Текст книги "Все или ничего"

Автор книги: Линдсей Армстронг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

Глава 10

– Брайони, что ты делаешь?

Брайони оторвала голову от письменного стола, заваленного бумагами, и посмотрела на Линду.

– Ты должна знать, Линда, – через минуту спокойно сказала она.

– Но… ты собираешься просто так все взять и бросить?

– Я сделаю все что надо, подготовлю для тебя все бумаги, но завтра я уеду… Если хочешь мне помочь, не говори никому ничего до моего отъезда. Я понимаю, тебе придется что-то врать, но…

Линда сделала нетерпеливый жест рукой.

– Можно подумать, ради подруги я не могу чего-то там наврать! Но только не делай этого, Брайони, прошу тебя. Должен существовать какой-то другой способ уладить вещи!

– Нет, – твердо ответила Брайони.

– Должен быть. Ты ведь любишь его, правда?

Брайони откинулась на стуле.

– Почему ты так в этом уверена?

– Я видела тебя, – грустно сказала Линда и покачала головой. – Я хочу сказать, с самого начала было ясно, что между вами как будто прошел электрический заряд. И потом, какая ты была, когда… – Линда сделала деликатный жест рукой, – и какая ты сейчас…

– Да. К сожалению, мне самой неясно, люблю я его или ненавижу, но одно я знаю точно – он догадывался о моих желаниях с самого начала и, что бы я ни делала с тех пор, не изменил своего решения. Другими словами, он с удовольствием спал бы со мной, но не более. Ну да, он еще хотел иметь меня в качестве делового партнера…

– Это, возможно, связано с его первым браком, Брайони, – с упреком сказала Линда.

– Может, и так, а может, это просто буря в стакане воды, – живо отозвалась Брайони. – У нас так и не было возможности хорошенько узнать друг друга, так что…

– Тогда почему бы тебе не остаться и по крайней мере дать ему шанс узнать тебя получше?

Брайони уставилась невидящим взором вперед себя.

– Потому что я не верю, что он изменится, – очень тихо сказала она. – Линда, – Брайони перевела взгляд на подругу, и лицо ее сразу же смягчилось, – я уезжаю, я должна это сделать. Я была не в ладах сама с собой все это время, и, какие бы у него ни были проблемы, если он не может этого понять, ничего у нас с ним не получится.

Линда пристально посмотрела на нее, а затем спросила:

– А он знает правду о том, почему ты покинула Сидней?

– Нет. – Брайони нахмурилась. – А ты?

Линда заколебалась.

– Я ведь говорила тебе о своем источнике информации в Сиднее, помнишь?

Брайони слабо улыбнулась.

– Конечно, помню.

– Так вот, ее глубокое убеждение, что Ник Семпль – настоящая сволочь, что он обманывает свою жену и что скорее всего именно он преследовал тебя. Она только не может понять, почему ты всю вину взяла на себя.

Брайони заморгала, а затем пожала плечами.

– Какое это имеет значение, Линда.

– Имеет. Ты сама сказала, что мистер Гудман догадывался о твоих желаниях. Если ты не скажешь ему…

Брайони встала.

– Сомневаюсь, что это что-нибудь изменит, разве только навредит тому, кто совершенно ни при чем, но вообще-то я неоднократно пыталась это сделать. Он… он просто не хочет ничего знать. И меня это всегда удивляло, – добавила она скорее для себя, чем для Линды.

– И куда же ты направляешься? – спросила Линда с отчаянием в голосе.

Брайони сердечно улыбнулась ей и, подойдя, обняла.

– Я дам тебе знать, – сказала она, и ее голос неожиданно задрожал от волнения. – Спасибо, ты настоящий друг.

Шесть месяцев спустя Брайони сидела в тенистом уголке сада и неожиданно подумала о Линде: интересно, как она там? Брайони ни разу не связалась с ней, но надеялась, что Линда понимает почему. А действительно, почему? – вновь спросила она себя. Решила, что Грант, узнав, где она, бросится вслед? Может, и так, ответила она себе, поэтому-то ты и подавляешь в себе желание поднять телефонную трубку. Но тут возник другой вопрос, Брайони. Когда ты сможешь забыть Гранта Гудмана?

