Текст книги "Роза на алтаре (Цветок страсти)"
Автор книги: Лора Бекитт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 30 страниц)
Элиана отшатнулась. Затем прислонилась к стене. В ее душу вторгался хаос, и она изо всех сил старалась не дать гневу и страху связать себя по рукам и ногам. Женщине показалось, что она теряет ориентацию в пространстве и времени, – у нее создалось ощущение, словно посреди белого дня на землю внезапно опустилась ночь. Границы мира раздвинулись, и на первый план выступило нечто необъяснимое, зловещее и всесильное.
Сначала Элиана хотела бежать, бежать прочь, но потом остановилась и провела рукой по влажному лбу. Ведь приехала-то она из-за дочери, а значит, все же должна поговорить с Бернаром.
Она постаралась отбросить все мысли, кроме одной – об Адели – и поднялась на крыльцо. Неожиданно для самой себя она расправила согнувшиеся плечи и гордо несла высоко поднятую голову.
Занесла руку и решительно постучала в дверь.
Она довольно долго ждала; потом в проеме показалось лицо незнакомого офицера.
– Мне нужен полковник Флери, – спокойно произнесла женщина и прибавила: – Я его жена.
Глаза офицера удивленно округлились.
– Сейчас я ему скажу. Входите, мадам.
Элиана прошла в небольшой полутемный коридор и встала у стены. Через мгновение блеснул свет, и она увидела высокую фигуру Бернара, вынырнувшую из соседней комнаты. Он бросился к ней и сразу же обнял.
– Элиана!
Ее тело дрогнуло в безотчетном стремлении освободиться из его рук, но она сдержала себя. А Бернар, приподняв голову женщины за подбородок, заглянул в ее лицо, встретился с ее взглядом, в котором явственно просвечивала боль.
– Дорогая моя, мне просто не верится! Как же я соскучился по тебе!
Элиана слегка пошатнулась в его объятиях, словно деревце, которому внезапно подрубили корни. Ее волосы и лоб скрывал капюшон накидки, но Бернар видел тонко очерченные темные брови, чуть впалые щеки и янтарно-чистые, лихорадочно горящие глаза.
– Оставь меня! – прошептала она. – Позволь мне сказать!
Тон ее голоса был сдавленным, напряженным, и во взгляде сквозило что-то странное; казалось, она охвачена нелегкой внутренней борьбой.
Бернар отпустил женщину, но в следующую секунду вновь бережно прикоснулся к ней.
– Почему ты приехала? Что-то случилось дома? С детьми? Элиана перевела дух. Ее плечи были как каменные, и в этот момент он ощутил в ней скрытое сопротивление и какую-то враждебную силу.
– Младшие дети здоровы. Неприятность произошла с Аделью. Она сбежала с тем офицером…
Бернар разом помрачнел и отстранился от жены.
– Когда и как это произошло? – отрывисто произнес он.
Элиана ответила.
– Я явилась, чтобы сообщить тебе об этом, – добавила она, – и… увидеть тебя.
– Спасибо, дорогая. Я сам хотел просить тебя приехать, но побоялся утомлять дорогой. И потом, – он сделал паузу, – признаться, я не был уверен в том, что свидание перед столь долгой и опасной разлукой пойдет нам на пользу. Но теперь я очень рад. Ты поступила правильно. Что касается Адели, – он в сердцах разрубил рукою воздух, – я найду этого проходимца, который посмел играть с честью моей дочери, и вытрясу из него душу! Вряд ли я смогу начать действовать раньше, чем наступит утро, но все же схожу в штаб. А ты поднимайся наверх, в мою комнату.
Тут Бернар внезапно пошатнулся и промолвил: – Голова закружилась. Наверное, выпил лишнего. Прости, у нас тут небольшая пирушка…
Элиане хотелось знать, испытывает ли он смущение или неловкость, но темнота мешала ей разглядеть выражение его лица.
Она не произнесла вертевшиеся на языке слова, а ограничилась тем, что улыбнулась насмешливо и жестко.
