Текст книги "То, о чем молчат [СИ]"

Автор книги: Лия Светлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Лия Д. Светлова
То, о чем молчат

Пролог

   Когда у человека есть тайна, которую он стыдится поведать кому-то, жизнь становится тяжким бременем. На короткие мгновенья позор забывается, и ложное самоуспокоение охватывает хрупкое бытие. Но совесть не обманешь, она – самый жестокий судья и палач, грызущий душу медленно, но верно. А память, глупо забывающая много радостных событий, никогда не забудет позора.

   Я пыталась забыть все, что было. Много раз сменяла место жительства, старалась прекратить общение со всеми, кто невольно мог напомнить мне об этом одним своим существованием; теряла себя в книгах, замысловатых сюжетах, фильмах... Но они кончались, а реальность представала неизменной. Нельзя начать жизнь сначала. Невозможно поделиться своей болью. Единственный человек, который мог бы понять, не сделал этого, и мне известно, почему так случилось. Она не приняла моего признания, потому, что правда оскорбляла, прежде всего, ее саму.

   Прошлое гналось, не отставая ни на шаг. Оно дышало в затылок горячим смрадом. Через звонки и визиты, переданные приветы, ночные воспоминания... Как забудешь этих людей? Как убежишь от них?! Я точно знаю, что такое рана в душе: постоянная боль, мешающая дышать и улыбаться. От нее нет лекарства, и она растет, как гангрена. Нет исцеления от моей болезни. Имя ей – смерть. Я знаю, когда и как умерла. Каждый раз, моргая, передо мной предстает лицо моего убийцы. Сотни раз за день.

Счастливая новость

  Прежде чем осознать, что меня будит телефонный звонок, я чувствую гнев. Не люблю просыпаться от чужого вмешательства так сильно, что готова на многое ради мести. К счастью, это ощущение всегда проходит очень быстро.

   – Дааа, – уыло отвечаю кому-то.

   – Спишь?! – удивленный голос из смартфона.

   Ненавижу ее глупые вопросы, но с этим всегда ничего нельзя было поделать.

   – Даааа, – в семь утра легче всего отвечать однообразно.

   – Во сколько легла?

   – Не помню, мам, – но по ощущениям похоже, что не раньше четырех часов. – Я люблю тебя, но твой контроль ни к чему – мне уже двадцать пять лет.

   – И что, разве ты взрослая?

   Бесполезно продолжать тему...

   – С тобой просто невозможно разговаривать! Я звоню не для того, чтобы ссориться.

   Вот как... Это со мной невозможно разговаривать!

   – Кое-что случилось, Эля.

   Она замолчала, но я не стала вставлять реплику.

   – Только что умер Марат.

   Папа умер... Это разбудило меня окончательно.

   – Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросила я.

   – Десять минут назад позвонил его брат и рассказал мне. Оказывается, у него был рак легких. Нам с тобой не сочли нужным рассказать. Но на похороны пригласили.

   – И ты согласилась поехать?

   – Что за возмущенный тон? Да, сразу же, за нас обеих.

   Маму, которая питала к нему что-то дружеское, я не способна была понять.

   – Вадим согласен?

   – Он еще спит и ничего не знает, но, думаю, будет не против моей поездки.

   Да, скорее всего. Отчим всегда ревновал маму к отцу, но мертвый уже не причинит вреда.

   – Эля, ты что, даже не расстроилась? – обвиняющее прозвучал ее высокий голос. Мама, в свою очередь, не понимала моего равнодушия, хотя и знала его причины.

   – Расстроилась, – сухо ответила я, но не из-за его смерти, а из-за необходимости присутствовать на похоронах. Она вздохнула, но не стала чего-то ещеваться.

   – Приезжай в его деревню завтра самым ранним рейсом. Думаю, к полудню все уже будет завершено.

   Хорошо, что не сегодня.

   – Ладно.

