Текст книги "Наваждение"

Автор книги: Линкольн Чайлд

Соавторы: Дуглас Престон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Снаружи зловеще грохотала гроза, за ставнями мелькали багровые вспышки.

Пендергаст и д’Агоста спустились в пустой подвал, который тоже подвергся вспышкам сумасшедшей ярости, бушевавшей на первом этаже. После тщательных, но бесплодных поисков детективы поднялись на второй этаж. Здесь разрушений было немного меньше, однако зрелище все равно удручало. В комнате сына одну стену почти полностью закрывали похвальные грамоты – за успехи в учебе и общественной деятельности. Выдали их, судя по датам, в течение года-двух до и после визита Хелен Пендергаст. Зато противоположную стену украшали иссохшие головы животных – свиней, собак, крыс, – попросту прибитые к дереву. Их никак не обработали, даже не обескровили – под ними застыли широкие потеки крови.

Комната дочери пугала еще больше – полным отсутствием индивидуальности. Единственной характерной чертой оказался ряд книг в красных переплетах; кроме них и антологии стихов, на полке ничего не было.

Приятели медленно прошли по пустым комнатам. Д’Агоста тщетно пытался найти смысл в этой бессмыслице.

В самом конце холла оказалась запертая дверь. Пендергаст вынул отмычки и принялся орудовать ими в замке. Дверь, однако, не открывалась.

– Ну, начинается, – сказал д’Агоста.

– Если вы, дружище, взглянете на верхний косяк, то увидите: дверь, помимо того что заперта, еще и привинчена шурупами. – Пендергаст убрал руку. – Мы сюда вернемся. Давайте сначала осмотрим мансарду.

Мансарда состояла из комнатушек, приютившихся под карнизом, полных отсыревшей мебели и старых вещей. Д’Агоста и Пендергаст проверили все ящики и чемоданы, подняли тучи пыли, но нашли только старомодное поношенное тряпье, множество собранных в стопки и перевязанных бечевками газет. Пендергаст порылся в старом ящике с инструментом, разыскал там отвертку и положил в карман.

– Проверим башни, – предложил он, с видимым недовольством отряхивая пыль с черного костюма, – а потом пойдем в закрытую комнату.

В башенках были винтовые лестницы да ниши для храпения, полные всякой дряни: пауки, мышиный помет, стопки старых пожелтевших книг. Обе лестницы вели в крошечные смотровые комнатки с узкими, словно бойницы, окошками, выходящими на лес, над которым полыхали молнии. Д’Агоста начал терять терпение. Ничего они не найдут в этом доме, полном безумия и тайн. Для чего могла Хелен сюда приезжать – если она вообще приезжала?

Не найдя в башнях ничего интересного, детективы спустились в дом к запертой двери. Д’Агоста посветил фонариком, а Пендергаст отвинтил два длинных шурупа. Повернув ручку, агент раскрыл дверь и шагнул внутрь.

Д’Агоста двинулся за ним и от удивления едва не отшатнулся.

Они словно попали внутрь яйца Фаберже. Комната оказалась небольшая, но напомнила д’Агосте ювелирное украшение – полная сокровищ, которые словно излучали собственный свет. Забитые досками окна делали комнату почти герметично закрытой. Когда-то все тут натерли до блеска – с любовью и тщанием, – и, несмотря на многолетнюю заброшенность дома, глянец не потускнел. Каждый дюйм стен покрывали картины, все пространство занимала великолепная мебель ручной работы и статуи. Пол устилали прекрасные ковры, в черных бархатных футлярах сверкали драгоценные украшения.

В середине стоял диван роскошной темной кожи с изумительным тисненым цветочным орнаментом. Узоры ручной выделки были так совершенны, так завораживали, что д’Агоста с трудом отвел взгляд. Прочие предметы в комнате тоже заслуживали внимания. В одном углу теснились какие-то фантастические статуэтки с продолговатыми головами, вырезанные из неизвестного экзотического дерева, а рядом – целая выставка изящных ювелирных изделий: золото, камни, блестящий черный жемчуг.

Д’Агоста в изумленном молчании прошелся по комнате. Он едва успевал сосредоточиться на каком-то предмете, как его внимание отвлекали другие чудеса. На одном из столов он увидел несколько переплетенных вручную книг – изящная кожа с золотым тиснением. Лейтенант раскрыл один томик и увидел стихи, написанные от руки красивым шрифтом; под каждым стихотворением проставлена дата и стоит имя Карен Доан.

