Текст книги "Незнакомка в зеркале (ЛП)"

Автор книги: Линда Ховард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Линда Ховард
Незнакомка в зеркале

Пролог

Сан-Франциско, четыре года назад

В одиннадцать вечера президент и первая леди, Илай и Натали Торндайк, удалились в свой гостиничный номер. День для них выдался нелегким: сначала перелет через всю страну, потом произнесение зажигательных предвыборных речей – хотя формально и не предвыборных, но по сути все же именно таких. Кульминацией стал грандиозный благотворительный ужин с входными билетами по десять тысяч долларов с персоны. Первая леди постоянно находилась рядом, так что не только провела с президентом все это время, но еще и преодолела весь маршрут на трехдюймовых шпильках.

Лорел Роуз, ветеран с одиннадцатилетним стажем, приставленная к первой леди, так устала, что с трудом держала глаза открытыми, но наконец ее смена закончилась. Роуз не носила высоких каблуков, но ноги все равно буквально убивали. Изо всех сил старалась не хромать, Лорел скованно ковыляла по коридору к своему номеру, расположенному на том же этаже, что и президентский люкс, чтобы в случае необходимости быть под рукой. Дежурные агенты обитали в двух номерах – один прямо напротив главных апартаментов, другой соединен с ними смежной дверью, которая в настоящий момент была заперта со стороны люкса. Ночная смена – не сахар, но по крайней мере теперь, когда первая пара страны удалилась в свои покои, охране можно немного передохнуть.

Этажи над и под президентскими покоями тоже были целиком заняты спецагентами. Всех постояльцев переселили в другие номера, лестницы и лифты взяли под охрану, персонал отеля просеяли через сито, здания напротив тоже взяли под наблюдение. В общем, предусмотрели всевозможные риски, наглядно демонстрируя, что Секретная служба начеку, хотя большинство граждан не в состоянии по достоинству оценить масштабный комплекс мер по предотвращению всяческих угроз. Первая пара в безопасности, насколько это в силах спецагентов.

Разумеется, нельзя утверждать, что предусмотрено всё на свете, тем не менее сделано все возможное, чтобы не произошло ничего плохого из наиболее вероятного. Лорен постоянно ощущала где-то глубоко внутри неприятное чувство, напоминающее, что в любой момент может случиться все что угодно, заставляющее неизменно быть настороже.

– Хромаешь, – заметил коллега, агент Тирон Эберт, шагая рядом в свою комнату.

«Ишь, какой наблюдательный», – неприязненно подумала Лорен, но не потрудилась отрицать очевидное, потому что Эберт смотрел на нее сверху вниз одним из характерных «вижу-тебя-насквозь-как-стеклянную» взглядов. В этом парне было что-то жуткое, темные непроницаемые глаза не упускали ничего, но Лорен доверяла своей бритвенно-острой интуиции. До сих пор коллега не проявлял никаких признаков истощения физических и духовных сил, чему она искренне завидовала, потому что сама висела на волоске.

– Да, это был долгий день.

Ничего нового. Все дни были одинаковыми. По глубокому убеждению Лорен, с тех пор как службу перевели из Казначейства в Министерство внутренней безопасности США, дела по большей части шли хреново. Не то чтобы раньше все складывалось образцово – боссы Секретной службы и прежде вытворяли всякие благоглупости, другими словами, руководили из рук вон плохо. Но теперь долгие многочасовые дежурства стали еще дольше, моральные принципы утоплены в сортире, снаряжение агентов сделалось совсем дерьмовым, да еще и личная головная боль навалилась – мать Лорел, проживающая в Индианаполисе, стремительно старела и уже с трудом обходилась без посторонней помощи. Лорел подала прошение на перевод куда-нибудь поближе к Индианаполису, но без особых надежд, несмотря на имеющуюся там вакансию. Скорее всего, ничего не получится – без влиятельных знакомых, способных нажать на тайные пружины, вряд ли удастся добиться желаемого.

