Текст книги "Все или ничего"

Автор книги: Линдсей Армстронг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Глава 6

Грант отсутствовал четыре дня.

Все это время простояла отличная погода и не произошло никаких ЧП, хотя то обстоятельство, что свободных номеров не было, уже само по себе было обременительно. Но Брайони была этому рада и делала все, что было в ее силах, чтобы Хит-Хаус работал как часы. В полдень на четвертый день она взглянула на себя в зеркало и с ужасом обнаружила, что у нее измученный вид, поэтому она решила несколько часов посвятить себе.

Линда полностью согласилась с ней.

– Так и сделай, а то свалишься, – сказала она просто. – Я одна справлюсь. Куда ты собираешься?

– Я решила прогуляться по тропе Труганини.

– Отличная мысль. Отправляйся, а то передумаешь!

Тропа, названная в честь последнего тасманского аборигена, огибала озеро Дав с восточной стороны, и идти по ней было несложно. А Брайони как раз это и было нужно – она неторопливо шагала по тропе, греясь в лучах заходящего солнца. Но не успела она пройти и четверти пути, как гора Крейдл совершила один из своих печально известных погодных трюков. Откуда ни возьмись налетели облака, и подул резкий холодный ветер, покрывший рябью глубокие синие воды озера. Вокруг было немало туристов, но все они двинулись в противоположную от Брайони сторону к стоянке автомашин. Брайони остановилась, чтобы надеть парку и утепленные леггинсы, которые лежали у нее в рюкзаке, поэтому даже если бы пошел снег, она могла не торопиться возвращаться в Хит-Хаус. Снег не пошел, но начало холодать, и, по мере того как она ускоряла шаг, ею все больше овладевало отчаяние. Даже погода против меня, подумала она, и попыталась рассмеяться, но вместо этого неожиданно расплакалась.

В таком виде и застал ее Грант Гудман – прислонившейся к дереву и беззвучно плачущей.

– Брайони, не надо.

Он протянул руку и дотронулся до ее мокрого от слез лица.

Она раскрыла глаза.

– Вы! – выдохнула она. – Что вы тут делаете?

– Я пошел тебя искать. – Взгляд его был серьезен. – Эта буря чувств имеет какое-нибудь отношение к нам?

– К нам? – прошептала Брайони, и у нее закружилась голова. – Разве существует такое понятие "мы"? – спросила она в отчаянии.

– Существует. Зачем, ты думаешь, я здесь?

– Чтобы вновь попросить меня стать вашей любовницей? – Брайони устало покачала головой и нетерпеливо смахнула слезы с ресниц. – Я не могу…

– Забудь об этом, – сказал Грант Гудман и положил руки ей на талию. – Я спрашиваю только об одном: для тебя пытка… не быть моей любовницей? Для меня "да".

– Пытка? – хрипло переспросила Брайони, понимал, что уже не сможет обмануть его, не сможет скрыть своих чувств под проницательным взглядом карих глаз. – Да это просто ад какой-то, – в отчаянии сказала она.

Он привлек ее к себе.

– Если я начну тебя сейчас целовать, боюсь, не смогу остановиться, – прошептал он едва слышно. – К тому же мы можем замерзнуть. Пойдем ко мне?

Брайони лишь кивнула в ответ.

В его домике было тепло и приятно. К тому времени, когда они добрались до него, уже стемнело и бушевал ураган, но обслуга хорошо справлялась со своим делом – камин горел, занавески были опущены, лампы включены, а постели застелены.

Они почти не разговаривали по дороге обратно и позднее, когда ехали на машине, но всем своим существом ощущали присутствие друг друга, так что слова казались лишними. А может, у меня просто нет сил сказать то, что следует сказать, подумала Брайони и стянула с себя парку.

– Я, пожалуй, позвоню Линде, – сказала она.

