Текст книги "Наваждение"

Автор книги: Линкольн Чайлд

Соавторы: Дуглас Престон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Боюсь, мистер Пендергаст, прежде чем отвечать на ваши вопросы, мне придется проконсультироваться с адвокатами. Такова политика компании. Сожалею.

– Какая жалость, – заметил Пендергаст, убирая жетон.

Шоссон вновь принял самодовольный вид.

– Мой помощник вас проводит. – Он нажал кнопку. – Джонатан!

– А верно ли, мистер Шоссон, что здание гостиницы – бывший особняк хлопкового магната?

– Да-да, – подтвердил управляющий и обратился к вошедшему молодому человеку: – Будьте добры, проводите мистера Пендергаста.

– Хорошо, сэр.

Пендергаст не двинулся.

– Как вы думаете, мистер Шоссон, как отреагируют ваши гости, если узнают, что в этом здании на протяжении многих лет располагалась лечебница?

Лицо управляющего моментально вытянулось.

– Понятия не имею, о чем вы.

– Лечебница для инфекционных больных. Холера, туберкулез, малярия, желтая лихорадка…

– Джонатан! Мистер Пендергаст пока не уходит. Пожалуйста, закройте за собой дверь.

Молодой человек покинул кабинет, а Шоссон повернулся к Пендергасту. Отвислые щеки управляющего тряслись от негодования.

– Как вы смеете мне угрожать?

– Угрожать? Какое скверное слово. Правда, мистер Шоссон, делает человека свободным. Я вовсе не желаю угрожать вашим гостям, я просто собираюсь открыть им путь к свободе.

Шоссон напряженно замер, затем медленно откинулся на спинку кресла. Прошла минута, другая.

– Что вам нужно? – тихо спросил он.

– Причина моего визита – лечебница. Я хочу посмотреть все архивы, особенно имеющие отношение к одному пациенту.

– И кто этот пациент?

– Джон Джеймс Одюбон.

Шоссон сморщился и с нескрываемой досадой шлепнул ухоженной ладошкой по столу.

– Господи, так вы из этих?!

Пендергаст с удивлением смотрел на него.

– Простите?

– Как только я думаю, что про этого несчастного наконец-то позабыли, является очередной любопытствующий! Про картину тоже будете расспрашивать?

Пендергаст промолчал.

– Я скажу вам то же самое, что и прочим. Со времени пребывания здесь Джона Джеймса Одюбона прошло почти сто восемьдесят лет. Леч… медицинское учреждение закрылось больше века назад. Никаких записей – и уж точно картин – тут нети в помине.

– Вот так?

– Вот так! – Шоссон кивком дал понять, что разговор окончен.

– Что ж, весьма прискорбно. Всего хорошего, мистер Шоссон, – сказал Пендергаст, с опечаленным видом поднимаясь из кресла.

– Минуточку! – встревоженно заметил управляющий. – Вы ведь не расскажете гостям, что…

Пендергаст стал еще печальнее.

– Весьма, весьма прискорбно, – повторил он.

Шоссон сделал останавливающий жест.

– Погодите, неторопитесь. – Он вынул из кармана платок и утер взмокший лоб. – Может, кое-какие бумаги и остались. Идемте со мной. – С длинным прерывистым вздохом управляющий вышел из кабинета.

Пендергаст последовал за ним – мимо изысканно обставленного ресторана, мимо сервировочной – в огромную кухню. Мрамор и позолота сменились белым кафелем и прорезиненными ковриками. За металлической дверью в дальнем углу кухни обнаружилась старая железная лестница, ведущая в холодный, сырой, едва освещенный подвальный коридор, который, казалось, пронизывал насквозь всю Луизиану. С потолка осыпалась штукатурка, кирпичный пол покрывали щербины.

Наконец управляющий остановился перед обитой железом дверью. Шоссон толкнул ее – раздался скрип – и шагнул в темноту. В спертом воздухе пахло гнилью и плесенью. Шоссон повернул старинный выключатель по часовой стрелке; взорам вошедших открылось огромное помещение. Тараканы с шорохом разбежались по замусоренному полу, покрытому обломками асбестовых труб и пыльным, заплесневелым хламом.

– Здесь раньше была бойлерная, – пояснил Шоссон, пробираясь среди крысиных экскрементов и прочей дряни.