На полу в несколько слоев лежали коврики ручной работы – яркий геометрический рисунок слепил глаза.

Д’Агоста водил фонариком по стенам, любуясь написанными маслом картинами: полные жизни изображения лесных полян и заброшенных кладбищ, великолепные натюрморты и какие-то сказочные, фантастические пейзажи. Лейтенант подошел к ближайшей картине; щурясь и водя по ней лучом, он разглядел внизу подпись – «М. Доан».

Пендергаст тихо подошел и встал рядом.

– Мелисса Доан, – пробормотал он. – Жена писателя. Похоже, все эти картины написала она.

– Все?! – Д’Агоста поводил фонариком по другим стенам. Картин в черных рамках или без подписи Мелиссы Доан не было.

– Боюсь, «Черной рамки» здесь нет.

Лейтенант медленно опустил руку с фонариком. Он вдруг заметил, что дышит очень часто и у него колотится сердце. Какой абсурд… нет, больше чем абсурд!

– Вот чертово местечко! И как это его до сих пор не ограбили?

– Город надежно хранит свои тайны. – Серебристые глаза Пендергаста бегали по комнате, не пропуская ничего, а лицо выражало крайнюю сосредоточенность. Он в очередной раз медленно прошел по комнате, остановился перед столом с книгами, быстро их осмотрел, перелистал и поставил на место. Потом вышел из комнаты и направился в комнату Карен; д’Агоста – за ним. Там Пендергаст вернулся к полке с одинаковыми красными томиками, длинными пальцами снял с полки самый последний том. Все страницы там оказались чистыми. Тогда агент поставил книгу на место и взял предпоследнюю, заполненную горизонтальными черточками, прочерченными по линейке – так густо, что страницы получились почти черные.

Пендергаст взял следующий том, пролистал и увидел такие же черточки, а в самом начале – неразборчивые, словно детские, каракули. Еще в одном томе оказались разрозненные записи, сделанные неровным почерком, скакавшие вверх-вниз по страницам. Пендергаст стал читать вслух – наугад. То была проза, записанная строфами, как стихи.

Я не могу

Спать мне нельзя

Спать. Приходят они и шепчут

Мне. Показывают

Мне. Я не могу

Не слышать их. Я не могу

Не слышать их. Если я снова усну, я

Умру. Сон = Смерть.

Сны = Смерть.

Смерть проклятие я не могу Не слышать их.

Пендергаст перевернул несколько страниц. Везде был такой же бред, постепенно переходящий в набор не связанных между собой слов и неразборчивых каракулей. В глубокой задумчивости агент вернул книгу на полку, взял другую и раскрыл посередине: строки написаны твердым и ровным почерком, явно девичьим; на полях – цветочки и смешные рожицы; вместо точек – энергичные кружочки.

Пендергаст прочел дату.

Д’Агоста быстро подсчитал в уме.

– За полгода до визита Хелен, – сказал он.

– Доаны тогда еще не освоились в Санфлауэре. Пендергаст перелистал книгу, просмотрел заметки и выбрал отрывок.

Мэтти Ли опять смеялся надо мной из-за Джимми. Он, может, и хороший, только я терпеть не могу готскую одежду и трэш-металл, от которого он тащится. Волосы зализывает назад, когда курит – сигарету держит чуть ли не за самый горящий конник. Думает, он сразу делается крутой. А по-моему, так он похож на «ботаника», который старается выглядеть круто. Даже хуже – на придурка, который похож на «ботаника», который старается выглядеть круто.

– Обычная старшеклассница, – нахмурился д’Агоста.

– Может, чуть язвительнее прочих. – Пендергаст продолжал листать и вдруг остановился на записи, сделанной месяца три спустя. – Ага! – воскликнул он с неожиданной заинтересованностью.

Когда я пришла из школы, мама и папа стояли на кухне, склонившись над столом.

Угадайте, что у них было? Попугай! Толстый серый попугай с коротким красным хвостиком, а на лапке – здоровенное кольцо с номером, но без имени. Он оказался ручной и садился прямо на плечо. Попугай наклонил голову и поглядел мне в глаза, как будто старался прочитать мои мысли. Папа посмотрел в энциклопедии и сказал, что это африканский серый попугай.