Поглощенный мыслями об Адели, Бернар, похоже, ничего не заметил. Он показал Элиане ведущую наверх лестницу, и сам поспешил в штаб.
Женщина не стала задерживаться и направилась в комнату мужа.
Сразу видно, что это жилище Бернара, – почти аскетическая строгость, только самые необходимые вещи, все лежит на своих местах. Элиана бросила взгляд на аккуратно заправленную кровать. Почему все эти годы она была так уверена в том, что он верен ей – и сердцем, и телом, хотя мысли об обстоятельствах, в которых он жил, – бесконечные военные походы и вечера в мужском кругу, где, конечно, находилось место всем этим развлечениям с вином и женщинами, должны были подсказывать ей другое? Элиане не доводилось встречать человека более цельного, чем Бернар; и если сердце его по-прежнему принадлежало ей, но при этом он опустился до измены, значит, что-то в нем раздвоилось.
Женщина сняла накидку и присела на стул, сложив руки на коленях. Она много раз слышала расхожее мнение о том, что «мужчине трудно жить одному» и «природа требует своего». Так рассуждало большинство знакомых ей дам, и все они довольно спокойно относились к изменам своих супругов.
Да, но ведь существуют на свете мужчины – священники, монахи, – отказавшиеся от плотских утех во имя служения другой цели! Разумеется, это удел избранных, но почему в таком случае не могут найтись те, кто способен хранить верность ради того, чтобы не оскорбить чувства – свои и другого человека, чтобы не предать любовь!
Элиана представила, как стали бы смеяться над ее мыслями сослуживцы Бернара, да и знакомые женщины тоже. «Ты похожа на наивную девочку», – сказали бы они.
Элиана никогда не говорила на эту тему с Бернаром, но ей казалось, что он разделяет ее мнение, он – единственный из всех.
Что ж, значит, она ошибалась!
Вскоре Бернар вернулся. Он выглядел удрученным, но более спокойным, чем несколько минут назад.
– Даст Бог, все обойдется. Я займусь поисками с самого утра. Уверен, очень скоро Адель будет с нами. Чем он увлек ее, этот подлец?
– Не знаю. Я только молю, чтобы он пощадил ее невинность.
Бернар наклонился и погладил ее по волосам.
– Не нужно переживать раньше времени, дорогая. Ты, должно быть, устала и проголодалась? Принести тебе поесть?
– Нет, ничего не надо. А разве ты не спустишься вниз, к своим сослуживцам?
Он удивленно улыбнулся.
– Конечно, нет. Что за вопрос? Я хочу побыть с тобой. Расскажи мне о малышах и о Ролане. Очень жаль, что я не смог его проводить.
– Мне тяжело говорить о Ролане, – сказала женщина, и Бернару почудилось, что в ее голосе звучит упрек. – Я не могу представить своего сына на войне. Такой милый, хороший мальчик! Добрый, честный, открытый! Мне кажется, его способно спасти только чудо.
В самом деле, она без ложной скромности могла сказать, что Ролан унаследовал от них обоих все самое лучшее.
– Ты считаешь, в этом есть моя вина? – тихо спросил Бернар. – Я же помню: ты не хотела отдавать его в военную школу.
И Элиана резковато отвечала:
– Нам незачем винить друг друга в том, что случилось или, не дай Бог, случится с нашими детьми. Ты с таким же успехом мог бы упрекнуть меня за поступок Адели – ведь это я воспитывала дочь!
– Ни за что на свете! – промолвил Бернар и взял женщину за руку.
От его прикосновения исходило особое сочувственное тепло, но Элиана вырвала пальцы.
– Что-то не так? – спросил он.
На секунду женщина опустила глаза, а затем посмотрела на мужа в упор, и ее взгляд обжег его горьким непониманием.
– Прежде чем постучать в дверь, я заглянула в окно. Я все видела.
Наступила пауза. Лицо Бернара вспыхнуло, глаза загорелись как угли, а губы дернулись в презрительно-жалкой усмешке. Он отвернулся, отошел в тень, потом вновь приблизился.