Лорел не нуждалась в покровителях. Она ненавидела закулисные игры и всегда их сторонилась, поэтому совершенно четко понимала – карьера близится к концу. Еще одна большая проблема Секретной службы – начальники не умели удерживать ценных специалистов из-за своей идиотской политики. И, черт побери, Лорел знала, что она хороший агент, несмотря на недостаточное финансирование, нехватку кадров, устаревшее вооружение и долгие смены. Просто терпение лопнуло. Ну, или почти лопнуло. Но пока не хватало решимости поставить окончательную точку.

Ведь во многом это классная работа. Реально крутая, пусть и не слишком прибыльная. Лорен очень нравилось, чем приходилось заниматься, и нравилась развившаяся способность до такой степени игнорировать свои эмоции, что не имело значения, кто именно сидит в Овальном кабинете. Задание – вот единственное, что имело значение. Она не обязана нравиться первой леди, ее обязанность – защищать подопечную. Служба стала бы легче, будь Торндайки более адекватными, но в целом эта пара не отличалась запредельными капризами, как некоторые предыдущие первые семьи, если верить сплетням. Натали Торндайк не была ни грубиянкой, ни алкоголичкой, ни злобной стервой. Всего лишь не считала охраняющих ее агентов за людей, вела себя надменно, хладнокровно и отчужденно. Иногда Лорен желала, чтобы миссис Торндайк выкинула какой-нибудь фортель, что по крайней мере внесло бы некоторое разнообразие в скучную должностную рутину.

Президент по большей части демонстрировал такое же хладнокровие и отчужденность и не интересовался ничем, кроме политики. На камеру или на публике излучал тепло и обаяние, но это было превосходное актерство. В приватной обстановке проявлял себя расчетливым интриганом – впрочем, похоже, что миссис Торндайк это не волновало. Иногда супруги выказывали натянутые отношения; агенты всегда это замечали, потому что обычная холодность превращалась в абсолютный лед, но кроме охлаждения не наблюдалось никаких внешних признаков разногласий: никаких выкриков, никаких словесных перестрелок, никакого хлопанья дверями. Однако чаще всего первая пара страны невозмутимо шагала рука об руку. Супружеское единение уже привело их в Белый дом, где они планировали задержаться еще на один срок. С безошибочным чутьем президента и могущественной семьей первой леди за спиной Торндайки на долгие годы станут неотъемлемой частью политической элиты страны и стяжают за время на вершине достаточно богатства и власти, чтобы хватило и после ухода президента с поста.

– Увидимся утром, – буркнул Тирон, когда агенты дошли до его комнаты.

– Спокойной ночи, – машинально пробормотала Лорен, немного удивленная его словами.

Тирон не проявлял склонности к светским беседам, да и вообще к разговорам. Если честно, Лорен почти ничего о нем не знала, кроме того, что он безупречно выполнял свои обязанности. Они работали рядом вот уже два года, с тех пор, как Лорен приставили к первой леди, и, если вдуматься, даже неизвестно, женат он или нет. Кольца Тирон не носил, но это ничего не значит. Никогда не упоминал, что женат или с кем-то встречается. С другой стороны, он ни разу не подкатывал ни к Лорел, ни к любой другой женщине-агенту. Тирон был… одиночкой.

Лорен зашагала к своему пристанищу – номеру через две двери на противоположной стороне коридора – и вдруг ощутила, что размышления о Тироне вызвали непривычный легкий трепет в животе. Раньше она гнала от себя неуместное томление, ведь они на службе, но теперь, поняв, что долго здесь не продержится, словно подсознательно дала себе разрешение добиваться его внимания.

Тирон ей нравился. Не смазливый красавчик, однако сражал наповал – опасный, хищный, из тех, что пленных не берут. Такой никогда не сольется с толпой. Высокий и мускулистый, он двигался с непринужденной мощью, присущей только профессиональным спортсменам и обученным спецназовцам. Физически Тирон ее очень привлекал. Лорен нравилось находиться рядом с ним, хотя он не слишком разговорчив. И она ему доверяла. Доверяла абсолютно.

