Текст книги "Литературная Газета 6273 ( № 18 2010)"
Автор книги: Литературка Газета
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)
Её ночи лучше моих дней
Искусство
Её ночи лучше моих дней
ЗДЕСЬ ТАНЦУЮТ
Ориентальная поэма в театре «Кремлёвский балет»
Когда «1001 ночь» называют сборником арабских сказок, я не возражаю: принято, так принято. Однако в душе протестую всегда: «сказка вообще» не вдохновляет поэтов. Тогда как упомянутый сборник служит источником страстного стиха тому, кто по складу воин и путешественник, купец и авантюрист, мореплаватель и стрелок.
Стих бывает напевным, будто голос муэдзина; порой – пышным и гладким, как обольстительная речь купца; в особых случаях – витиеватым и парадоксальным, словно мудрость суфия; и всегда – пряным, как воздух восточного базара, проперчённый до ожога, отягощённый мускусом и амброй.
Восток творил утончённые метафизические концепции, когда европейские рыцари не умели читать. Восток создавал невероятно бессмысленные предметы роскоши, когда главное украшение европейского замка – гобелен – всего лишь уменьшало сквозняки. Восток учил Европу поэзии.
Ориентальную плутовскую притчу менее всего можно назвать «бытовой сказкой». Почти каждая такая история покоится на суфийской основе, и эта основа ничуть не спрятана. Тогда как древнейшая «сказка» Европы оторвалась от священных корней, превратилась в «бытовую» и ушла в балаган, благородным людям оставив лишь младших сестёр: сказки волшебную и героическую.
Выражение «Восток – дело тонкое» не имеет смысла. Он прост, если вдохнёшь его воздух полной грудью и не отравишься.
Восток пропитан любовным потом и кровью.
Как, скажите, этот терпкий аромат воплотить в балете? Только обратившись к Востоку.
Каждый спектакль «Кремлёвского балета» – попытка рассказать о чём-то, что лежит глубже фабулы. Если это «Снегурочка», то властно заявит о себе миф; если Андрей Петров, хореограф чуткий и бесстрашный, берётся за проделки Фигаро, то ожидать от них нужно полного погружения в смеховую культуру; если театр обращается к «1001 ночи», то – будьте уверены – вас окутает знойное марево Бухары, Самарканда, Дамаска, Баку. И не оставит надежда на то, что за раскалённым дувалом спрятан тенистый сад.
Новая премьера театра – событие, выдающееся даже из ряда громких хореографических постановок последнего времени. «1001 ночь» может быть названа народной не только потому, что публике спектакль понравится. Его создавали лучшие представители народа.
Композитор – народный артист СССР Фикрет Амиров.
Среди авторов либретто – два народных писателя Азербайджана Максуд и Рустам Ибрагимбековы.
Хореограф – народный артист России Андрей Петров.
А сыгран спектакль в декорациях народного художника СССР Таира Салахова.
Амиров написал свой балет в 1979 году. Слушая его сегодня, понимаешь, что Страна Советов была бережлива к «народным» званиям отнюдь не из скупости. Музыка Амирова отважно мелодична, в ней слышны отголоски мугамов, но нигде композитор не опускается до искусства этнических резерваций. Он не пытается пересказать историю, в музыке если находишь быт, то вскоре чувствуешь кожей: это всего лишь позвякивают стаканчики «армуды». А чайхана – это уже метафизика! Ибо в реальности «армуды», плотно вжатые в подстаканники, не звякают никогда.
О Салахове нужно говорить не здесь. Я не являюсь специальным знатоком его творчества, но то, что известно мне из его наследия, вызывает глубочайшее почтение. Познакомиться с Таиром Теймуровичем было для меня большой честью.
И огромной радостью – ещё раз насладиться танцем любимых балерин.
Трудно сказать о танцовщиках что-то определённое в «1001 ночи». Не потому, что они плохи или бесцветны, нет: техническим разговором о позициях и линиях не хочется спугнуть волшебное ощущение трагического эротизма, двигающего повествование. Ведь всё начинается с супружеской измены, убийства, и вовсе не фигура палача, постоянно присутствующего на сцене, делает её лобным местом, ежеминутно готовым к жертвоприношению.