– Я сам позвоню. – Он позвонил и кратко сообщил Линде, что Брайони вернулась, но что сегодня работать уже не будет. – Ты обратила внимание, что я не заказал ужин? – спросил он с лукавой улыбкой, подходя к ней. – Надеюсь, ты не голодна. – Он взял ее лицо в свои руки. – Ты выглядишь такой… напряженной. Тебе станет легче, если я признаюсь тебе, что тиранил всех, с кем имел дело в эти четыре дня так, что теперь имя Гудмана проклинают по всей Тасмании?

Ее губы раздвинулись в дрожащую улыбку.

– Мы – отличная парочка, но, – Брайони посерьезнела, – все, что говорят обо мне Семпли, правда.

– А я – шантажист и все то, что ты обо мне думаешь или говоришь. Но мне кажется, дело в том, что и в тебе и во мне есть что-то, что безудержно влечет нас друг к другу, и, что бы ни случилось, мы не будем этого менять. Дай я тебе продемонстрирую.

Брайони издала было протестующий звук, но Грант Гудман заглушил его поцелуем, и когда наконец оторвался от нее, то поднял ее на руки и понес наверх.

Он усадил ее посреди комнаты, но не выпускал из рук.

– Ты что-то хочешь сказать?

Брайони пристально смотрела на него и думала, стоит ли сказать ему правду о себе, однако некий инстинкт подсказывал ей не делать этого.

– Нет, – проговорила она едва слышно. – Я просто подумала, что ты прав. Не знаю, как я себя буду чувствовать потом, но в данный момент, – Брайони подняла на него глаза и улыбнулась дрожащей улыбкой, – я чувствую себя живой, чего уже давно не чувствовала, ты наполняешь меня каким-то разрушительным восторгом и…

Ей не удалось продолжить. Грант стал целовать ее так страстно, как ее еще никогда не целовали, и она отвечала на эти поцелуи. И когда он стал снимать с нее одежду, одну вещь за другой, он заставил ее испытать то, чего она никогда не испытывала. Он изучал каждую часть ее тела нежными прикосновениями. Он не торопился, чтобы убедиться, что она с удовольствием участвует в этом действе, которого так боялась и о неизбежности которого подсознательно знала с самого начала. От его прикосновений ее собственная кожа казалась ей шелком, груди тяжелыми от желания, а соски невероятно чувствительными. Его тело приводило ее в восторг – сильное, мускулистое, но в то же время легкое и абсолютно пропорциональное.

И вот осталась только одна часть ее тела, которую он не изучил, и Брайони буквально задохнулась, когда его длинные нежные пальцы осуществили этот последний контакт самым деликатным образом.

Взгляды их встретились; она поняла, что Грант знает, что она испытывает, и не сделала никакой попытки это скрыть; он на секунду крепко прижал ее к себе, прежде чем перенести на нее тяжесть своего тела, – и в тот момент она была готова умереть за него.

– Брайони?

– М-м..?

– Мне показалось, ты напеваешь.

– Правда? – Она покраснела и уткнулась лицом ему в плечо.

– А что, разве не от чего? – Грант провел рукой по ее волосам. – По-моему, все прекрасно.

– А ты знаешь многих, которые бы просыпались напевая? – с грустью спросила Брайони.

Он приподнял ее подбородок, чтобы заглянуть ей в глаза.

– Нет, ты единственная в своем роде. Как ты себя чувствуешь?

Легкий румянец вновь окрасил ее щеки.

– По-моему, я себя уже выдала, – ответила Брайони, стараясь выглядеть невозмутимой, но не в силах скрыть то, что читалось у нее в глазах.

Гудман пристально смотрел на нее, как будто пытаясь разглядеть в ней что-то, что тревожило его, но затем отвел взгляд.

– Не знаю, как ты, – сказал он, целуя ее в кончик носа, – а я умираю с голоду.

– Если бы мы были у меня, я приготовила бы тебе что-нибудь перекусить. – Брайони замолчала, и тут ее стало бросать то в жар, то в холод – она подумала о последствиях происшедшего, ведь скрыть это от окружающих будет невозможно…

– Брайони. – Грант остановил ее импульсивное движение и прижал к себе ее обнаженное тело, с потрясающей точностью прочитав ее мысли. – Тут ничего не поделаешь.