– Отпираться было бы глупо. Да, это правда. И… я понимаю, что ты чувствуешь, – выдавил он.
– Не уверена.
Обида ушла глубоко внутрь и жгла ей душу, внешне же Элиана казалась совершенно спокойной. Бернар мотнул головой.
– Я могу представить, что происходит с человеком, когда рушатся его идеалы.
– Идеалы! – повторила Элиана, скрывая слезы усмешкой. – О каких идеалах ты говоришь! Я давным-давно не юная девушка и живу реальностью, а не мечтами.
– Думаю, то единственное сердце, что дается каждому из нас от рождения, не меняется, сколько б ни минуло лет.
– Видимо, не всегда.
Бернар опустился на стул. Его голос показался женщине чужим; он звучал надломлено и глухо:
– Видит Бог, как долго я держался! Надо мной смеялись, мне завидовали, меня не понимали, но я стоял на своем. Наверное, со мной, в самом деле, что-то произошло, раз я унизился до такого – до простой животной страсти, до обладания только телом. Я не люблю рассказывать о себе и не нахожу большого смысла в исповеди, но если ты меня выслушаешь…
– Я слушаю, – сказала Элиана, – говори. Бернар сделал паузу.
– Это не попытка оправдаться и даже не объяснение. Я просто расскажу, что чувствовал и чувствую до сих пор.
– Именно об этом мне и хотелось бы знать, – промолвила женщина.
Бернар поднял на нее глаза.
– Что ж, тем лучше для меня. Надеюсь, тебе известно, где получают свой первый любовный опыт мальчики из дворянских семей? Со мной это случилось в восемнадцать лет – позднее, чем с другими. Я был несколько замкнут и нелюдим и развлечениям в обществе сверстников предпочитал чтение книг. Но, конечно, разговоры в военной школе не обошли меня стороной – постепенно я заинтересовался тем, что так увлеченно обсуждали мои товарищи. Да и мужская суть начала проявляться. И вот однажды, получив увольнение и имея при себе немного денег, я отправился на поиски женщины. Я нашел ее – дешевую уличную проститутку. Не могу сказать, будто то, что произошло между нами, показалось мне мерзким и грязным, нет, и все же я сразу почувствовал: на свете существует нечто гораздо лучшее, чего мне пока не дано было испытать. И вот через несколько лет я встретил тебя – удивительное создание со взором ангела и телом земной женщины – и влюбился с первого взгляда.
Я боялся, что ты обидишься, неправильно меня поймешь, и потому заговорил о венчании. Знаю, тебя ошеломило мое предложение провести вместе ночь, и все-таки ты согласилась! Потом я был не в силах забыть эти потрясающе-прекрасные часы нашей близости; в моей душе словно бы расцвел какой-то дивный цветок, образовалось нечто такое, через что я не мог переступить. И я хранил тебе верность, даже когда мы расстались, когда я не верил в то, что со временем ты снова станешь моей. Это правда, Элиана! Тогда во мне жил затаенный восторг перед всем, что происходит в мире, в моем сердце пылал яркий и чистый огонь, а потом… Наверное, после сорока многие испытывают нечто подобное: разочарование, смутную тревогу. Не думай, моя любовь к тебе – все та же; она – единственное, перед чем бессильно время; и дело не в физических тяготах – к ним я давно привык, а в той пустоте, какую я ощущаю в душе. Ты остаешься там, в далекой мирной жизни, похожей на сказочный сон, а я пребываю здесь, в реальности, где чувствую лишь усталость и вижу только смерть!
Элиана опустила голову и разгладила складки на платье.
– Возможно, я изменилась и уже не так привлекательна, как прежде.
– О нет! – с жаром возразил он. – Я никогда не встречал женщины, ни юной, ни молодой, ни зрелой, которая была бы хотя бы вполовину так же прекрасна, как ты. Дело не в тебе, а во мне самом… – Он тяжело вздохнул. – Поверь. Все это нисколько не утешало меня, разве что давало выход каким-то темным силам моей души.
И замолчал, уставившись в пустоту ничего не выражающим взглядом.