Высокий градус священной эротики поддерживает Шехерезада – обещающая, соблазняющая, затягивающая. Жертва – сам Шахрияр, он умрёт по всем законам мироздания, чтобы оплодотворить эту Вечную Женственность в её царстве – подземном, мифологическом царстве мёртвых, истинном «городе женщин». Балет о жизни, о возрождении.
Именно потому не замыкается он на том, чем единственно был очарован Михаил Фокин в «Шехеразаде». У Ибрагимбековых Аладдин чистит медную лампу, мореход охотится на птицу Рух, разбойников скопом отправляют туда, откуда и появляться-то им не было должно’, а праздник с подменой «принц и нищий» уничтожает старый мир и утверждает новый.
Очарование в том, что нам не читают лекцию о том, что кувшин, в котором находит смерть разбойник, – традиционный символ женского лона, что преступнику не место в мире гармонии и он возвращается в хаос; что убийство птицы есть укрощение женщины; что если правитель перестаёт думать головой, то его следует перевернуть, ибо мыслящий центр обязан находиться наверху…
Кристина Кретова в роли Шехерезады обходится без букв. На книжную мудрость намекают декорации – тайные знаки неведомой вязи Таира Салахова не позволяют нам забыть о том, что мы пребываем внутри текста.
Балерина ведёт ансамбль. Её слова суть актёры. Поскольку миф Шехерезады – женский, то и главными членами каждого высказывания-предложения являются танцовщицы. Будь то Алия Хасенова в роли неверной жены или Наталья Балахничёва как Царевна Будур, Александра Тимофеева в роли возлюбленной Синдбада, невеста Али-Бабы Екатерина Ударцева или жена глупого султана Валерия Побединская, все они – слова и буквы в причудливом монологе Кристины Кретовой.
Эту девушку критик Сергей Коробков показал читателю «Линии» через «Волшебную скрипку» Николая Гумилёва. Наверное, тогда она играла.
Мне Кристина танцевала стихи.
Я покидал Кремль, мучительно чеканя грусть: «И снова властвует Багдад, И снова странствует Синдбад, Вступает с демонами в ссору, И от египетской земли Опять уходят корабли В великолепную Бассору».
Кристина и ночь – единое целое. Именно в ней я обнаружил истинное «я» – «я» возвышенных сновидений. И если мои дни хороши хоть чем-то, то нужно ли объяснять, в чём источник их случайной значительности?
Сиюминутно и ослепительно!
Евгений МАЛИКОВ
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
Имена на поверке
Они сражались за Родину
Имена на поверке
ИМЕНА НА ПОВЕРКЕ
Вы память святую о них сохраните
Перед вами, дорогой читатель, стихи поэтов – участников Великой Отечественной войны. «Литературная газета» уже два месяца публикует произведения фронтовых поэтов, предлагая любителям поэзии вспомнить творчество таких самобытных поэтов, как А. Недогонов, Ю. Друнина, П. Шубин, С. Орлов, Д. Самойлов, С. Смирнов, Е. Исаев, А. Межиров. Фронтовая поэзия – один из самых загадочных, бессонно-пульсирующих нервов нашей талантливой литературы. Она как неотъёмная часть здорового народного организма может молчать, не напоминая о себе. Но когда приближается время сомнений или время торжеств, нерв напоминает о себе. «Я славлю смерть во имя нашей жизни. // О мёртвых мы поговорим потом», – писал когда-то Михаил Дудин. «И в песнях погибших борцов помяните, // Когда запоёт вся страна» – об этом напоминает нам узник концлагеря Заксенхаузен Семён Крутов, человек невероятно трагической судьбы: он прошёл фашистские и сталинские лагеря, был оклеветан, но поэзия его чиста. Оклеветан был и Муса Джалиль, гордость татарского народа, но справедливость в итоге восторжествовала.
Ниже мы публикуем их стихи, а также творения Михаила Исаковского, автора бессмертных песен «Катюша», «В лесу прифронтовом», «Враги сожгли родную хату», «Огонёк»; Дмитрия Ковалёва, русского, родившегося в Белоруссии, добровольцем ушедшего на флот, тонкого лирика; кабардинского поэта, будущего государственного деятеля Алима Кешокова, вынесшего с поля боя раненого балкарского поэта Кайсына Кулиева; Владимира Жукова, мужественного воина; Михаила Луконина, создателя масштабных полотен; Георгия Суворова, талантливого сибиряка, жившего поэзией, но погибшего при форсировании реки Нарова в феврале 1944 г.
