Текст книги "Пленница судьбы (Испытание чувств)"

Автор книги: Лора Бекитт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Твоя любящая сестра Корали.

Мари закончила читать и уронила бумагу. Между строк искреннего, бесхитростного письма сестры она прочитала свой приговор.

Она рыдала, вспоминая шум волн, – вечную музыку острова, шуршание листвы, хруст ветвей терновника под ногами, волшебный полет среброкрылых чаек, когда кажется, будто птицы подвешены к небесной твердыне на невидимых ниточках. Вспоминала мгновения, когда на рассвете море слабо поблескивает, зажженное умирающей луной, со стороны пустошей струится невесомый туман, а в открытое окно врывается свежий воздух с запахами клевера, душицы, вереска или дрока.

Потом Мари отняла руки от лица и оглядела свою комнату с запыленным оконцем, с запятнанными обоями, с выцветшим ковром на полу, обставленную гнутой мебелью красного дерева с неизменным высоким зеркалом и большой кроватью, предназначенной для чего угодно, кроме того, чтобы спокойно и сладко спать в объятиях любимого человека.

Молодая женщина почувствовала, что задыхается в этих стенах. Это был чужой и враждебный ей мир. Как она попала сюда?!

Внезапно в глазах Мари, секунду назад тусклых, как замутненное стекло, вспыхнуло глубокое и страшное зарево – отсвет пожара, охватившего ее душу. Она ненавидела мужчин, всех мужчин: вытворяя все это, она хотя бы притворялась, а вот они приходили сюда, чтобы стать самими собой!

Больше она не станет притворяться и покажет судьбе когти. Она немедленно уедет из Парижа. Наплевать на сплетни, косые взгляды и слухи – она станет жить одна и сама будет воспитывать дочь.

К сожалению, эти планы не осуществились: 19 июля 1870 года началась Франко-прусская война. В городе было объявлено военное положение, и Мари не смогла получить документы на выезд. Суть конфликта заключалась в стремлении Франции сохранить собственную гегемонию в Европе и тем самым воспрепятствовать объединению Германии, но для Мари это мало что значило. Она думала только о собственном будущем и о судьбе своей дочери.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 1

31 октября 1870 года. Свинцовые тучи исполосовали небо, сыпал беззвучный, мелкий дождик. Все вокруг пропиталось сыростью. Жавшиеся к домам редкие прохожие напоминали отпечатавшиеся на серых стенах темные тени.

Шанталь быстро шла по пустынной улице в сторону Гревской площади, куда с раннего утра сбегался народ. Прежде Шанталь существовала вне политических событий, но теперь благодаря тому, что ее сын работал в газете, она интересовалась новостями.

Кристиан приходил поздно вечером, подавленный, и выкладывал последние новости. Стремительное развитие военных действий, страшное поражение французов при Седане и, наконец, осада Парижа пруссаками. Ошеломленная градом событий, Шанталь не имела ни способностей, ни сил разбираться в причинах происходящего. Но, подобно многим парижанам, ощущала ледяное дыхание войны. Запасы светильного газа заканчивались, и вечерами многие улицы были погружены во мрак, топлива осталось мало, а впереди была зима. Хлебный паек составлял менее фунта в сутки.

Шанталь взглянула на серое, без просвета, небо. Она вышла без зонта, и теперь ее одежда промокла, а с полей шляпки капала вода. Женщина просидела дома несколько дней, не решаясь выходить, спускаясь лишь в лавку зеленщика да в пекарню на углу, но сегодня не выдержала и выскочила на улицу, едва заслышав далекие выстрелы.

Шанталь с удивительным равнодушием переживала отсутствие достаточного количества еды, хорошей одежды, тепла. Если становилось тоскливо, брала в руки книгу или играла на пианино. И с нетерпением ждала возвращения Кристиана, а когда он приходил, всякий раз с радостью убеждалась в том, как сильно он изменился.

Кристиан стал правой рукой главного редактора «Старого и Нового света» и продолжал встречаться с Аннабель Роншар. Хотя их отношения можно было назвать приятельскими, Шанталь не теряла надежды на то, что все закончится свадьбой. А главное, вот уже несколько месяцев Кристиан не вспоминал девушку по имени Мари – по крайней мере, вслух.

