Текст книги "После меня"
Автор книги: Линда Грин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
ЛИЧНОЕ СООБЩЕНИЕ
Сейди Уорд
31/07/2017 11 : 46
Джесс, я пишу тебе личное сообщение, потому что не могу разместить это в твоей «Хронике». Я знаю, что это глупо, ведь ты уже мертва и все такое прочее, но я хочу, чтобы ты кое-что знала и чтобы у меня было ну хоть какое-то ощущение того, что я тебе рассказала.
Я вспомнила про твое письмо. Я положила его в какое-то безопасное место и почти забыла о нем. Я прочла его, и по моему лицу потекли ручьями слезы. Это ведь так на тебя похоже – думать в первую очередь о других и только потом о себе.
Вот почему я решила обратиться в полицию. Потому что я теперь уже точно знаю, что с тобой произошло. Я подозревала, что это не несчастный случай, но у меня не было никаких доказательств. Теперь же у меня есть твое письмо, и им придется меня выслушать. В общем, я собираюсь рассказать им обо всем завтра, за день до твоих похорон. И если они не захотят меня слушать, я начну кричать – и буду кричать все громче и громче, пока они не станут слушать. Я буду бороться ради тебя, Джесс. Я знаю, что спасать тебя уже слишком поздно, но еще не поздно спасти «Г». Некоторым людям это не понравится, и, возможно, будут серьезные последствия, но я позабочусь о том, чтобы стала известна правда.
Я все еще не могу смириться с тем, что тебя похоронят. Единственное, что дает мне силы жить дальше, так это мысль о том, что тебе, по крайней мере, больше ничего не угрожает. Там, где ты сейчас находишься, больше уже никто и никогда не сможет причинить боли.
Я люблю тебя и очень по тебе скучаю. X
Джесс
Понедельник, 1 февраля 2016 года
Я не имею никакого представления, о чем пишет Сейди. Ни малейшего. Неужели это не был несчастный случай? Она что, утверждает, что меня кто-то убил? Убил умышленно? Если бы это было так, обязательно вмешалась бы полиция. Но никто раньше даже не упоминал о полиции. Если бы что-то было подозрительным, люди вовсю обсуждали бы это в «Фейсбуке». А папа написал, что коронер уже закончил расследование. Правоохранительные органы не позволили бы меня хоронить, если бы в моей смерти было что-то странное.
Я не понимаю, как какое-то мое письмо может что-то изменить. Я не имею ни малейшего представления, о каком письме упоминает Сейди. Может, до того, как я умерла, произошло что-то такое, о чем я никому не рассказала? Но почему тогда Сейди знает о том, что произошло? Она была там? Возможно, она была свидетельницей. Но если бы она была свидетельницей, то ее уже допросили бы полицейские. Тут получается какая-то неувязочка.
Может, она чувствует себя настолько виноватой в том, что не поверила публикациям в «Фейсбуке», что аж испытывает необходимость обвинить в моей смерти кого-то еще? Впрочем, это совсем не похоже на Сейди – по крайней мере на ту Сейди, которую я знаю. Проблема в том, что ее намерение может спровоцировать целый поток всякого дерьма. А папе это нужно меньше всего. Да и Ли тоже. Думаю, мой отец и мой муж не стали бы меня хоронить, если бы имелись хотя бы малейшие сомнения относительно того, что произошло. Но вот теперь Сейди собирается о чем-то заявить в полицию и тем самым поднять большой шум, который причинит им обоим еще больше боли. Черт побери! Папа уже еле-еле держится, и такой удар может окончательно добить его. Мне хочется, чтобы Сейди просто смирилась с тем, что есть, и оставила меня в покое. Пусть меня похоронят, пусть погорюют, и пусть их жизнь продолжится своим чередом. Не стоит устраивать шумных скандалов уже перед самыми похоронами.
Я встаю и провожу рукой по волосам. «Отойди от лэптопа!» – кричит мне мой внутренний голос. Я знаю: мне следует прекратить читать эти публикации в «Фейсбуке», но это ведь все равно что найти свою полную биографию еще до того, как ты прожил собственную жизнь. Мне необходимо знать, чем все это закончится. Не только ради себя – еще и ради Гаррисона.
