Текст книги "Румп: Настоящая история о Румпельштильцхене (ЛП)"

Автор книги: Лисл Шуртлиф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Золото! Золото! Золото!

Той ночью я проснулся от пронзительного гула. Надо мной завис рой фей. Одна сидела на кончике моего носа, другая – на ухе, а еще две прогуливались по моей груди. Несколько танцевали на моих руках и возбужденно щебетали.

Я замер. Мне не хотелось пережить еще одно нападение, подобного тому, что случилось в Лесу. Они дергали меня за пальцы и, благодаря их усилиям, я ощутил желание встать.

Было все еще темно. Лишь лунный свет лился через окно, освещая мою кровать и прялку. На другом конце комнаты как обычно похрапывала бабуля, ее не беспокоили ни вопли, ни стрекотание фей. Внезапно они оказались прямо рядом с моим ухом, поэтому их крики и щебет вонзались прямиком мне в мозг. Они что-то говорили. Мне пришлось напрячься, чтобы понять их, но они кричали, перебивая друг друга. Я не знал, что феи могут разговаривать.

"Золото! Золото! Золото!" Звучало примерно так. Феи теребили мои волосы, уши и одежду. Десятки из них крутились вокруг моих пальцев, яростно хлопая от усилия крыльями в попытке поднять меня с кровати. Они подталкивали меня к прялке.

И в тот момент мой мозг взорвала одна идея. Словно долго-долго высиживал яйцо и внезапно оно треснуло, идея вырвалась наружу. Она летала у меня в голове, не желая останавливаться, щебеча и покачиваясь, пока я не выпущу ее. Я должен был ее выпустить.

Что если феи могут чувствовать золото не только в Горе? Что если они так же могут чувствовать его в человеке, в ком-то, кто владеет волшебством. Берет вещь (кусочек пуха, шерсти или соломы) и превращает его в...

– Золото! Золото! Золото!

Я встал с кровати и подошел к прялке. Феи запищали и запорхали, летая туда и обратно между мной и колесом. Я положил руки на него и почувствовал, как сквозь меня прошла дрожь. Я крутанул его рукой и прислушался к жужжанию, словно оно хочет сказать мне что-то, что я должен услышать. Судьба. Вот о чем речь.

У меня не было шерсти. Феи забрали все в прошлый раз. Я осмотрел весь домик. Были куриные кости, куриные перья и немного ниток. Были одеяла, тарелки и большой пустой чайник в очаге. Я посмотрел вниз на свои ноги. Судьба. Она прямо у тебя под ногами. Просто грязь и...

– Солома, – громко сказал я.

– Золото! Золото! Золото! – пели феи в ответ.

Я собрал с пола горсть соломы. Потом сел за прялку. Несколько фей порхали вокруг моих рук, соломы и катушки.

– Золото! Золото! Золото!

Я разложил солому на колесо.

Жух, жух, жух.

Я закрутил солому.

У меня перехватило дыхание. Я остановился не в силах поверить своим глазам. В руке у меня было немного соломы, но на катушке висели светящиеся, мерцающие нити. Я провел по ним, гладким и теплым, пальцами. Золото. Я только что соткал из соломы золото.

Я выдохнул и выпятил грудь. Солома! Еще больше соломы! Я притащил с пола солому, всю, что смог подобрать. Положил на колесо. Больше золота! Я разорвал свой матрас и вытащил солому. Кому нужен соломенный матрас, если он может спать на золоте?

Я рассмеялся и пропел стишок, пока крутил колесо:

Золотую нить пряду -

В сумку хлеба положу.

Как клубок закончу я,

Корона будет вся моя.

Жух, жух, жух.

Я нанизал солому на колесо, ритмично вытягивая и выкручивая ее. Колесо издавало самый великолепный звук, превращая солому в золото. Это была звонкая песня, мягкая, полная жизни. Из трещин повылетали еще феи. Они танцевали на золоте, щебеча и повизгивая:

–Золото! Золото! Золото!

