода любви: любовь, что дается во благо, и та, что несет страдания, любовь и любовь-рок. И если первая имеет свой исток и свое русло, то вторая – та самая, что берется ниоткуда и уходит в никуда. И если первую, случается, нужно вливать в душу, то от второй лучше бежать, ибо высшая сладость ее дается порой через страшные муки. Это два потока одной реки, что зовется душой».

Она читала и другое: «Исток – разум, исток – безумие».

Она понимала. Она излечилась. Кажется, навсегда.

ГЛАВА IX

Домой они приехали ночью. На небе была полная луна, и парк опутывали полосы бесконечно переплетающихся, шевелящихся теней, таких же тревожных, как разметающий листья и ветви деревьев порывистый ветер.

Чувство дома, давно ставшего ей родным, сразу захватило Агнессу, успокоило ее, она будто бы почувствовала новые силы – в этих стенах можно было выстоять, они помогали ей, как вторая опора.

Они с Орвилом, Френсин и Джерри вышли из кареты. К счастью, дети уже спали; огни зажглись только внизу да в комнатах прислуги.

– Тебе не холодно? – спросил Орвил Агнессу, которая стояла в легком платье, словно не решаясь двинуться к дому.

– Нет, – ответила она и оглянулась.

Джек, сошедший с коня, держался поодаль. Весь путь он проделал в седле, не слишком приближаясь к ним, но и не теряясь из виду, неотвязный, как тень. Теперь он спокойно замер со своей лошадью почти у самых ворот.

– Я не собираюсь готовить для него комнату, – сказал Орвил, твердо глядя Агнессе в глаза. – Ему нечего делать в доме.

Джек услышал эти слова.

– Мне не нужен ваш дом, – ответил он, подойдя к ним. – Если позволите завести лошадь в конюшню, я переночую там. Если нет, побуду во дворе.

– Не возражаю, – ответил Орвил и, не взглянув на него, направился в дом.

Агнесса медлила несколько секунд, нерешительно поглядывая то на мужа, то на Джека, на лице которого угадывалась даже во тьме какая-то новая, пока не понятная Агнессе улыбочка.

Орвил оглянулся, и женщина поспешила к нему.

Вдруг они увидели, как от дома, рассекая пространство лужайки огромными прыжками, несется какое-то большое животное. Это был Керби, о котором они совсем позабыли. Керби мчался, как молодой, он давно уже так не бегал; Орвил и Агнесса изумленно переглянулись. Он не очень хорошо видел и слышал плохо, но, наверное, здесь не нужны были зрение и слух, а требовалось лишь то особое чутье, которое никогда не подводит.

Он промчался мимо Орвила и Агнессы и набросился на Джека не с визгом, не с лаем, а с какими-то воплями, похожими на человеческий стон. Пес едва не сбил его с ног, потом закружился рядом; хвост его, язык, все грузное тело находились в движении, радость словно вернула ему жизнь, все прошедшие годы.

– Керби, собака! Ты?! – изумленно воскликнул Джек. – Здравствуй, чертов пес!

Керби отозвался таким громовым лаем, что у Агнессы зазвенело в ушах.

– Не забыл меня, не забыл! – повторял Джек, а Керби без конца лизал ему лицо и руки.

Потом пес улегся на землю, непрерывно молотя хвостом по траве; Джек присел рядом и гладил собаку. Он улыбался, а Керби был счастлив. Агнесса же подумала о том, как был прав Орвил, говоря, что псу нечего выбирать и не в чем сомневаться. Чувства Керби были чисты, без примеси, и потому он получил свой приз тоже в чистом виде. Собака любит своего хозяина просто за то, что он данный судьбою повелитель ее жизни, собака не знает предательства, она не верит в смерть, не боится Бога, не меняет карту на карту и жизнь на жизнь. И она никогда не сможет понять, почему то, что было для нее с самого начала неразрывным целым, уже не является таковым. Человек переживет такое, а собака…– в том Агнесса уверена не была.

– Керби, Керби! – позвала она. – Идем домой!

Но Керби даже не оглянулся, хотя Агнесса осталась для него Агнессой; он обрел нечто другое, куда более важное, то, что было и домом, и миром, и даже Вселенной, – сознание присутствия высшего существа, залог того, что ты не один.

Агнессе так и не удалось выспаться; более того, проснувшись, она чувствовала себя так, точно вообще не сомкнула глаз.

Она встала с постели и пошла по комнатам; ощущение было именно такое, какое бывает после возвращения из долгой поездки: будто ты вернулся в новый дом, в «старый новый дом», где все знакомые вещи кажутся заново увиденными, – это чувство трудно передать словами, оно проходит через пару дней, когда вновь привыкаешь к тому, от чего, в сущности, не успел отвыкнуть.