– Наверное, я не имею права тебя судить, – промолвила Элиана, чувствуя, как сердце смятенно бьется в груди. – Ведь что бы ни случалось, ты всегда меня прощал.
– Ты не совершала бесчестных поступков! – резко проговорил Бернар. – Не обманывала меня, не предавала. И мне меньше всего хотелось бы поставить тебя в зависимость от своего поведения. Ты должна поступать так, как тебе подсказывает совесть.
– Совесть велит мне понять тебя и простить, но ей возражает гордость.
– А… любовь?
Женщина вскинула взор, и ее глаза, в глубине которых некогда таилось столько безмятежности и покоя, засияли, как латунь.
– Только не надо трогать любовь!
Услышав это, Бернар поднялся с места, а в следующий миг опустился на колени и припал губами к ее руке. Элиану поразило, что его жест вовсе не выглядел картинным, напротив – казался очень искренним. А ведь Бернар был уже далеко не юноша.
– Это все, что я могу сделать, – произнес он, вставая. – Поверь, я очень сожалею. Я люблю тебя! Пожалуйста, прости! Оставлю тебя здесь. Приду утром. Постарайся отдохнуть.
Элиана ничего не ответила, и когда Бернар ушел, ей показалось, что самого главного он все-таки ей не сказал.
На следующее утро Бернар отправился на поиски Адели, а Элиана осталась его ждать в этом краю тишины и покоя, окруженном сонным лесом и необъятными синими далями, уходящими за горизонт. У нее было время подумать обо всем, что произошло с Бернаром и с нею самой. Она понимала, что он считает случившееся позором, и теперь, так же, как и она, вынужден сдерживать натиск душевных мук.
Прежде он никогда не поддавался отчаянию, но сейчас… Что его так угнетало? О чем он молчал? Она должна была это знать.
И вот через два дня, стоя утром у раскрытого окна, она увидела, как из подъехавшего дилижанса вышли двое – девушка и мужчина. Сердце Элианы было готово выпрыгнуть из груди. От волнения она вцепилась пальцами в подоконник. Адель вернулась! Женщина хотела немедленно спуститься вниз, но потом остановилась. Как ни странно, она не была уверена в том, что готова к разговору с дочерью.
На лестнице послышались шаги, вошел Бернар. Он выглядел усталым, но довольным.
– Где она? – вымолвила Элиана.
– В соседней комнате. Не волнуйся, кажется, все обошлось. Я нашел ее по ту сторону границы, в небольшом городке, где квартирует полк, в котором служил Бассиньи. К счастью, он был арестован сразу же, как прибыл на место. Оказывается, этот проходимец еще месяц назад предъявил к оплате в своем полку подложный вексель. У него репутация заправского мошенника. Его немедленно отправили в тюрьму, а Адель приютила семья генерала. Бедняжка до смерти перепугалась! Она чувствовала себя храброй, пока дело ограничивалось невинной игрой. Насколько я могу судить, ничего страшного не произошло. Ее влюбленность растаяла как дым, и единственное, чего она желает, – поскорее вернуться домой. Разумеется, нужно постараться избежать огласки. Адель, кажется, еще не поняла, что чуть не навлекла позор на семью, но ты пока ей об этом не говори. Иди, успокой ее, она плачет в три ручья, потому что я задал ей хорошую взбучку.
Элиана устремилась в смежное помещение.
Адель сидела в уголке. Ее ясные, как весеннее небо, глаза были полны слез, от недавней веселости и задора не осталось и следа. Она выглядела растерянной и поникшей и напомнила Элиане хрупкий, бледно-золотистый цветок.
При виде матери губы девушки по-детски оттопырились и задрожали и во взгляде появилась мольба. Она громко всхлипнула, и мать быстрым движением привлекла ее к себе.
– Адель, дорогая! Успокойся, моя девочка! Я здесь, все хорошо!
Дочь обвила ее шею руками.
– Мама, прости! Я не хотела! Папа так рассердился! Клянусь, со мной не случилось ничего дурного!