Роуз сунула ключ-карту в щель, повернула ручку, когда зажегся зеленый, и вошла в прохладу своей комнаты. Прикроватная лампа и свет в ванной включены, именно так она и оставила. Обычным порядком внимательно осмотрела помещение, потому что лучше перебдеть, чем недобдеть. Все нормально.

Морщась, скинула туфли, потом застонала от облегчения, покрутив каждой ступней, затем выгнулась, разминая связки. Подошвы все еще горели, ничего не поможет, разве что завалиться в постель и проспать без задних ног предстоящие нескольких часов, чем она и планировала заняться как можно скорее.

Сняла куртку и бросила на кровать, только начала снимать наплечную кобуру, как уловила слабое «бах-бах-бах». Агенту Роуз не было необходимости прислушиваться и гадать, что это за звуки. Адреналин моментально опалил вены. Не размышляя, Лорен прыгнула к двери и вылетела в коридор, прямо перед собой увидела Тирона с оружием в руках, на полной скорости мчащегося к президентскому люксу. Они были не единственными. Ночная смена выскочила из своих номеров, начальник охраны президента, Чарли Дэнкинс, уже пинал ногой двойную парадную дверь.

О Господи! Выстрелы прозвучали из апартаментов первой пары страны.

Двери и замки были крепкими, Чарли предпринял несколько попыток ворваться внутрь к тому времени, как примчались Лорел, Тирон и толпа других агентов. Тирон встал рядом с Чарли и скомандовал:

– Вперед!

Дверь не выдержала двойного натиска, и наконец створки с грохотом распахнулись внутрь.

Агенты с оружием наготове рассыпались по гостиной, выискивая источник опасности.

Пусто. Больше не раздавалось ничего ужасающего, но сердце так грохотало в ушах, что, возможно, заглушало любые звуки. Справа открыта дверь в спальню первой леди, но Лорел подавила порыв немедленно туда рвануть. Сейчас их приоритет – президент, а значит, командует Чарли.

Левая дверь в спальню президента была закрыта. Чарли быстро оценивал ситуацию: пока не установлено, где президент, можно предполагать все что угодно. Он махнул Лорел, Тирону и остальным охранникам первой леди, приказывая проверить ее половину люкса, пока он с остальными наведается в комнаты президента.

Беспроигрышная тактика. Детали освобождения первой леди отрабатывались бесчисленное количество раз.

Лампы в спальне были выключены, но из открытой двери ванной комнаты потоком лился свет на блестящий мраморный пол и роскошный восточный ковер. Агенты бросились было обшаривать помещение, но остановились, когда заметили Натали Торндайк, неподвижно стоящую у противоположной стороны дивана в профиль к ним.

Лорел заняла позицию слева, когда они ворвались в комнату, командир группы, Адам Хейес, справа от нее, дальше Тирон.

– Мэм, вы… – рявкнул Адам.

И тут они увидели, что кто-то лежит на полу перед первой леди, кто-то с густыми темными волосами, изрядно посеребренными сединой… Президент.

Следующие события походили на молниеносные кадры, подобные вспышкам света.

Вспышка.

Миссис Торндайк повернулась, и тут они заметили оружие в ее руках.

Вспышка.

Лорен застыла на несколько секунд, увидела ужасающую пустоту во взгляде первой леди, затем проблеск огня в дуле пистолета, услышала негромкое «бах», потом нескончаемый пульсирующий грохот и крики, пока первая леди стреляла, стреляла и стреляла, дергая спусковой крючок.

Вспышка.

Огромная сила врезалась в Лорел, сбив ее с ног. Угасающий рассудок зафиксировал, что в нее стреляли, подсознание подсказало, что она умирает.

Вспышка.

Последний проблеск разума: Адам тоже на полу, растянулся рядом. Затуманивающееся зрение поймало выражение лица Тирона, застывшее и мрачное, когда он открыл огонь из своего пистолета.