А еще он сказал, что попугай наверняка жил у кого-то дома: слишком уж он ручной. Его нашли примерно в полдень – он сидел на персиковом дереве у задней двери и кричал, чтобы на него обратили внимание. Я упрашивала папу оставить его у нас, но он решил сначала найти хозяина. Сказал, что нужно дать объявление. Я посоветовала написать в «Тимбукту таймс» – он засмеялся. Надеюсь, хозяина он не найдет. Папа хочет поехать в зоомагазин, купить ему хорошую клетку. Попугай скакал по кухне, а потом нашел мамины пончики, завопил от радости и давай их трескать. Я его назвала Пончиком.

– Попугай… – пробормотал д’Агоста. – Нет, надо же! Пендергаст медленно листал страницы и наконец добрался до конца книги. Тогда он взял следующий том и стал методично изучать даты записей. И вдруг слегка вздохнул.

– Винсент, вот запись, сделанная девятого февраля – в день, когда сюда приехала Хелен.

Самый-самый плохой день в моей жизни!

После завтрака явилась какая-то леди и постучала в парадную дверь. У нее была красная спортивная машина, сама вся такая разодетая, в шикарных кожаных перчатках. Она узнала про нашего попугая и попросила разрешения посмотреть. Отец показал ей Пончика (прямо в клетке), а она и говорит, откуда он, мол, у нас. Она вообще много вопросов задавала про попугая – давно ли он у нас, не дикий ли, идет ли на руки, кто с ним играет и всякое такое. Уйму времени его разглядывала и все спрашивала, спрашивала…

Еще она захотела посмотреть поближе кольцо на лапке, а папа спросил, ее ли это птица. Она сказала, что ее; она его заберет. Но папа не поверил. Он спросил, знает ли она номер на кольце. Она не знала. И доказать, что попугай ее, тоже не могла. Потом она сказала, что занимается наукой, а попугай улетел из лаборатории. Папа, кажется, не поверил ни единому слову. Он заявил, что если она представит доказательства, что птица ее, он с радостью отдаст, а пока Пончик будет у нас. Женщина не слишком-то удивилась и как-то грустно поглядела на меня и спросила: «Это ты с ним играешь?» Я сказала: «Да». Она немного подумала и попросила папу посоветовать какую-нибудь хорошую гостиницу у нас в городе. Он сказал, что гостиница только одна и он сейчас узнает номер телефона. И пошел на кухню за телефонным справочником. Едва он вышел, как она засунула клетку с Пончиком в мешок для мусора и выскочила за дверь. Бросила мешок на сиденье и рванула прямо с места! Пончик все время вопил. Я тоже закричала и выскочила, и папа побежал, мы сели в машину и хотели ее догнать, но она успела уехать. Папа позвонил шерифу, но тот не захотел искать какую-то птицу, тем более что эта женщина и вправду могла быть хозяйкой. Теперь Пончика у нас нет, вот так.

Я ушла к себе и плакала и никак не могла остановиться.

Пендергаст закрыл дневник и опустил к себе в карман.

В этот миг молния осветила черные деревья за окном, и дом сотрясся от раската грома.

– Невероятно, – произнес д’Агоста. – Хелен похитила попугая. И еще она похитила попугаев Одюбона. О чем она вообще думала?

Пендергаст промолчал.

– А вы видели этого попугая? Она не привозила его в Пенумбру?

Пендергаст покачал головой.

– А что там насчет лаборатории?

– Не было у нее лаборатории. Она работала в «ВНК».

– Но вы хоть представляете, чем она занималась?

– Впервые в жизни я в полном и совершенном недоумении.

Снова полыхнула молния и осветила лицо Пендергаста – потрясенное и растерянное.

26

Нью-Йорк

Капитан Лора Хейворд из отдела убийств полицейского управления Нью-Йорка старалась не закрывать дверь своего кабинета – в знак того, что помнит: начинала она как простой коп в транспортной полиции, патрулировала станции подземки. По служебной лестнице Хейворд поднялась быстро и высоко. И хотя она это заслужила, ей было не слишком приятно сознавать, что помог и тот факт, что она женщина: несколько лет назад произошел ряд крупных скандалов по поводу дискриминации женщин в полиции.