Я рассмеялся. Я любил фей! Я убрал с катушки шелковистое золото, чтобы освободить место новому. Я соткал всю солому из своего матраса. Ткал до тех пор, пока сквозь маленькое окошко не прорвалось утро и солнечный свет не заставил золото сверкать. Я встал и полюбовался плодами своего труда. У меня под ногами лежало будущее. Достаточное, чтобы прокормить нас с бабулей на всю оставшуюся жизнь!

Бабуля все еще глубоко спала, хотя уже светало. Последнее время она спала до тех пор, пока я не уходил в шахты, но я был настолько взволнован, что хотел разбудить ее и показать наше сокровище. Вот какая судьба мне предначертана – быть богатым, толстым и счастливым!

Уголком глаз я уловил призрачное движение. Я крутанулся и увидел фигуру, нырнувшую под окно. Я подбежал к двери и выскочил наружу. Вниз по улице удирали двое. На фоне восходящего солнца они были всего лишь черными тенями, но я узнал эти чудовищные очертания. Фредерик и Бруно.

Меня начало трясти. Все мое волнение испарилось. Меня не волновало, зачем они сюда пришли или какую шутку хотели со мной сыграть. Меня волновало лишь одно.

Видели ли они золото?

Будет Золото – Будет Еда

Я спрятал золото под одеяло. Эйфория, которую я испытывал, глядя на него, испарилась как снег на сковородке. Теперь ее место занял тягостный страх вины, который заставлял колотиться мое сердце.

Я не вышел на работу в срок. Вместо этого я сидел на своем золоте и обдумывал все те вещи, что могли со мной произойти. Фредерик и Бруно могли подумать, что я его украл; скажи они это, и меня арестуют. Меня могут бросить в темницу до конца дней или даже казнить.

Нужно было сказать бабуле, она бы сказала, что делать. Но когда она встала с постели, она всем своим видом это показала. Ведь я мог прясть не просто нитку или пряжу, я превращал солому в золото, а бабуля пыталась меня оградить от этого. Что это за магия такая?

Нет, бабуле говорить нельзя. Но кому-то сказать необходимо, потому что мне было тяжело выносить беспокойство, и я не смогу понять, насколько оно беспочвенно, пока не выскажу все кому-нибудь. Единственным, кто приходил на ум, была Краснушка.

Пока бабуля не видела, я забрал катушку с прялки, завернул ее в тряпку и привязал к поясу.

Фредерика и Бруно не было видно на прииске. В любой другой день я посчитал бы это счастьем, но сегодня это вызывало скорее тревогу.

Феи толпились вокруг меня как никогда. Когда я размазывал грязь по голове, они отлетали на минуту или две, но всегда возвращались. Поэтому я просто предоставил им ползать по мне, а их тонким голоскам пищать и звенеть в моих ушах: "Золото, золото, золото!"

– Ого! Гляньте на него и на фей! – сказала девочка, работавшая в шахте ближе всех ко мне. – Должно быть, ты нашел целый клад.

Ни крошки не нашел.

Солнце уже садилось, и я ждал, когда Краснушка выйдет из туннеля. Она сердито прошла мимо меня, выглядела она ужасно, все лицо ее было вымазано грязью. Я отправился за ней.

– Чего тебе надо? – спросила она.

– Хочу показать тебе кое-что.

– Тогда показывай.

Я опасливо оглянулся.

– И мне нужно кое-что тебе сказать.

Она зашагала быстрее.

– Тогда говори.

– Лучше я скажу там, где нас никто не увидит и не услышит, – я отмахнулся от фей, которые лезли мне в глаза. – И чтобы там было как можно меньше фей.

Не останавливаясь, Краснушка сердито взглянула на меня. Но скоро она обернулась.

– Поторапливайся, я голодна.

Я шел за Краснушкой вниз по склону и через Деревню. Проходя мимо мельницы, я почувствовал холодный укол в спину, как будто кто-то за мной наблюдал. Я прибавил ходу.

Думаю то, что Краснушка шла в Лес, не должно было меня удивить, но становилось темно и холодно. Я остановился за деревьями.

– Куда мы идем? – спросил я.

– Туда, где никто не увидит и не услышит, и где нет фей, как ты и хотел, разве не так? – Краснушка нетерпеливо скрестила руки.