   Звонок завершен. Интересно, что испытывают счастливые дети, когда умирает их отец? Я понимаю, что они плачут и терзаются, но каковы их душевные ощущения? Мне не дано понять. В моей душе сейчас было пусто. Перед глазами встали те тяжелые дни, когда он нас бросил. Под предлогом поиска заработка отец уехал в Челябинск. Недалеко от города у него жили родственники, там он родился. Мы ждали от него помощи как евреи– манны небесной. Но не получили ни весточки. В то время я лелеяла надежды, что он будет меня любить и заботиться, как и все хорошие папы. Как странно, что в ребенке Богом заложено это ожидание родительской любви. Но я получала только его равнодушие. А потом мы сами поехали к нему. Он сказал, что не вернется. Это был его побег. Как не по-мужски! Теперь я не удивляюсь, не плачу, не горюю. Но в то время пришлось очень туго. Мы рыдали, ссорились, дрались между собой: я и мама. Она винила в его уходе только меня. Переходный возраст, скверный характер, постоянные нужды на одежду, учебу в школе и поступление в вуз... Просто смешно. А я не могла винить ее. Моя тетя сказала, что поговорила с отцом, и он признался, что всему виной холодность моей матери. А еще он страстно хотел сына. И я не смела винить мать, произнося такие страшные для нее слова. Лучше слушать то, что легко говорила она сама...

   Спустя год мы немного пришли в себя и продолжили жить.

   А теперь отец умер; сигарета, лучший его друг, предала Марата Малеева.

   Думал ли он обо мне? Сожалел ли о той роли, что сыграл в моей жизни? Я бы хотела потерять руку или ногу, чем получить эту рану. И сейчас хотелось зареветь от гнева, потому что догадывалась: этот мерзавец даже не вспомнил моего имени на смертном одре.

   Дрожащей рукой подношу чашку с кофе, чтобы смочить горло. Внутри до того сухо, что холодное питье, недопитое еще с ночи, причиняет боль.

   Бывали моменты, когда я мечтала о его смерти. Лучшее, что могло произойти в жизни, случилось. И что же?! Все еще боюсь, стыжусь.

   Что ж, раз уж я проснулась, то проведу этот день как «правильный» человек: съем здоровый завтрак, помою посуду, приму душ, тщательно накрашусь и оденусь, вовремя приду на работу, зайду в деканат и объясню свои обстоятельства, словно любящая дочь... Мне должны дать отгул.

   Мой внутренний диалог... Единственный собеседник. Иногда страшно: не сошла ли я с ума? Говорю себе же о своей жизни, описывая характер, мотивы, события. Смотрю со стороны и проверяю: похожа ли я на нормального человека? Удается ли подать себя обществу в том ракурсе, который скроет или исказит то, что им знать не обязательно?

   Обычно у меня все наоборот. Я преподаю историю в институте для межфака. Почти все пары – во вторую смену. Это пагубно влияет на распорядок дня. Но не стану скрывать, мне нравится поздно ложиться, поздно вставать... Кто-то может подумать, что молодая девушка вроде меня с таким удобным графиком работы спокойно отрывается в ночных клубах, приводит парней в свою съемную квартиру, устраивает собственные вечеринки... Но я не люблю людей. Я люблю историю, и разговариваю о ней со своими студентами и коллегами. Я люблю книги и фильмы, потому что они имеют счастливую развязку, а если и не счастливую, то ведь это не настоящее... Но, повторю, я не люблю людей. На столько, что ко мне никто не приходит, кроме владелицы. Раз в месяц я вынуждена смиренно терпеть ее визит. Она забирает деньги, дает парочку советов по ведению хозяйства. На этом все мое общение с обществом и ограничивается: коллеги, студенты, домовладелица. Красота!