Однако в это утро, придя на работу в шесть часов, она неохотно закрыла дверь, хотя никого, кроме нее, еще не было. Расследование череды убийств на Кони-Айленде, совершенных русской наркомафией, обернулось для департамента жутким геморроем – куча бумажной работы и сплошные совещания. И вот расследование достигло этапа, когда кому-то – то есть ей – придется сесть, разобрать уйму документов, чтобы хоть один человек был в курсе всего и мог двинуть дело вперед.

К полудню у Хейворд буквально закипели мозги – такие пришлось разбирать зверства. Лора вышла из-за стола и решила подышать воздухом, прогуляться в скверике по соседству созданием полицейского управления на Полис-плаза. Она открыла дверь, вышла из кабинета и оказалась среди толкущихся в холле копов.

С ней поздоровались несколько теплее, чем обычно, с какими-то косыми неловкими взглядами.

Хейворд ответила на приветствия и остановилась.

– Ну и в чем дело?

Выразительное молчание.

– Никогда не видала таких бездарных притворщиков, – как бы между прочим произнесла она. – Нет, правда, в покер вам ни за что не выиграть.

Шутка повисла в воздухе. Несколько секунд все молчали, потом один сержант решился:

– Капитан, тут это… в общем, дело касается агента ФБР. Пендергаста.

Хейворд замерла. О ее неприязни к Пендергасту знал весь департамент – так же как и об отношениях Лоры с Д’Агостой, который иногда работал с Пендергастом в паре.

Пендергаст вечно ухитрялся затащить Винсента по уши в дерьмо, и у Хейворд зрело предчувствие, что их поездка в Луизиану кончится скверно, так же как предыдущие. Вообще-то, может, уже и кончилась. Пока у Хейворд в голове проносились эти мысли, она старалась сохранять непроницаемое лицо.

– И что там с особым агентом Пендергастом?

– То есть не сам Пендергаст, – поправился сержант. – Это его родственница. Женщина по имени Констанс Грин. С нее снимают показания, и она назвала Пендергаста как своего ближайшего родственника. Она ему то ли племянница, то ли еще как.

Опять наступило неловкое молчание.

– Ну! – не выдержала Хейворд.

– Она была за границей. Приплыла в Нью-Йорк из Саутгемптона на «Куин Мэри—2». Села на корабль с ребенком.

– С ребенком?

– Точно. Двухмесячным, не больше. Она родила за границей. А когда корабль прибыл, ее задержала иммиграционная служба, потому что ребенок пропал. Они связались с нью-йоркской полицией, и мы взяли ее под стражу. Ее обвиняют в убийстве.

– В убийстве?

– Да. Похоже, где-то по дороге она выбросила ребенка в Атлантический океан.

27

Мексиканский залив

Самолет авиакомпании «Дельта», казалось, завис на высоте тридцать четыре тысячи футов; небо было ясное и безоблачное, внизу голубело бескрайнее море, посверкивая под полуденным солнцем.

– Вам принести еще пива, сэр? – спросила стюардесса, заботливо склоняясь к д’Агосте.

– Конечно, – ответил он.

Девушка повернулась к его спутнику:

– А вам, сэр? Все в порядке?

– Нет, – ответил Пендергаст. И он жестом попросил унести тарелку с копченым лососем, стоявшую перед ним на откидном столике. – Это блюдо – комнатной температуры. Не затруднит ли вас принести мне охлажденное?

– Нисколько. – Девушка с профессиональной ловкостью подхватила тарелку.

Д’Агоста подождал, пока она принесет заказ, и устроился поудобнее, вытянув ноги. Первым классом он летал, только когда путешествовал с Пендергастом, но к хорошему привыкаешь быстро.

Раздался сигнал системы оповещения, и командир экипажа объявил, что через двадцать минут самолет приземлится в международном аэропорту Сарасота-Брадентон.

Д’Агоста отхлебнул пива. От Санфлауэра его отделяли сотни миль и восемнадцать часов пути, но странный дом Доанов так и не шел у него из головы – особенно удивительная комната чудес, окруженная разгромленными в буйной ярости помещениями. Пендергаст же, казалось, был не склонен это обсуждать и пребывал в молчании и задумчивости.