Снова подойдя к лэптопу, я вывожу на экран фотографию Гаррисона. Мне безумно хочется обнаружить еще какую-нибудь его фотографию. Я хочу увидеть, как он растет. Папа написал, что Ли заботится о нем и что в этом ему помогает Анджела. Она вела себя при нашей встрече вполне нормально, эта Анджела, но в ней было что-то немножко странное. И я, черт побери, уверена, что не хочу, чтобы моего сына растила она. Для меня очевидно, что она очень дружна с Ли, но мне трудно назвать ее человеком, с которым не скучно. А в моей маме замечательным было то, что она могла быть строгой, когда хотела, но при этом всегда была человеком, с которым не скучно.
Я позволяю своим пальцам погладить щеку Гаррисона. Мне хочется прикоснуться к его щечкам и в реальной жизни. Я хочу быть его мамой, хочу наблюдать за тем, как он растет. Хочу защищать его от всего того дерьма, которое окружает нас в этом мире. Я собираюсь попытаться изменить ход событий. Тот факт, что я верю в начало всей этой истории, еще не означает, что я должна согласиться с ее концом.
Я собираю свои вещи, кладу их в рюкзак и иду на первый этаж, решив, что мне следует, по крайней мере, показаться перед папой, прежде чем я отправлюсь на работу. Когда я захожу на кухню, папа поднимает на меня глаза. Он почти ничего не говорил, когда я вернулась вчера вечером домой. Правда, я тоже почти ничего не говорила. Я практически сразу отправилась в свою комнату, чтобы избежать разговора с ним. Я надеялась, что сегодня утром будет легче, но мои надежды не оправдались.
– Доброе утро, – говорит папа, а затем бросает взгляд на часы. – Ну что, уик-энд, я полагаю, удался?
– Да, еще как.
Когда я сажусь за стол, он пододвигает ко мне кружку с чаем.
– Спасибо.
– У него хорошее жилье, да?
– Да, шикарная квартира. И вид из окна на Лидс хороший.
Он кивает. Он прекрасно понимает, что со мной происходило в этой квартире, но он, по крайней мере, достаточно деликатен, чтобы об этом не говорить и не читать мне нотаций.
– А как прошла церемония вручения премий?
– Прекрасно. Его компании дали премию. Шикарный отель, вкусная еда. Мы болтали с лорд-мэром, и все было классно.
Он отхлебывает чай из своей кружки.
– А куда ты ходила вчера?
– К его матери. Она тоже живет в Лидсе. Точнее говоря, в Горсфорте.
– Она тебе понравилась?
– Она любезная, доброжелательная и все такое прочее. Хорошо готовит йоркширский пудинг.
– Но?.. – произнося это слово, он пристально смотрит мне в глаза. Я догадываюсь, что он уловил что-то в моем голосе.
Я пожимаю плечами:
– Она и в подметки не годится маме.
Он медленно кивает:
– Ей никто в подметки не годится, милая. В этом-то и проблема. А его отец?
– Его родители разошлись много лет назад. Он, похоже, уже не общается с отцом.
– А ты узнала, сколько ему лет? Я имею в виду Ли.
Я вздыхаю. Я не сказала папе о возрасте Ли после первого свидания с этим парнем, но понимаю, что рано или поздно это придется сделать.
– Ему тридцать два. Но он выглядит моложе своего возраста.
– О господи, Джесс…
– А какое это имеет значение?
– Имеет, если у человека двадцатидвухлетняя дочь, о которой нужно заботиться.
– Но почему? Это ведь означает, что он более зрелый, чем другие парни, с которыми я встречалась. Лично я бы сочла, что это даже хорошо.
– Да, я просто, наверное, смотрю на это совсем другими глазами.
Я знаю, про что он. Про секс. Папе не нравится, что мужчина на четвертом десятке охмуряет его маленькую девочку и тащит ее в постель. Хотя папа, конечно, никогда в этом не признается.
– К твоему сведению, он еще и более ответственный, чем все, с кем мне доводилось встречаться.
Папа вздыхает и смотрит на потолок. Я думаю, он прекрасно понимает, что я имею в виду.
– Ну а как же так получилось, что он все еще холостой в свои тридцать два?