– Там безопасно? – спросил я.

– Если не сходить с тропы. И не задавай вопросов.

– Какой тропы? – я поглядел вниз и удивленно открыл рот. Под ногами отчетливо виднелась протоптанная дорожка, петляющая дальше в Лес. Я мог бы поклясться, что раньше ее там не было. Никогда ее не видел. – Откуда...? – начал было я, но Краснушка оборвала меня.

– Я сказала, не задавай вопросов.

Я закрыл рот и последовал за ней.

– Ты часто сюда приходишь? – Краснушка глянула на меня. – Прости.

Мне не следовало задавать вопросов, но мой мозг воспроизводил только их.

Тропинка петляла и изгибалась. Куда она меня ведет, и насколько это далеко? Я прикусил себе язык, чтобы промолчать. Внезапно стал слышен какой-то звук, низкий гул, который становился все громче по мере нашего приближения. Тут мы завернули за угол и приблизились к огромному поваленному дереву. В нем роились пчелы. Я поежился. Конечно, Краснушка права: пчелы и феи не переносят друг друга, так что вам наверняка встретится рой либо одних, либо других. Но по мне, так жало пчелы ничем не лучше укуса феи, и я остановился поодаль.

Краснушка же подошла прямо к рою и, словно крадущаяся кошка, двинулась сквозь стену из пчел. Она опустила руку в улей и вытащила полные золотистого меда соты, а потом так же медленно вернулась. Пчелы облепили ее голову, руки и даже лицо, но она не двигалась, и вскоре они улетели обратно в улей. Краснушка разломила соты пополам и дала мне кусок.

– Золото, которое можно есть, – заметила она, и мы начали есть липкую массу.

– Ты могла бы обменять его на зерно, – сказал я. – Возможно, много бы выручила.

– Я бы этого не хотела, – ответила Краснушка.

– Почему? – она могла получить полный мешок муки за один такой кусок медовых сот.

– Потому что некоторые вещи люди предпочитают оставлять для себя. Это дерево всегда было моим, и я не хочу, чтобы кто-то еще о нем знал. Если проболтаешься, выбью тебе зубы.

Я почувствовал себя особенным, ведь она показала мне это место.

– Кроме того, не думаю, что ты сможешь сюда дойти без меня.

– Не приду.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Даже если бы я и осмелился зайти в Лес так далеко в одиночку, я уж точно не смог бы достать соты с медом, не получив тысячу укусов пчел, как это сделала она.

Мы высосали весь мед и пожевали соты. Потом облизали пальцы. Было так сладко, что я почти и позабыл, зачем мы сюда пришли, пока Краснушка не показала на сверток, привязанный к моему поясу, и не спросила:

– Что ты хотел мне показать?

Я отвязал катушку и протянул ее, чтобы она посмотрела. Краснушка взглянула на нее, потом тупо уставилась на меня.

– Это принадлежало маме, – сказал я.

Краснушка приподняла бровь, неожиданно заинтересованно:

– Она была пряхой. Из ВонТам.

Я в замешательстве посмотрел на нее:

– ВонТам?

Бабуля никогда не говорила мне, что мама была из ВонТам. Она никогда не говорила мне про ткачество, пока я не нашел прялку. Меня разозлило, что Краснушка знает подобные вещи, а я нет.

– Откуда ты знаешь? Откуда ты знаешь, что она была пряхой?

– Это известно некоторым людям, – сказала она, не глядя на меня, и я почувствовал, что она что-то от меня скрывает.

– Каким людям?

– Некоторым, – сказала она и раздула ноздри.

– Катушка, – сказал я. – Я думаю, она особенная.

Мне не хотелось говорить "волшебная". Я знал, что Краснушка думала по этому поводу.

– Это просто катушка, – сказала она.

– Но, может быть, она особенная.

– Что в ней особенного? Что она делает?

Я выбирал слова осторожно:

– Мне кажется, она по-другому прядет.

– Катушки сами не прядут. Они захватывают то, что ты в них вставляешь, – а потом ее глаза распахнулись, словно он внезапной догадки. – Что ты спрял?