   Если оглядеться вокруг, посмотреть на "декорации", можно легко сделать выводы о моей личности. Говорят, что для роженицы есть несколько условий, чтобы она чувствовала себя на родах комфортно. Это правило "трех Т": темно, тепло, тихо. Мое жилище очень соответствует этим условиям. Шторы темно-синего атласа всегда задернуты, если только я не решу проветрить помещение. Стены обклеены обоями с узором из крупных синих роз, а кое-где висят темные пейзажи. На полу линолеум серебристо-серых тонов. Все постельное белье из серебристого шелка. Кое-где лежат книги: на столе и стульях темного дерева, на подоконнике. Они разделены стопками по жанрам: фэнтэзи, детектив, любовный роман, проза, научная литература, конспирология. Я читаю все, что попадает мне на глаза. Из любимых произведений: "Ангелы и Демоны", "Герой нашего времени", серия об Эркюле Пуаро и Джейн Марпл, "Игра престолов", "Бойцовский клуб", "Мастер и Маргарита", "Портрет Дориана Грея", "Дракула". Эти книги лежат под кроватью, чтобы читать их в конце дня. На журнальном столике завал разного барахла: диски, флеш-накопители, косметика, записные книжки и прочая мелочь. Поверх этого всегда громоздится ноутбук и зеркалка Никон. У одной стены протянулась специальная вешалка, как в больших шкафах, где висит почти вся моя одежда, а то, что не вместилось, хранится в коробках. С одной стороны от кровати стоит высокая напольная лампа с белым абажуром – единственное светлое пятно в комнате, а люстра на потолке практически никогда не используется. Это мое самое любимое место, безопасная норка. Каждое утро мне жаль ее покидать, и я стремлюсь вернуться сюда как можно скорее. Больше от жизни мне ничего не надо.

   Остальные комнаты в квартире светлые, самые обычные, меблированные по вкусу хозяйки.

   Мой город... Все-таки, я его люблю. N – прекрасное место для тихой спокойной жизни. Никаких промышленных отходов и пробок, низкий уровень преступности и высокие моральные принципы у местного населения численностью тысяч в восемьдесят. Здесь прекрасно уживется каждый, кто хочет дышать свежим воздухом, есть натуральные продукты из близлежащих деревень, имеющих вкус и даже запах, но не желает копаться в огороде и чистить сарай от навоза.

   В моем паспорте значится, что я здесь родилась, и считаю себя местной, хотя детство прошло в другом месте. Однако вернулась сюда, когда настало время получать высшее образование.

   Пять лет студенчества дали ощущение стабильной, налаженной жизни. Они сделали из меня тихого, уравновешенного человека с хорошим нравом. Конечно, есть свои недостатки и странности, но их можно списать на моду и влияние субкультур. Не зря же я слушаю тяжелый рок. Именно так обо мне и думают окружающие. Им кажется, что темная эстетика рока заставляет меня быть необщительной, серьезной девушкой, держащейся в стороне от нормальных людей. Пирсинг, соответствующая одежда и многократное окрашивание волос в самые разные цвета на первом-втором курсе убедили, что мои странности именно из-за субкультуры. Не то, чтобы они ошибались... Но многого не понимали, это уж точно. Особенно того, что их заставили думать так.

   Я давно не выгляжу как поклонница рока. Но произведенное впечатление еще живо. Благодаря этому моя жизнь защищена от таких вопросов и предложений, как "Почему ты всегда одна? У тебя есть друзья? Какая ты странная, что с тобой? Почему ты держишься так и отстраненно от всех? Хочешь пойти с нами в кино? Мы приглашаем тебя на семейный ужин!"

   У меня не было ни друзей, ни подруг, ни любимого человека. Слишком боясь предательства, мне было страшно доверяться кому-то.

   Я поступила на исторический факультет. Самое главное, что на бюджетной форме, только своей головой и старанием. Я понимала, что висела на волоске, когда одноклассницы признавались, что за высокие вступительные баллы заплатили кругленькие суммы. И от этого ценила свой успех еще сильнее. Мама была горда! Для нее это стало доказательством и ее способностей обойтись в воспитании дочери без Марата.

   Вуз был окончен с красным дипломом, с сотней публикаций в научно-исследовательских журналах и сборниках. Меня без лишних разговоров взяли на работу туда же, где училась, и где всеми была любима. Но признание и любовь не дали ни капли счастья, а потом и радости. Я стала к этому равнодушной. Мне нужна была полноценная родительская любовь, получить которую было невозможно. Этот голод невозможно утолить! Потребляешь информацию тоннами гигабайтов, завоевываешь вершины в творчестве и карьере, но... Пусто.