Творчество фронтовых поэтов полностью соизмеримо с их поступками воинов. Совесть их чиста перед отечеством и литературой.
Ведущий рубрики Анатолий ПАРПАРА
Михаил ДУДИН
7(20).11. 1916 – 31. 12. 1993
АЛЕКСАНДР НЕВСКИЙ
Старуха на дрова могильный рубит крест.
Кладбище Александро-Невской лавры.
И вот поют на сотни вёрст окрест
Начало битвы медные литавры.
Я слышу вновь в разбуженной ночи,
В порывах ветра, в завываньях вьюги,
Как перекрещиваются мечи,
И шелестят железные кольчуги,
И кони грудью падают на лёд,
И копья с ходу пробивают латы.
На лёд ложится розовый налёт,
А час назад он был зеленоватый.
И в нетерпенье бросив повода,
Откинув плащ и расправляя плечи,
Как вихорь, он врывается туда –
В крутое пекло бесподобной сечи.
Врубается мечом и пикой князь
Воочию, а не в красивой сказке,
Он бьёт в упор и бьёт, оборотясь,
Мечом наотмашь по рогатой каске.
Он вдаль зовёт, стремительный и стройный,
И отступают в панике враги.
Русь спасена. И на воде спокойной
От пузырей расходятся круги.
Враг вновь идёт и задушить нас хочет.
Мы узнаём исконного врага.
Он в той же каске. Только покороче
Железные топырятся рога.
Мы в битвах рассчитаемся с врагами,
Спалим уничтожающим огнём,
И эту каску с бычьими рогами
Мы вместе с головою оторвём.
1942
***
Владимиру Жукову
Это память опять от зари до зари
Беспокойно листает страницы.
И мне снятся всю ночь на снегу снегири,
В белом инее красные птицы.
Белый полдень стоит над Вороньей горой,
Где оглохла земля от обстрела,
Где на рваную землю, на снег голубой
Снегириная стая слетела.
От переднего края раскаты гремят.
Похоронки доходят до тыла.
Под Вороньей горою погибших солдат
Снегириная стая накрыла.
Мне всё снятся военной поры пустыри,
Где судьба нашей юности спета.
И летят снегири, и летят снегири
Через память мою до рассвета.
1942
Михаил ИСАКОВСКИЙ
19.01.1900 – 20.07.1973 г.
В ПРИФРОНТОВОМ ЛЕСУ
Лиде
С берёз, неслышен, невесом,
Слетает жёлтый лист.
Старинный вальс «Осенний сон»
Играет гармонист.
Вздыхают, жалуясь, басы,
И, словно в забытьи,
Сидят и слушают бойцы –
Товарищи мои.
Под этот вальс весенним днём
Ходили мы на круг,
Под этот вальс в краю родном
Любили мы подруг;
Под этот вальс ловили мы
Очей любимых свет,
Под этот вальс грустили мы,
Когда подруги нет.
И вот он снова прозвучал
В лесу прифронтовом,
И каждый слушал и молчал
О чём-то дорогом;
И каждый думал о своей,
Припомнив ту весну,
И каждый знал – дорога к ней
Ведёт через войну...
Так что ж, друзья, коль наш черёд, –
Да будет сталь крепка!
Пусть наше сердце не замрёт,
Не задрожит рука;
Пусть свет и радость прежних встреч
Нам светят в трудный час,
А коль придётся в землю лечь,
Так это ж только раз.
Но пусть и смерть – в огне, в дыму –
Бойца не устрашит,
И что положено кому –
Пусть каждый совершит.
Настал черёд, пришла пора, –
Идём, друзья, идём!
За всё, чем жили мы вчера,
За всё, что завтра ждём!
1942
ВРАГИ СОЖГЛИ РОДНУЮ ХАТУ
Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью.
Куда ж теперь идти солдату,
Кому нести печаль свою?
Пошёл солдат в глубоком горе
На перекрёсток двух дорог,
Нашёл солдат в широком поле
Травой заросший бугорок.
Стоит солдат – и словно комья
Застряли в горле у него.
Сказал солдат: «Встречай, Прасковья,
Героя – мужа своего.
Готовь для гостя угощенье,
Накрой в избе широкий стол, –
Свой день, свой праздник возвращенья
К тебе я праздновать пришёл...»