Д’Агоста сделал еще одну попытку:

– Есть у меня мыслишка.

Агент взглянул на спутника.

– Думаю, Доаны – ложный след.

– Вот как? – Пендергаст осторожно попробовал кусочек лососины.

– Подумайте. Они спятили через несколько месяцев, даже лет, после визита Хелен. Какое отношение имеет ее приезд к тому, что случилось потом? Или попугай?

– Возможно, вы и правы, – неуверенно ответил Пендергаст. – Но меня озадачивает неожиданный расцвет творческих способностей перед… самым концом. У всех Доанов.

– Известно же, что сумасшествие – болезнь наследственная… – Тут д’Агоста задумался, как бы поудачнее выкрутиться. – Именно талантливые люди часто сходят с ума.

– «Блажен поэт, покуда молод он, за что в конце безумьем награжден». [7]7
  Уильям Вордсворт, «Решительность и независимость».


[Закрыть] – Пендергаст повернулся к д’Агосте. – Так, по вашему, к безумию их привели таланты?

– С дочерью Доанов произошло именно это.

– Понятно. А визит Хелен и похищение попугая не имеют отношения к тому, что затем случилось с Доанами – такова ваша гипотеза?

– Более или менее. А вы как считаете? – Д’Агоста все же надеялся вытянуть из Пендергаста его мнение.

– Не нравятся мне эти совпадения, Винсент.

Д’Агоста задумался.

– Кстати, вот еще что, – начал он. – А не была ли Хелен… то есть я имел в виду… она ведь совершала иногда странные поступки… или непонятные?

Пендергаст, казалось, напрягся.

– Я не уверен, что понял вас.

– Ну вот эти ее… – Д’Агоста опять замялся. – Неожиданные поездки в странные места. Тайны. Кража птиц – двух чучел из музея, а потом живого попугая у Доанов. Быть может, у Хелен случился какой-то срыв или она перенесла нервное потрясение? В Рокленде я слышал, что семья у нее была не совсем нормальная…

Лейтенант замолчал: температура в пространстве между ним и собеседником словно бы понизилась на несколько градусов.

Лицо у Пендергаста не изменилось, но заговорил он самым официальным голосом:

– Хелен Эстерхази, возможно, была необычной. Однако она была самой разумной, самой нормальной из всех, кого я знаю.

– Да я не сомневаюсь. Я просто…

– И она не поддавалась ничьему давлению.

– Конечно, – поспешно сказал д’Агоста. Зря он об этом заговорил.

– Думаю, гораздо полезнее будет обсудить более насущное дело. – Пендергаст повернул разговор в другое русло. – Есть нечто, что вы должны узнать вот о ком… – Он выдернул из кармана пиджака тонкий конверт и извлек из него листок бумаги. – Джон Вудхауз Трапп. Пятьдесят восемь лет. Место рождения – Флоренс, штат Южная Каролина. Теперешнее место проживания – Сиеста-Ки, Бич-роуд – 4112. Профессий у него много: торговец произведениями искусства, владелец галереи, экспортно-импортные операции… Да, еще он занимался граверским делом. – Пендергаст убрал бумагу в конверт. – Гравюры его довольно любопытные.

– Какие именно?

– С портретами президентов.

– Так он фальшивомонетчик?

– Им занималась наша секретная служба. Доказать ничего не удалось. Было еще расследование по поводу контрабанды слоновой кости и рогов носорога – и то и другое запрещено в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году Конвенцией о вымирающих видах. Опять же ничего не доказали.

– Тип скользкий, как угорь.

– Очень изобретательный, решительный – и опасный. – Пендергаст помолчал. – Есть еще одна важная вещь. Его имя – Джон Вудхауз Трапп.

– Ну и?..

– Он прямой потомок Джона Джеймса Одюбона – через его сына Джона Вудхауза Одюбона.

– Вот черт…

– Джон Вудхауз и сам был художник. Он окончил последнюю работу Одюбона «Живородящие четвероногие Северной Америки», нарисовал больше половины гравюр, после того как его отец неожиданно заболел.

Д’Агоста присвистнул.

– Так Трапп, видимо, считает, что «Черная рамка» принадлежит ему по праву!

– Я так и предположил. Оказывается, большую часть жизни он посвятил ее поискам, но в последние годы вдруг сдался.