Элиана долго утешала ее, а потом в комнату вошел Бернар и, обняв Адель, поцеловал ее в макушку.
– Ладно, не плачь!
– Ты не сердишься, папа? – пролепетала девушка.
– У меня не хватает терпения долго сердиться на глупых девчонок! – в сердцах заявил Бернар. – Но если еще раз заставишь мать так волноваться, пеняй на себя!
Они провели день втроем; прогулялись, осмотрели конюшни, потом пообедали вместе, и Элиана казалась вполне счастливой.
Вечером она сидела у постели дочери и говорила, ласково гладя ее руки:
– Ты же у меня красавица, дорогая! Твои глаза – как первые звезды, кожа – словно лепестки магнолий, волосы – точно струи золотого дождя. Все в твоей жизни еще будет – и счастье, и настоящая любовь.
Потом она вернулась в комнату Бернара.
Он сидел на стуле, и в его лице была какая-то мрачная невозмутимость; он производил впечатление человека, подавленного роком. Каменная твердость черт, приземленность мыслей, сквозившая во взоре…
Элиана знала, что должна с ним поговорить, прежде чем уедет завтра утром, и потому решительно опустилась на кровать.
– Надеюсь, ты понимаешь: я старалась выглядеть веселой из-за Адели. Девочке незачем знать о нашей размолвке.
– Конечно, – тяжело вымолвил он. – Ты поступила правильно.
Сделав паузу, Элиана спросила:
– Я хотела бы знать, что ты имел в виду, когда писал о последнем походе?
Бернар посмотрел на нее. Как ни странно, время не так уж сильно изменило его: волосы все еще жгуче-черные, тело по-прежнему гибкое и стройное, кожа отливает тем же теплым оливковым оттенком, но… Что-то погасло в глазах, внутренние силы истощились, на смену надежде пришла тоска.
– Я говорил о себе. О своем последнем походе, – ответил он и тут же добавил: – Но сейчас не стоит об этом.
– Почему? – прошептала Элиана, на мгновение забыв о своей обиде. – Отчего ты не хочешь довериться мне? Ведь я всегда делилась с тобой сокровенным!
– Ты женщина. А я мужчина. Мне не дано права быть слабым.
– Ты никогда и не был таким. Ты всегда оставался сильным. Ты защищал и оберегал меня, как мог, – она говорила тихо, проникновенно, глядя ему в глаза. – Позволь мне узнать, что у тебя на душе!
– Хорошо, – медленно произнес Бернар. – Быть может, и стоит… один-единственный раз. Помнишь наш предыдущий разговор о том, что я был верен тебе так долго, а потом… Так вот, потом настал миг, когда я подумал: что толку в монашеской святости, в целомудрии, когда вокруг бушует кровавое море! Мне ли притворяться праведником, мне, человеку, который сотни раз вел людей на смерть и убивал сам! Да, случалось, я испытывал жалость, но при этом не мучился совестью, потому что выполнял чей-то приказ, подчинял сомнения чувству долга. Солдат кивает на полковника, полковник – на генерала, но на самом деле каждый отвечает за себя и за все земные деяния платит свою собственную цену. С годами мы начинаем понимать, какими надо быть, и тем не менее зачастую остаемся прежними…
Помнишь, я убил того человека, Бонклера? Мне казалось, я вершу праведный суд, никогда еще я не был так уверен в себе, да и сейчас не раскаиваюсь. И все же когда родился этот мальчик, Морис… О нет, ты же знаешь, я люблю детей, и отношусь к этому ребенку так же, как и к другим своим сыновьям; просто тогда я понял: судьба может мне отомстить, потребовать за все, что я совершил в своей жизни, самой страшной платы. Мне не жаль себя, но мои дети! Ведь жертвами, как правило, становятся невинные! Я не знаю, кто победит в грядущей войне, Франция или Россия, но погибнет очень много людей! И я молю Господа об одном: пусть я, а не Ролан! Я уже увидел все, что хотел увидеть, понял все, что желал понять! Мне же известно: если убьют Ролана, тебе не буду нужен ни я, ни моя любовь! Поверь, я оставался жив не потому, что прятался за спины других, так было угодно Богу; и теперь я думаю: возможно, он сохранил мне жизнь для того, чтобы я увидел смерть собственного сына, я – тот, кто столько раз убивал чужих сыновей!