– Я не знаю. Я спрошу его в следующий раз. Спросить? Или же я могу привести его сюда, и ты сможешь спросить его сам.
– Ты могла бы привести его, когда он привез тебя сюда вчера вечером.
– Я знаю. И теперь я рада, что не сделала этого, иначе ему пришлось бы столкнуться с таким вот допросом.
Мы некоторое время сидим молча. Я пью свой чай – главным образом для того, чтобы избавиться от необходимости разговаривать. Правда заключается в том, что я не пригласила Ли к себе домой потому, что не хотела, чтобы он видел, в каком доме я живу. Он и так ведь видел из машины убогость нашего Митолройда… Не хватало еще, чтобы он зашел ко мне домой и увидел, какая это жалкая лачуга! Этот парень привык к жизни в шикарных квартирах, и если он придет сюда, то увидит, что я – не из его мира.
– Я всего лишь пытаюсь оберегать тебя, Джесс.
– Правда? А может, ты пытаешься удержать рядом с собой свою доченьку на веки вечные?
Я встаю и направляюсь к двери. Папа опять бросает взгляд на часы. Мой поезд придет только через пятнадцать минут. Папа это знает, но, по-видимому, решает ничего по этому поводу не говорить.
Когда я прихожу на платформу, Сейди там еще нет. Прийти так рано – это вообще не про меня. Но сейчас это что-то вроде передышки между двумя неприятными разговорами. Впрочем, я подозреваю, что разговор с папой похож на легкий бриз по сравнению с ураганом, который ждет меня во время разговора с Сейди. Она прислала мне в воскресенье ответное сообщение, но оно было очень коротким: «Хорошо». Она могла бы написать что-нибудь такое, от чего мне стало бы легче, но, видимо, решила этого не делать.
Я вижу, как Сейди идет по пешеходному мостику. Судя по ее походке, она все еще очень сильно на меня злится. Даже ее кожаная куртка – и та как бы напыжилась.
– Привет, – говорю я, когда Сейди подходит ко мне. – Как прошла вечеринка?
– Хорошо.
– Мне очень жаль, что я не смогла прийти.
– Правда жаль?
– Ну конечно.
Она кивает, и мы какое-то время стоим молча. Сейди переминается с ноги на ногу. У нее никогда не получалось злиться на меня очень долго.
– А я бы не сожалела, – говорит она.
– Что ты имеешь в виду?
– Если бы я выбирала между крутым парнем, предлагающим затрахать меня аж до потери чувств, и ерундовым празднованием дня рождения какого-то подростка в Митолройде, я не думаю, что хоть сколько-нибудь сожалела о том, что не пошла на этот день рождения.
Я позволяю себе слегка улыбнуться, внимательно наблюдая за Сейди на тот случай, если улыбка окажется неуместной.
– Вообще-то, – говорю я, – он трахнул меня еще до того, как мы пошли на мероприятие.
Ее рот открывается, и она хватает меня за куртку:
– Ну ты и шлюха!
– Но я все равно думала, что поеду после того мероприятия домой, понятно? Я вовсе не собиралась пропускать празднование дня рождения.
Произнося это, я улыбаюсь уже настоящей улыбкой, чувствуя облегчение от всего того, что сказала Сейди.
– Готова поспорить, что вы сделали это и позднее, разве не так?
– Может, и сделали, – отвечаю я, сдерживая смех.
– И как, воспаление мочевого пузыря у тебя уже началось?
– Заткнись, – говорю я, пытаясь отвести ее подальше от двух людей, только что пришедших на платформу.
– Ну, тогда скоро начнется, если ты будешь продолжать в том же духе. Ты ведь еще не привыкла так часто этим заниматься, девочка.
– Думаю, я уже вполне могла к этому привыкнуть.
– Он хорош, да?
– Не жалуюсь. Но я, кстати, искренне сожалею. Я по поводу того, что не пришла на вечеринку. Я надеюсь, Мэдди не сильно сердилась.
– Она к половине десятого уже изрядно подвыпила.
– Ли сказал, что так и будет.
Сейди оборачивается и смотрит на меня, слегка выгнув бровь:
– Что ты имеешь в виду?
Я слишком поздно осознаю, что сболтнула лишнее.