– Ничего, – быстро ответил я. – Я просто... Что, если бы ты могла спрясть что-то, что отличается, не просто пряжу из шерсти?

– Например?

– Например... Что если ты могла бы взять немного... соломы и спряла... ум... золото?

Краснушка уставилась на меня. Я не смог бы сказать, о чем она задумалась.

– Нам золото необходимо. Разве это не было бы великолепно?

– Может быть.

Она не поверила мне.

– Если корова дает молоко, курицы несут яйца, а драконы дышат огнем, так почему бы и катушке не производить золото?

– Потому что катушка не волшебная, – сказала она. – А вот ты можешь быть.

– Я? Волшебник? Нет, я не такой.

Использовать магию это одно. Быть волшебником – звучит подобно горе из неприятностей.

– Если что-то преобразуется в золото, когда ты прядешь, это идет изнутри тебя, а не катушки.

– Тебе-то откуда знать?

– Просто догадка.

– Ну, может, твоя догадка ошибочна.

Краснушка вздохнула.

– Вообще-то неважно, откуда приходит волшебство. Важно, что это магия, а магия приносит одни неприятности. Твоя мама использовала магию, когда пряла, и нажила кучу проблем из-за них. Когда используешь волшебство, всегда будут последствия.

– Но последствия будут хорошими, – сказал я. – Золото.

– Да, но...

– Золото могло бы решить множество проблем, – проблемы с желудком так точно.

– Может быть, но...

– Не то, чтобы мне оно нужно было только одному...

Краснушка ударила меня по голове, чтобы я перестал говорить:

– Это естественные и регулярные последствия, Румп. Но будут еще и магические последствия. У волшебства свои правила.

– Откуда ты знаешь? Только не говори, что это твоя догадка.

Краснушка стиснула зубы:

– Разве ты ничему не научился, когда смотрел, как Кесслера преследовали все мыши до последней, живущие на Горе.

– Но ничего не случилось, когда я прял! Я не загорелся, и на меня на напали мыши! Я просто сделал немного золота! Жирные мотки золота, что смогли бы прокормить всю деревню! – я захлопнул руками рот, но Краснушка не выглядела удивленной.

– Румп, – сказала она тихим голосом, – а еще кто-нибудь знает об этом?

Я вздохнул.

– Фредерик с Бруно заглядывали в мое окно сегодня утром, прямо сразу, как я напрял золото.

Краснушка нахмурилась.

– Но, – продолжил я, чтобы заставить себя почувствовать уверенность, – они, наверное, и не поняли, что увидели. Может, им показалось, что это просто моток пряжи.

Краснушка нахмурилась еще сильнее.

Только сейчас я понял, что за беспокойство меня терзало. Тревожное чувство зарождалось в голове, двигалось вниз к груди и отдавалось неприятным чувством в животе. Фредерик и Бруно могут быть последними дураками на деревне, но любой идиот узнает золото, увидев его.

Следующий день был днем выдачи пайка, и у мельницы выстроилась длинная очередь. Все стремились сделать запасы на зиму, ведь холода были совсем близко. Воздух стал ледяным, каждое утро были заморозки. Феи летали подавленные, они начали строить гнезда для зимней спячки. Теперь мы ждали только снега.

Подошла моя очередь, и мельник вручил мне мешок с провизией больше обычного. Я удивленно посмотрел на него: никто больше не удостоился подобной щедрости.

– Будет золото – будет еда, – весело сказал мельник.

Я смутился. Все, что мне удалось добыть на прошлой неделе, так это немного золотых обломков, а мельника нельзя было назвать щедрым.

Я открыл мешок только отойдя от мельницы, и густое облако пыли взметнулось вверх. Я задохнулся и закашлялся: пыль попала мне в легкие. Мельник наполнил мешок мелом и опилками. «Будет золото – будет еда».

Это было сообщение для меня.

Будет Золото – Будут Тайны

Я не знал, что предпринять. Нам нужна еда. Еда есть у мельника, и ему нужно золото. У меня было много золота, которое я спрял в маленький клубок на маминой прялке. Это было волшебством, которое, как настаивала Краснушка, опасно.