Элиане стало страшно. Внезапно она обхватила голову мужа руками и прижала к своей груди.
– Не надо так мучиться, дорогой! Я верю, вы вернетесь оба – и ты, и Ролан! Иного Господь не допустит!
Она продолжала говорить, пытаясь отодвинуть от себя разверзнувшуюся пропасть, а Бернар слегка поглаживал ее по руке и молчал, и ей было жутко представить, о чем он думает.
– Каково же тебе приходилось все это время! – наконец вымолвил он. – Эти вечные ожидания, короткие встречи! Из-за меня ты, еще такая молодая и красивая, распрощалась со светской жизнью! Все могло бы быть иначе, если б рядом с тобой оказался кто-то другой, на твои плечи не легло бы столько забот, ты никогда бы не испытала подобных волнений! Этого я тоже не могу себе простить.
– Неужели ты думаешь, будто я о чем-то жалею? О том, что мы так мало бывали вместе, – да, но об остальном…
Бернар не сводил с нее глаз.
– Ты уезжаешь завтра утром? Я понимаю – детей нельзя надолго оставлять одних.
– Да.
– Где тебе будет лучше: здесь или в комнате Адели? Там нет второй кровати, а вам обеим нужно выспаться. Если ты останешься тут, я спущусь вниз.
Элиана молчала. Да, жизнь и смерть неразлучны, но когда человек жив, он должен жить. Она вспомнила девяносто третий год: тогда их брачное ложе напоминало погребальный костер, и все же любовь оказалась сильнее страха смерти.
– А если я скажу, что хочу спать в твоей постели, с тобой? – спросила она.
Он продолжал смотреть с неверием и одновременно – с надеждой.
– Ты… ты меня простила?
– Мы, как всегда, не можем позволить себе слишком долго размышлять о чем-либо, Бернар. – Он заметил на губах Элианы усмешку, но в ее глазах было что-то совсем другое. – А потому приходится подчиняться чувствам.
– Ты хочешь сказать, что твоя любовь ко мне сильнее обиды?
– Наверное, так. Эмоции – нечто преходящее, а чувства, они неизменны. В другой ситуации я бы вряд ли сумела простить, но сейчас думаю: когда мы еще увидимся? Может, после я буду жалеть о том, что не осталась с тобой?
Бернар с молчаливой благодарностью склонился перед Элианой и принялся снимать с ее ног шелковые чулки – медленно, осторожно, целуя узкое колено, проводя кончиками пальцев по молочно-белой коже на стройных лодыжках, гладя изящные ступни.
Нежная ямка у основания шеи, гибкая талия, округлая грудь – все ждало его прикосновений; тело Элианы изнывало в страстном, сладостном нетерпении.
И вот они сплели свои объятия, прильнули друг к другу в неудержимом, искреннем, всесильном любовном порыве. Они не ведали ни запретов, ни стыда, и все, что происходило между ними, казалось таким же естественным, как акт рождения или смерти, неотделимым от представления об истинно человеческом. Элиана знала: далеко не каждый мужчина способен подарить женщине столько телесных удовольствий и в то же время дать почувствовать себя богиней, позволить ей сполна насладиться земным и вместе с тем ощутить в себе то, что в силах внушить лишь небесам.
…Ранним утром Бернар Флери стоял возле окна затененной комнаты и смотрел на залитый солнцем двор, ожидая, когда те, кого он провожал, сядут в дилижанс. Он не вышел на улицу, ему хотелось посмотреть на них издалека. Сам он никогда не оглядывался, но они оглянулись и дружно помахали ему, две тонкие фигурки на фоне яркого летнего утра.
Он поднял руку и улыбнулся, радуясь, что с такого расстояния они не смогут разглядеть его слез. Он прощался с ними. Может быть, навсегда.