– А чем он теперь занимается?

– Мне не удалось выяснить. Свои дела он не афиширует. – Пендергаст посмотрел в окно. – Нам нужно быть осторожными, Винсент. Очень осторожными.

28

Сарасота, штат Флорида

Городок Сиеста-Ки приятно поразил д’Агосту: неширокие, засаженные пальмами улицы, изумруднозеленые лужайки, спускающиеся к лазурным бухточкам, похожим на драгоценные каменья, извилистые каналы, по которым неспешно скользят прогулочные лодки. Берег – широкий, песок – белый и мелкий, как сахар; края песчаной полосы теряются в туманной дымке. С одной стороны – розовый закатный океан, с другой – роскошные отели и жилые дома, а меж ними – бассейны, особняки, рестораны.

Солнце садилось. Загорающие, строители песчаных замков и прочие пляжные бездельники – все как по сигналу замерли, глядя на запад. Развернули шезлонги, подняли видеокамеры.

Д’Агоста посмотрел, куда и все. Солнце – огненный оранжевый полукруг – погружалось в Мексиканский залив. До сих пор д’Агоста видел лишь, как солнце садится за нью-йоркские небоскребы да за нью-джерсийские заводские трубы, и теперь удивлялся: вот только что солнце было здесь, садилось, на глазах опускалось за бесконечную ровную линию горизонта… и вдруг пропало, только розовые полосы тянулись вслед за ним по воде. Он облизнул губы и почувствовал слабый вкус моря. Не нужно большого воображения, чтоб представить, как он поедет в какое-нибудь такое место с Лорой – когда все будет позади.

Квартира Траппа располагалась на верхнем этаже шикарной высотки, стоящей над пляжем. Детективы поднялись на лифте, и Пендергаст позвонил в дверь. После долгой тишины послышался легкий шорох: в двери открылся смотровой глазок. Еще одна пауза, затем щелкнули запоры, и дверь распахнулась.

За порогом стоял мужчина – невысокий, хилого телосложения, густые черные волосы зачесаны назад и смазаны бриллиантином.

– Слушаю вас.

Пендергаст показал свой жетон, д’Агоста – тоже.

– Мистер Трапп?

Тот посмотрел на один жетон, потом на другой и перевел взгляд на агента. На лице Траппа волнения или страха не было – только легкое любопытство.

– Можно войти?

Хозяин помедлил, потом открыл дверь пошире.

Детективы прошли через холл в гостиную, обставленную богато и кричаще: венецианские окна, обрамленные тяжелыми золотыми шторами, выходят на океан, пол устлан белым ворсовым ковром, в воздухе витает тонкий запах благовоний. С тахты на гостей смотрели два шпица – черный и белый.

Д’Агоста опять переключил внимание на хозяина. Тот ничем не походил на своего предка Одюбона. Маленький, шустрый, с тоненькими усиками и, учитывая жаркий климат, на удивление незагорелый. Его движения – быстрые, легкие – никакие сочетались с декадентским декором комнаты.

– Не присядете ли? – предложил он, указывая на массивные кресла, обтянутые темно-красным бархатом. В его речи слышалась едва заметная южная протяжность.

Пендергаст и д’Агоста уселись. Хозяин опустился на белый кожаный диван напротив них.

– Как я понимаю, вы не по поводу моего участка на Шелл-роуд?

– Совершенно верно, – ответил Пендергаст.

– Так чем могу служить?

Агент дал вопросу несколько секунд повисеть в воздухе, потом сказал:

– Мы здесь по поводу «Черной рамки».

Трапп почти не выразил удивления, только пошире раскрыл глаза. В следующий миг он улыбнулся, показывая мелкие белые зубы. Улыбка вышла не очень-то дружеская. Д’Агосте пришел на ум хорек – юркий и готовый куснуть.

– Вы хотите продать?

Пендергаст покачал головой:

– Нет, мы хотим ее осмотреть.

– Никогда не помешает знать конкурента в лицо, – заметил Трапп.

Пендергаст закинул ногу на ногу.

– Интересно, что вы упомянули о конкуренции. Это вторая причина нашего визита.

Трапп недоуменно наклонил голову.

– Хелен Эстерхази-Пендергаст, – четко выговорил агент.