В углу лежали развалившиеся связки бумаг – отсыревших, обгрызенных, потемневших от времени. С одного боку устроили себе гнездо крысы.

– Вот все, что осталось от архива лечебницы, – торжествующе объявил Шоссон. – Я же говорил: обрывки и клочки. Понятия не имею, почему это не выбросили много лет назад – верно, потому, что сюда никто исходит.

Пендергаст опустился на колени и стал внимательно изучать бумаги – брал каждую, перевертывал и разглядывал. Прошло десять минут, двадцать. Шоссон несколько раз нервно смотрел на часы, но Пендергаста это не смущало. Наконец он поднялся, держа в руках небольшую стопку документов.

– Можно их забрать?

– Берите. Все забирайте.

Пендергаст сложил бумаги в желтый конверт.

– Вы упоминали, что Одюбоном и его картиной, интересовались и другие.

Шоссон кивнул.

– Картину называли «Черная рамка»?

– Да.

– А эти люди? Кто они были и когда приходили?

– Первый… дайте подумать… дет пятнадцать назад. Вскоре после того, как я стал главным управляющим. А второй раз – примерно через год.

– Значит, я третий, – заключил Пендергаст. – А по вашему тону мне показалось, будто их было больше. Расскажите мне о первом.

– Какой-то владелец художественного салона, – со вздохом начал Шоссон. – Совершенно отвратительный тип. За долгие годы в гостиничном бизнесе я научился определять характер человека по его манерам, по тому, что и как он говорит. Этот визитер доверия к себе не вызвал, напротив, мне стало жутковато. Его интересовала картина, которую Одюбон предположительно написал, пока находился здесь. Негодяй даже намекнул, что, мол, вознаградит меня за потраченное время. Однако я не смог ему сказать ничего вразумительного, и он вышел из себя, мерзкую сцену устроил.

– Бумаги он видел?

– Нет. Я тогда сам про них не знал.

– Как его зовут, вы запомнили?

– Да. Трапп. Такое имечко не забудешь.

– Понятно. А второй?

– Женщина. Молодая, темноволосая, худенькая. Очень симпатичная. Она разговаривала гораздо любезнее – и убедительнее. Только я мало что мог ей сообщить – как и Траппу. Бумаги она просмотрела.

– Взяла какие-нибудь?

– Я не разрешил, думал, вдруг они важные. А теперь сам не знаю, как от них избавиться.

Пендергаст задумчиво кивнул.

– А имени женщины вы не помните?

– Нет. Забавно – она так и не назвалась. Я это сообразил, только когда она уехала.

– Она говорила с таким же акцентом, как и я?

– Нет, выговор у нее был северный, как у Кеннеди. – Управляющий вздрогнул.

– Ясно. Спасибо, что уделили мне время. – Пендергаст повернулся. – Я сам найду дорогу.

– Нет-нет, – быстро сказал Шоссон. – Позвольте, я провожу вас до машины.

– Не волнуйтесь, мистер Шоссон, вашим гостям я ни слова не скажу.

С легким поклоном и еще более легкой печальной улыбкой Пендергаст быстро направился по коридору к внешнему миру.

20

Сент-Фрэнсисвилль, штат Луизиана

Д’Агоста остановился перед особняком, гордо возвышавшимся над высохшими клумбами среди голых деревьев. С зимнего неба брызгал дождь, на асфальте стояли лужи. Д’Агоста посидел несколько секунд в прокатном автомобиле, дослушивая последние слова осточертевшей песни и пытаясь преодолеть раздражение: гоняют его, как мальчика на посылках! Разве ж он разбирается в дохлых птицах?!

Наконец песня кончилась, и д’Агоста заставил себя оторвать зад от сиденья, схватил зонт и вылез из машины. Он поднялся по ступеням плантаторского дома и оказался на веранде – ставни-жалюзи были закрыты из-за дождя.

Сунув мокрый зонт в стойку, лейтенант скинул плащ, повесил его на вешалку и вошел в дом.

– Вы, наверное, доктор д’Агоста, – сказала, вставая из-за стола, яркая, похожая на птичку женщина и устремилась к нему, топая короткими ножками в туфлях без каблуков. – В это время посетителей у нас мало. Я – Лола Маршан. – Она протянула руку.