Никто солдату не ответил,
Никто его не повстречал,
И только тёплый летний ветер
Траву могильную качал.
Вздохнул солдат, ремень поправил,
Раскрыл мешок походный свой,
Бутылку горькую поставил
На серый камень гробовой.
«Не осуждай меня, Прасковья,
Что я пришёл к тебе такой:
Хотел я выпить за здоровье,
А должен пить за упокой.
Сойдутся вновь друзья, подружки,
Но не сойтись вовеки нам...»
И пил солдат из медной кружки
Вино с печалью пополам.
Он пил – солдат, слуга народа,
И с болью в сердце говорил:
«Я шёл к тебе четыре года,
Я три державы покорил...»
Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд,
И на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.
1945
Семён КРУТОВ
1919–1976
Я ВЕРНУСЬ К ТЕБЕ, МОЯ РОССИЯ
Я вернусь к тебе, моя Россия,
Через бури, смертью смерть поправ.
Чтоб просторы видеть голубые,
Слышать шум лесов и шелест трав,
Чтобы видеть вновь родные лица,
Девушек весенний хоровод,
И ни вражья пуля, ни темница
Мне к тебе пути не перервёт.
Не затмить ни голоду, ни мукам,
Ни штыкам твой светлый образ, Русь!
Грозной песней, молниею, звуком,
Даже пеплом я к тебе вернусь!
1942
ПОЭТ
В рабстве народ твой немеет,
Ржавые цепи влача, –
Честный поэт не имеет
Пpaвa об этом молчать.
Ты о злодействах тирана
Гневное слово скажи –
Жертвам насилия раны
Песнею перевяжи.
Сын неподкупной свободы,
Совесть народной души,
Вырази горе народа,
Слёзы его осуши!
1943
Дмитрий КОВАЛЁВ
4(17).VI.1915. – 5.03. 1977
ПАМЯТЬ
Михаилу Шолохову
Но память битв – она не заживает.
И до сих пор – разлука ножевая
и сладкая в слезах надежды ложь –
у матерей, у всех на свете сплошь!..
Большое время, хоть на миг причаль!
Им, павшим, – слава вечная,
а матерям, им – вечная печаль…
Боль, без которой жизнь понять нельзя.
Презрение ко всем, кто жил скользя.
Земля, где долг исполнить суждено,
где каждое село – Боpодино.
В холмах цветов, в жилищах без огней.
Чем так могуче притяженье к ней?..
Однoй любовью мы её любили.
Одною ненавистью нас убили.
И под одним пестреющим бугром
нашли в ней вечный дом…
Один над нами гром, один солдат
у всех дорог над скорбью дат.
И сгустками зaпёкшиеся комья.
И тайнa Вечного огня, ночам знакомая.
То будущего каменный порог.
И ступите вы на него не мстить –
желанья этого порвётся нить.
Останется раздумье над судьбой,
над Родиной своей и над собой.
Да, ненависть – не к тем, кто воевал,
и даже, нет, не к тем, кто убивал,
их покaрала смерть, костьми легли, –
а к тем, кто это втайне затевал,
кто не пахал, не сеял, не косил,
впeрёд не рвался из последних сил,
не заслонял собой своей земли…
А может, в почестях сошёл
под важность плит.
Чей мирный прах,
как чёрный шлях, пылит…
Пылит.
ФРОНТОВИК
На роликах – полчеловека.
Кто не подумал про себя:
«Уж лучше смерть, чем быть калекой».
А он берёт сынка, любя.
А он работает в артели.
А наработавшись, не прочь
Жене в её домашнем деле
С нехитрой шуткою помочь.
Уже воюя не с врагами,
Вдове он с пенсией помог.
Другой бы столько и с ногами
Не выходил, как он без ног…
Но упаси вас только Боже,
Друзья мои, от одного:
Неосторожно боль тревожа,
Задеть при нём беду его.
Быть может, мы и не заметим,
Как сразу постареет он…
Ведь он и счастлив только этим,
Что от других не отделён.
Михаил ЛУКОНИН
29.10. 1918 – 4.08. 1976
СОЛДАТ
А были дни и ночи – стали даты,
Нас разделив на мёртвых и живых.
Читают постаревшие солдаты
Воспоминанья маршалов своих.
Листают, возвращаются и – дальше…
Сон не идёт.
При тишине любой.
Ага, деревня помнится на марше,
А вот ещё – а дальше первый бой.