   Прошел один рабочий год и начался следующий – не так уж и много времени... Но мне уже понятно, что работа, как бы они ни нравилась, не приносит настоящего счастья, а только позволяет на время забыть, что ты не счастлив. Чтобы развеяться от тоски, я посещаю заповедники, исторические памятники, езжу одна или со студентами на экскурсии. Однажды удалось принять участие на археологической практике. Мы раскопали древний курган, и нашли там стрелы, посуду и монеты бронзового века. Особенно понравилась поездка в Москву, а чуть позже – в Египет. Такой образ жизни дает мне возможность держаться на границе между безумием и спокойствием. Частая смена людей и условий не дает задумываться о себе и копаться в душе.

   Но когда кончается очередное мероприятие, воспоминания о нем не приносят ни радости, ни печали. По возвращении домой каждая достопримечательность кажется блеклой копией своей фотографии в Интернете. Пустота. Внутри меня постоянно пусто, и я не могу заполнить это ничем. Когда одиночество и тоска особенно сильно завладевают мной, то просыпается она. Маленькая испуганная девочка владеет мною, как куклой. Словно заводная игрушка, я могу что-то делать без нее, но как только хочу изменить самое главное – избавиться от одиночества, переборов главную свою беду, встретившись с ней лицом к лицу, – моя воля кончается, и начинается ее владычество. Ее голос кричит в моих ушах, что так будет всегда. Бесполезно бороться: не забыть и не убить эту мою боль! То, что началось неправильно, таким и останется. Нельзя ничего исправить, можно только жить в самообмане, что все нормально. И снова мчаться в другие города, погрузившись в собственный мираж "нормального" существования. Только бы не столкнуться снова со своей кровоточащей душой и с этой дикой девочкой внутри.

   Неправильно началась моя жизнь. С самого начала пути я пошла не по той дороге. Сейчас я свернула, но вдруг случится так, что кто-то из прошлого вернет меня на прежний путь? И я знаю, кто. Это отравляло мое существование. Когда смотришь хороший фильм, с сожалением чувствуешь приближение финала. Такое же чувство сопровождало и меня, мешая наслаждаться своими маленькими радостями, которые и без того слабо помогали... Я не могла "заесть" темное прошлое сладкой пилюлей успешной карьеры, интересом к науке или путешествиями. Говорят, что страдания схваток не спрячешь никакими обезболивающими. Вот также и я не могла избавиться от своей ноши.

   Все эти мысли постоянно кипели в голове. Я – зритель и критик своей жизни. Эта привычка сложилась с детства. Маленькая испуганная девочка "вылетает" из тела и наблюдает, что оно будет делать. Иногда она дает мне команду: "Улыбнись!" или "Промолчи!". Она знает, как мне надо поступать, в любой ситуации, и проверяет правильность исполнения. Я могу искренне смеяться шутке, но, в то же время, смотрю со стороны ее глазами, как я это делаю. Словно во мне живет актер и режиссер. Только один человек заставляет меня не следить за действиями и поддаваться порывам, забывая обо всех страхах. Как же я его люблю... "Может, мы встретимся и даже поговорим сегодня" – возникает слабая надежда.

   Все было сделано по плану, даже успела посмотреть "Гордость и предубеждение" с Кирой Найтли в сто первый раз. Автобус не уехал раньше меня, на пару не опоздала. Этот институт терпел мою небрежность пять лет, и я была удивлена, что они закрыли глаза на мои недостатки и взяли на работу после пятого курса. Также спокойно, как свои минусы, я могу назвать и положительные стороны: прекрасно знаю свой предмет, и даже лучше. Это многое компенсирует. Видимо, руководство тоже так посчитало и приняло во внимание и талант, и сотню научных статей, изданных в специализированных сборниках.

   В преподавательской заметили мою необычную пунктуальность.