Сделал то, что должен.

«Господь всемогущий», – воззвала Лорел.

Может, это была молитва, может, всплеск отчаяния. Больше выстрелов не последовало. Лорел легко вздохнула и тихо умерла.

Убийство президента Соединенных Штатов собственной женой и ее последующая смерть от руки агентов Секретной службы, вынужденных открыть ответный огонь, потому что она застрелила одного из охранников и ранила другого – слишком массированный удар по психике нации, который невозможно выдержать не пошатнувшись. Вся страна была в шоке, но государственный механизм автоматически продолжал функционировать. На другом конце Америки вице-президент Уильям Берри был приведен к присяге еще до того, как известие о гибели президента попало в средства массовой информации. Войска привели в состояние повышенной боеготовности на тот случай, если трагедия являлась началом глобальной атаки, но постепенно части головоломки соединили, и перед публикой предстала неприглядная картина.

Картина в буквальном смысле: в вещах первой леди нашлись фотографии, где президент занимается сексом с ее собственной сестрой. Уитни Портер Лейгтмэн, на четыре года младше первой леди, занимающая видное положение в Вашингтоне, сразу же скрылась в уединенном поместье. Ее муж, сенатор Дэвид Лейгтмэн, отказался от комментариев, отделавшись банальным: «Смерть президента – это трагедия для страны». Он не стал подавать на развод, но в Капитолии никто этого и не ожидал. Независимо от ситуации, его благоверная по-прежнему оставалась урожденным членом влиятельной семьи Портеров, и сенатор не собирался перерезать горло своему политическому альтер-эго только потому, что президент трахал его жену.

Многие задавались вопросом, что заставило первую леди слететь с катушек, ведь интрижка президента не составляла большой тайны и Натали наверняка была в курсе, но в конце концов все пришли к выводу, что теперь этого никто не узнает наверняка.

Секретная служба с честью похоронила Лорел Роуз, ее имя увековечили в списке других агентов, погибших при исполнении служебных обязанностей. Адам Хейес после тяжелого ранения восстанавливался долгие месяцы, но потом был вынужден покинуть службу. Через полгода агент, застреливший первую леди, Тирон Эберт, тихо ушел в отставку.

Дело сдали в архив, колесики закрутились, бумажки зашуршали, компьютеры загудели.

Глава 1

То утро началось как обычно. Лизетт Генри – которую когда-то домашние и друзья детства звали Зета-Ракета – скатилась с кровати в привычное время, в 5:59 утра, за минуту до звонка будильника. В кухне автоматически заработала кофеварка. Зевая, Лизетт вошла в ванную, включила душ, чтобы нагрелась вода. Мочевой пузырь настойчиво напоминал о себе. К тому времени, как она закончила свои делишки, температура стала идеальной.

Лизетт нравилось начинать день с приятного расслабляющего душа. Под водой она не пела, не планировала свое расписание, не размышляла ни о политике, ни об экономике – вообще ни о чем не думала. Ласковые струи просто бодрили… или точнее, согревали.

В то июльское утро заведенный порядок катился так гладко и бесперебойно, что не требовалось смотреть на часы, дабы узнать, который час. Водные процедуры длились ровно столько, сколько потребовалось кофеварке для приготовления кофе, затем Лизетт обмотала влажные волосы одним полотенцем и вытерла тело другим.

Через открытую дверь сочился соблазнительный кофейный аромат. Зеркало в ванной затуманило паром, но к тому времени, когда она вернется сюда с первой за день чашкой бодрящего напитка, стекло прояснится. Закутавшись в махровый до колен халат, Лизетт босиком прошлепала на кухню и вытащила кружку из буфета. Ей нравился кофе сладкий и некрепкий, поэтому она засыпала сахар и добавила молоко, а затем налила горячий кофе. Словно первым делом с утра лакомишься десертом – по ее мнению, прекрасный способ начать любой день.