Передовая – это нам известно.
А здесь траншея, правильно, была,
Здесь ночевали сумрачно и тесно,
Здесь ранило – отметина цела.
Читают… Удивительно солдату,
Как в Ставке, там – в далёком далеке,
Его дороги наносил на карту
Верховный сам, с карандашом в руке.
Как от Генштаба и до рядового,
До сердца, замеревшего в груди,
Летело-долетало слово в слово –
Заветное: «В атаку выходи!»
А на груди не так уж и светило.
С подвозом трудно – шли в снегу, в грязи.
Немыслимо, чтобы на всех хватило
медалей, –
нам снаряды подвози!
Разглядывают карты битв великих:
К Берлину – стрел стальные острия.
Вот где-то тут, в кровавых этих бликах,
Находят точку, – вот она, моя!
Трёхвёрстку бы достать – другое дело,
Масштаб не тот, а то бы и нашли
Свою травинку в прорези прицела,
Свою кровинку на комке земли.
Вперёд, вперёд!
В жарыни и в метели
Бегом за танком – не жалея ног!
Затягивали ватники потуже,
Бежали в шапках – звёздочкой вперёд.
Четыре года спали без подушек,
Из котелков кидали что-то в рот.
Четыре года жизни – год за годом,
Четыре года смерти – день за днём.
Во имя мира всем земным народам
Бежали, опоясаны огнём.
Всё, что свершили, – памятно и свято!
Навеки будут рядом, без конца, –
Могила Неизвестного Солдата
И счастье победившего бойца!
Владимир ЖУКОВ
(31.03.1920 – 27.10.1997)
ПУЛЕМЁТЧИК
С железных рукоятей пулемёта
он не снимал ладоней в дни войны…
Опасная и страшная работа.
Не вздумайте взглянуть со стороны.
***
А за спиной – вся Россия,
ни боли, ни страха нет…
Задраены фары синим,
кипит над колонной снег.
А мы налегаем на палки
вдоль Выборгского шоссе.
И валимся с лыж вповалку,
и вмиг засыпаем все…
промёрзли подшлемники рыжие,
заштриховались кусты.
И – нет никого. Лишь лыжи
над нами торчат, как кресты.
***
Под деревней Старая Руза
обрели последний покой
подполковник – Герой Союза,
бронзой меченный именной;
сорок шесть сержантов пехоты,
двадцать взводных, один комбат
и, по чьим-то горьким подсчётам,
девятьсот шестьдесят солдат…
А при въезде в красе чеканной –
братский памятник безымянный,
уходящий в разрыв-траву…
Видно, в горести да в печали
мы не всех тогда сосчитали,
кто собой заслонил Москву.
***
Не солгу, не прикинусь, не струшу,
не скажу, что и я молодой.
Но война обдавала мне душу
и живою, и мёртвой водой,
и окопной, и так – дождевою,
что за шиворот льёт день-деньской…
И осталась душа молодою
и досталась навек вот такою –
всё бы в спор, всё бы в бой, в непокой.
Всё бродить бы от края до края
по степям, по лугам, по лесам.
В обыдённых вещах открывая
для любимых людей чудеса.
Чу – ресничками машет ромашка,
чу – звенит колокольчик лесной…
Юность, юность! Душа нараспашку,
Ты ещё не в расчёте со мной.
Алим КЕШОКОВ
9(22).07. 1914 – 29.01. 2001
ПУШКИН В НОЯБРЕ 1941 ГОДА
Как часовой, безмолвный и бессонный,
Над славною советскою Москвой,
В тяжёлое раздумье погружённый,
Стоит великий Пушкин, как живой.
В ноябрьском небе самолёты кружат.
Недалеко от города – бои.
Но знает он: с победой вечно дружат
Страна родная, сыновья твои.
Всё явственней, тревожней запах дыма.
Спешат полки к заставе напрямик.
Припомнились бойцам, идущим мимо,
Слова: «Иль русский от побед отвык?»
Коснулся иней завитков из бронзы.
Сквозь дымку Пушкин кажется седым.
Стоит Москва твердыней в битве грозной.
Родной народ непобедим.
С плеч сбросит он невзгод военных бремя.
Он разгромит фашистов до конца.
И «незнакомое младое племя»
В бессмертье встретит славного певца.