– Просто я чувствовала себя очень неловко из-за того, что у меня не получается попасть на день рождения. И он пытался меня утешить.
– Понятно. – Судя по ее голосу, она не очень-то мне поверила. – Ты оставалась с ним и весь вчерашний день?
– Да. Мы пошли домой к его маме на обед, а потом ненадолго вернулись к нему.
– Еще вроде бы рановато знакомиться с родителями, а?
– Он всегда ходит к ней в воскресенье на обед. Так что в этом не было ничего особенного.
Сейди вскидывает брови:
– А мне это кажется уже довольно серьезным. Ты уверена, что не ходила туда для того, чтобы получить официальное благословение?
– Нет. Все было совсем по-другому.
– Напомни мне об этом, когда она станет твоей свекровью.
Я таращусь на Сейди. Она, конечно, и сама не понимает, что она только что сказала. Однако внутри меня все холодеет. Я делаю пару шагов в сторону, надеясь, что она не сможет увидеть мое лицо. Но она знает меня слишком хорошо, так легко скрыть от нее мои эмоции невозможно.
– Эй, я всего лишь пошутила.
– Я знаю.
– Она что, настолько ужасная?
– Нет. Немного странная и прямолинейная, но ничего такого, с чем я не смогла бы справиться.
– В чем же тогда проблема?
Я смотрю вверх, на небо. Мне очень сильно хочется рассказать ей обо всем, но я понимаю, что чем больше я расскажу, тем хуже ей будет, когда я умру. Я не могу так поступить с ней.
– Все, что так или иначе касается того, что может произойти в будущем, напоминает мне о тех публикациях в «Фейсбуке» – только и всего.
– Но ты же вроде бы сказала, что это все уже прекратилось…
– Да, прекратилось. Но меня эти публикации все же слегка вывели из равновесия.
Мы некоторое время молчим.
– У тебя все нормально, точно? – тихо спрашивает Сейди.
– Да. Все прекрасно.
– Хорошо. Ты меня заставила слегка поволноваться.
Я чувствую, что у меня на глазах вот-вот выступят слезы. Сейди, черт побери, всегда была так добра ко мне. Она – единственный человек, который понимает (или, по крайней мере, пытается понять), что со мной происходит. А я вот заставляю ее волноваться. Мне нужно попытаться заставить ее забыть об этом или хотя бы убедить, что я тоже во все это не верю.
Поезд медленно подъезжает к станции. Пока мы ждем, когда откроются двери, я поворачиваюсь к Сейди:
– Ты можешь вообще забыть о том, что я тебе про это когда-то рассказывала? Я просто чувствую себя из-за этого какой-то дурой. Полной дурой. Я вела себя как полная идиотка.
– Конечно могу, – говорит она.
– Спасибо, – отвечаю я, надеясь, что она когда-нибудь в будущем вспомнит об этом разговоре. И что это, возможно, поможет ей не судить себя очень строго.
Новый график – на следующие две недели – вывешен в комнате для персонала. Мне предстоит работать оба уик-энда и до половины одиннадцатого каждый вечер, кроме завтрашнего дня, а также понедельника и вторника на следующей неделе, когда у меня будут выходные.
– Черт побери!.. – говорю я, разглядывая график.
– Что такое? – спрашивает Сейди.
– В ближайшие две недели я почти не смогу видеться с Ли.
– Ты будешь ходить на свидания с ним в обеденный перерыв.
– Это не одно и то же.
– Ты имеешь в виду, что ты не сможешь с ним трахаться?
– Нет, – говорю я, резко поворачиваясь к Сейди. – Я имею в виду, что хочу проводить с ним время по-настоящему. Прошлый уик-энд был просто изумительным, но теперь одному только Богу известно, когда мы сможем это повторить.
Сейди подходит ко мне и смотрит на график.
– Я предложила бы нам с тобой поменяться, – говорит она, – но мы с тобой в одних рабочих сменах.
– Я знаю. Но все равно спасибо. Мне, думаю, остается лишь надеяться, что он увлечен мною настолько, что не бросит меня из-за этого.
Примерно через час приходит сообщение от Ли.