Принесла чашку в ванную комнату, чтобы между глотками высушить волосы и наложить легкий макияж, обычный для рабочего дня.

Поставив кружку на край раковины, размотала полотенце на голове и нагнулась вперед, энергично растирая темные каштановые волосы до плеч. Выпрямилась, отбросила пряди назад, повернулась к зеркалу и… уставилась в незнакомое лицо.

Влажное полотенце выскользнуло из внезапно онемевших пальцев и упало на пол.

Кто эта девушка?

Уж точно не она. Лизетт прекрасно помнила собственную внешность, но там не ее отражение. Она резко развернулась, лихорадочно ища незнакомку, отразившуюся в зеркале, готовая увернуться, готовая сбежать, готовая бороться за свою жизнь, но рядом никого не было. Она одна в ванной, одна во всем доме… одна-одинешенька.

Вдруг в голове зашептали голоса, едва уловимые, почти призрачные. Повернувшись к зеркалу, Лизетт постаралась подавить ужас и отчаяние и принялась изучать неведомую особу, словно та была врагом, а не… а не кем? Или чем? Полная бессмыслица. Дыхание стало учащенным и поверхностным, звуча словно издалека и явно панически. Что, черт возьми, происходит? У нее нет амнезии. Лизетт знала, кто она такая и где находится, помнила свое детство, свою подругу Диану и прочих сослуживцев, помнила одежду, висящую в гардеробе и наряд, который запланировала надеть сегодня. Помнила, что съела на ужин накануне вечером. Помнила всё, кроме этого лица в зеркале.

Чужого лица.

Ее собственное, запечатленное в голове, более мягкое и округлое, может, даже более красивое, хотя физиономия в зеркале вполне себе симпатичная, разве что чуть угловатая. Глаза те же – синие, на том же расстоянии друг от друга, пожалуй, немного глубже посаженные. Как такое возможно? Как глаза могли стать глубже посаженными?

Что еще похожего? Лизетт наклонилась ближе к зеркалу, изучая бледную веснушку на левой стороне подбородка. Да, веснушка на прежнем месте, в детстве была заметнее, теперь почти невидимая, но все же имеется.

Все остальное было… неправильным. Нос тоньше, да еще и с горбинкой, скулы рельефнее и выше, чем должны быть, нижняя челюсть более квадратная, подбородок – более четкий.

Лизетт настолько растерялась и испугалась, что стояла словно парализованная, неспособная ни на какие действия, даже если бы что-то путное пришло в голову. Продолжала разглядывать себя в зеркале, пока мысли лихорадочно метались в поисках хоть какого-то разумного объяснения.

Но безуспешно. Чем это можно объяснить? Предположим, она попала в аварию и перенесла кардинальную реконструкцию лица, тогда временная амнезия возможна, безусловно, но ведь потом она наверняка вспомнила бы и пребывание в больнице, и операции, и реабилитацию. Даже если ненадолго впадала в кому, потом кто-нибудь непременно всё бы ей рассказал. Но она не впадала в кому.

Никогда.

Лизетт прекрасно помнила свою жизнь. Не приключалось с ней никаких аварий, за исключением одной-единственной, в которой погибли родители, перевернувшей ее мир вверх дном – на тот день ей только-только исполнилось восемнадцать. Тогда Лизетт физически не пострадала, потому что ее не было в той машине, но ей пришлось бороться с последствиями – с сокрушительной печалью, с ощущением стремительного засасывания в черную воронку одиночества, куда канула прежняя беззаботная благополучная жизнь.

Точно такое же чувство нахлынуло и сейчас – ощущение непостижимой чудовищной катастрофы. Лизетт потерялась во всех смыслах сразу, непонятно, что делать, совершенно невозможно осознать немыслимую перемену.