Джессика и Рей уже были в гостиной.

– Приехали! – закричала Джессика и подскочила к Агнессе, а та, как всегда, обняла и поцеловала ее.

– Как вы тут без нас?

– Хорошо. Только скучали! – она повернулась к Орвилу. – Папа!

– Привет, малышка! – Орвил потрепал ее волосы.

– Купили свой дом? А корабль? – полюбопытствовала девочка.

– Нет, но купим, уже договорились.

– Как съездили? – подражая взрослым, серьезно спросила Джессика.

– Все нормально.

Орвил решил ничего не рассказывать детям ни о происшествии на дороге, ни о смерти Олни. Сказать, в крайнем случае, что тот уехал на время, а правду сообщить гораздо позже. Не очень-то это было правильно, но Орвил думал о том, что стоит пожалеть Джессику: неизвестно, что ей еще предстоит перенести. В отличие от Агнессы, ни одному слову Джека он не верил.

– Что привез? – поинтересовалась девочка.

Это было давнее правило – Орвил привозил всем подарки из каждой поездки. Агнесса помнила, что в прошлый раз Джессика получила кукольный сервиз. Но сейчас… И Агнесса несказанно удивилась, когда Орвил, велев принести чемодан, вынул оттуда сверток, Джессика, от любопытства затаив дыхание, приподнялась на цыпочки и стояла так, пока он разворачивал бумагу. Там оказалось красное бархатное платье с кружевным белым воротничком и золотистыми пуговками и маленькие красные туфли с такими же золочеными пряжками. Агнесса даже не знала, когда и где Орвил успел это купить. Но главное, он не забыл!

– О! – воскликнула Джессика. – Какое красивое! Где ты его купил?

– В магазине для послушных девочек, – ответил Орвил.

– А я думала в магазине «Для Джессики»!

И оба засмеялись. Это была только им двоим понятная шутка. Когда-то Орвил рассказал Джессике, что есть магазин для послушных девочек, в котором продают самые красивые вещи, все лучшее, а потом, когда Джессика однажды призналась, что не понимает, почему ей дарят всегда именно то, о чем она втайне (как ей казалось) мечтает, Орвил сказал, что за городом находится магазин «Для Джессики», где добрый, все на свете знающий волшебник выбирает для нее подарки. Девочка уже давно поняла, что это выдумка, но шутка осталась.

И Агнесса, глядя, как они смеются, подумала, что в самом деле нелепо и жестоко было бы разрушить их мир.

Рею достался костюм для верховой езды и вопрос об успехах в учебе. Мальчик нахмурился: как всегда все внимание было отдано девчонке!

Джессика отправилась примерять новое платье, а Орвил тихо сказал жене:

– Надеюсь, я не обязан приглашать его к завтраку?

– Нет, – сдержанно отвечала она.

– Агнесса! – Орвил повернул ее к себе.

– Я знаю, – быстро произнесла она. – Он поговорит с Джессикой и сегодня же, сразу после этого уедет. Я так и скажу ему.

– Надеюсь, насовсем?

– Да, если это будет зависеть от меня.

– Это зависит только от тебя, дорогая.

Агнесса не стала спорить. Даже самые умные люди чего-то обычно недопонимают, даже самые родственные души в чем-то чужды друг другу. Если бы Орвил узнал о таких выводах, он бы наверняка заявил, что сделаны они не так уж давно.

Прислуга меж тем допрашивала Френсин. Девушка рассказала обо всем, что случилось при ней, но большего доложить не могла. Самое главное не было ей известно.

– Это какой-то знакомый миссис, – отвечала она. – Или… в общем, я не знаю.

– Он приехал сделать больно моей красавице, моей маленькой мисс, – лицо Рейчел омрачилось.

– Вы думаете, это…– Лизелла оглянулась на присутствующих, не решаясь высказать общую догадку.

Все молчали.

– Да, – сказала наконец Рейчел. – Я почти уверена в этом. Я видела лицо миссис. Так оно и есть!

За завтраком Агнессе кусок в горло не шел; одолевали тяжелые мысли, да еще Джессика как нарочно щебетала, словно птичка, не замечая, что взрослые молчат.

Наконец Агнесса не выдержала.

– Помолчи, Джесс, – строго произнесла она. – Посмотри: никто не говорит, одна ты болтаешь без умолку! Сейчас не время для разговоров.

Орвил, не поднимая головы, перелистывал какие-то бумаги, что крайне редко делал за столом, разве что когда очень спешил, да и то в подобных случаях он обычно завтракал отдельно. Но сегодня – Агнесса знала – он никуда не собирался уезжать.

Джессика принялась беспечно вертеть в руках серебряную ложечку, взмахивая ею, словно дирижерской палочкой.