Спасибо за классный уик-энд. Последнее время, выделенное для собеседования, – полдень среды. Я зарезервировал его для тебя. Поставь меня в известность. Но не настаиваю. Когда я снова тебя увижу? X
Я закрываю глаза и вздыхаю. В полдень в среду я могла бы сходить: работа в этот день у меня начинается в два. Ли хочет со мной видеться, но если я буду и дальше работать здесь, в кинотеатре, то встречаться с ним по вечерам не смогу. Ему в конце концов надоест меня все время ждать, и он начнет встречаться с кем-нибудь другим. Я не могу так рисковать. Не хочу, чтобы эта моя новая жизнь так быстро закончилась. Она ведь мне уж очень нравится. Я быстренько отправляю ответ, чтобы вдруг не передумать.
Спасибо. Я соглашусь на эту работу, если ты уверен, что я с ней справлюсь. Так и быть. Я свободна завтра вечером, а потом аж в понедельник на следующей неделе. X
Я запихиваю телефон обратно в карман и тяжело вздыхаю. Выходит, я сделала это. Да, сделала. Сейди очень сильно расстроится, если я отсюда уволюсь. Я это знаю. Но я также знаю, что не могу продолжать работать здесь, если хочу, чтобы мои отношения с Ли развивались. Они должны развиваться. Я видела свое будущее, и я хочу для себя такое будущее. Ну, конечно же, кроме его трагического конца. Но его я могу изменить. Я должна его изменить. Но сначала мне нужно позаботиться о том, чтобы все, что ему предшествует, произошло на самом деле.
Мой телефон снова издает звуковой сигнал: еще одно сообщение от Ли.
Это замечательно. С тобой проведет собеседование Карл. Надень что-нибудь модное, но сугубо женское. И ботинки, которые я тебе купил. Ты произведешь на него сногсшибательное впечатление. Завтра вечером я занят на работе, поэтому мне, похоже, придется ждать до понедельника. X
Я не уверена, что смогу надеть что-то сугубо женское. Честно говоря, я даже и не знаю, что это означает – «модное, но сугубо женское». В любом случае я более чем уверена, что у меня нет ничего такого, что подходило бы под это описание. Мне придется пройтись по магазинам в обеденный перерыв и купить себе что-то. В силу моего плачевного финансового положения это весьма затруднительно, но я должна как-то умудриться это сделать. Мне необходимо выглядеть соответствующим образом. Я не могу подвести Ли, отправившись на собеседование в лосинах.
Я устраиваю себе обеденный перерыв, когда Сейди еще возится на кухне. Если я зайду в какой-нибудь магазин одежды здесь, в торговом центре, я могу успеть вернуться на работу еще до того, как Сейди заметит, что я ушла. Я бегу вниз по эскалатору. Так, «Примарк» мне вряд ли подойдет. Я смотрю на манекен в витрине «Френч коллекшн». На манекене – черная юбка с белой блузкой из легкой, почти прозрачной ткани. Я захожу в магазин, осознавая при этом, что мой нынешний внешний вид этому магазину не очень-то соответствует. Я жду, когда продавщица, взглянув на меня, усмехнется – как это было в фильме «Красотка». Но она этого не делает. Она улыбается и спрашивает, может ли она мне чем-то помочь. Я говорю ей, что мне нужна модная, но сугубо женская одежда, чтобы пойти на собеседование по поводу трудоустройства. Уже через несколько минут я стою в примерочной, таращась на свое отражение в зеркале. Черт возьми, я выгляжу как настоящая секретарша. И это меня раздражает, пусть даже именно такую одежду я и попросила.
– Я беру это, – говорю я продавщице, выйдя из примерочной.
Я даже не гляжу на цифру на аппарате для оплаты кредитной картой, когда ввожу свой ПИН-код. Сколько бы мне ни пришлось заплатить, оно стоит того, если я смогу быть рядом с Ли.
Джо Маунт → Джесс Маунт
02 августа 2017 г.
Знаешь, я едва не отказался везти тебя на кладбище. Когда приехал представитель похоронного агентства и я увидел на улице катафалк, мне захотелось его прогнать – сказать, чтобы он уезжал и что я оставляю тебя у себя. Я даже не задумался о возможных последствиях. Это не имело значения. Что имело значение – так это то, что я не хотел хоронить тебя на кладбище. Мне кажется, что до сегодняшнего дня я по-настоящему не верил в то, что ты умерла. Пока не увидел твое тело в гробу. Я заплакал, Джесс, зарыдал в голос. Плакал все время, пока стоял рядом с катафалком и пока шла церемония погребения. Я, конечно, не единственный, кто плакал. Думаю, что у всех в тот или иной момент текли слезы. Но я среди всех этих людей был единственным, кто хоронит свою дочь.