Может, она сошла с ума. Может, ночью ее разбил инсульт. Точно. Инсульт. Чем и объясняются выкрутасы памяти. Чтобы проверить догадку, улыбнулась, в зеркале симметрично поднялись уголки рта. Потом подмигнула каждым глазом по очереди. Затем подняла руки вверх. Обе функционировали нормально, хотя, принимая душ и моя волосы, она наверняка заметила бы неладное, случись что с руками.

– Десять, двенадцать, один, сорок два, восемнадцать, – быстро прошептала Лизетт, выждала тридцать секунд, повторила снова. – Десять, двенадцать, один, сорок два, восемнадцать.

Удостоверилась, что способна перечислить те же числа и в той же последовательности, хотя… если она перенесла апоплексический удар, способна ли всё правильно оценить?

Мозг и тело, по всей видимости, на ходу, так что инсульт, скорее всего, можно исключить.

И что теперь? Надо кому-то позвонить. Кому? Диане. Конечно. Лучшая подружка наверняка поможет, вот только непонятно, как сформулировать вопрос. «Эй, Ди, когда я доберусь до работы, присмотрись и дай знать, не изменилось ли у меня лицо со вчерашнего дня, ладно?».

Дурацкая идея, но потребность хоть что-то выяснить была неодолимой. Лизетт направилась к телефону, и тут внезапная паника заморозила на полпути. Нет. Нельзя. Звонить нельзя. Они засекут.

Они? Кто «они»?

Едва Лизетт задалась этим вопросом, как неожиданно вся взмокла, живот скрутило. Рванула обратно в ванную, с трудом сдерживая приступ тошноты. Выпитый глоток кофе подкатил к горлу, она обхватила себя руками, тело била крупная непрекращающаяся дрожь. Острая боль ножом резала глаза, настолько сильная, что слезы потоком потекли по щекам, застилая зрение.

Когда судорожная рвота прекратилась, Лизетт бессильно осела на холодный пол и потянулась за рулоном туалетной бумаги, чтобы вытереть слезы и высморкаться. Ужасная боль в черепе затихла, словно разжались внутренние тиски. Задыхаясь, закрыла глаза и откинула голову назад, пока не уперлась в стену. Она так устала, словно пробежала тридцать миль. Тридцать миль? Откуда ей знать, как чувствует себя человек, пробежавший тридцать миль? Она никогда не увлекалась бегом. Никогда. Иногда прогуливалась, в детстве ездила верхом, но уж точно не была фанаткой фитнеса.

Глаза снова закололо, живот опять скрутило. Лизетт всосала воздух через рот, стараясь избежать нового приступа тошноты. Сильно сжала переносицу, надеясь облегчить страдания. Может, сработал нажим на точки акупунктуры, но состояние немного улучшилось.

Однако тошнота и головная боль отчасти даже утешали. Наверное, она просто заболела. Подхватила какой-то странный вирус, вызывающий галлюцинации. Вот и объяснение увиденного в зеркале – обычная галлюцинация.

Не считая того, что ни капельки не чувствует себя больной. И это опять-таки странно – выжата как лимон, невыносимо болят мышцы живота, голова раскалывается, и все же вполне здорова. Теперь, когда рвота прекратилась, Лизетт чувствовала себя отлично.

Хотя и злилась. Совершенно выбилась из графика, на данный момент волосы должны быть уложены, макияж нанесен. Лизетт ненавидела нарушать установленный распорядок, ведь она всегда настолько организованная, что швейцарские часы по сравнению с ней выглядят образцом легкомыслия…

Минуточку. Организованная? Она? С каких это пор? Полная ерунда, похоже, речь идет о ком-то другом.

Внезапно снова подступила рвота, Лизетт встала на колени и склонилась над унитазом, живот крутило, легкие горели, слюна капала из открытого рта. На этот раз резь в глазах буквально ослепила. Пришлось ухватиться за край раковины, чтобы не рухнуть без сознания на пол или головой в унитаз. Но даже в таком кошмарном состоянии где-то в глубине души щекотало нелепое неуместное веселье над дурацкими домыслами о собственной организованности.