– А где еда? – спросила бабуля. Мои руки были пусты после того, как я выбросил мешок с опилками.

– Полагаю, я не нашел достаточно золота, – сказал я, глядя себе под ноги.

– Так, пойду-ка я поговорю с этим мельником по душам, – бабуля поднялась с кресла, пошатнулась и упала обратно.

– Бабуля! – я метнулся к ней, но она отмахнулась от меня.

– Всего лишь небольшое головокружение, – она закрыла глаза и несколько раз вздохнула. У нее тряслись руки. Ей нужна была еда. Я мог бы отнести часть золота мельнику. Возможно, я мог бы вымазать катушку немного в грязи, добавить туда немного золота и мелких камешков из штольни. Он может и не заметить разницы. Но во мне нарастало темное предчувствие. Если мельник настолько жаден, каким кажется, он обязательно заметит. Так что я оставил золото спрятанным и надеялся, что мельник просто ошибся, отдав мне мешок с опилками.

– Мы справимся, – сказала бабуля. – У нас есть куры и коза. Мы не будем голодать.

Мы зарезали одну из наших куриц. Это означало, что мясо нам придется растягивать до следующего рационного дня.

Мы с бабулей ели молча. Поедание курицы должно быть праздником, великой роскошью, но мы грустили. Мой взгляд прошелся по прялке и кровати, где было спрятано золото.

– Моя мама поранилась? – спросил я. Вопрос вылетел у меня без предупреждения.

Бабуля застыла с кусочком курицы, поднесенным ко рту. Она развела руки:

– С чего ты задаешь такой вопрос?

– Почему ты не говорила мне, что она была из ВонТам?

– Кто тебе рассказал? – спросила бабуля.

– Краснушка.

– Краснушка. Да, ну, ее бабушка...

– Что пряла моя мама? – спросил я.

Бабуля напряглась:

– Что она пряла? А что обычно прядут люди? Почему...? А ты уже...? – Она перевела взгляд с прялки на меня. Я видел, как она борется сама с собой, пытаясь решить, что мне сказать.

– Твоя мать пряла одни неприятности, – сказала она, – а потом оставила тебя у меня на руках.

– Так вот ты какого обо мне мнения? – спросил я. – Что я – оставленные неприятности?

– О, дитя.

– Румп! – прокричал я. – Меня зовут Румп!

Глаза бабули блестели от слез:

– Ты мой внук, Румп. Я всегда тебя любила. Я всегда старалась тебя защитить и сделаю для этого все от меня зависящее. Не думай о своей матери или ее прялке. Это принесет тебе только горе.

Больше вопросов я не задавал. У меня было такое странное чувство, что вещи движутся вокруг меня, когда я не смотрю на них, но я не знаю, что это значит.

Той ночью мне снились странные вещи. У камина сидела за прялкой женщина. У нее были длинные черные волосы и зеленые глаза. Как у меня. Я никогда не видел эту женщину прежде, но знал, что это моя мама. Она пряла из соломы золото.

Поначалу она улыбалась, а сверкающие мотки громоздились у ее ног. Но ее улыбка погасла, когда ворох вырос. Она продолжала прясть, несмотря на то, что прялка замедлилась, и ей стало труднее ее крутить. Куча все росла, росла и росла, расползаясь вширь и поднимаясь вверх. Когда золото добралось до маминого подбородка, она выглядела испуганной, словно она погружалась в воду, не умея плавать. Когда куча добралась до ее глаз, они были наполнены ужасом. В конце концов, золото скрыло ее полностью с головой, и я больше ее не видел. Но куча золота продолжала расти.

Когда она добралась до потолка, я проснулся.

Золото Найдено, Сокровище Утеряно.

Наконец снова наступил день раздачи пайков. Я вышел на улицу с желанием начать работу пораньше, и меня засыпало чем-то сверкающе-белым. Пришла зима. Сначала я обрадовался, потому что под одеялом из только что выпавшего снега мир казался безмятежным и обновленным, но, когда холод пронзил меня насквозь, я тут же вспомнил, что, на самом деле, означал приход зимы.