Шанталь ускорила шаг, теперь она почти бежала, одной рукой придерживая шляпку, другой – подол платья.

Вскоре женщина очутилась на площади перед ратушей, где заседало правительство. Дождь усилился, это был уже настоящий ливень, но даже он не мог разогнать огромную толпу. Слышались возгласы: «Война до победы!», «Париж не сдавать!» – и требования отставки правительства. Испуганно оглядев огромную толпу на площади, Шанталь решила повернуть назад.

Вдруг раздались выстрелы, и женщина вздрогнула: сейчас начнется паника, толпа двинется навстречу черной стеной и неминуемо раздавит ее. Шанталь показалась себе самой перышком на ветру, песчинкой в центре гигантского смерча. Кто-то в самом деле побежал, но большинство людей осталось на месте. Толпа глухо роптала, а звуки выстрелов разносились над площадью зыбким эхом, они резали слух и заставляли вздрагивать сердце.

Неожиданно мужчина, что случайно очутился рядом с Шанталь, вскрикнул и схватился руками за голову. По его лицу потекла кровь. Вероятно, его задела шальная пуля; незнакомец не упал – по-видимому, рана не была серьезной. Но он ничего не видел: кровь заливала ему глаза. Никто из стоявших неподалеку людей не бросился ему на помощь и, казалось, даже не обратил внимания на случившееся. И только Шанталь, не задумываясь, быстро схватила его за локоть, чтобы поддержать, и одновременно сунула ему в руку платок.

– Вот, возьмите. Держитесь за меня.

– Спасибо, – произнес он, не теряя хладнокровия. – Думаю, меня просто поцарапало, вот и все.

– Все равно вам нужно сделать перевязку. Идемте, я вас провожу.

– Спасибо, – повторил мужчина, прикладывая платок ко лбу.

Они медленно и осторожно выбрались из толпы. На вид незнакомцу было за сорок; одет хотя и скромно, но несравненно лучше, чем собравшиеся на площади – в основном ремесленники и фабричные рабочие. Его облику был свойствен неуловимый аристократизм. Шанталь сразу это почувствовала и удивилась: что мог делать здесь такой господин?

Неподалеку находился госпиталь, и они пошли туда. Оказалось, пролетевшая мимо пуля лишь разорвала кожу; тем не менее после перевязки спутнику Шанталь велели немного посидеть в вестибюле.

– Присядьте и вы, – попросил он женщину.

Она послушно села. Он внимательно смотрел на нее. Теперь Шанталь видела, что у него весьма привлекательное лицо, спокойный, вдумчивый взгляд. В его внешности было что-то странно знакомое, только женщина пока не могла понять, что именно.

– Я хотел бы знать, как зовут мою спасительницу, – мягко произнес он.

– Я вас не спасала, – возразила женщина.

– Вы мне помогли, – веско произнес он. – Именно вы, а не кто-то другой.

– У меня два имени, – чуть подумав, сказала она. – Шанталь и Люси. Выбирайте любое.

– Мне больше нравится Люси.

Женщина улыбнулась:

– Тогда зовите меня так.

Мужчина тоже улыбнулся:

– Хорошо. Только не говорите, что вы замужем!

Она приподняла брови:

– А что вы хотите услышать?

– Что вы одиноки и свободны.

Голубые глаза Шанталь чуть заметно искрились – казалось, в них поблескивают маленькие звездочки.

– Я свободна, но не одинока. У меня взрослый сын. – Она вспомнила о Кристиане и вскочила. – Простите, я должна идти!

Мужчина тоже поднялся.

– Полагаю, будет разумно, если теперь я провожу вас. В Париже неспокойно. Давайте наймем фиакр. Где вы живете?

– Мне нужно не домой, а в редакцию газеты «Старый и Новый свет». – Она назвала адрес и прибавила: – Там служит мой сын.

– Хорошо, едем.

Когда они выходили из здания госпиталя, Шанталь сказала:

– Простите, я не спросила вашего имени.

– Меня зовут Александр.

Через мгновение они оказались на улице. Когда переходили дорогу, Александр взял Шанталь за руку.

Женщина прислушалась к себе. Она все еще слишком трезво оценивала каждый свой шаг. Ее рука, лежавшая в руке почти незнакомого мужчины, слегка дрогнула.