Она запрокинула голову, подставила лицо солнышку и отдалась воспоминаниям о Гранте. Она вспоминала его руки, его волосы, представляла, как он взбирается вверх по горе, чувствовала, как он ласкает ее тело… Брайони пыталась уговорить себя вспоминать только плохое, например, его последнее замечание о женитьбе, но время шло, а она тосковала по нему все больше, чего не должно было быть, по ее понятию, так как она считала, что поступила правильно. Любила ли она его или ненавидела, но без него была другим человеком. Она чувствовала себя одинокой, несчастной и потерянной. Ей даже не хотелось иметь более престижную работу, чем та, которую она имела. Брайони согласилась на нее не думая и только потому, что она находилась в отдаленном месте, где ее было трудно найти.

Она грустно улыбнулась, представив, что бы подумал Грант, узнав, что она похоронила себя в маленьком городишке, где управляла крошечной гостиницей на четыре номера и где все делала сама, если не считать уборщицы, которая приходила помогать раз в неделю. Брайони сама заправляла постели, готовила завтраки, была продавщицей в сувенирном киоске при гостинице – место было историческим – и сама ухаживала за садом.

Поморщившись, она открыла глаза и оглядела небольшой прелестный сад с веселой зеленой лужайкой в центре и всевозможными цветами, которые уже начинали распускаться. Вообще-то говоря, городок был очень неплохим и хотя был маленьким, но являлся центром по производству шерсти в Австралии; украшали его несколько красивых старинных зданий и церквушек. Брайони показалось, что это подходящее место для зализывания ран и обретения душевного покоя. А теперь у нее было ощущение, что эти раны не заживут никогда…

– Нет! – Она резко выпрямилась, и Оливер, который лежал рядом, вскочил на ноги и, вопросительно взглянув на хозяйку, положил ей на колени лапу. Брайони печально погладила его по голове. – Все в порядке, старина. Мне просто немного взгрустнулось. Что, если нам прогуляться?

На следующее утро Брайони решила испечь лепешки. У нее остановились две пожилые дамы, которые совершали ежегодное паломничество в места, где родились, и она решила, что устроит им оригинальный завтрак. И вот с руками и лбом, перепачканными в муке, она услышала, как в саду залаял Оливер. Затем Оливер замолчал, но дверной звонок звонил по-прежнему, стало быть, тот, кто пришел, зашел с заднего хода, подумала Брайони и буквально приросла к своему месту, когда за спиной услышала голос, который произнес:

– Ты можешь этого не знать, приятель, но именно я спас тебя из зоомагазина. Как поживает твоя хозяйка?

Грант Гудман, легонько постучав по открытой задней двери, переступил порог нагретой солнцем старомодной кухни. В переднике, старых спортивных брюках, босоножках и выцветшей желтой кофте, Брайони вначале уставилась на него, а затем ухватилась за край стола, потому что все поплыло у нее перед глазами.

– Брайони, – спокойно сказал Грант, от пристального взгляда которого не ускользнуло то, как она побледнела, – я не хотел тебя напугать, с тобой все нормально?

– Нет… да! Со мной все нормально, – ответила она слабым голосом и потерла тыльной стороной ладони щеку, тем самым еще более перепачкав лицо. – Что… что ты тут делаешь? – глупо спросила она, а затем судорожно сглотнула. – Я хотела сказать… – Но не смогла продолжить.

– Я приехал увидеть тебя, – ответил он ровным голосом. – Я ищу тебя уже много месяцев.

– Но зачем?

Грант улыбнулся, но не потому, что ему стало весело.

– Зачем, как ты думаешь?

Брайони смотрела на него. Он был одет официально, в костюме и галстуке и, если не считать складок, залегших по краям рта, которых она раньше не замечала, выглядел по-прежнему – такой же высокий, сильный и импозантный.

Она отвела взгляд и рукой нашарила стул.

– Не знаю, что и подумать, – глухо сказала она и приложила руки к лицу, затем огорченно посмотрела на них, подскочила и быстро пошла к раковине.

Грант протянул руку и поймал ее за запястье.

– Грант…

– Послушай, – с нежностью сказал он, – почему бы тебе не закончить то, чем ты занимаешься, а я бы тем временем приготовил нам по чашке чая?