На этот раз хозяин оставался совершенно спокоен. Он перевел взгляд на д’Агосту, потом обратно на Пендергаста.

– Простите, но pаз уж речь зашла об именах, нельзя ли узнать ваши?

– Особый агент Пендергаст. А это – мой коллега, лейтенант д’Агоста.

– Хелен Эстерхази-Пендергаст, – повторил хозяин. – Ваша родственница?

– Она была моей женой, – холодно ответил агент.

Коротышка развел руками:

– Никогда не слышал этого имени. Сожалею. И если у вас все… – Он поднялся.

Пендергаст тоже быстро встал. Д’Агоста замер: он испугался, что Пендергаст набросится на хозяина, но агент заложил руки за спину, подошел к окну, выглянул наружу. Потом прошелся по комнате, разглядывая одну за другой картины, словно в картинной галерее. Трапп стоял на месте не двигаясь, только следил взглядом за Пендергастом. Агент вышел в холл, постоял немного перед закрытой дверью в гардероб. Затем он вдруг сунул руку в карман, что-то вытащил, коснулся замка на двери и – так же неожиданно – распахнул ее.

Трапп кинулся к нему.

– Какого дьявола?.. – сердито крикнул он.

Пендергаст сунул руку в гардероб, покопался там и вытащил снизу длинное манто, на котором были знакомые черно-желтые полосы – тигр.

– Да как вы смеете вторгаться в мою жизнь? – подскочил к нему Трапп.

Пендергаст встряхнул манто, оглядел сверху вниз.

– Такое и принцессе надеть не стыдно, – заметил он, с улыбкой поворачиваясь к Траппу. – Натуральный мех.

Агент опять сунул руку в гардероб и вытянул еще несколько манто, а Трапп стоял рядом, багровый от злости.

– Оцелот, маргай… целая галерея вымирающих видов. И ведь не старые – явно моложе Конвенции о вымирающих видах восемьдесят девятого года, не говоря уж о Законе семьдесят второго. – Пендергаст вернул меха на место и закрыл дверь. – Ведомство по охране рыбных ресурсов и диких животных непременно заинтересуется вашей коллекцией. Может, позвонить им?

Лейтенанта реакция Траппа удивила. Вместо того чтобы возмущаться, он вдруг заметно расслабился. Скаля в улыбке зубы, он сверху донизу разглядывал Пендергаста, словно заново оценивая.

– Прошу вас. Вижу, нам есть о чем поговорить. Садитесь.

Агент вернулся на свое место, Трапп – на свое.

– Если я смогу вам помочь… как тогда будете моей маленькой коллекцией? – Он кивнул в сторону гардероба.

– Это зависит от того, насколько удачно сложится наша беседа.

Трапп выдохнул с долгим свистящим звуком.

– Позвольте напомнить вам имя, – сказал Пендергаст. – Хелен Эстерхази-Пендергаст.

– Да-да, я хорошо помню вашу супругу. – Он сложил наманикюренные ручки. – Простите мой недавний обман. Мой опыт научил меня не болтать лишнего.

– Продолжайте, – холодно сказал Пендергаст.

Трапп пожал плечами:

– Мы с вашей женой были конкурентами. Почти двадцать лет я искал «Черную рамку». И мне стало известно, что некая женщина тоже что-то вынюхивает, задает вопросы. Мне это не понравилось, если не сказать больше. Как вы, конечно, знаете, я – прапраправнук Одюбона. Картина моя по закону. Никто другой не имеет права на ней наживаться. Одюбон написал эту вещь в лечебнице, но с собой не взял. Наиболее вероятно, решил я, что он отдал ее одному из трех лечивших его докторов. Про одного из них ничего не известно. Другой переехал в Берлин – если картина была у него, она или уничтожена или безвозвратно утеряна во время войны. Я сосредоточил поиски на третьем докторе – Торгенссоне, больше в надежде, чем в уверенности. – Трапп развел руками. – Так я и столкнулся с вашей супругой. Мы встречались только однажды.

– Где и когда?

– Лет пятнадцать назад, наверное. Да-да, ровно пятнадцать. В старом поместье Торгенссона в пригороде Порт-Аллена

– И что именно произошло во время этой встречи? – Голос Пендергаста звучал холодно.