– Но мне ненавистна мысль о том, что все об этом будут знать и шептаться у меня за спиной.

Грант Гудман поморщился.

– И, – сухо сказал, – если ты думаешь, что мне это нравится, ты ошибаешься, но…

– Ты… – Брайони замолчала.

– Но, – твердо повторил он, – это никого не касается. Мы двое взрослых людей, принявших подобное решение. К сожалению, наше положение таково, что мы у всех на виду, но обещаю тебе, никто не посмеет относиться к тебе с меньшим уважением, чем раньше.

– Как ты можешь это обещать? – прошептала она.

– Мы не будем выставлять наши отношения напоказ, что является лучшей защитой, а тому, кто посмеет оскорбить тебя, придется иметь дело со мной.

Брайони передернула плечами как в ознобе.

– Мне такое положение не нравится. Я…

– Уверен, что не нравится, мой доблестный воин, – ответил Грант Гудман с улыбкой, спрятанной в глубине глаз, – но я не вижу другого выхода. А ты?

И вот тут-то она окончательно поняла, что стала заложницей этого человека, человека, который любил ее сегодня ночью так, что невозможно было забыть. Ему удалось усыпить ее сомнения и вытянуть из нее страстную, чувственную женскую суть… Я так этого боялась, подумала Брайони. Я не умею любить вполсилы – понимает ли он, что это значит? И к чему это приведет в итоге?

– Грант, – хрипло сказала она. – Я…

– В первый раз ты не назвала меня мистер Гудман, – заметил он.

Брайони болезненно поморщилась, и он посерьезнел.

– Продолжай.

– Мне кажется, мне следует рассказать тебе о Нике Семпле. Я…

– Нет, не сейчас, Брайони, – спокойно ответил Грант. – Я не считаю, что это имеет какое-то отношение к тому, что происходит. Я не думаю, что это может изменить твое поведение в постели и уж точно никак не может повлиять на меня.

– Понятно, – выдохнула она. – Значит, мы сможем быть лишь любовниками, так?

– Нет, – твердо произнес он. – Друзьями тоже.

Она закрыла глаза. Если ты расплачешься, Брайони, предупредила она себя, я тебе этого никогда не прощу. Ты ведь знала, чем все это кончится, он никогда не давал тебе никаких надежд, и, возможно, у него есть на то причины, но его воля да и просто привлекательность так сильны… а как там говорят насчет надежды, которая умирает последней? О Боже! Она стиснула зубы, ее обожгла боль при мысли о том, что вот наконец она нашла человека, которого могла бы любить и… Что же ей делать?

– Брайони?

Она открыла глаза, почувствовав его прикосновение, и ее тут же охватило желание.

– Да?..

И тут он сказал с неожиданной яростью:

– Мне не надо было…

– Нет, – взяв себя в руки, спокойно возразила Брайони и погладила его ладонью по плечу. – Я сама точно так же виновата. Ты прав, мы взрослые люди и никому не делаем плохо. Пусть все будет так, как есть. Мне помнится, ты говорил, что голоден? – Ее губы раздвинулись в дрожащую улыбку.

– Брайони, я бы отдал все на свете, чтобы ты вновь и вновь могла просыпаться напевая, ты веришь мне?

Ее ресницы взметнулись вверх, и она увидела, что он смотрит на нее так, будто то, что он видит, причиняет ему боль, и слезы, которые она сдерживала, навернулись ей на глаза.

– П-правда? – запинаясь проговорила она. – Я хочу сказать – я не… я понимаю, но…

– Да и поможет мне Бог, – сказал он нежно и поцеловал ее в глаза. – Не плачь. Я…

Она оборвала его.

– Я не буду. Я не буду.

Несмотря на опасения Брайони, никто не смотрел на нее осуждающе на следующий день, хотя она не сомневалась, что все знают. Она не только провела ночь с Грантом Гудманом, но он еще утром самолично сходил на кухню и собрал им поесть, а около двенадцати проводил ее до номера. И хотя они даже не держали друг друга за руки, а он лишь просто довел ее до двери, она прекрасно понимала, что ни одна из деталей не осталась не замеченной персоналом.