Д’Агоста взял ее и почувствовал на удивление крепкое пожатие. Женщина – сплошные румяна, пудра и помада – была маленькая, полненькая и энергичная, лет шестидесяти на вид.

– Это вы нам привезли плохую погоду! – Она переливчато рассмеялась. – Но все равно, исследователям Одюбона мы рады всегда. А то у нас в основном туристы.

Д’Агоста последовал за ней в зал с выкрашенными в белый цвет деревянными панелями на стенах и массивными потолочными балками. Лейтенант уже начал жалеть о том, что наговорил по телефону. Он очень мало знал и про Одюбона, и про птиц, а потому самый простой разговор мог вывести его на чистую воду. Лучше вообще рта не раскрывать.

– Итак, все по порядку. – Маршан подошла к другому столу и подвинула д’Агосте огромную книгу для посетителей: – Пожалуйста, напишите ваше имя и цель визита.

Д’Агоста написал имя и выдуманную заранее причину.

– Спасибо. Теперь начнем. Что именно вы хотели бы видеть?

Лейтенант прокашлялся.

– Я – орнитолог. – Это слово он запомнил правильно. – Мне хотелось бы посмотреть чучела работы Одюбона.

– Прекрасно. Как вы, конечно, знаете, Одюбон провел здесь только четыре месяца – в качестве учителя рисования Элизы Пирри, дочери мистера и миссис Джеймс Пирри, владельцев плантации Окли, – радостно затараторила Маршан. – После размолвки с миссис Пирри он вернулся в Новый Орлеан, забрав отсюда все чучела и рисунки. Однако когда сорок лет назад нам присвоили статус государственного музея, нам передали рисунки Одюбона, письма и некоторые чучела птиц – эту коллекцию мы потом пополнили, и теперь она одна из лучших в Луизиане!

Свой рассказ Маршан сопроводила радостной улыбкой.

– Совершенно верно, – пробормотал д’Агоста, доставая из кармана блокнот в надежде, что это придаст сцене правдоподобия.

– Прошу сюда, доктор д’Агоста.

«Доктор»! Д’Агоста даже сам себя зауважал.

Маршан повела его к лестнице по анфиладе комнат с крашеными сосновыми полами. Поднявшись на второй этаж, они миновали несколько залов, уставленных исторической мебелью и всевозможными экспонатами, и подошли к запертой двери, за которой оказалась узкая и крутая лестница на чердак. Следом за Маршан Д’Агоста двинулся наверх. На чердаке – просторном, безупречно чистом и ухоженном помещении – пахло свежей краской. Вдоль стен стояли старинные дубовые шкафы с рифлеными стеклами, а у дальней стены – более современные стеллажи. Через запотевшие окна лился прохладный белый свет.

– У нас тут около ста птиц из личной коллекции Одюбона, – сообщила Маршан, живо двигаясь по проходу. – К сожалению, таксидермистом Одюбон был неважным… большинство чучел в плохом состоянии. Их, конечно, дополнительно обрабатывали, но… Впрочем, вы сами увидите.

Они остановились перед большим серым металлическим шкафом, больше похожим на сейф. Маршан повернула круглую ручку, потянула за рычаг, и тяжелая дверь с чмоканьем отворилась, открыв деревянное нутро: каждый выдвижной ящик был снабжен табличкой, вставленной в медный держатель. На д’Агосту хлынул запах нафталина. Маршан вытянула один ящик, и лейтенант увидел три ряда птичьих чучел: пожелтевшие бирки на лапках, из глазниц торчат клочья ваты…

– Бирки делал Одюбон, собственноручно, – с гордой улыбкой пояснила Маршан. – Птиц я буду доставать сама, и прошу не прикасаться к ним без моего разрешения. Итак, что именно вы хотели бы посмотреть?

С веб-сайта, где перечислялись все работы Одюбона и места их хранения, Д’Агоста предусмотрительно переписал в блокнот названия некоторых птиц и теперь мог щегольнуть познаниями.

– Давайте начнем с луизианского речного певуна.

– Прекрасно. – Она вернула ящик на место и вытащила другой. – Будете смотреть на столе или прямо в ящике?

– Можно и в ящике.