   – Сегодня вы не любовались осенними листьями? – улыбнулась Антонина Яковлевна, мой бывший куратор. Она до сих пор помнила мои объяснительные по поводу опозданий.

   Я уже привыкла не отвечать, им всем хватало просто улыбки. Зачем многократно вспоминать прошлое? Повторяя старые шутки, рассказывая интересные моменты, люди превращают их в замусоленную денежную бумажку. Я брезгую трогать такие деньги, даже высокого номинала. Но, видимо, для некоторых это не проблема. Вот вспоминать мысленно – это другое дело. Никто не дотронется до дорогих воспоминаний своим грязным языком, не поймет превратно. И я вспомнила тот день, когда моя жизнь начала меняться, выходя из тени Марата, поглощающей все радости. То, что Марат умер, не дало мне сегодня ощущения свободного дыхания. Может, нужно увидеть мертвеца, чтобы обрести покой? Что скажешь, моя маленькая испуганная девочка?..

Начало

    В тот день я начала жить снова. Словно испила эликсир жизни, находясь в агонии. Не сразу я заметила, что произошло. Так всегда бывает: исцеление приходит медленно и незаметно.

   – Как ваша статья, Эльвира Маратовна? – спросил один из преподавателей.

   – О, работа почти окончена. Думаю, к концу недели смогу сдать в редакцию оформленный вариант. А что, разве надо спешить?

   – Нет, все в порядке, времени достаточно. Конференция назначена на середину декабря. Пока готова только моя статья и работа Алиплаловой о Великом переселении народов.

   Ясно, это дружеский интерес, который мне льстит, но одновременно, пугает. Боюсь таких отношений, как дружба с мужчиной. Иногда настает момент, когда приходится приводить этого друга в чувство и объяснять, что поцелуи и объятия – из другого уровня. Это очень обидно, когда ты принимаешь мужскую дружбу, привыкаешь к ней, ничего не давая взамен. А потом оказывается, что он "только начал"... Увидев, что девушка поддалась, он считает, что пора предлагать нечто большее. Уколовшись несколько раз еще в первые годы учебы, когда парни так голодны и бросаются на девушек, истекая слюной, я ставлю барьеры перед каждым таким предложением. Та категория мужчин, что начинают с поцелуев и объятий, мне больше по нраву. В том смысле, что их намерения видны с первых минут знакомства и не приходится обманываться на их счет. Но уже пару лет я не сталкиваюсь и с ними.

   Этот преподаватель просто угнетал меня своими дружескими замашками. В последнее время я боялась не сдержать язык и серьезно его обидеть. Только для того, чтобы оттолкнуть этого человека от своих границ. Я бы могла принять это, но риск был слишком велик. А сейчас можно просто кивнуть и промолчать...

   Открыв ежедневник, пробегаю глазами по расписанию пятницы: одна пара у экономистов третьего курса и еще одна – у юристов пятого. Бегло прочитываю свои лекции – только для напоминания. Звенит звонок, в моей жизни последний наступит не скоро. Я иду к зеркалу, поправляю косую челку и бежевый шелковый шарфик на шее. Отражение не похоже на преподавательницу. Я все еще ребенок... Мама права. Весь мой вид говорит об уступчивости, согласии к компромиссу, сдержанности. Темно-карие глаза, маленький нос, плавные изгибы рта, овальное лицо с маленьким подбородком, темно-каштановые волосы высоко собраны в простой конский хвост. Никаких родинок, веснушек, горящих взглядов, ямочек, выразительных скул... Как описывают страстных героинь? "Это была девушка с медными волосами, которые светились золотом в лучах солнца. Глаза ее искрились, подобно аквамаринам, губы призывно алели на благородном лице". Дальше, по закону жанра, пошло бы описание всех интимных прелестей. Неприятно, что из этого делают какой-то стандарт. Как, например, и у мужчин: квадратный подбородок, широкие плечи, узкие бедра. Мне всегда представляется Баз Лайтер.