Что удивляло ее, так это их реакция. Люсьен, конечно же, посмотрел на нее на следующее утро с оттенком сожаления, но все остальные относились к ней с удивительной мягкостью. Они старались не мешать ей, приносили кофе и чай со свежеиспеченными булочками, в то время как обычно она только хватала что-нибудь на бегу. Линда совершила для нее неслыханное благодеяние, абсолютно ни о чем не спрашивая и выручая тогда, когда Брайони что-то забывала. Они предупредительно сами сообщали ей то, чем обычно приходилось заниматься ей самой, например, новости о том, что в последней партии омары намного крупнее и свежее, что запас дров истощается быстрее, чем предполагали, и так далее. То есть они относились к ней с такой заботой и вниманием, что она была просто поражена и не смогла не поделиться этим с Грантом, когда выдалось несколько свободных часов.

Он лукаво посмотрел на нее.

– Не вижу в этом ничего удивительного. Они восхищаются тобой и уважают тебя.

– Но они относятся ко мне так, будто я инвалид.

Грант взял ее за руку и заставил сесть рядом с собой; прошло три дня с тех пор, как она впервые отдалась ему, и сейчас они только что поужинали раздельно. Она с новой группой гостей, а он один в своем домике, что было отражением того, как они провели все эти дни: она, работая как обычно, а он, занимаясь новым проектом. Собирались они вместе только после ужина. Такой порядок вещей начинал беспокоить ее, и не только потому, что один мимолетный взгляд на Гранта заставлял трепетать все ее существо, но также потому, что грозил перейти в новый образ жизни.

Она пролежала с открытыми глазами всю прошедшую ночь после того, как он ушел от нее, обуреваемая двумя мыслями – одна касалась этого самого порядка, а другая – кстати, потребовалось время, чтобы эта мысль оформилась у нее в голове, – была связана с зарождавшимся разочарованием в работе. Разочарование это было вызвано тем, что все, что ее окружало, было не ее; по сути, очень немногое принадлежало ей лично. Она всегда жила в чужих квартирах и, хотя ее комнаты в Хит-Хаусе были очень хорошими и удобными, такими их сделали другие, а она к этому не имела отношения.

Брайони сжала кулаки, когда ей стал понятен скрытый смысл всего этого… Она мечтала о доме, единственном в своем роде, который значил бы для нее больше, чем просто кирпичи и раствор. Другими словами, она мечтала о доме, в котором стала бы жить с мужем, а со временем и с детьми, и ничего не могла с собой поделать. Наверное, это общая судьба, и она, эта мечта, обволакивает тебя, проникает в тебя, когда ты любишь, вот и все.

Вот так, в темноте, Брайони разговаривала сама с собой. Она всегда считала себя деловой женщиной, которая может сойти с ума, занимаясь лишь детьми и домом. Она один раз даже подумала и сейчас почему-то вспомнила об этом, что из нее получилась бы хорошая жена-помощница для богатого человека – с парочкой владений она управилась бы играючи.

Затем ее мысли переключились на другое. Всегда ли у них с Грантом Гудманом все будет так, как есть? Смогут ли они проводить время где-нибудь в другом месте, где не будет работы и где они будут вместе и ночью и днем? Может, им удастся слетать куда-нибудь, где их никто не знает, или вместе провести отпуск? Позволит ли он ей когда-нибудь встретиться с его детьми?..

Обо всем этом она думала, сидя на кушетке напротив камина после ужина, когда Грант обнял ее.

– Они относятся к тебе так потому, – спокойно сказал он, – что в тебе сейчас есть что-то такое, что камень расшевелит.

Брайони прильнула к нему.

– Мне кажется, в этом есть и твоя заслуга, – отметила она, пробудившись наконец от своих мыслей.

Он поцеловал ее в макушку.

– Нет, вернее небольшая.

– По-моему, ты скромничаешь.

В его голосе послышались веселые нотки:

– Я стараюсь быть скромным, но ведь я работаю с чистым золотом.