Приход зимы означал, что доступ к горе в скором времени будет закрыт. Никто не сможет пробраться, чтобы обменять золото на еду. Это означало медленную, изнурительную работу на заледеневшем прииске. Это означало холод и голод, в основном, преобладал голод.

У Молочка почти не было молока, оставшаяся курица не несла яйца, а Ничто мычал на меня, потому что его копытца примерзли к земле. Когда я, наконец, освободил его, он лягнул меня сзади, и я упал лицом в снег.

Ненавижу зиму.

Когда я пришел на прииск, Фредерик кинул снежком мне в лицо. Бруно схватил меня сзади, а затем с ветки, прямо мне за шиворот, свалилась куча снега.

Зима, похоже, ненавидит меня в ответ.

Это был долгий рабочий день. Я старался не сойти с ума и придумывал стишки.

Озябли пальцы рук и ног

Золото, где ты, ответь?

Сшей шляпу ты, спряди носок.

Никто не знает тех мест.

А ты пушистую кошку свяжи,

Спряди крылатую мышь.

А потом рагу ты их всех преврати.

Золото, где ты? Услышь.

Мне нравилось, как это звучит!

Я пошел на мельницу за пайком. Пока я ждал, стоя в длинной очереди, мой живот урчал. На этой неделе мне удалось найти чуть больше золота, чем обычно. Я думаю, что стало только лучше от того, что феи улеглись в зимнюю спячку. Если золото означало «еда», значит, мельнику придется выдать мне паек. Но, когда подошла моя очередь, он просто посмотрел на меня из-за своего огромного живота и сказал:

– Нет золота – нет еды, – в глазах его светилась жадность. Он знал.

Теперь я понял, что значил мой сон. Я сплел не так-то много золота, а оно уже душило меня.

Когда я вернулся домой, бабуля всё ещё была в постели. Её глаза были открыты, но взгляд её был направлен на потолок.

– Бабуля?

Она моргнула, но не взглянула на меня и ничего не сказала.

– Бабушка! С тобой всё в порядке? – я подошел к ней и положил руку ей на щеку. Я тотчас же отдернул руку, она была такая горячая, что я обжег ладошку.

Я отпрянул назад и упал, затем я выбежал на улицу и побежал вниз по дороге к дому Краснушки. Я не знал, куда бы ещё мог пойти, я стал колотить в дверь, в надежде, что кто-то был дома.

Женщина распахнула дверь, размахивая деревянной ложкой. Выглядела она сурово, совсем как Краснушка, но, увидев, что я захлебывался рыданиями, она вздрогнула.

– Румп? – выглянула Краснушка.

– Моя бабуля... с ней что-то не так... пожалуйста…

Мать Краснушки бросила ложку, схватила накидку:

– Идем, – сказала она.

Краснушка последовала за нами, и мы побежали к дому.

Когда мы вошли, мама Краснушки сразу направилась к бабуле.

– Элсбит, – она тихонько коснулась бабушкиного лба. – Краснушка, иди на улицу и принеси ведро снега.

Я стоял возле кровати, пока мама Краснушки осматривала бабулю. Та открыла глаза, попыталась что-то сказать, но вместо этого послышалось какое-то бульканье, будто слова были очень тяжелыми и цеплялись ей за язык.

– Что с ней такое? – спросил я.

– Она старенькая, – ответила мама Краснушки, не поднимая на меня глаз.

– Но, что с ней?

– Дитя моё, – теперь она смотрела на меня глазами, полными жалости; мне показалось, что меня сейчас стошнит. – Никто не вечен. Она больна. Её разум уже не может полноценно работать.

Разум? Но мне так нужен был бабушкин разум!

– Вы можете ей помочь? Она поправится?

– Остается только ждать, – она печально улыбнулась. – Всё будет хорошо, – сказала она, дотрагиваясь до моего плеча. От этого прикосновения всё моё тело прогнулось.