– Я сказал ей то же самое, что и вам: картина принадлежит мне, как наследнику, и потребовал бросить поиски.

– А что сказала Хелен? – спросил агент совсем ледяным голосом.

Трапп сделал глубокий вдох.

– Она сказала забавную вещь.

Пендергаст ждал. Казалось, сам воздух замерз.

– Помните, как вы сами начали разговор? «Мы хотим осмотреть картину», – сказали вы. То же самое говорила и она. Мол, приобретать ее она не хочет, продавать не собирается, хочет только осмотреть, и я могу забирать ее себе. Я был очень рад это слышать, и мы обменялись рукопожатием. Расстались, можно сказать, друзьями. – Еще одна легкая улыбка.

– Каковы были ее точные слова?

– Я отлично помню. Она сказала: «Я понимаю, что вы долго искали картину. Поймите, пожалуйста, – мне не нужна картина, я лишь хочу ее осмотреть. Кое в чем убедиться. Если я найду ее – передам вам. И вы пообещайте – если найдете картину первым – дать мне ее осмотреть». Я от такого предложения был в восторге.

– Чушь собачья! – Д’Агоста поднялся с кресла. Терпение у него лопнуло. – Хелен несколько лет искала картину, чтобы только взглянуть на нее? Не может быть. Вы лжете!

– Как хотите, но это правда. – Трапп улыбнулся своей улыбочкой хорька.

– Что произошло дальше? – спросил Пендергаст.

– Ничего. Мы разошлись. То была наша первая и единственная встреча. Больше я никогда ее не видел. И это чистая правда.

– Никогда? – переспросил Пендергаст.

– Никогда. Вот и все, что мне известно.

– Вам известно гораздо больше. – Пендергаст неожиданно улыбнулся. – Но прежде чем вы заговорите дальше, мистер Трапп, позвольте мне сообщить вам нечто, о чем вы не знаете, – в знак доверия.

«Сначала кнут, потом пряник», – подумал д’Агоста. Интересно, что на уме у Пендергаста?

– У меня есть доказательство, что Одюбон передал картину Торгенссону, – сообщил агент.

Трапп неожиданно подался вперед с выражением живейшего интереса на лице.

– Доказательство, говорите?

– Да.

Воцарилось долгое молчание. Трапп откинулся назад.

– Тогда картина, я убежден, пропала. Сгорела во время пожара в его доме.

– Вы говорите о его поместье в Порт-Аллене? Я ничего не знал о пожаре.

Трапп глянул на агента.

– Тогда вы многого не знаете, мистер Пендергаст. Доктор Торгенссон умер не в Порт-Аллене.

Пендергаст не смог скрыть удивления.

– Вот как?

– В последние годы жизни у Торгенссона были значительные денежные затруднения. Его преследовали кредиторы: банки, местные торговцы, даже городская налоговая служба. В конце концов его выселили из поместья. Он поселился в каком-то домишке у реки.

– Откуда вы все это узнали? – спросил д’Агоста.

Вместо ответа Трапп поднялся и вышел из комнаты. Послышался звук растворяемой двери, потом Трапп, видимо, выдвинул ящик стола. Минуту спустя он вернулся и вручил Пендергасту папку.

– Это документы кредиторов. Посмотрите верхнее письмо.

Пендергаст взял из папки пожелтевший лист с неровно оторванным краем – письмо на бланке агентства Пинкертона.

«Она у него, это точно. Но мы не смогли ее найти. Мы обыскали его халупу сверху донизу – пусто, так же как и в доме под Порт-Алленом. Там нетничего ценного, и уж точно нет картины Одюбона».

Пендергаст убрал бумагу, просмотрел другие документы и закрыл папку.

– Вы, конечно же, похитили документ, чтобы помешать конкурентам.

– Какой смысл помогать соперникам? – Трапп забрал папку и положил на диван. – Все равно это уже не актуально.

– А почему?

– Несколько месяцев спустя после его переезда в дом ударила молния и сожгла его дотла – вместе с Торгенссоном. Если он спрятал «Черную рамку» где-то еще, это место уже не найти. А если она была в доме – сгорела вместе с ним. – Трапп пожал плечами. – К сожалению, мистер Пендергаст, «Черной рамки» больше нет. Уж я-то знаю – я потратил на нее двадцать лет жизни.