Д’Агоста вставил в глазницу лупу и стал пристально разглядывать птицу, непрерывно что-то бормоча и хмыкая. Чучело было старое, выцветшее и побитое молью, перышки обтрепались и повыпадали, набивка вылезла. Д’Агоста как мог изображал заинтересованность и иногда неразборчиво строчил в блокноте.

Наконец он выпрямился.

– Дальше у меня в списке американский чиж.

– Уже достаю.

Лейтенант опять изобразил, что разглядывает птицу, – щурился сквозь лупу, писал, бормотал себе по нос.

– Надеюсь, вы нашли, что вам нужно, – с намеком произнесла Маршан.

– Да-да, спасибо. – Д’Агосте уже начинало надоедать, да и от запаха нафталина подташнивало. Он сделал вид, будто смотрит в блокнот. – А еще я бы взглянул на каролинского попугая.

В комнате наступила тишина. К удивлению д’Агосты, Маршан вдруг слегка покраснела.

– Простите, этого чучела у нас нет.

На д’Агосту накатила волна раздражения: здесь нет птицы, ради которой он приехал!

– Однако если верить справочникам, попугай у вас, – бесцеремонно заявил он. – И не одно чучело, а целых два.

– Теперь нет ни одного.

– А где же они? – Д’Агоста уже не скрывал недовольства.

– Исчезли, – неохотно призналась Маршан после долгого молчания.

– Как исчезли? Потерялись?

– Нет, не потерялись. Их украли. Много лет назад, я тогда работала ассистентом. Осталось только несколько перышек.

Д’Агосте вдруг стало интересно: сработало его чутье копа. Наконец-то он не бродит на ощупь в потемках.

– Расследование проводили?

– Проводили, но чисто формально. Не станет же полиция суетиться из-за двух птичьих чучел, пусть даже это вымерший вид.

– Копии отчета у вас не осталось?

– У нас прекрасный архив.

– А можно взглянуть?

– Простите, доктор д’Агоста, но зачем? – удивленно спросила Маршан. – Птиц украли больше десяти лет назад.

«Ага, обстоятельства изменились!» – подумал д’Агоста и решительно достал из кармана полицейский жетон.

– Боже мой! – испуганно воскликнула Маршан. – Вы не орнитолог, вы полицейский!

– Верно. Отдел расследования убийств, нью-йоркское управление полиции. А теперь, будьте добры, принесите мне документы.

Маршан с готовностью кивнула и спросила, с трудом скрывая волнение:

– А что случилось?

– Убийство, ясное дело, – улыбнулся лейтенант.

Маршан вышла и через несколько минут вернулась с тонкой папкой, в которой обнаружился великолепный экземпляр полицейской отписки – несколько коряво нацарапанных строк, из которых явствовало, что при очередной проверке коллекции была обнаружена пропажа. Признаков взлома не имеется, ничего другого не украли, свидетелей нет, отпечатков нет, подозреваемых нет. Единственная полезная информация: проверка проводится раз в месяц, а значит, преступление совершено между первым сентября и первым октября.

– Вы записываете всех научных работников, которые получают доступ к коллекции?

– Да. И всегда проверяем коллекцию, когда они уходят, – чтобы убедиться, что ничего не прихватили.

– Тогда круг сужается. Принесите мне, пожалуйста, записи.

– Сию минуту. – Маршан торопливо убежала, громко шлепая туфлями по ступенькам.

Через несколько минут она принесла толстый регистрационный журнал в клеенчатой обложке, раскрыла его на нужном месяце. Лейтенант просмотрел записи. За месяц с коллекцией работали трое исследователей; последний – двадцать второго сентября. Имя было написано размашистым почерком с завитушками.

Матильда В. Джонс, 18 Агассис-драйв, Куперстаун,

Нью-Йорк, 27490

«И имя фальшивое, и адрес, – подумал д’Агоста. – Агассис-драйв, черта с два. И все почтовые индексы в штате Нью-Йорк начинаются с единицы».

– Скажите-ка, а посетители показывают вам какое-нибудь служебное удостоверение, права или еще что-нибудь?

– Нет, мы людям доверяем. Наверное, зря. Но конечно, присматриваем за посетителями. И как это кто-то ухитрился украсть птиц прямо у нас из-под носа!