1941
Перевела В. ПОТАПОВА
ПЕРЕД АТАКОЙ
Друг мой, на заре начинается бой.
Я хочу поговорить с тобой.
Мы должны дойти – и мы дойдём
До высот, что заняты врагом.
Пусть за всех за нас, мои друзья,
В том бою погибну только я.
Лучше пусть одна рыдает мать,
Чтоб другим не довелось рыдать.
Доблестью душа окрылена,
И дорога славы лишь одна.
Завтра – в путь к победе, а пока
Закурить бы: дай-ка огонька!
1943
Перевела М. ПЕТРОВЫХ
СОЛДАТСКИЕ САПОГИ
Жар костра мне сапоги прожёг,
Дождь мочил, облепляла глина.
В них по сотням тропок и дорог
Я дошёл до самого Берлина.
Пусть они заношены до дыр,
Мне они любых других дороже.
В них стране завоевал я мир.
В них приду на пир победный тоже.
Знаю: соберётся молодёжь,
Огласятся песней звонкой горы.
И под громкий дружный плеск ладонь
Выйдут в белых башлыках танцоры.
К этому-то дню я и берёг
Сапоги, утратившие глянец,
Чтоб сплясать в них, не жалея ног,
Кабардинку как победный танец.
1945
Перевёл П. КАРАБАН
Муса ДЖАЛИЛЬ
(Муса Мустафович Залилов)
2(15).02.1906 – 25.08.1944
СЛЕД
Над деревней зарево дрожит,
Места не находят погорельцы.
На развилке увидал джигит
Детское растерзанное тельце.
Увидал – и брызнула слеза,
И ребёнка на руках дрожащих
Поднял и поцеловал в глаза,
Как детей целуют спящих.
Опустил на землю, сам не свой,
Зубы стиснул – ненависть во взгляде:
«Ты, фашист, заплатишь нам с лихвой!
Ты ещё попросишь о пощаде!»
И за лютым хищником джигит
По следу, забрызганному кровью,
Гонится... И меч в руке горит
Ненавистью и любовью!
Февраль 1942. Волховский фронт
Перевёл Гл. СЕМЁНОВ
ПЕСНИ МОИ
Песни, дети солнечного дара,
Расцветайте на земле моей!
Сколько будет силы в вас и жара –
Столько права жить среди людей.
Вы – мой свет, незамутнённый, ранний.
Вы – слеза чистейшая моя.
Вы умрёте – и меня не станет.
Не умрёте – буду жить и я.
Слов родных кружащаяся вьюга,
Ты мне больше жизни дорога.
Нежной песней утешал я друга.
Грозной песней побеждал врага.
Не обманет маленькое счастье,
Мирное, уютное жильё.
В бедах мира кровное участье –
Вечное призвание моё.
И пред смертью – никому в угоду
Не нарушу клятву я свою.
Песнь свою я посвятил народу,
Жизнь свою народу отдаю.
С жаркой песнью по родному краю
Шёл я, травы росные топча.
Песнь свою последнюю слагаю –
Под нависшей сталью палача.
Брезжится заря полоской алой,
Скоро хлынут белые лучи.
Жизнь моя – как песня прозвучала.
Смерть моя, – как песня прозвучи!
26 ноября 1943
Перевёл В. КАЗАНЦЕВ
Георгий СУВОРОВ
29.03.1919 – 14.02. 1944
МЕСТЬ
Мы стали молчаливы и суровы.
Но это не поставят нам в вину.
Без слова мы уходим на войну
И умираем на войне без слова.
Всю нашего молчанья глубину,
Всю глубину характера крутого
Поймут как скорбь по жизни светлой, новой,
Как боль за дорогую нам страну.
Поймут как вздох о дорогом рассвете,
Как ненависть при виде вражьих стад…
Поймут – и молчаливость нам простят.
Простят, услышав, как за нас ответят
Орудия, винтовки, сталь и медь,
Сурово выговаривая: – Месть!
***
Мы тоскуем и скорбим.
Слёзы льём от боли.
Чёрный ворон. Чёрный дым.
Выжженное поле.
А за гарью, словно снег,
Ландыши без края.
Рухнул наземь человек –
Приняла, родная.
Беспокойная мечта –
Не сдержать живую.
Землю милую уста
Мёртвые целуют.
И уходит тишина...
Ветер бьёт крылатый.
Белых ландышей волна
Плещет над солдатом.
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