– Я передумала, – сказала она. – Лучше вернусь домой. Не буду мешать сыну, он сам о себе позаботится.

Александр серьезно кивнул.

– Это близко, – прибавила женщина, – можно дойти пешком.

– Значит, пойдем пешком.

Шанталь остановилась.

– Не нужно меня провожать.

– На улице неспокойно. Я пойду с вами.

– Вы ранены.

– Вы сами знаете, Люси, что это пустяк.

Когда он произнес это имя, женщина ощутила в душе приятное тепло и не стала возражать.

Они пошли по залитому дождем городу. Иногда навстречу попадались люди в форме национальных гвардейцев. Многие дома казались покинутыми, лавки были закрыты. Все ждали, чем закончится блокада; на берегах Сены сооружались укрепления, и сотни людей круглые сутки не покидали своих постов.

Шанталь невольно поежилась:

– Неужели Париж может быть сдан?!

– Лучше сдать его сейчас, – негромко, но твердо произнес Александр.

Женщина посмотрела на него с изумлением:

– Что вы такое говорите?!

– Да. Пруссаки все равно возьмут его, не теперь, так через несколько месяцев, а сколько людей в Париже умрет от голода и холода? Население уже сейчас ест кошек, ворон и крыс, а что будет дальше? Впереди зима. Сдача Парижа не повлияет на ход войны, зато поможет сохранить жизни как мирных жителей, так и обороняющих город солдат.

– А как же правительство? – спросила Шанталь.

В это время они проходили мимо ярко освещенных окон кафе «Сенат». Гремела музыка; на тротуаре стояли сильно накрашенные, полупьяные проститутки.

– Наше правительство, – сказал Александр, – как эти девки. Если пруссаки войдут в город, они начнут путаться с ними. Им все равно с кем, лишь бы платили.

Щеки Шанталь побледнели. Она натянуто улыбнулась и осторожно произнесла:

– Мужчины любят осуждать таких женщин, тогда как сами… – И неожиданно, вскинув голову, проговорила с некоторым вызовом: – Неужели вы никогда не посещали подобных заведений?

Он неопределенно махнул рукой:

– В студенческие годы чего не бывало… Хотя вообще-то я всегда презирал продажных женщин.

– Где вы учились? – спросила Шанталь, чтобы сменить тему.

– В Коллеж де Франс, – ответил Александр.

«Значит, он человек совсем иного круга», – подумала женщина и поинтересовалась:

– Вы постоянно живете в Париже?

– Сейчас – да.

– С вашей семьей?

Он покачал головой:

– Теперь у меня никого нет.

Его ответ показался Шанталь несколько странным, но она ни о чем не спросила.

Вскоре они подошли к дому, где Шанталь с Кристианом снимали квартиру.

– Мы пришли, – сказала женщина. – Спасибо, что проводили.

– Мы еще увидимся, Люси?

Женщина представила, как выглядит: обвисшие от дождя поля шляпки, мокрые юбки, а в глазах – что-то пронзительно тоскливое. Подумать только, у нее не осталось даже воспоминаний, таких, какие она могла бы бережно хранить и лелеять в своем сердце! Пройдет с десяток лет, старость станет смывать краски с лица и срывать с души последний покров грез и желаний.

– Нам не стоит видеться, – сказала она.

Но он не собирался отступать.

– А что вы делаете в свободное время, Люси?

Она решила, что может ответить так же, как и он:

– Теперь – читаю книги, музицирую.

Александр улыбнулся:

– Я очень люблю музыку.

– Я тоже. Только боюсь, мне не хватает мастерства.

Его карие глаза светились радостью.

– О, бросьте! Я бы с удовольствием послушал.

Шанталь молчала.

– В такие времена лучше иметь побольше друзей. Меня вам нечего опасаться, у меня есть только один серьезный недостаток: я беден. Не скрою, раньше у меня были деньги, но теперь я разорен.

Женщина тихо засмеялась:

– Я тоже небогата. Мы вдвоем живем на жалованье сына, сбережений нет…

– Вот видите, кое-что общее у нас уже есть.