«Влегкую», – усмехнулся про себя д’Агоста, но вслух ничего не сказал. Дверь на чердак запиралась на старый замок, а шкаф с чучелами был дешевой модели с шумным запорным механизмом; опытный взломщик легко бы с таким справился. Да и в этом нет нужды… Д’Агоста припомнил, что перед тем, как подниматься по лестнице, Маршан повесила связку ключей на стену в приемной. Наружная дверь не заперта; стоит подгадать момент, когда куратор отлучится – например, в уборную, – и дорога в зал открыта. А там проще простого снять ключи с гвоздика – и прямиком к птичкам. Да вот хотя бы только что Маршан оставила посетителя у незапертого шкафа и пошла за документами. «Имей эти чучела хоть какую-нибудь ценность, их бы давно поперли», – уныло думал д’Агоста.

Он ткнул пальцем в запись:

– А вы ее видели?

– Я тогда ассистентом работала. Посетителей принимал куратор, мистер Хочкисс.

– А где он теперь?

– Скончался несколько лет назад.

Д’Агоста вернулся к регистрационному журналу. Если кражу совершила Матильда В. Джонс, то вряд ли она такая уж ушлая штучка. Имя, конечно же, не настоящее, а вот почерк на измененный не похож. Видимо, кража произошла двадцать третьего сентября, на следующий день после того, как дамочка под видом исследователя установила точное местонахождение чучел. Ночевала она наверняка в каком-нибудь местном мотеле, это можно проверить по регистрационным записям гостиниц.

– А где обычно останавливаются приезжие орнитологи? – спросил лейтенант.

– Мы им рекомендуем мотель «Хума-хаус», в Сент-Фрэнсисвилле. Единственное приличное место, – объяснила Маршан и взволнованно поинтересовалась: – Ну что? Есть зацепки?

– Сделайте мне, пожалуйста, копию этой страницы, – уклончиво ответил д’Агоста.

– Разумеется. – Она сняла со стола тяжеленный регистрационный журнал и удалилась, оставив лейтенанта в одиночестве. Он тут же набрал номер на мобильнике.

– Пендергаст слушает.

– Привет, это Винни. Вам знакомо имя Матильда В. Джонс?

После непродолжительного молчания Пендергаст холодно произнес:

– Где вам встретилось это имя, Винсент?

– Некогда сейчас объяснять. Так вы его знаете?

– Да. Так звали кошку моей жены. Русская голубая порода.

– А какой у вашей жены был почерк? – ошарашенно спросил Д’Агоста. – Крупный и с завитками?

– Да. Может, объясните мне, в чем дело?

– Два чучела каролинского попугая работы Одюбона хранились в Окли, так? От них осталось только несколько перышек. И представьте – украла их ваша жена!

Секунда молчания, потом спокойный ответ:

– Понятно.

Тут на лестнице послышалось шлепанье туфель.

– Все, закругляюсь, – быстро сказал д’Агоста и закрыл телефон.

Из-за угла возникла Маршан с копиями записей регистрационного журнала.

– Вот, лейтенант, – сказала куратор, кладя бумаги на стол. – Так вы раскроете нам преступление? – Она одарила его жизнерадостной улыбкой. Д’Агоста заметил, что она успела подрумяниться и подкрасить губы.

«Все-таки для нее это поинтереснее, – подумал он, – чем непрерывно смотреть „Она написала убийство“». Лейтенант сложил копии в портфель и поднялся.

– Похоже, след простыл. Давным-давно. Впрочем, огромное вам спасибо за помощь.

21

Плантация Псиумбра

– Вы уверены, Винсент? Абсолютно?

– Я проверил местную гостиницу, «Хума-хаус», – пояснил д’Агоста. – После изучения птиц в доме на плантации Окли – под именем своей кошки – ваша жена переночевала в гостинице. Там она назвалась настоящим именем: наверное, у нее потребовали какой-нибудь документ, особенно если она расплачивалась наличными. Зачем ей там ночевать, если она не запланировала на следующий день вернуться потихоньку в музей и стащить чучела? – Он протянул Пендергасту листок. – Вот копия записи в регистрационном журнале.

Пендергаст мельком глянул.

– Почерк моей жены. – Он отодвинул страничку; лицо у него было неподвижно, как маска. – А насчет даты кражи вы тоже уверены?

– Двадцать третье сентября, плюс-минус пару дней.