Брайони задрожала, потому что Грант стоял так близко, что она могла видеть зеленые огоньки в его глазах и вдыхать его запах. Она на секунду закрыла глаза, а затем отрывисто сказала:

– Хорошо, чайник вон там, а все для чая на полочке, но должна предупредить тебя, я не буду…

– Торопиться? – спокойно подсказал он.

Брайони высвободила руку и вернулась к стряпне, крепко сжав рот, хотя на глаза предательски наворачивались слезы. Грант долго смотрел на ее склоненную голову и ловкие руки, а затем снял с себя пиджак и отправился за чайником.

Они молчали до тех пор, пока лепешки не оказались в духовке. Брайони сгребла посуду в раковину и ополоснула руки. Чай был готов.

– Пожалуйста. – Грант пододвинул ей стул и сел сам. – Тебе покрепче?

– Да, спасибо. – Брайони посмотрела на чашку, а затем перевела хмурый взгляд на него. – Как ты меня нашел?

– Через твою мать.

Брови Брайони взметнулись вверх.

– Не может быть, – воскликнула она. – Она бы тебе не сказала!

– Я очень просил ее. Я объяснил ей ситуацию, и она согласилась. Вообще-то говоря, если бы она не вышла замуж и не изменила фамилию, я нашел бы тебя намного раньше.

– Ты хочешь сказать, что заставил мою мать…

– Я ее вовсе не заставлял. Я просто приехал к ней и изложил факты. Она сама решила сказать мне…

– Представляю!

– Не думаю, а теперь давай раз и навсегда выясним один вопрос – с Ником Семплем. Да, я знаю, были времена, когда я усложнял тебе жизнь и не хотел об этом знать, я не скажу тебе почему…

– Я знаю почему, – глухо сказала Брайони и отпила немного чаю.

Он пожал плечами.

– Хорошо, скажи сама.

Их взгляды встретились. Брайони собралась с духом и сказала:

– Чтобы иметь возможность держать меня на расстоянии, поскольку ты во мне сомневался.

Грант поморщился.

– Это так. Чего я не понимаю, – продолжал он, – так это, почему ты испытывала чувство вины, почему все взяла на себя и почему позволяла мне продолжать сомневаться, – сказал он с мрачной усмешкой, которая поразила ее, потому что была явно адресована ему самому.

Брайони заморгала глазами.

– Значит, ты больше не веришь, что я…

– Нет, не верю. Как только я пришел в чувство, я понял, что ты на такое не способна. Так почему же, Брайони? Это был твой способ держать меня на расстоянии?

Она вздохнула, встала и с чашкой в руках подошла к окну.

– Грант, – сказала она наконец, – чувство вины навсегда останется во мне, но прежде чем я расскажу тебе, как все случилось, ты должен пообещать, что… что ничего не предпримешь.

Глаза его сузились, как будто наконец он прозрел истину, раскрывшуюся перед ним, но затем сказал:

– Обещаю.

– Когда я впервые познакомилась с Ником, меня как раз повысили по службе. Это был большой успех и существенное продвижение в карьере. Он был моим непосредственным начальником, а также членом семьи Семплей, – поморщившись, она повернулась к Гранту, – мы много работали вместе. И когда он стал закидывать удочки, как это делают многие мужчины, я ясно дала ему понять, что у него ничего не выйдет, по крайней мере по двум причинам: во-первых, он женат и, во-вторых, он мой начальник. Ник отнесся к этому с завидным достоинством, так я подумала тогда, и только потом поняла, что он просто стал добиваться своего более изощренно.

– Продолжай.

– И вот однажды, – продолжала Брайони, – мы вместе обедали в гостиничном ресторане – хочу подчеркнуть, что все это было абсолютно невинно, мы все утро работали как проклятые. А поскольку он умеет быть веселым, умеет нравиться, поскольку я его уже давно знала и, – она сделала беспомощный жест рукой, – общалась с ним почти каждый день, это переросло в дружеские отношения. Любой, кто мог нас увидеть, сказал бы, что это совместный обед двух друзей.