Прощание с тобой – это самое тяжелое из всего, что мне когда-либо приходилось делать. Я знаю, Ли прощался со своей женой, но это не одно и то же. Он, возможно, когда-нибудь найдет себе другую жену, а я никогда не найду себе другую дочь.
Гаррисон тоже никогда не найдет себе другую маму. Один из самых болезненных моментов состоит в том, что он не будет помнить тебя. Впрочем, я буду рассказывать ему о тебе, когда он подрастет. И обо всех глупых и безрассудных вещах, которые ты говорила и делала. О вещах, которые приводили меня и маму в ужас. А также обо всем прекрасном. О том, как ты делала комнату светлее уже одним своим появлением. О том, как нежно ты смотрела на него, Гаррисона, даже тогда, когда провела всю ночь на ногах совсем без сна.
Спокойной ночи, Джесс. Я очень горжусь тем, что у меня была такая дочь, как ты.
Джесс
Среда, 3 февраля 2016 года
Прошло довольно много времени, прежде чем я перестала плакать и стала морально готовиться к тому, чтобы увидеть папу. Я плеснула несколько раз в глаза холодной водой, а затем подняла голову вверх, глядя на потолок, и глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться.
Когда я наконец-то спускаюсь на первый этаж, мне приходится остановиться, чтобы вновь взять себя в руки, прежде чем зайти на кухню. Часть меня хочет каким-то образом заколдовать папу, лишив его способности что-либо чувствовать, – в общем, сделать что угодно ради того, чтобы он так не страдал. Единственным малюсеньким утешением для меня стало то, что, что бы Сейди ни рассказала полиции, это не помешало меня похоронить. Я не думаю, что папа выдержал бы, если бы мои похороны пришлось отложить. По крайней мере, он увидел, что я упокоилась с миром, как бы трудно ему при этом ни было.
Я тихонько прокашливаюсь. Папа оборачивается и улыбается мне.
– Доброе утро, милая, – говорит он. – Ты сегодня рано.
– Да. Подумала, что позавтракаю с тобой сегодня, прежде чем принимать душ.
Его улыбка становится более широкой.
– Вот и прекрасно. Как насчет яичницы и гренок?
– Годится, – говорю я.
Он начинает суетиться. Он никогда не выглядит более счастливым, чем когда находится на кухне. Мама подолгу сидела здесь и смотрела на него аж до самой своей смерти. Она как-то сказала мне, что это улучшало ее самочувствие намного эффективнее, чем все когда-либо предлагавшиеся ей лекарства и курсы лечения.
– Я сегодня уеду раньше, – говорю я.
– Чтобы встретиться с Ли?
– Не совсем. Я пойду на собеседование в его компанию по поводу трудоустройства.
Папа прекращает суетиться так же резко, как и начал. Он убирает сковородку с огня и поворачивается ко мне:
– Ты мне об этом ничего не говорила.
– Я приняла решение лишь в понедельник.
Папа хмурится все сильнее и сильнее.
– Но я вообще-то думал, что тебе нравится работать в кинотеатре… Или не нравится?
– Нравится, в какой-то степени. Но мне очень трудно встречаться с Ли, ведь я почти все время работаю в вечернюю смену.
– Ничего страшного. Люди, знаешь ли, проходили вместе и через мировые войны. Если у него серьезные намерения относительно тебя, то это вовсе не будет проблемой.
– Да, это верно, но сейчас нет войны, и проблема все-таки есть.
Он пожимает плечами и качает головой. В подобных ситуациях в разговор обычно вмешивалась мама, сглаживая острые углы и успокаивая нас обоих. Я скучаю по ней в такие моменты еще сильнее.
– И что это за работа? – спрашивает папа, пытаясь говорить спокойным голосом.
– Секретарь на ресепшене. Это только на то время, пока штатный секретарь в декретном отпуске, но Ли абсолютно уверен, что та женщина на свое рабочее место из отпуска не вернется.