– Примерно через полгода после нашей свадьбы.

В кабинете на втором этаже повисло неловкое молчание. Д’Агоста смущенно разглядывал звериные головы на стенах, шкуру зебры на полу. Потом взгляд его упал на громоздкий деревянный шкаф, в котором красовались замечательные мощные винтовки с прекрасной гравировкой. Какая же из них принадлежала Хелен?

В кабинет заглянул Морис.

– Не угодно ли еще чаю, господа?

Д’Агоста покачал головой. Морис казался ему слегка надоедливым – старый дворецкий хлопотал над ними как наседка.

– Нет, спасибо, Морис, – сказал Пендергаст.

– А вы что раздобыли? – спросил д’Агоста.

Пендергаст ответил не сразу. Медленно сплетя пальцы, он положил руки на колени.

– Я был в отеле «Байю-Гранд» – там раньше размещалась лечебница «Мез Сен-Клер», где Одюбон написал свою «Черную рамку». Моя жена и там побывала, расспрашивала про картину. Это, видимо, произошло через несколько месяцев после того, как мы познакомились. И еще один человек – то ли коллекционер, то ли торговец, весьма сомнительной репутации, – тоже узнавал про картину, примерно годом раньше, чем Хелен.

– Выходит, «Черной рамкой» интересовались и другие.

– И похоже, весьма активно. В подвале лечебницы мне удалось найти несколько интересных документов, в которых описаны история болезни Одюбона, курс лечения и прочее. – Пендергаст достал из портфеля обернутый в пленку пожелтевший обрывок ветхой страницы. – Отчет доктора Арне Торгенссона, лечащего врача Одюбона. Я прочитаю нужную часть.

Состояние больного улучшилось, как физическое, так и душевное. Он находится на амбулаторном лечении и развлекает пациентов рассказами о своих приключениях на Фронтире. На прошлой неделе он послал за красками, холстами и подрамниками и начал писать – да как! Смелые мазки, удивительные краски! Он изобразил совершенно необычн…

Пендергаст аккуратно вложил листок в портфель.

– Как видите, недостает важнейшей части – описания картины. Сюжет ее никому не известен.

Д’Агоста отхлебнул чаю, жалея, что это не пиво.

– А тут и гадать нечего: на картине изображен каролинский попугай.

– Аргументы, Винсент?

– Потому Хелен и украла чучела в Окли. Чтобы отследить – точнее, идентифицировать – картину.

– Логика хромает. Зачем их непременно красть? Достаточно просто изучить.

– Вовсе нет. Если за картиной охотятся конкуренты и ставки высоки, то важно самое незначительное преимущество. Вдобавок ни к чему оставлять весомые доказательства, которые могут попасть в руки соперников. Кстати, вполне возможно, что это наведет нас на след убий… – Д’Агоста осекся, не желая высказывать вслух догадки.

Пендергаст испытующе взглянул на лейтенанта и, понизив голос до шепота, произнес:

– Похоже, эта загадочная «Черная рамка» и есть то, чего до сих пор мы не знали, – причина преступления.

В комнате наступила тишина.

Наконец Пендергаст шевельнулся.

– Впрочем, не будем забегать вперед. – Он достал из портфеля еще одну бумагу. – Я нашел также и вот это – видимо, фрагмент отчета о выписке Одюбона.

…был выписан из лечебницы ноября четырнадцатого дня

1821 года. Перед отъездом он передал только что законченную картину доктору Торгенссону, директору лечебницы «Мез Сен-Клер» – в благодарность за возвращенное ему здоровье.

При выписке присутствовало несколько врачей и пациентов,

и все проща…

Пендергаст убрал листок и с решительным видом закрыл портфель.

– А где же картина теперь? – спросил д’Агоста.

– Доктор Торгенссон вышел на пенсию и поселился в Порт-Ройяле. Туда я и направлюсь. Есть и еще один вопрос, имеющий косвенное отношение к делу. Помните, Джадсон упомянул, что Хелен как-то ездила в Нью-Мадрид, штат Миссури?

– Да.

– В тысяча восемьсот двенадцатом году там произошло мощное землетрясение – больше восьми баллов по шкале Рихтера. В результате образовалось несколько озер, изменилось русло Миссисипи, город лежал в руинах… А вдобавок…

– Что?