Краснушка с матерью положили мокрую холодную тряпочку на лицо бабушки, а ноги обмотали тёплым пледом. Они сварили бульон из оставшихся косточек цыпленка и с ложечки попытались накормить бабушку. В основном, всё стекало по её щекам и подбородку, но, казалось, бабушка потихоньку приходила в себя, пока её кормили. Она взглянула на меня, ну, по крайней мере, мне так показалось, а потом уснула.

– Она должна проспать до утра, – сказала мама Краснушки. Она взяла свою накидку и направилась к двери. – Я вернусь утром, пойдем, Краснушка!

– Я сейчас!

Мама Краснушки кивнула и закрыла дверь снаружи.

Краснушка помедлила всего несколько секунд, а потом, как я и предполагал, начала меня поучать.

– Я прекрасно знаю, о чем ты думаешь, но даже не смей!

– Как ты можешь знать, о чем я думаю? Я же дурачок, не забыла? Я вообще мало думаю.

– Я не думаю, что ты дурачок, Румп, – глаза Краснушки стали грустными.

– Ну, тогда ты одна такая, кто так не думает.

Точно, я был дурачком. Ну, зачем надо было прясть золото из соломы? Надо было послушаться бабушку. Но, может, если обменять золото на еду, бабушка поправится?

– Румп, не обменивай золото.

– С чего ты взяла, что я собираюсь? – я посмотрел на Краснушку, она немного попятилась. Краснушка попятилась от меня!

– Всё будет хорошо, – сказала она, – но не обменивай золото, это небезопасно.

Я сел у огня, поднял несколько соломинок и бросил их в пламя:

– Просто уйди.

– Румп...

– Оставь меня в покое! – закричал я.

Краснушка резко вздохнула и открыла дверь. Я содрогнулся от ворвавшегося порыва ветра.

– Беру свои слова обратно. Ты – дурачок! – она с силой хлопнула дверью.

Я сидел перед камином, пока угли не остыли.

Я не спал всю ночь. Когда зазвонил деревенский колокол, обозначая начало дня, я никуда не пошел. Я остался возле бабушки и покормил её супом. Она всё ещё ничего не говорила и не смотрела на меня, но я наливал суп ей в рот и она глотала.

Ей нужна была ещё еда. Она не могла поправиться без еды.

Когда бабуля уснула, я подошел к своей кровати и достал три мотка золота. Я завернул их в грязную тряпку и запрятал в куртку. Затем я вышел и направился к мельнице.

Говорим «золото» – подразумеваем еду.

Дверь открыла Опаль. Она уставилась на меня, не выражая никаких эмоций.

– Мне нужно увидеть мельника, – сказал я.

Она облизнула губы:

– Зачем ещё? – спросила она. Я впервые услышал её голос; казалось, она была раздражена.

– У меня для него кое-что есть. То, что он захочет обменять.

– День раздачи пайка был вчера. В другие дни отец не меняет.

– Сейчас он захочет поменяться, поверь мне, – ответил я.

Она снова высунула язык:

– Приходи, когда будет следующий день раздачи.

Она начала закрывать дверь, как вдруг позади неё раздался громкий голос:

– С кем ты разговариваешь, Опаль?

Она отпрыгнула от дверного проема, и мельник Освальд полностью закрыл его своим огромным телом. В ширину он был почти такой же огромный, как и в длину. Ремень его был застегнут на последнюю дырочку.

– А, это ты, не так ли? Для тебя пайка нет, все мы затягиваем пояса потуже. Убирайся.

Я попытался заговорить, но язык во рту стал таким тяжелым, будто он распух и затвердел. Я сообразил, что то, что я принес, несомненно, прозвучит гораздо громче слов, поэтому я достал сверток из куртки и показал золото.

Мельник быстро сделал шаг вперед, загораживая золото от Опаль. Он посмотрел по сторонам, чтобы убедиться, что вокруг никого не было, затем опустил свой носище в мой узелок. Его жирное лицо расширилось, и в его жадном взгляде заблестело золото.