Спазмы постепенно стихли, Лизетт совершенно обессилела, но по крайней мере сидела на полу. Привалившись к туалетному столику, откинула голову и закрыла глаза, мысленно фиксируя, что боль отступает, как морской отлив.

Очевидно, это все же вирус. Так же очевидно, что в таком состоянии не следует идти на работу. Лизетт не собиралась демонстрировать этот спектакль с корчами – или, еще хуже, со рвотой – в публичном месте, тем более перед посторонними людьми. Опомнившись, очевидцы ее конвульсий, вполне вероятно, с факелами и вилами погонят ее прочь.

Сумасшествие какое-то. Лизетт отбросила дурацкие мысли о туалете – смешно тонуть в унитазе – или о толпе преследователей с факелами и вилами и принялась размышлять о работе, своих друзьях, уборке дома и стирке. О нормальных вещах.

Глаза снова защипало, но не так резко, не так ослепляюще. Лизетт замерла в ожидании зверской атаки внутреннего врага. Живот сжался, но потом расслабился, и боль исчезла. Нужно позвонить и сообщить, что заболела – впервые с тех пор, как начала работать в «Беккер инвестментс». Начальник отдела, Марджо Уинчелл, выдал всем подчиненным корпоративный сотовый для служебных надобностей, но будучи предусмотрительной особой, Лизетт внесла номер Марджо и в собственный мобильник. Они засекут.

Устрашающие слова эхом отдались в голове, Лизетт напряглась, но на этот раз не последовало ни парализующей боли, ни изнурительной тошноты. Почему?

Потому что думала о самых обычных вещах.

Да. Ответ правильный. Пусть она смахивает на идиотку и параноика, но ответ правильный.

Хорошо. Будет лучше, если люди не поймут, что у нее поехала крыша, надо вести себя как обычно… да, она захворала, но в остальном вполне нормальна.

Лизетт взяла сотовый со стола и включила. Она всегда выключала аппарат на ночь, потому что… Почему, кстати? Нет ответа, просто выключала и всё.

Когда телефон загрузился, она прокрутила список контактов, пока не нашла «Марджо», выбрала его номер и нажала зеленый значок вызова. Почти сразу услышала гудок и внезапно вспомнила: если после первых двух гудков отключиться, вызываемый абонент сразу поймет – что-то не так, раз соединение неожиданно прервалось. Лизетт пыталась сообразить, где и когда набралась этих знаний, но увы… Может, это ни для кого не тайна, технологии мобильных коммуникаций развиваются так быстро…

Щелчок, и «Марджо слушает» прозвучало в ухе. Лизетт была настолько погружена в размышления о новых веяниях в сотовой связи, что откликнулась только со второго раза, лихорадочно пытаясь вспомнить, зачем звонит начальнику. Заболела. Да.

– Марджо, это Лизетт.

И только заговорив, осознала, как часто до сих пор дышит и как хрипло звучит голос, потому что горло сорвано рвотными позывами.

– Мне очень жаль, но сегодня я не в состоянии выйти на работу. Наверное, подцепила инфекцию. Поверьте, вас не порадует, если от меня заразятся остальные сотрудники.

– Тошнит? – сочувственно спросил Марджо.

– Да. И голова раскалывается.

– Кругом свирепствует желудочный вирус. Мои дети слегли на прошлой неделе. Болезнь длится примерно сутки, так что завтра тебе полегчает.

– Ненавижу болеть, даже совсем недолго.

Хотя по-прежнему не представляла, где умудрилась подхватить инфекцию.

– Ты не виновата. Это твой первый больничный за все три года, так что не переживай.

– Спасибо, – успела произнести Лизетт.

Где-то глубоко в подсознании зазвонил колокол тревоги, потом шевельнулось что-то еще… Живот скрутило.