– Интересная аналогия, – медленно проговорила Брайони и подняла голову, чтобы заглянуть ему в глаза. – Что ты имеешь в виду?

Грант прищурился, но не стал объяснять. Вместо этого он спросил:

– Я тебя чем-нибудь обидел?

– Не знаю… Вернее, знаю, – поправилась она и поморщилась. – Не очень-то лестно, когда тебя сравнивают с металлом, пусть даже с драгоценным.

– Извини, – серьезно сказал он. – Я хотел сказать, что любить тебя и заставлять выглядеть так, как ты выглядишь, не моя заслуга, это заложено в тебе. Ты искренне радуешься и искренне любишь.

У Брайони перехватило дыхание.

– Неужели это так заметно? – прошептала она и осеклась. – Я хотела сказать…

Он слегка коснулся ее лица, но неожиданно глаза его стали непроницаемыми.

– Ты мне как-то сказала, что я заставил тебя почувствовать себя живой, это заметно и…

Она быстро заговорила, перебив его:

– И углы, возможно, немного сгладились. Я рада, что про меня больше нельзя сказать, что я вот-вот пну ногой стиральную машину. – Брайони с усмешкой высвободилась из его объятий, подошла к камину и подбросила туда парочку поленьев.

Грант Гудман наблюдал за тем, как она грациозно согнулась, а затем выпрямилась, и изящный изгиб ее спины, талии и бедра четко обозначились сквозь мягкую шерсть платья цвета слоновой кости, которое было на ней. Затем она обернулась, и взгляды их встретились, но Брайони вновь не смогла прочесть того, что было в его глазах.

– Грант, – сказала она сдавленным голосом, – я не…

Он встал и подошел к ней, прежде чем она успела закончить:

– Я могу уйти, если хочешь. Ты этого хочешь, Брайони?

Она облизнула губы, и на секунду у нее мелькнуло искушение рассказать ему о своих нерадостных ночных мыслях, но вместо этого она сказала:

– Уйти? Ты не хочешь меня больше? Я хочу сказать… – Она заморгала, чтобы скрыть свое смущение, потому что то, что она увидела в его глазах, сказало ей, что он особенно хочет ее сегодня.

– Если ты не в настроении.

– Да, я просто не в настроении.

Грант улыбнулся и сменил тему.

– Ты можешь освободиться завтра утром?

Ее глаза расширились.

– Пожалуй, да. А что?

– Ты не хотела бы забраться со мной на гору Морионсо со стороны озера Дав, если погода будет благоприятной?

– Хорошо…

– Тогда так и сделаем. Спокойной ночи, дорогая, – сказал он и вышел.

Когда за Грантом закрылась дверь, Брайони тяжело опустилась на стул и попыталась разобраться в своих смятенных чувствах – потрясение и смущение, чувство утраты, которое было почти осязаемым, понимание, что ей сейчас продемонстрировали железную волю, и – предупреждение? – растерянно думала она. Неужели я должна все делать на его условиях или не делать вообще? Но я это делаю, прокричало что-то внутри нее, несмотря на то что это идет вразрез с моими желаниями. Я предпочла бы не быть в этом положении. Что еще ему нужно? Чтобы я никогда не делилась с ним своими мыслями? Чтобы я принимала и отдавала только физическую любовь?

Брайони задумалась о физической стороне любви к Гранту Гудману. Все дело в том, подумала она, что я не нашла в себе сил устоять. Как же может человек, который так воздействует на меня… Брайони уже не могла формулировать свои мысли, щеки ее горели, а глаза смотрели отстраненно. Она думала о том, что делал с ней Грант Гудман, как заставлял забывать обо всем на свете, будил ее тело и переполнял сердце…

Неужели любовь?

Брайони встала и в волнении начала ходить по комнате. Она подумала, что уже любила раньше, но всякий раз любовь оставляла ее разочарованной.