Когда они прощались, Александр сказал:

– Не думайте обо мне плохо, Люси. Несмотря на свои слова, я буду защищать Париж в числе других безумцев…

– Не сомневаюсь. Только будьте осторожны.

Шанталь вернулась домой. В маленькой квартирке было темно и тихо. Она переоделась и немного посидела в кресле, потом неожиданно подошла к инструменту и взяла несколько аккордов. И тут же бросила, поняв, что не может играть. Сейчас музыка не могла спасти ее от мыслей о безрадостном будущем.

Кристиан пришел поздно; он выглядел озабоченным и усталым. Шанталь пододвинула ему тарелку с мясным рагу и зеленым салатом, а потом налила чашку настоящего кофе, который выменяла на черном рынке на свое золотое кольцо.

– Мы еще можем покупать мясо, мама?

– Пока да.

– Я слышал, фунт говяжьего филе стоит больше четырех франков.

Шанталь беспечно пожала плечами.

– Пора отказаться от всего этого, – сказал Кристиан.

– Я не хочу, чтобы ты от чего-либо отказывался.

– Для меня не так уж важно, ем я мясо или хлеб. Главное, чтобы ты была счастлива, мама.

Счастлива? Она смотрела на своего сына: легкая светлая улыбка и глаза, прозрачные, как капли дождя, и такие же чистые. Он видел, он жил!

– Да, я счастлива, – просто сказала женщина.

Кристиан рассказал о восстании на Гревской площади и назначении Комитета общественного спасения.

– Не думаю, что революционное правительство удержит власть, – сказал он. – Но это восстание наверняка сорвет переговоры Франции с Пруссией.

– Сегодня я встретила человека, который сказал, что лучше сдать Париж: это поможет сохранить человеческие жизни. Пусть сапоги пруссаков будут ступать по нашим улицам, зато меньше людей умрет от голода и холода.

Шанталь рассказала сыну об Александре и задумчиво прибавила:

– Почему-то мне показалось, будто я его уже где-то видела или что мы и вовсе знакомы много лет.

Кристиан внимательно посмотрел на мать, потом сказал:

– Возможно, он прав. Быть может, стоит забыть о глупой гордости…

– Мне кажется, я зря сижу дома, – заметила Шанталь. – Почему бы мне не поработать в госпитале? Так я смогу принести людям пользу в это нелегкое время.

Кристиан протянул руку и коснулся ее плеча.

– Будешь ли ты работать в госпитале или сидеть дома – неважно. Все равно ты ангел, мама.

Шанталь грустно улыбнулась.

– А как твоя личная жизнь? – спросила она.

– Ты имеешь в виду нас с Аннабель?

– Да.

– Сейчас не время. Война. – В голосе Кристиана звучало встревожившее ее равнодушие. – Аннабель всего девятнадцать, она подождет. Я устал, пойду лягу. Спасибо за ужин.

Он разделся и лег, но уснул не сразу, потому что на душе лежала какая-то тяжесть.

Несмотря на суровые времена, жизнь Кристиана устроилась как нельзя лучше: он занимался делом, которое ему нравилось, мог содержать себя и мать, в него была влюблена прекрасная девушка. И главное – он видел. И все-таки в душе молодого человека жило нечто такое, что мешало поддаться опьянению настоящим.

То были мысли о Мари.

Была середина ноября. Все вокруг окутывал мягкий слоистый туман, облака казались подбитыми ватой.

С начала месяца Шанталь три раза в неделю посещала ближайший госпиталь Красного Креста: помогала сестрам милосердия ухаживать за больными и ранеными. Рядом с ней трудились парижанки – и простолюдинки, и аристократки. Дамы без сожаления сняли браслеты и кольца, не жалея рук, щипали корпию и скатывали бинты. Горе, тревога, голод, страх уравняли всех.

Шанталь понимала, почему парижане боятся сдачи города: отныне дворцы и соборы Парижа перестали быть неподвижными архитектурными конструкциями, они превратились в своего рода символы свободы, гордости, символы прежней, потерянной жизни.

Шанталь шла по улице; ее обгоняли другие женщины, озабоченные и, как правило, одинаково одетые. В те дни скромность одежды даже обеспеченных дам граничила с бедностью. Суровые времена оттеснили куда-то мысли о нарядах и удовольствиях. Черные, темно-синие или темно-коричневые цвета оживляли лишь белоснежные крылатые чепцы сестер милосердия. Со шляпок многих женщин свисали траурные вуали. Не было слышно ни смеха, ни громких голосов. В танцевальных залах разместились госпитали.