– Ты собираешься поменять свою постоянную работу на такую вот, временную?
– Ли говорит, что они найдут для меня что-нибудь еще, если та женщина все-таки вернется на работу.
– Но ты же ничего не знаешь о работе рекламных компаний.
Я качаю головой:
– Спасибо за то, что подбодрил меня, папа.
– Я просто говорю правду – только и всего.
Я чувствую, как внутри меня нарастает нечто, вытесняющее все мысли о страданиях папы на моих похоронах.
– В общем, как я уже сказала, я иду на собеседование по поводу работы секретарем на ресепшене. Я буду встречать людей, делать им кофе и показывать, куда идти. Именно этим я занимаюсь и на теперешней своей работе, но только мне не придется пахнуть целый день гамбургерами и убирать с пола недоеденный кем-то попкорн.
Папа вздыхает и снова начинает заниматься яичницей и гренками. Только теперь уже гораздо более шумно, чем раньше. Когда он вновь начинает говорить, он все еще стоит ко мне спиной.
– А если у тебя с Ли ничего не получится?
– Ты, похоже, изо всех сил пытаешься сегодня утром меня подбодрить, да?
– Я хочу сказать, что если вы с ним вдруг расстанетесь, у тебя на новой работе могут начаться неприятности. Ты в самом деле хочешь, чтобы он был еще и твоим начальником?
– Мы не расстанемся.
– Ты говорила это и про Каллума.
– Это не одно и то же. Теперь я твердо знаю, что говорю.
– Откуда ты можешь это знать? Ты встречаешься с ним лишь несколько недель.
Он поворачивается ко мне, и я вижу, что буквально из всех его пор сочится отчаяние. Мне очень хочется рассказать ему, почему я так уверена, но я не могу сделать это, не рассказав всего остального. В том числе и того, как я только что прочла его описание тяжелых чувств, испытанных им на похоронах собственной дочери.
– Послушай, все это будет всерьез и надолго. Можешь мне поверить.
Он выдавливает из себя слабую улыбку, ставит на стол тарелку с яичницей и гренками и садится напротив меня. Я терзаюсь перед выбором: бросить ему эту яичницу в лицо или же подойти к нему и крепко его обнять. В конце концов я просто говорю ему «Спасибо!» и ем свой завтрак.
Некоторое время спустя я снова спускаюсь на первый этаж, уже приняв душ и надев ту одежду, в которой пойду на собеседование. Папа бросает на меня удивленный взгляд, когда я захожу на кухню.
– О господи! – говорит он.
– Что со мной не так?
– Ничего, – отвечает он. – Ты выглядишь совсем по-другому – только и всего.
– Ты имеешь в виду, что обычно выгляжу так ужасно, что сразу же бросается в глаза, когда я стараюсь привести себя в порядок?
Он пытается улыбнуться, но это ему не очень удается.
– Я имею в виду, что я тебя с трудом узнаю. Ты похожа на секретаря.
– Ну слава богу – я ведь и пытаюсь устроиться на работу секретарем.
Папа начинает разгружать посудомоечную машину.
– И эту одежду тебе тоже купил Ли?
– Нет. Я купила ее сама. Мне потребуется такая одежда, если меня возьмут на работу.
– Но такая одежда тебе не по карману.
– Я буду зарабатывать больше, чем сейчас.
– А как насчет того, чтобы вставать рано по утрам?
Я закатываю глаза:
– Ты изо всех сил стараешься меня отговорить, да?
– Я всего лишь пытаюсь быть реалистом, Джесс. Я знаю, как сильно тебе не нравится вставать рано по утрам.
– Но я с этим справлюсь, понятно? И может, иногда я буду оставаться на ночь у Ли.
Раздается грохот: папа роняет несколько столовых приборов. Он снова поворачивается лицом ко мне:
– События развиваются уж слишком быстро, Джесс.
– Слишком быстро для кого? Лично мне движение на такой скорости очень нравится.
– От нуля до шестидесяти за девять секунд – это отнюдь не нормальная манера вождения.
– Это что еще такое? Инструктаж по поводу того, как водить машину, в программе «Высшая передача»?