Однако ни в одной из этих историй не было того, что с Грантом Гудманом, – такой страсти, таких вершин блаженства, на которые он ее поднимал, такой нежности. А после она лежала в его объятиях, опустошенная и сонливая, и говорила о чем-то незначительном, потому что боялась уснуть…

– Боялась уснуть, – вслух повторила Брайони и съежилась, ибо в этих словах, казалось, выразилось все. – Лучше бы мне открыто быть его любовницей, – также вслух с горечью произнесла она. – Стала бы я тогда возражать против того, чтобы он остался здесь на всю ночь? А может, я провожу глупые разграничения? Боже, может, уже поздно? Нет. Если я не могу рассказать ему, что я действительно чувствую, если я буду исключена из всего, кроме его постели, я должна как-то оговорить свое положение…

– Почему со стороны озера Дав? – спросила Брайони на следующее утро, управляя своей машиной. Группу по тропе близ озера Родвей повел Люсьен.

– Это увлекательней, – не торопясь ответил Грант. Они впервые встретились после завтрака, и она пыталась вести себя так, как будто ничего не произошло. С другой стороны, она спрашивала себя, как можно так вести себя с человеком, который знал тебя столь близко и, возможно, догадался, что она опять "встала на тропу войны". Тут их взгляды скрестились, и Грант вопросительно приподнял бровь, но ничего не сказал.

– Возможно, – ответила она. – Погода сегодня не самая лучшая, но если только не пойдет дождь, все будет в порядке. – День был прохладный, ветреный, но солнечный.

– Мы в любой момент можем повернуть обратно, Брайони, – мягко заметил он.

– Ну уж нет. – Она попыталась подладить свою интонацию под его и даже умудрилась улыбнуться, однако добавила с холодностью, от которой не смогла удержаться: – У меня теперь обязательства перед горой Марионс. Ты готов?

– Да.

Они забирались наверх бок о бок, но он не предлагал ей помощи, которую она все равно отвергла бы с негодованием, и это восхождение было энергичным и напряженным. Пару раз они останавливались, но разговаривали между собой мало, и Брайони вся сосредоточилась на подъеме, чтобы не думать о том, с какой легкостью взбирается наверх Грант; она была полна решимости не отставать от него ни на шаг. И это ей удалось. Когда она достигла вершины на пару минут раньше него, для нее это был маленький триумф, хотя она не могла бы объяснить почему.

– Молодец. – Грант подошел к ней сзади, пока она рассматривала великолепный вид, такой четкий в ясном, прохладном воздухе.

– Спасибо. – Брайони сняла с себя рюкзак. – Я захватила нам кое-что перекусить. – Она опустилась на колени, чтобы вынуть маленький термос с кофе и бутерброды с мясом.

– А я прихватил вот это. – Грант присел на корточки рядом с ней и достал из рюкзака серебряную флягу. – Бренди. Можешь выпить так, а можешь добавить в кофе.

– Ой, в кофе, я думаю, – живо отозвалась она. – А то, кто меня знает, что я натворю.

– Что-нибудь подобное? – Он привлек ее к себе. – Потеряешь голову и поцелуешь меня?

– Не сегодня, Грант…

– Именно сегодня, Брайони, хотя бы потому, что завтра меня здесь не будет.

Ее глаза округлились.

– Почему? – прошептала она. – Разве все уже кончено?..

– Нет, если только ты сама этого не захочешь. – Больше он ничего не сказал, а только поцеловал ее и этим поцелуем напомнил, что теперь ее тело знало его тело и жаждало его и, какие бы грустные мысли ни приходили ей в голову, это невозможно было изменить.

– Перекусим? – наконец спросил он.

Брайони кивнула и подивилась, куда улетучилась ее агрессивность.

Они уселись в тени горной растительности, Грант разлил кофе и добавил туда бренди, и только после того, как Брайони съела бутерброд и отпила немного кофе, он сказал:

– Скажи мне, что ты хотела сказать вчера вечером, Брайони.

Она заколебалась.

– Может, ты лучше ответишь мне, почему сейчас хочешь услышать то, что не захотел слышать вчера?