Больничный рацион был скуден, а потому женщины выбирали подопечных из числа раненых и приносили им суп, который варили дома, или какую-либо другую еду. Шанталь взялась опекать молодого тяжелораненого солдата, чисто по-женски пленившись его поступком на войне. Во время сражения при Бурже он был послан с разведкой, но на обратном пути наткнулся на пруссаков. Они стреляли в него и ранили, но, к счастью, ни одна из многочисленных ран не была смертельной. Каким-то чудом он добрался до своих и передал важные сведения. Узнав об этом, командование нашло возможность отправить его в Париж.

Когда Шанталь завела речь о его подвиге, он сказал;

– Нельзя судить о человеке по его поведению на войне. Там постоянно ощущаешь себя то ли пьяным, то ли безумным. Кажется, будто играешь в страшную игру. Быть смелым на войне – пустяки. Тут все продиктовано инстинктом самосохранения. Мирная жизнь – это совсем другое, она требует больше разума, больше мужества, не говоря уже о сердечной теплоте.

Его слова очень понравились женщине, и она твердо решила помогать именно этому солдату. Шанталь знала, что он не вернется в армию, – у него была серьезно повреждена нога, но, как казалось женщине, куда больше его тревожило что-то другое. Ей было известно его имя – Эжен Орвиль, и она без колебаний обратилась к нему просто по имени:

– Хотите, я напишу письмо, Эжен?

– Кому?

– Разве у вас нет родных?

– Есть. Куча братьев и сестер, да и родители еще, должно быть, живы. Но что им писать? Мы слишком давно не виделись.

– А больше никого?

Он помедлил, словно не решаясь переступить запретную черту.

– У меня была жена. Мы расстались – в основном по моей вине. В то время мы оба работали на фабрике. Я был недоволен своей жизнью, жена раздражала меня молчаливостью, равнодушием. Потом я случайно убил человека – это стало поводом для бегства. А она ждала ребенка. Каково ей пришлось потом? Ребенок наверняка умер: в таких условиях дети не выживали. Теперь я мечтаю о том, чтобы найти ее, хотя понимаю, что это невозможно.

– Почему же нет? Можно обратиться в префектуру; по крайней мере, вам скажут, живет ли ваша жена в Париже. И если она… умерла, вы об этом тоже узнаете.

– В самом деле? Что ж, тогда, конечно, я так и сделаю. А если мне скажут, что ее здесь нет, я поеду к ней на родину.

– Сейчас война, – напомнила Шанталь.

– Неважно, – твердо произнес он, – я получу пропуск и разрешение на выезд, чего бы мне это ни стоило.

– Вы так сильно ее любите?

Он глубоко вздохнул:

– Я чувствую себя виноватым.

Он замолчал, и женщина тоже ничего не прибавила. Ей нужно было спешить к другим раненым. Сегодня у Шанталь было особое настроение – вечером предстояла встреча с Александром, мысли о котором с некоторых пор немало занимали ее.

Она ушла домой пораньше и шла по улице, не замечая ничего вокруг. Сегодня ее не огорчал ни вид потемневших грязных стен, ни потухшие взгляды сограждан.

Вопреки сложившимся во время войны традициям Шанталь решила одеться хотя и скромно, но нарядно – почему-то ей казалось, что Александру это будет приятно. Она надела жесткий черный корсет на белой подкладке, широкую, плиссированную по краю юбку синего цвета, короткий жакет «гарибальди» с рукавами из тонкого материала, присобранными на запястьях, и отделанную бисером шляпку-каскетку.

Они встретились после шести вечера, гуляли под напоминающим медное зеркало небом, и дворцы Парижа казались им золотыми якорями реального времени, чем-то по-настоящему ценным.

Шанталь и Александр много говорили: женщине было легко и просто беседовать с ним. Она наслаждалась тем, что идет рядом с неглупым, привлекательным, добропорядочным мужчиной, в глазах которого читала восхищение собой.