   Подавив неудовлетворенный вздох, ухожу из преподавательской. Коридор уже пуст: студенты у нас серьезно относятся к учебе. Я настраиваюсь на уверенность, позитив и дружелюбие: с юристами мы еще не знакомы, это первая пара в семестре.

   Из проема на лестничную площадку в меня почти влепляются трое высоких, здоровенных студентов, и я испуганно закрываю ладонью рот. Каждый из них высится надо мной, как небоскреб.

   – Полегче, парни, не пораньте пташку, – шутит один. Значит, я не прицепила бейджик, и была принята за студентку. В пиджаке такого кроя и джинсах не ходит ни один средне статистический преподаватель. Другой, более наглый, окидывает меня с ног до головы быстрым взглядом и выдает:

   – Раз уж мы опоздали, давайте "пробьем окно"? Хотите в кафе? Или в кино? Познакомимся поближе. А этих неудачников оставим тут.

   Третий издает свист, похожий на веселое удивление и подзадоривание одновременно. Я чувствую, что бледнею от стыда, щеки похолодели от волнения. Не мигая, смотрю на него, а у самой коленки дрожат и голова кружится. Парни и не подозревают, похоже, о том, какую реакцию вызывают, вторгнувшись в мое личное пространство. А этот так опасен, что я даже не могу притвориться смелее, чем есть на самом деле. Всех крошек моего пыла, который хотелось обрушить на юристов и произвести хорошее впечатление, очень мало, чтобы устоять перед ним.

   – В аудитории меня ждет толстая мегера в очках, которая будет учить всех жизни. А я не переношу нудных женщин, даже если они не поставят мне зачет, – продолжал тот, обняв меня за плечи. – А вас, уверен, ожидает пошлый старый пердун, простите за великий и могучий...

   Видимо, намекает на одного профессора. Но было не смешно. В глазах потемнело, ощущение чужой мужской руки на теле привело в ужас. Страшный кошмар воплощался в явь...

   – Отставить, рядовой! – раздался гневный голос Дмитрия Ивановича, моего спасителя. – Проси прощения у ассистента кафедры Отечественной истории.

   Глаза пикапера удивленно воззрились на Дмитрия Ивановича, потом он снова окинул всю меня недоуменным взглядом. Не проявляя спешки, он убрал руку и отступил на шаг. Я же прислонилась спиной к стене, чтобы не потерять сознание. Маленькой точки опоры достаточно для человека, который не хочет рухнуть на пол на глазах у других.

   – О-о, прошу прощения, – студент повинно покачал головой, но ни в задорном голосе, ни в блестящих глазах вины не было.

   – После пар приходи в преподавательскую, будешь делать отработку за невоспитанность.

   – Согласен, достоин худшей участи! – закивал он, сдвинув брови. Однако по тому, как он "переигрывает", было похоже, что для него это забава.

   – Марш на занятия. Все!

   Они убежали, задорно переговариваясь о случившемся.

   – Увидимся, – утвердительно шепнул парень, совершенно по-хулигански улыбнувшись. Это слышала только я.

   – Спасибо, я так растерялась, – слабо сказано: на самом деле я чуть не упала в обморок.

   – Все нормально, Эльвира, и не такое случается.

   Его дружеское беспокойство приободрило и смутило одновременно.

   Я натянуто улыбнулась и отправилась дальше. Предчувствие говорило, что сейчас начнется пытка моему самообладанию. Набрав воздуха в легкие, я вошла в аудиторию, где стояла неестественно мертвая тишина, воцарившаяся при моем появлении. Студенты выпрямились в ровные статуи.

   – Садитесь. Кто староста и где журнал успеваемости? – самым деловым тоном спросила я, хотя обычно притворялась дружески непринужденной.

   – Староста Артур Асарин к вашим услугам, – произнес знакомый голос все в той же манере: вежливая форма с чуть насмешливым тоном. Трудно придраться.

   Я сразу поняла по синему бейджику, что он юрист, и мне придется учить его целый семестр. То, что он еще и староста группы, наполнило меня новым смятением.