– Во время землетрясения Джон Джеймс Одюбон находился в Нью-Мадриде.

– А в чем суть? – Д’Агоста непонимающе пожал плечами.

– Совпадение? Возможно.

– Я старался разузнать про Одюбона как можно больше, но, по правде сказать, студент из меня никудышный, – сказал д’Агоста. – А вам что про него известно?

– Теперь – очень много. Расскажу вам вкратце. – Пендергаст помолчал, собираясь с мыслями. – Одюбон, незаконнорожденный сын французского морского офицера и его возлюбленной, родился на Гаити, детство провел во Франции у мачехи. Когда ему исполнилось восемнадцать, его послали в Америку, чтобы он не попал в наполеоновскую армию. Одюбон поселился в Филадельфии, где и занялся изучением и рисованием птиц. Он женился на местной девушке, Люси Бейквелл. Супруги переехали в Кентукки, к самой границе Фронтира и открыли лавку. Однако Одюбон большую часть времени посвящал птицам – охотился, обрабатывал, изготовлял чучела. Он увлекался их рисованием, но его ранние работы были слабыми и неуверенными. Сохранившиеся ранние наброски столь же безжизненны, как и мертвые птицы, которых он рисовал. Торговец из него не вышел; в тысяча восемьсот двадцатом году он обанкротился и перевез семью в Новый Орлеан, в развалюху на Дофин-стрит, где они жили в нищете.

– Дофин-стрит, – пробормотал д’Агоста. – Так вот как он познакомился с вашей семьей?

– Да. Человек он был обаятельный: красивый, темпераментный, прекрасный стрелок, ловкий фехтовальщик. Он подружился с моим прапрадедом Боэцием, и они часто вместе охотились. В начале тысяча восемьсот двадцать первого года Одюбон заболел – настолько серьезно, что потерял сознание. Его увезли в лечебницу «Мез Сен-Клер», где он долго выздоравливал. Во время лечения, как вы уже знаете, он написал картину, которую называют «Черная рамка». Что на ней изображено – неизвестно.

Пендергаст отпил чаю и продолжил:

– Когда Одюбон поправился, то, по-прежнему не имея ни цента, вдруг задумал изобразить – в натуральную величину – всех представителей американской птичьей фауны и таким образом составить огромный труд по естественной истории. Люси работала учительницей и кормила семью, а Одюбон бродил по стране с ружьем, красками и планшетом. Он нанял себе помощника и спустился по Миссисипи. Одюбон изобразил сотни птиц в их естественной среде – как живых; ничего подобного раньше не создавалось. В тысяча восемьсот двадцать шестом году он уехал в Англию и нашел там гравера, который изготовил по его акварелям медные пластины для гравюр. Потом Одюбон объездил Америку и Европу в поисках подписчиков на издание, которое назвал «Птицы Америки». Последний том вышел в тысяча восемьсот тридцать восьмом, и к этому времени Одюбон уже прославился. Несколько лет спустя он приступил к работе над другим грандиозным проектом – «Живородящие четвероногие Северной Америки». Однако разум у него начал слабеть, и работу пришлось заканчивать его сыновьям.

В последние годы жизни Одюбон страдал от буйного помешательства и умер в тысяча восемьсот шестьдесят пятом году, в Нью-Йорке.

– Интересная история! – воскликнул д'Агоста.

– Несомненно.

– И никто понятия не имеет, куда девалась «Черная рамка»?

– Похоже, что для исследователей творчества Одюбона это прямо-таки святой Грааль. Завтра я побываю в доме, где жил Арне Торгенссон, всего в пяти милях к западу от Порт-Аллена. Надеюсь найти там след картины.

– Если судить по датам, которые вы упоминали, то… – Д’Агоста замолчал, пытаясь подобрать слова потактичнее, – ваша жена интересовалась Одюбоном и «Черной рамкой» еще до вашего знакомства?

Пендергаст не отвечал.

– Раз уж я вам помогаю, – сказал лейтенант, – нечего вам всякий раз замолкать, как только я касаюсь какой-нибудь щекотливой темы.

– Вы совершенно правы, – со вздохом согласился Пендергаст. – Похоже, Хелен была увлечена, а точнее – одержима, Одюбоном с самого детства. Ее желание узнать о нем как можно больше частично и привело к нашему знакомству. Видимо, больше всего ее интересовала «Черная рамка».