Самым примерным был в это утро Рей. Остальные вели себя вроде бы как всегда, но в то же время необычно: Джерри полчаса назад раскапризничался и выплюнул кашу прямо на передник Френсин, миска Керби стояла нетронутой, и самого его не было в доме, служанок тоже было не отыскать.

Агнесса почувствовала себя очень неуютно в собственном доме, так, будто все, сговорившись, не слишком явно, но все же отвернулись от нее. Ее зеленые глаза вспыхнули, освещая за минуту до того растерянное лицо ярким пламенем гнева.

– Как ты ведешь себя! – сказала она, обращаясь к Джессике. – И почему ты такая лохматая?

– Я примеряла платье, – ответила девочка. – Волосы растрепались, я спешила к завтраку и не успела причесаться.

– Тогда выйди из-за стола и приведи себя в порядок! – непреклонным тоном заявила Агнесса.

– Мама, я доем хотя бы…– Джессика обиженно глядела на нее непонимающими, невинными глазами.

– Ты давно бы могла это сделать, а не играть за столом! И кстати, почему ты сидишь в новом платье? Кто тебе разрешил!

– Я захотела…– Джессика пожала плечами, всем своим видом давая понять, что на свете есть немало вещей, на которые она ни у кого разрешения спрашивать не обязана.

– Мало ли что захотела! – взорвалась Агнесса. – Ты должна делать то, что нужно, а не то, чего хочется. Почему ты ешь пирожное на завтрак?

– Рейчел мне принесла.

– Что она себе позволяет! Я твоя мать, а не Рейчел! Посмотри на Рея – он не требует шоколада и пирожных или еще чего-то особенного! Ты что, лучше других? Сейчас же выйди из-за стола!

– Мама! – воскликнула девочка голосом, полным укоризны: никогда еще мать не кричала на нее и не пыталась наказать, вдобавок Джессика просто не понимала, в чем так уж сильно провинилась сейчас.

– Я кому сказала! – Агнесса хлопнула ладонью по столу, и Джессика, вздрогнув от неожиданности, пролила горячий шоколад прямо на красный бархат.

– Ой! – закричала она. – Новое платье!

– Что я говорила! Совсем разбаловалась без меня, негодная девчонка!

Джессика, вконец обидевшись, выскочила из-за стола и со слезами на глазах убежала.

Рей застыл с чашкой в руках, созерцая происходящее как невиданное чудо: мир переворачивался на глазах!

Орвил поднялся со своего места, отодвинул бумаги и чашку с недопитым кофе.

– Ребенок ни в чем не виноват, Агнесса, – заметил он. – Ни в том, что тебе кажется провинностью, ни уж тем более – в твоем плохом настроении.

И, ничего не добавив больше, покинул столовую.

Агнесса сидела в обществе Рея, потом, когда Рей удалился, осталась одна.

Единственное, чего ей хотелось сейчас, – забраться с головой под одеяло и уютно поплакать там, как в детстве, в пансионе. Лучше всего было бы, конечно, убежать в объятия матери, но ведь ребенком она не имела матери, к которой можно было прийти за утешением и советом. Она чувствовала себя маленькой девочкой, она даже видела себя, Агнессу Митчелл, худенькую зеленоглазую пансионерку с темно-каштановыми волосами, заплетенными в две косы. Тогда, много лет назад, она была куда более замкнутой, боязливой, робкой, чем теперь – ее собственные дети.

Агнесса решила, что пойдет к Джерри, самому младшему и менее всех остальных в этом– доме причастному к случившемуся в последние дни. Но сперва она найдет Джесс.

Джессика находилась в своей комнате; при появлении матери она, как показалось Агнессе, сжалась в ожидании продолжения бури.

– Мама, я переоделась…– пролепетала она, показывая на лежащее на полу перепачканное платье – подарок Орвила. – Я больше не буду есть пирожные на завтрак и пить шоколад…

В испуганных глазах дочери Агнесса прочитала продолжение: «Только не кричи на меня больше, не ругай меня! Пусть все будет как прежде!»

Агнесса тоже очень хотела этого.

– Джесси, доченька, иди ко мне! – позвала она, и тут же теплые, нежные руки обвились вокруг ее шеи. Агнесса закрыла лицо в пушистых волосах своей дочери. – Милая, прости меня! Я совсем не в себе сегодня!

– Ты заболела, мама? – спросила девочка, чуть отстранившись, чтобы видеть лицо матери.

Агнесса вздохнула.

– Да, что-то вроде того.

– Позови врача!

– Врач тут не поможет.

– А кто поможет? Я?

– Нет. Ни ты, ни папа. Никто. Только я сама. Но ты не волнуйся, дорогая. И не сердись на меня. Обещаешь?

– Я не сердилась, мама!