– Я живу неподалеку, – сказал Александр, когда они проходили мимо театра «Одеон». – Не хотите зайти?

– Уже поздно.

– Клянусь, я не собираюсь предлагать вам ничего, кроме разве что чашки чая.

– Надеюсь, – с улыбкой сказала Шанталь.

Она предположила, что в жилище Александра сможет приподнять завесу тайны, окутывающей его жизнь, и решила принять приглашение.

Они поднялись по деревянной лестнице и вошли в скромную холостяцкую квартирку. Александр предложил Шанталь сесть на диван.

– Три года назад, – начал он, – я женился. Впервые, хотя мне было уже за сорок. Женился на молодой девушке. Она происходила из хорошей, но обедневшей семьи. Конечно, я верил в то, что между нами существует взаимная любовь. А потом я поругался с отцом. Глупо, но виной тому были политические события. Отец изменил завещание, все досталось моему брату. К нему же ушла моя молодая жена. Мне осталось лишь небольшое количество акций, которые обесценились в начале войны. Что вы скажете об этом, Люси?

Она смотрела на него в упор:

– Хотите честно?

– Да.

– В вашей трагедии нет ничего необычного. Это можно пережить. Вы сильны и здоровы, и у вас нет никого, о ком вы должны заботиться.

– Возможно, как раз это и плохо…

– Вы не сказали, к чему стремились раньше, – промолвила Шанталь.

– К чему? К тому, чтобы стать еще богаче, чтобы постоянно чувствовать себя успешным. – Он вздохнул: – Я сам виноват. Я выбрал жену за красоту, за молодость – как игрушку. Я не знал и не хотел знать, какой она человек. – Александр усмехнулся: – А ведь она не подала бы мне руки на Гревской площади, как это сделали вы!

Шанталь беспокойно завозилась на диване.

– Быть может, пойдем?

– Вам не нравится мое жилище?

– Дело не в этом…

– Люси! Вы удивительно красивы.

Александр взял руку женщины в свою и поцеловал, потом обнял Шанталь и мягко привлек к себе. Неожиданно она почувствовала влечение и удивилась. Иногда в публичном доме в пьяном угаре она ощущала что-то похожее на страсть, но тогда ее желание было смешано с жаждой денег, стремлением забыться; те мимолетные капризы тела не имели ничего общего с движениями души.

Шанталь лежала в объятиях Александра, и они целовались, жадно и страстно, словно тайные любовники. Запретные, ласкающие прикосновения этого мужчины сводили Шанталь с ума. Она с радостью согласилась бы отдаться ему, более того – она желала этого. Впервые в жизни близость с мужчиной не унизила, а возвысила бы ее, но… А если потом он посадит ее в экипаж и сунет в руку пять франков – плату за доставленное удовольствие?!

– Александр! – задыхаясь, прошептала Шанталь. – Вы обещали…

К удивлению женщины, он сразу ее отпустил.

– Простите, Люси. Когда я приглашал вас сюда, у меня правда не было таких намерений. Хотя теперь вы, конечно, мне не поверите.

– Если б не верила, то не пошла бы к вам.

Женщина встала. Александр поднялся вслед за нею.

– Я собирался сказать вам это позднее, Люси, а теперь подумал: зачем ждать? Выходите за меня замуж!

– Я… я вам не подхожу. Я простая женщина и даже не коренная парижанка.

– О боже! Какое это имеет значение!

Шанталь глубоко вздохнула:

– Я… я должна разобраться в себе. Это так неожиданно…

– Понимаю. Подумайте над моим предложением. Только, если можно, не слишком долго. Ведь сейчас война… Неизвестно, что может случиться со всеми нами.

– Вы правы.

Они спустились вниз и пошли по городу, озаренные приглушенным сиянием заходящего солнца.

И, глядя на этот блеск и сияние казавшегося нереальным мира, Шанталь неожиданно почувствовала себя обнаженной и беззащитной перед своими чувствами. Сейчас в этом городе властвовал призрак свободы, а в ее сердце жил призрак счастья. Она чувствовала себя счастливой, всего лишь прикоснувшись к грезам, а если бы они сбылись… Выйти замуж за этого человека, любить друг друга – как это было бы замечательно! Для Люси. Для Шанталь это несбыточная мечта.