– Так вот, когда он встал, чтобы идти, до меня дошло, что на нас как-то странно смотрят. Вот тут-то у меня в голове загорелся красный огонек, и я начала думать, так ли все это безобидно. Вначале он вел себя деликатно, усыпив мою бдительность, а сам тем временем делал все, чтобы нас как можно чаще видели вместе и чтобы приручить меня, если так можно выразиться, – сухо сказала Брайони.

– И, конечно, так оно и было?

– Дальнейшие события это подтвердили, Грант, – ответила Брайони. – Потому что, когда я, поняв, попыталась отдалиться и перевести наши отношения на сугубо деловую основу, он прежде всего рассказал мне о своих проблемах с Анжеликой, добавив, что их брак – лишь формальность, что разочарование взаимно, и так далее. Когда же я ответила, что меня это не интересует, он стал вести себя, мягко говоря, неэтично. Он угрожал мне увольнением, обратил мое внимание на то, что мы много часов провели наедине и могли, в принципе, заниматься чем угодно… И тут я поняла, как при небольшом усилии могут представить это мои недоброжелатели. Более того, я стала замечать, как другие Семпли, особенно мать Ника и его дядя, стали относиться ко мне весьма прохладно.

– И что же ты сделала?

Брайони поставила пустую чашку на стол.

– Сначала я не знала, что делать. Я не могла поверить, что была так глупа, допустив это, но я была так увлечена работой, так нацелена на карьеру, что, честное слово, не могла опомниться, пока не стало поздно. Когда же все-таки это произошло, я решила, что у меня есть один выход – сказать Нику в лицо, что он по сути склоняет меня к сожительству и что я разоблачу его, если он это немедленно не прекратит. Вот в тот день, – с усилием произнесла Брайони, – нас и застала Анжелика.

– До этого он не касался тебя?

– Нет, но когда я начала свою речь, он схватил меня, прижал к стене и стал целовать, и, хотя я сопротивлялась как безумная, он был намного сильнее меня. А когда Анжелика открыла дверь, я запыхалась, у меня не было сил сопротивляться, а выглядело это так, будто я сама хотела этого.

– Дорогая моя, – с состраданием сказал Грант, – какого черта ты не…

– Разоблачила его перед женой?

– Ну, хоть перед кем!

– Я никогда не забуду ее лица, – медленно проговорила Брайони. – До этого мы с ней не встречались, хотя я видела ее мельком… ну неужели я должна рассказывать тебе про Анжелику? Достаточно взглянуть на нее, чтобы понять, что она очень молода и наивна, ну а то, что я прочитала в ее глазах, – неверие, ужас, отчаяние, – Брайони сглотнула, – подсказало мне, что Ник все лгал про их отношения. Она вовсе не была в нем разочарована, напротив, она обожала его, и впечатление было такое, что для нее мир рушится. До сегодняшнего дня, а может, и всегда я буду чувствовать себя виноватой, Грант, за то, что хоть и неумышленно, но это случилось по моей вине. Я так была поглощена мыслями о своей карьере и своими амбициями, что не видела, что происходит.

– Поэтому ты сдалась без борьбы?

Брайони поморщилась.

– Я даже тогда не понимала, насколько все сложилось против меня. Анжелика выбежала из комнаты вся в слезах. Ник бросился за ней, а спустя полчаса меня вызвали к его матери и дяде. Они сказали, что я соблазнила Ника, использовала всякие женские уловки, чтобы привлечь его внимание, угрожала разоблачением, намереваясь разрушить его брак, и так его околдовала, что он уже не мог сопротивляться.

Знаешь, в первую минуту мне показалось, что я забрела в сумасшедший дом: что бы я ни говорила, не имело никакого значения. – Брайони покачала головой. – Конечно, в то время я не знала, какую роль через Анжелику во всем этом сыграл ты. Однако до меня дошло, что я бьюсь головой о стену, что Ник будет говорить Анжелике то же самое – что я заманила его в ловушку и так далее, и, в конце концов, я сказала: "Думайте, что хотите, я все равно увольняюсь", – и вылетела из комнаты.

Поразмыслив немного, я поняла, что по сути ничего не могу сделать, разве что подать на Ника в суд, но, знаешь, я не могла допустить, чтобы два человека прошли через эти унижения – я и Анжелика.