Джессика улыбнулась. Она всегда очень быстро оправлялась от огорчений; может быть, потому, что настоящих в ее жизни еще не было.

– А теперь, Джесс, обними меня крепко-крепко, хорошо?

Джессика засмеялась.

– Так?!

– Да. И обещай, что всегда будешь верить своей маме, всегда помнить, что я больше всех тебя люблю, больше, чем папа, больше, чем Рейчел, потому что на самом деле ты только моя!

Девочка кивала, не совсем понимая мать, но довольная тем, что жизнь вошла в прежнее русло.

– Я пойду, ладно? – сказала она потом. – Рейчел сказала, что Керби сегодня не ел. Я найду его.

– Подожди, дорогая, не убегай. Я сама разыщу Керби, а ты… С тобой хочет познакомиться один человек.

Джессика инстинктивно почувствовала в словах матери что-то особенное, необычное. В доме бывали гости, но никто не хотел знакомиться лично с нею, и ни о ком мать не говорила с таким непонятно-странным выражением лица, словно очень боялась и одновременно страстно желала чего-то.

– А кто это? – спросила девочка.

– Один мой давний знакомый. Он приехал совсем ненадолго. Поговори с ним, пожалуйста.

– О чем?

– Не знаю. Может, он сам тебя начнет расспрашивать. Расскажи о себе, что любишь делать, как живешь здесь…

– Он хороший? – осведомилась Джессика.

– Конечно, хороший, разве я стала бы знакомить тебя с плохим? Идем.

Агнесса взяла девочку за руку и повела в одну из комнат, где была обстановка, но никто не жил. Она была предназначена для приехавших в дом гостей.

– Где он? – спросила Джессика, увидев, что никого нет.

– Сейчас придет. Жди меня здесь.

Агнесса усадила дочь на диван и ушла, а Джессика, чувствуя таинственность происходящего, сидела смирно, напряженно глядя в закрывшуюся за матерью дверь.

Агнесса, явственно ощущая, как подгибаются ватные ноги, спустилась вниз, обошла дом…

Джек обрадовался ее появлению, она сразу поняла это, несмотря на то, что последние сутки он держался почти пренебрежительно по отношению к ней: не говорил ничего обидного, и уж тем более ничего обидного не делал, но… Он будто бы разгадал какую-то тайну и чувствовал себя выше их – так, по крайней мере, казалось Агнессе. Его не впустили в дом, хотя любого другого, кто спас бы жизнь ей или Орвилу, приняли бы как самого дорогого гостя, и она не знала, безразлично ему это или, напротив, он чувствует себя задетым и оскорбленным и ведет себя так, чтобы дать им понять: они унижают его от бессилия.

Но, поглядев ему в глаза, Агнесса подумала: «А может, ему просто все равно».

– Пойдем, Джек, – произнесла она.

Они вошли в дом. Джек изумленно оглядывал огромное пространство, невиданную роскошь. Когда-то один-единственный раз в жизни он был в богатом доме, сером особняке Аманды Митчелл, в ночь, когда они с Агнессой бежали из порта от местных головорезов и когда она согласилась уехать с ним, но даже серый особняк казался много беднее. Здесь же были такие высоченные потолки и окна, и широкая, покрытая ковром лестница, и хрустальные люстры, и сотни дорогих мелочей. Дворец, да и только! Джек никогда не видел дворцов.

«Золотое счастье! – подумал он. – Конечно, перед ним меркнет все».

Ослепленный великолепием, он очень удивился бы, если б узнал, что обстановка дома Орвила и Агнессы в сравнении с домами местных аристократов и богачей была относительно скромной.

– Ты, наверное, голоден, Джек, – тихо сказала Агнесса, – может…

Он рассмеялся с нескрываемой злобой и ответил:

– У меня плохие манеры, Агнес, мне нечего делать за вашим столом, но и до положения бродячей собаки, которой кидают куски, я тоже еще не опустился.

Они поднялись наверх, молча прошли по коридору, не встретив никого по пути, и Агнесса остановилась возле какой-то двери.

Она открыла ее.

– Входи, Джек.

В небольшой комнате в углу дивана сидело миниатюрное существо в светлом платье, не кукла, а настоящая маленькая девочка с очень серьезным личиком, с любопытством глядящая на них. Джек онемел от удивления, увидев ее; конечно, он сто раз до этого видел детей, и, хотя ни разу не общался с ними по-настоящему, они не казались ему необыкновенными, как этот ребенок. Честно говоря, он не сразу бы осмелился к ней подойти.

– Вот, Джесс, это и есть тот самый человек, – сказала Агнесса. Голос ее слегка дрожал. – А это моя дочь Джессика. Я оставлю вас ненадолго, – добавила она и поспешно вышла, закрыв за собой дверь. Джеку показалось, что она отвернулась, желая скрыть слезы.