Папа вздыхает и снимает с плеча кухонное полотенце.
– Это совсем не то, чего ты хотела, Джесс. Как же твои мечты? Как же те удивительные художественные произведения, которые ты создавала в колледже?
– Я выросла, папа. Я стала реалисткой.
– И стала сильно зависимой от своего ухажера.
Я, взглянув на него, чувствую, как мои глаза сузились от негодования:
– Что означают эти твои слова?
– Не позволяй ему изменять тебя уж слишком сильно, Джесс.
– Он не изменяет меня. Это я изменяю себя, понятно?
Я направляюсь к двери.
– Желаю удачи, милая! – кричит он мне вслед.
Но ноги вынесли меня на улицу еще до того, как я успела что-то ответить.
Здание, в котором работает Ли, выглядит снаружи старым и немного уродливым, но внутри все супермодное. Везде висят стилизованные панно, на которых изображена их рекламная продукция, а в углу вестибюля стоит пурпурный мягкий диван. Женщина за стойкой дежурного администратора поднимает взгляд и улыбается мне.
– Здравствуйте, – говорит она. – Чем мы можем вам помочь?
– Здравствуйте, я – Джесс Маунт, – отвечаю я. – Я пришла на собеседование.
К ее чести надо отметить, что лучезарность ее улыбки не тускнеет и тогда, когда она осознает, что я – ее возможная замена.
– Это замечательно, присаживайтесь, Джесс, – говорит она, показывая мне жестом на диван. – Могу я предложить вам чай или кофе?
Я уже чувствую себя ниже ее, хотя пробыла здесь всего лишь пару минут.
– Э-э… Кофе – это было бы замечательно, спасибо. С молоком, но без сахара.
Я сажусь на диван. Только когда эта женщина выходит из-за стойки дежурного администратора, я вспоминаю, почему ее нужно кем-то заменить. Ее живот появляется как бы на пару мгновений раньше всего остального. Откровенно говоря, животик у нее довольно аккуратный. Я видела женщин, которые к семи месяцам беременности выглядели так, как будто они вот-вот лопнут. А эта – все еще стройная, если не считать выступающего вперед живота. Она к тому же симпатичная: темно-каштановые волосы до плеч, красивый макияж, длинные ноги. Я замечаю, что туфли у нее – на шпильках. Ей, наверное, на них ужасно неудобно. Мне вдруг приходит в голову, что если я устроюсь на эту работу, то, возможно, буду работать здесь и тогда, когда забеременею. От меня что, будут требовать, чтобы я одевалась таким вот образом даже перед самым увольнением? Думаю, мне, наверное, на такой стадии беременности захочется ходить на работу в комбинезоне. А еще я уверена, что у меня будут очень толстые лодыжки. Мама говорила, что у нее растолстели лодыжки, когда она была беременна мной. И размер ее ног увеличился. Она надеялась, что они станут такими же, как были раньше, после того как она меня родит, но они не уменьшились, и поэтому ей пришлось отдать все ее туфли четвертого размера тетушке Саре.
Секретарша подходит ко мне с моим кофе. Я бросаю взгляд на ее лодыжки. Мне они кажутся вполне нормальными.
– Спасибо, – говорю я, когда она передает мне чашку с кофе. – У вас, наверное, к концу дня очень сильно болят ноги. Я не могу долго ходить в таких туфлях, хотя я и не беременная.
– Да, но такова политика компании. Это нигде не написано, но когда я однажды пришла в обуви без каблуков, на меня косо посмотрели и несколько раз негативно прокомментировали.
Это наверняка сделал Карл. Ли никогда бы так не поступил.
Мой мозг начинает лихорадочно соединять точки в хронике моего будущего. Им придется искать кого-то мне на замену, когда я соберусь в декретный отпуск, – точно так же, как они пытаются сейчас найти замену этой женщине. Люди, возможно, будут отпускать шуточки по поводу того, что стоит только постоять сколько-то дней за стойкой дежурного администратора – и забеременеешь. Или будут говорить, что это тут просто вода такая. Я буду встречать молодых женщин, которые станут приходить сюда на собеседование в качестве моей потенциальной замены. И при этом я все время буду помнить, что если я не сумею изменить свою судьбу, то через несколько месяцев буду мертва.