– Но для чего было скрывать этот интерес от вас?

– Она не хотела, чтобы я узнал, что наше знакомство состоялось не благодаря счастливой случайности, а было спланировано заранее – и довольно ловко. – Лицо у Пендергаста потемнело, и д’Агоста пожалел, что спросил.

– Наверное, она опасалась конкурентов, – заметил он. – Как она вела себя в последние недели? Нервничала, волновалась?

– Да, – медленно ответил Пендергаст. – Я всегда объяснял это проблемами на работе, подготовкой к сафари.

– А что еще необычного вы заметили?

– В те дни я совсем мало бывал в Пенумбре.

За спиной д’Агосты кто-то кашлянул. Опять этот Морис!

– Я только хотел предупредить, что иду спать, – сказал дворецкий. – Не будет ли каких распоряжений ⁹

– Один вопрос, Морис. Перед нашей последней с Хелен поездкой я почти не бывал дома.

– Вы месяц провели в Нью-Йорке, – кивнул дворецкий. – Готовились к сафари.

– За время моего отсутствия Хелен не совершала каких-нибудь странных, нехарактерных для нее поступков? Быть может, она получила взволновавшее ее письмо или же ее расстроил какой-нибудь телефонный звонок?

Старый слуга задумался.

– Не припоминаю, сэр. Хотя она вообще нервничала, особенно после той поездки.

– Поездки? Какой?

– Однажды рано утром, часов около семи, я проснулся от шума ее мотора – он громкий был, помните? Она мне ничего не сказала, не предупредила – уехала невесть куда и возвратилась через двое суток, сама не своя. Что-то ее расстроило, но она и словом не обмолвилась – ни куда ездила, ни что произошло.

– Понятно, – сказал Пендергаст, переглядываясь с д’Агостой. – Спасибо, Морис.

– Не за что, сэр. Доброй ночи. – Старый слуга повернулся и бесшумно скрылся.

22

Д’Агоста свернул с 10-й трассы на шоссе Бель-Шасс и несся по почти пустой дороге. Стоял теплый февральский день, и лейтенант, опустив стекла, включил радиостанцию, которая крутила рок-н-ролл. Сегодня он пребывал в наилучшем расположении духа. Машина со свистом неслась по дороге, а он тем временем с удовольствием отхлебывал кофе из картонного стаканчика. Съеденные чуть раньше пончики радовали желудок. «Самое то, и плевать на калории!» – довольно подумал д’Агоста.

Вчера лейтенант целый час проболтал с Лорой Хейворд, что значительно улучшило его настроение, и впервые за последнюю неделю он прекрасно выспался. Проснувшись, обнаружил, что Пендергаст уже уехал, а Морис приготовил яичницу с беконом и овсянку. После обильного завтрака д’Агоста двинул в город и отлично управился в департаменте новоорлеанской полиции Шестого округа. Вначале, когда лейтенант завел речь о семействе Пендергастов, его слушали настороженно, но потом увидели, что он свой парень, и отношение к нему изменилось. Ему разрешили воспользоваться компьютером, и часа через полтора д’Агоста отыскал того самого торговца, который интересовался «Черной рамкой», – Джон В. Трапп, проживает в Сарасоте, штат Флорида. Тип явно гнусный. За последние десять лет – пять арестов: подозрение в вымогательстве, подозрение в подлоге, хранение краденого, хранение запрещенных продуктов животного происхождения, словесные оскорбления и оскорбления действием. То ли у него денег много, то ли хорошие адвокаты, но он всякий раз отмазывался.

Д’Агоста распечатал нужное и засунул бумаги в карман пиджака – Пендергасту эта информация очень понравится.

Прежде чем возвратиться в Пенумбру, лейтенант заскочил в пончиковую: завтрак завтраком, но голод давал о себе знать.

Поднимаясь по дорожке к дому, д’Агоста увидел, что Пендергаст его опередил: в тени кипарисов стоял «Роллс-ройс». Припарковавшись рядышком, лейтенант прошел по дорожке из гравия, поднялся на крытую веранду и заглянул в холл.

– Пендергаст?

Тишина.

Д’Агоста прошел через холл, распахивая все двери. Везде было темно и тихо.