– Брайони…

– Ты веришь мне, Грант?

– Да, так все и должно было быть, я просто был слишком… умышленно слепым, чтобы не видеть этого. Значит, все время ты по сути защищала Анжелику?

– В некотором роде, да, – серьезно ответила Брайони.

– А ты не подумала о том, что незнание вины Ника принесет ей скорее вред, чем пользу?

Брайони вздохнула и вновь села.

– Рассуждать об этом хорошо, а вот пойти к женщине, для которой муж – Бог, от которого исходит сияние, и сказать, что он – подонок, не так-то просто. И потом существовала вероятность того, что он достаточно напуган и поэтому изменится. Кто знает? Я надеялась, что так и случится.

– И ты боялась, что я приму меры, когда узнаю правду?

– Да… Но не думай, что все было так благородно и жертвенно с моей стороны, как звучит. Долгое время после того, как я ушла с работы, я проигрывала разные варианты, чтобы восстановить доброе имя. Я ходила к адвокату, я разговаривала с друзьями и коллегами, но в конце концов пришла к выводу, что денег на судебное разбирательство уйдет много, а результата никто не гарантирует. И тогда с великим сожалением, поверь мне, я решила поставить точку и начать жизнь с начала. Я подумала, что это поможет Анжелике. И уж не знаю почему, но я так думаю до сих пор… Ой! – Брайони подскочила на стуле и бросилась спасать свои лепешки. – Черт!

– Ничего, их еще можно есть, – сказал Грант улыбаясь. – Еще чашечку чая?

– Послушай, я должна подавать завтрак через полчаса! – Брайони огляделась вокруг, неожиданно смутившись. – И еще у меня полно дел. Ты не мог бы… – Она замолчала.

– Не мог бы что?..

– Прийти попозже, – неуверенно проговорила она. – Во второй половине дня я свободна?

– Почему бы и нет? Я остановился в гостинице. – Грант внимательно посмотрел на нее. – При одном условии… ты обещаешь мне, что на сей раз не сбежишь.

Она закусила губу.

– Брайони?

– Обещаю, Грант, но…

Он встал и взял со стула пиджак.

– Скажем, в четыре?

– Хорошо, в четыре.

Грант немного помедлил, встретившись с ней взглядом, а затем просто сказал:

– Увидимся позже.

Брайони была невероятно рассеянна, когда подавала пожилым леди утренний чай и извинялась за чересчур подрумяненные лепешки. Они заверили ее, что лепешки отличные, но осведомились с некоторым беспокойством, все ли у нее в порядке.

Мне нужно взять себя в руки, твердила она себе, выполняя свои дневные обязанности, но, к своему неудовольствию, обнаружила, что руки у нее трясутся. В три часа Брайони приняла душ – ванн с гидромассажем в этом заведении, естественно, не было, – и задумалась, что надеть. В конце концов, поскольку погода в начале весны была капризной и порой становилось прохладно, Брайони остановила свой выбор на черных спортивных брюках и теплом свитере. Но, причесываясь, подумала, что выглядит напряженной и натянутой, даже волосы, казалось, потеряли былой блеск. Ноги у нее задрожали, и она вынуждена была присесть.

– Зачем он приехал? – в который раз спрашивала Брайони себя вслух. – Если это то же самое предложение, хватит ли у меня сил сказать "нет"?

Она услышала звонок в дверь и с удивлением обнаружила, что уже четыре часа.

– Проходи в гостиную, – приветливо сказала она, открыв дверь. – Двое моих постояльцев сейчас у родственников в гостях и вернутся поздно. К тому же я зажгла камин.

– Спасибо. – Грант снял с себя плащ, и она увидела под ним знакомый яркий свитер и джинсы. – Я шел пешком.

– Что ж, это недалеко.

Он прошел в старую гостиную и сразу же протянул руки к огню. – Тасманская погода в худшем проявлении, – заметил он.

– Да. Грант, – неожиданно все внутри у нее вскипело, – скажи мне, зачем ты приехал. Мне… мне кажется, нам не стоит ходить вокруг да около.

Он выпрямился и посмотрел на нее.

– Не стоит. Но можно я сначала кое-что тебе объясню?