– Иногда лучше ничего не говорить под горячую руку. Мне часто приходилось убеждаться в мудрости этой жизненной философии, вот я и решил, что стоит подождать и подумать, но я не мог не понимать, что ты чувствуешь себя несчастной.

Она отпила еще немного кофе.

– Мне кажется, за это меня нельзя осуждать, Грант, – едва слышно проговорила она.

– Существует альтернатива. Ты могла бы переехать в Сидней, уверен, ты нашла бы там хорошую работу, и всякий раз, когда я приезжал бы туда, а это случается довольно часто, мы…

– Не продолжай. – Брайони поразилась тому, как уверенно прозвучал ее голос, видимо, что-то от ее вчерашней решимости пришло ей на помощь. – Это мне совершенно не подходит.

– А что тебе подходит?

– Не знаю. – Она прислонилась головой к скале и уставилась в небо, она вновь поразилась, как человек, который мог заставить ее столь сильно желать себя, мог говорить то, что только что сказал. – Я считаю, что состою не только из тела. По-моему, в жизни должно быть что-то еще.

– Это естественно. Мы можем встречаться не только на территории Хит-Хауса. Я должен быть в Мельбурне на собрании союза владельцев ранчо через две недели, например. Тебе же давно пора в отпуск, который ты еще ни разу не брала. Мы могли бы провести там пять дней. Я буду занят на собрании самое большее два дня, а остальное время мы могли бы провести по собственному усмотрению. Неужели тебе никогда не хотелось побывать на концертах, каких-нибудь шоу, походить по интересным местам, магазинам, по маленьким, уютным ресторанчикам?

У Брайони захватило дух.

– По книжным магазинам, – добавила она, – по музыкальным салонам… о-о…

Грант взял ее за руку.

– Поедешь?

Она наконец оторвала глаза от неба, посмотрела ему в лицо, и ее сотрясло воспоминание о последней ночи, которую она провела в его объятиях.

– Я… да.

Он сжал ее пальцы, а затем поднес ее руку к своим губам и нежно поцеловал ладонь.

– Я уезжаю сегодня.

Ее пальцы напряглись.

– Почему?

– Я получил вчера вечером сообщение о том, что Лиза, которая должна была провести со Скоттом и Ханной половину их каникул, задерживается.

– До или…

– После того как я ушел от тебя.

Брайони секунду помолчала.

– Скотт и Ханна – твои дети?

– Да.

– Они в интернате?

– Да, и вполне счастливы. – Грант поморщился. – Я предложил им на выбор дневную школу или интернат, они оба выбрали последнее.

– Куда ты повезешь их на каникулы?

– К моей матери. Она по-прежнему живет на одном из ранчо. Она обожает их, они обожают ее, им там нравится, и вдобавок я обещал научить их метко стрелять.

– Они… они похожи на тебя?

– Скотт скорее пошел в Лизу, а Ханна – та Гудман. Мне жаль, что я уезжаю так неожиданно.

– Мне тоже. – Брайони осеклась и покраснела. – Тебе это может показаться странным после всего, что я наговорила.

Он отпустил ее руку, заметив краску на ее лице, но ответил совершенно серьезно:

– Честно говоря, нет. Должен тебе признаться, я ничего бы так не хотел, как взять тебя с собой. Пройдет еще очень много времени, прежде чем я снова смогу любить тебя. – С этими словами он взял ее лицо в свои ладони и поцеловал долгим поцелуем.

Все было хорошо, когда они спускались с горы, но в машине он вновь удивил ее, попросив высадить в аэропорту.

Брайони с недоумением посмотрела на него.

– Ты уже улетаешь?

– Да. Я арендовал самолет до Лонсестона, а оттуда полечу коммерческим рейсом до Сиднея. Я все тщательно рассчитал. Мне бы хотелось успеть к тому времени, когда у детей закончатся занятия в школе. Линда уже отослала мой багаж.

– Тебе не нужно было в таком случае так долго быть со мной.

Грант улыбнулся ей так, что она почувствовала слабость в коленях.

– Нет, нужно. Мне необходимо было провести это время с тобой.