   Асарин поднес журнал и вручил его лично в руки, а не оставил на письменном столе. Стараясь не смотреть на него, я тут же начала перекличку, избежав его фамилии. Отметив отсутствующих, я представилась и сама:

   – Меня зовут Малеева Эльвира Маратовна. Мое имя понадобится если и не всем, то тем из вас, кто будет искать меня для пересдачи, – некоторые опустили взгляды на парты. – Заранее предупреждаю, что следить за мной и приходить домой за зачетом запрещено.

   – А что, бывали случаи? – спросил кто-то.

   – Не очень много, – улыбнулась я, и кое-кто, наконец, понял, что на моих парах можно смеяться. – Ну а теперь – за дело!

   И я начала вводную лекцию к курсу Отечественной истории. К счастью, пятикурсникам не приходилось объяснять, что нежелательно прерывать преподавателя. Лишенная желания вести с ними диалог, задавать вопросы и выслушивать мнения, я просто диктовала по памяти. А когда прозвенел звонок на короткую перемену, поспешила уйти. На самом деле, это был побег.

   Дмитрия Ивановича в преподавательской не было. Перемена стала для меня глотком воздуха, но слишком быстро надо было нырять обратно. Я оттягивала, сколько можно, но все-таки отправилась в свою аудиторию. А когда открыла дверь, замерла в шоке... Перед моим столом стояли трое. Две девушки смотрели на Асарина, который рылся в моей сумке. На столе уже лежали паспорт, запасные ручки, ключи от квартиры, диск группы СЛОТ. Наглец держал в правой руке мою сумку, а левой шарил в ней.

   – Это может стать твоим исключением, – проговорила я, и тогда он понял, последним из всех, что пойман на месте преступления. В его глазах, мне на зло, не было ни тени страха или вины, а все та же самая насмешка. Мне уже не терпелось заставить его лицо исказиться от недовольства.

   – Вы не правильно все истолковали, – ответил он, не дрогнув.

   – То есть, происходит не то, что я вижу? – с ложной снисходительностью спросила я. – У меня есть проблемы со зрением?

   – У вас есть проблемы с логикой, – чуть улыбнулся тот.

   – Твоя наглость переходит все границы. Удивляюсь, как ты дошел до пятого курса.

   – Я имею ряд недостатков, согласен. Но мои светлые достоинства с лихвой компенсируют всех их.

   – Твои достоинства меня интересуют меньше всего, поскольку ты направил в меня лишь всю свою темную сторону. Похоже, джедай, тьма тебя поглотила. Сядь на место и напиши объяснительную, пока мы будем продолжать лекцию.

   С самым спокойным видом он направился за свой стол, но его артистизм исчерпал себя, когда пришлось взяться за ручку. Надо отметить, что это далось ему не просто: не скоро мне на стол лег лист бумаги. Я подозревала, что он слишком долго возился с этой работой только для того, чтобы не писать лекцию. И написанное меня не мало покоробило. Я прочла вслух:

   – "Не имею никакого отношения к причиненному оскорблению. Я лишь пытался исправить чужую ошибку. В тот момент, когда "был пойман", я складывал все вещи в сумку, а не вытаскивал их оттуда. Приношу свои извинения, если был не прав". Группа, это правда?

   – Все так и есть! Это не он! Честно! – зашумели студенты.

   – Тогда – кто? И для чего?! – недоумевала я.

   Они молчали. Мой взгляд остановился на тех девушках, что стояли рядом, но их вид был невозмутим.

   – Ваша сплоченность похвальна, но не в том случае, когда произошло грубое нарушение.

   Ни звука в ответ, печальные лица, опущенные веки.

   – Я не буду доводить это до деканата. Вся группа будет наказана мною лично. Чем вам придется отвечать – еще подумаю. А пока имейте в виду, что за вами должок.

   С непроницаемым лицом я села на место. Последние минуты до звонка мы просидели молча. Со звонком все быстро ушли, кроме старосты, который подошел ко мне для подписи в журнале. Я быстро расписалась и отвернулась в сторону, листая фото в смартфоне. Но он не спешил уходить.