– Извините, мне плохо…

Спотыкаясь и задыхаясь, помчалась в туалет. Зависла над унитазом, ужасные удушливые спазмы стискивали горло, но наружу ничего не вырвалось. К тому моменту, как она сумела отдышаться, каждый мускул в теле дрожал. Выпрямившись, Лизетт на мгновение застыла, затем пустила в раковину холодную воду. Наклонившись, плеснула водой на разгоряченное лицо, потом еще и еще, пока не успокоилась и не смогла дышать, не обдирая словно располосованного ножом горла.

Лучше. Уже лучше. Но она не решилась взглянуть на незнакомку в зеркале, вместо этого закрыла глаза и просто постояла не шевелясь. Наконец схватила полотенце, промокнула глаза, потом сильно ударила им по лицу и шее.

Сердце все еще колотилось как бешеное. Что, черт возьми, вызвало последний приступ? Какие-то слова Марджо? Ничего не приходило в голову, но Лизетт отчетливо помнила нахлынувшее чувство тревоги, словно Марджо ступил на минное поле. Лизетт мысленно воспроизвела разговор, пытаясь найти что-то необычное, пусть даже мелочь. Дети Марджо подхватили желудочный вирус, болезнь длится около двадцати четырех часов, бла-бла-бла. В буквальном смысле пустая болтовня… за исключением комментария о том, как давно она брала больничный.

Боль пронзила череп, как предупредительный выстрел. Лизетт ухватилась за край раковины и напряглась в ожидании очередной атаки изнутри, стараясь сохранить ясность ума и перетерпеть мучение. Ладно.

Что-то сверлило мозги, что-то крутилось в голове, но память забуксовала в шаге от…

Нет. Бесполезно. Ничего путного. Так когда она в последний раз брала больничный?

Странно, но ответ известен – ни разу за все пять лет, что работала в «Беккер инвестментс». Так почему же Марджо сказал, что она прихворнула впервые за три года? Когда именно ей нездоровилось в предыдущий раз? Разумеется, она бы запомнила, как отлеживалась, потому что почти никогда не болела. Несколько случаев действительно застряли в памяти, например, когда ей было двенадцать, в летнем лагере она по-крупному облажалась в игре, в результате со всего маху приземлилась на задницу. Но с тех пор она ни разу не страдала даже обычным насморком, который каждую зиму изводил сослуживцев.

Так когда же, кроме сегодняшнего случая, она из-за плохого самочувствия не вышла на работу?

Когда она начала работать у Беккера?

На этот раз голова взорвалась и тошнота вывернула наизнанку. Лизетт скорчилась над унитазом, трясясь и задыхаясь, и все же сумела бросить мобильный на пол и расколотить его на кусочки.

Это просто безумие. И все же порыв сломать сотовый был настолько сильным, что она уничтожила телефон без колебаний и вопросов.

Придя в себя на этот раз, Лизетт сначала высморкалась, затем плеснула в лицо ледяной водой, отчаянно ища логическое объяснение.

Безуспешно. Пусть она забыла, когда была настолько больна, что не вышла на работу, но не это скручивало внутренности от страха. Казалось, какая-то незнакомка отчаянно стремилась захватить контроль над ее телом, и иногда эта чужачка побеждала.

Что бы ни происходило, будь то временное психическое расстройство или по-настоящему катастрофическое изменение личности, она всё выяснит и всё исправит.

А пока придется руководствоваться интуицией, например, растоптать в пыль свой сотовый. Смахивает на паранойю…

Может, и нет.

Посмотрела на разбитый мобильный. На тот случай, если трубка еще работает, просипела:

– Вот дерьмо, – и подняла маленький пластиковый каркас. – Теперь придется купить новый.

Потом вытащила батарейки, дабы точно удостовериться, что телефон сдох, и бросила и аппарат, и батарейки в мусорную корзину. Через секунду выудила обломки обратно, сложила в раковину, облила водой, потом снова кинула в мусорку.

Лизетт была до смерти перепугана. Жутковато не представлять, что делать дальше, но больше всего ужасало осознание того, что она толком не помнит, когда начала работать в «Беккер инвестментс».