Он потянулся за одним из мотков, но я отшатнулся. Я подумал о том, что мог потребовать у него: о еде! Я попросил бы его отвести меня на склад и позволить мне выбрать столько, сколько я захочу: мед, пшеница, яблоки, лук, морковь. Он бы перемолол пшеницу в муку высочайшего качества. Но мой язык отяжелел, и я не мог произнести ни слова.

– Что вы мне дадите? – мой голос был сдавлен. – Что вы мне за это дадите?

Мельник улыбнулся, словно ощущая мою внутреннюю борьбу.

– Хитрый малый! – сказал он. – Опаль, иди и принеси мешок муки и мешок пшеницы, каждого по десять фунтов.

Я хотел сказать, что это было несправедливо. У меня же было три мотка золота, а это стоило куда больше двадцати фунтов еды. Мне причитались соль, мед, хотя бы немного мяса, но я не мог ничего сказать. Ощущение было такое, как будто золото затыкало мне рот.

Когда Опаль вернулась с продуктами, она поставила всё к моим ногам. Она посмотрела сначала на отца, потом на меня. Затем уставилась на сверток в моих руках, он был завязан.

– Оставь нас, Опаль, – сказал Освальд.

Она облизнула губы и поспешила прочь.

Я держал сверток с золотом, как бессловесный болванчик, мельник выхватил его из моих рук:

– Какой смышленый мальчик, – сказал он, добавляя сладости своему масленому голоску, хотя вместо этого в нем ощущалась тухлятина.

Я взвалил провизию на плечо и отнес всё это домой. Я сварил жидкую кашу из пшена, зачерпнул полную ложку и поднес её ко рту бабушки. Она дернулась, когда ложка коснулась её губ и отвернулась.

– Бабуля, это еда. Тебе нужно поесть.

– Откуда... – она не смогла закончить фразу.

– Тише, просто поешь, – я покормил её с ложечки, в надежде, что ей станет лучше.

Следующие три дня у бабушки не спадала температура. Я приготовил пшенную кашу, печенье, размоченный в молоке хлеб, но она ничего не ела. Она так похудела, что, казалось, вот-вот сольется с матрасом. Если так и дальше пойдет, она превратится в соломинку.

Я всё время вслух разговаривал с бабулей, прижимая прохладную тряпочку к её лбу, в надежде, что она ответит мне. Изо дня в день я рассказывал ей истории, все те истории, которые она рассказывала мне: про ведьм, про троллей, про орков и волков. Я рассказывал их до самой ночи, пока не пересказал все, какие знал, по несколько раз. И вот сегодня я рассказал ей правдивую историю. Историю обо мне. Я рассказал ей точно так же, как она когда-то поведала мне о том, как я родился, и про моё имя и про мою неизвестную судьбу.

– А теперь у меня есть прялка, – рассказывал я, подбираясь к концу истории. – Эта прялка досталась мне от моей матери. И я могу прясть золото. Могу из соломы спрясть золото, как и мама. Она показывала тебе золото? Рассказывала тебе о своем даре? Это дар перешел ко мне.

Внезапно до меня дошло, каким бы всё было, если бы мама была жива. Всё, что сейчас шло не так, было бы устроено по-другому. Я бы знал своё полное имя и понимал бы, какая мне уготована судьба.

Глаза бабушки расширились, и она крепко схватила меня за руку. Голос её забулькал, она попыталась заговорить.

У меня чуть сердце не выпрыгнуло из груди: неужели бабушке становилось лучше?!

– Бабуля, что?!

Прилагая неимоверные усилия, она сказала:

– Ма... а... мальчик мой.

– Да, бабуля, я здесь,– я держал её тонкие, грубые руки, которые впивались в мои.

Глаза бабули были неподвижны и наполнились слезами, которые стекали по её морщинистым щекам.

– Ты продолжай прясть, – она медленно подняла дрожащую руку и положила её мне на грудь, прямо на сердце. – Пряди золото здесь, – она легонько постучала по моей груди. – Золото... здесь, – она закрыла глаза, продолжая бормотать: «Пряди, пряди, пряди».

Я попытался ещё её покормить, но она отказывалась от еды, продолжая бормотать: «Пряди, пряди, пряди».

Вскоре она снова уснула.

Утром она больше не проснулась.