   – Можно ваш номер телефона?

   Это был обычный вопрос от старосты. На случай, если пара будет отменена, или группа попросит перенести ее на другой день, мы обменивались номерами. Я не стала вставать в позу и дала ему свой самсунг гэлэкси, чтобы он сделал себе дозвон и сохранил данные нам обоим. Такая сговорчивость его немного удивила.

   – Вы не поверили мне?

   Я не знала, что ответить.

   Он был настолько противен, что не терпелось избавиться от его присутствия, как от протухшего мяса. Не получалось даже взглянуть ему в глаза и хорошенько разглядеть внешность. Еще ни один мужчина не внушал мне такого страха и отвращения с первой встречи.

   – Или вы не знаете, что сказать?

   Я, наконец, подняла на него удивленный взгляд: эти слова совпадали с моими мыслями. Он выглядел упрямым и уверенно-дерзким из-за своих густых светлых волос, торчком стоящих на голове, из-за плотно сжатых губ, густых нахмуренных бровей вразлет и сильного взгляда карих глаз. Ни разу не видела таких изящных скул, будто тонкой работы скульптора. Но даже эта черта не уменьшала мужественности. Не знала, что взгляд можно назвать сильным, но он смотрел так, что хотелось разлететься на кусочки. Из облика исчезла смешинка. Он так разительно отличался от остальной массы студенческих юнцов. Это был не интеллектуал, который тяжелее ручки ничего не поднимет, единственная натренированная часть тела которого – язык. О нет... Асарин был мужчиной, на которого я, совсем как ребенок, стеснялась смотреть и, тем более, разглядывать.

   – Для всеобщего спокойствия... прошу вас, Асарин, как можно реже открывать рот в моем присутствии. Сделайте так, чтобы я о вашей персоне забыла, но умудритесь, в то же время, не пропускать пары.

   – И вы считаете, что я послушаюсь? – спокойно спросил он. Снова появилась в голосе эта смешинка. "Ты хочешь меня учить? Это я научу тебя, девочка!" – говорил весь его вид.

   – А вы считаете, что я буду бегать по вашей струнке?!

   – Отношения могут быть разной формы, а не только "повелитель – раб", – засмеялся он. – Вы застряли в своих лекциях? Или нарочно говорите любой бред, лишь бы не показать симпатию?

   – До свидания! – спокойно сказала я. В горле что-то тревожно ныло, разрастаясь по всему телу. Такое невесомое, щекотное чувство.

   Он кивнул, взял журнал со стола и, наконец, освободил помещение, куда как раз начинали входить экономисты. Я любила эту группу, они были позитивными ребятами, сообразительными. Проблем с поведением или успеваемостью тут не наблюдалось. Мы благополучно завершили первую часть лекции и начало второй, когда в дверь постучались, а потом вошел Асарин с лейкой в руке.

   – Тааак... – протянула я, запнувшись на полуслове.

   – Прошу прощения. Я – посол Green Peace. Мы обеспокоены состоянием комнатных растений, живущих в условиях мегаполиса.

   У него было настолько выразительное лицо, что можно было поверить: так и есть, любитель и защитник живой природы.

   Раздались довольные хохотки, обрадованные девичьи шепотки. Глазки заблестели, губки растянулись в улыбках. Только я имела иммунитет против его обаяния. Или... нет? Вспоминая, кажется, что я только притворялась невозмутимой с самых первых встреч.

   – О растениях и животных в наше время беспокоятся больше, чем о людях, – скептически заметила я, прекрасно понимая, что это Дмитрий Иванович вооружил Асарина лейкой. – Что ж, заканчивайте поскорее и уходите, не прощаясь.

   – Мне предстоит еще и земельку разрыхлить, – он вытащил из кармана какое-то приспособление для этого, теперь уже не сдерживая смеха. Это тут же заразило остальных, и аудитория наполнилась их весельем. Экономисты были знакомы с методами Дмитрия Ивановича. Наказание Асарина выглядело забавным абсурдом.