– Ну… хорошо, – нервно ответила Брайони. – Присаживайся. – И села сама.

С минуту Грант смотрел на огонь, а затем поднял на нее глаза и сказал:

– Ты когда-то бросила мне обвинение в том, что женщины для меня – козлы отпущения из-за недостатков Лизы или что-то в этом роде… Помнится, я не согласился с этим. Так вот, я ошибался. – Брайони казалась удивленной. – Видишь ли, Лиза использовала особую форму шантажа, чтобы добиваться своего. Говоря прямо, она использовала свое тело – она пользовалась тем, что я восторгался им, и очень этим гордилась. Другими словами, она поощряла или наказывала меня сексом, но во время наказаний она делала больше – она флиртовала с другими мужчинами, а затем наблюдала за моей реакцией, и постепенно это вошло у нее в привычку.

Я стал замечать, как она всех нас ловит в свои сети – режиссеров, актеров, короче, всех в штанах, и все это с помощью языка телодвижений, обещавших райское наслаждение. Я понял: еще немного – и она изменит мне. – Грант замолчал, посмотрел какое-то время на огонь, а затем продолжил: – Обнаружить что-либо подобное в женщине малоприятно, тем более если эта женщина – твоя жена. Быть доведенным до того, чтобы применять грубую силу просто от безысходности, иметь от такого брака детей, которые используются как средство шантажа, – все это наносит раны, которые долго не заживают. Поэтому, хотя я от нее и ушел, избавился от всего этого, хотя говорил себе, что не все женщины одинаковы, мне кажется, где-то в подсознании я дал себе клятву, что больше ни одна женщина не заманит меня в ловушку.

– И что же? – прошептала Брайони, широко раскрыв глаза.

– И когда я понял, что очень хочу тебя, я решил, что наши отношения будут строиться только на моих условиях, а мои условия были не допускать тебя к себе ближе, чем любовницу, причем любовницу, которая подчинялась бы мне. Я уговаривал себя, что это разумно, к тому же у меня были сомнения в отношении тебя и Ника, – сухо сказал Грант и решился наконец заглянуть ей в глаза.

Брайони облизнула пересохшие губы, в ней затеплилась надежда.

– Что-нибудь… изменилось? – с трудом выговорила она.

– Сожалею, но нет. – Брайони заметно напряглась. – Я хочу сказать… Нет, не говори ничего, пока я не закончу, Брайони, потому что тебе это может не понравиться. Ничего так сразу не делается. Честно говоря, несколько месяцев после твоего отъезда из Хит-Хауса я не искал тебя. Я цеплялся за свою теорию, считал, что ты шантажируешь меня, и ждал, когда же наконец ты объявишься, чтобы посмотреть, как я живу без тебя.

Но потом все изменилось. Я ужасно тосковал и понял, что между тем, как любила меня ты и как Лиза, нет ничего общего, я начал догадываться, что ты не могла поступить так с Ником, а потом до меня дошло, что ты и не думаешь возвращаться. Мне очень неприятно в этом сознаваться, но только тогда, собрав все воедино, я понял… что очень люблю тебя, и вот тогда я начал тебя искать.

– Так что же… – казалось, язык не слушается ее, – что же тут неприятного?

– То, что ты знаешь, какой я упрямый, самоуверенный дурак.

– Эх, Грант! – Брайони закрыла лицо руками, чтобы он не видел ее слез.

– А как ты считаешь, Брайони? – нежно спросил он. – Как нам быть теперь? Ты как-то сказала, что время может все… залечить.

Она убрала руки от лица и с трудом улыбнулась сквозь слезы.

– Время? Хочешь знать правду, Грант? Я чувствую себя старухой. У меня нет ни амбиций, ни желаний; я не смогла забыть тебя. Почему, ты думаешь, я похоронила себя здесь? Почему, ты думаешь, я была в таком состоянии, когда ты постучал в дверь?

Он встал и привлек ее к себе.

– Извини, но мне хотелось объясниться, чтобы между нами не было недопонимания. Ты выйдешь за меня замуж, Брайони?

– Да, конечно…

– Нет, не отвечай так поспешно. Ты должна все взвесить. Я по-прежнему трудоголик, хотя это отчасти объясняется тем, что в моей жизни не было того, кого я мог бы любить и с кем делить радости жизни, но до конца я вряд ли исправлюсь…

Брайони улыбнулась сквозь слезы.

– А я такая же, ты не подумал об этом? Мы будем работать вместе.

Грант обхватил ладонями ее лицо.

– Прекрасное решение. – Вдруг он помрачнел. – Есть еще Скотт и Ханна. Я уверен, они оставили надежду, что мы с Лизой когда-нибудь помиримся, но… – Он замолчал.

– Они рассматривают тебя как только им одним принадлежащую собственность? – Брайони положила руки ему на грудь, и он печально кивнул. – Но это так естественно, – спокойно сказала она. – Я сделаю все, чтобы понять и любить их. Но ты не будешь… возражать, чтобы мы имели своих детей?

– Возражать? Я бы сказал так: если у нас их не будет, мы совершим ошибку.

– Это правда, Грант?

– Ну конечно. – Он вытер слезы, которые вновь покатились у нее по щекам. – Ведь это венец любви, не так ли?

Брайони слабо улыбнулась.

– Тогда можно я отвечу тебе "да" прямо сейчас? Потому что любить тебя – для меня все и…

– Брайони, дорогая, – прервал ее Грант и прижал к себе так, что она едва не задохнулась, – конечно, можно.

Столовая в Хит-Хаусе еще никогда не выглядела такой красивой, как, впрочем, и невеста. На ней было серебристо-голубое длинное платье, присутствовала вся ее семья, дети Гранта, свекровь и почти весь персонал гостиницы, причем трое выглядели особенно довольными: Люсьен, шеф-повар Марсден и Линда.

И, правда, Люсьен, танцуя с Линдой на вечере после брачной церемонии, сказал:

– Ну разве не приятно видеть Брайони такой счастливой, ma chere [3]3
  Моя дорогая (фр.).


[Закрыть]?

Линда восторженно выдохнула:

– Очень!

Люсьен ухмыльнулся.

– И все-таки я немного сочувствую Гранту. С ней иногда бывает непросто!

Линда остановилась и сердито сказала:

– А ты невыносим, Люсьен дю Плесси! – но замолчала, потому что рядом в танце прокружились Брайони с Грантом.

– Ты тоже считаешь, что со мной непросто?

– Очень непросто, – пробормотал Грант и вновь посвятил свое внимание ее телу.

Брайони заулыбалась.

– Я это запомню. Пока, как нам кажется, ты справляешься со мной без труда.

– Ну, в этом отношении с тобой не очень трудно. Я имею в виду другое.

Брайони провела рукой по его волосам.

– Скажи, что.

Грант выпрямился, подтянул к себе несколько подушек и прилег рядом. Они находились в одном из новых домиков; снаружи было темно и сыро, но внутри тепло, и свет от камина отбрасывал причудливые тени на стену, а ее обнаженная кожа казалась золотисто-розовой. – Без тебя невозможно жить.

Она наклонила голову и поцеловала его в плечо.

– Я могу сказать тебе то же самое.

– Ты счастлива?

Брайони взглянула на свое обручальное кольцо, а затем откинула голову назад.

– Да. А ты?

– Намного больше, чем я себе представлял. Намного больше.

– О, Грант. – Брайони закрыла глаза. – Все это… Мне хочется себя ущипнуть, уж не сон ли это? – И слезинки заблестели у нее на ресницах.

– Брайони, – Грант переплел их пальцы, – можно я тебе кое-что скажу? Помнишь день, когда мы были на реке Гордон?

Ее глаза расширились.

– Да… Я тогда не смогла понять твоего настроения, хотя… – Брайони замолчала.

– Ты все-таки поняла, – мягко сказал Грант. – Но было другое. Эти красивые места, водопад Св. Иоанна и ты рядом… Я тогда понял, что наша любовь прекрасна. И еще я понял, что ты не примешь моего предложения, и спрашивал себя, почему я такой, почему не могу измениться и почему… опошляю то чудесное чувство, которое есть между нами. К несчастью, – сказал он спокойно, – как тебе известно, я тогда не смог себя побороть, но я хочу, чтобы ты знала – такой безграничной любви я не знал никогда.