Текст книги "Дьявол в Лиге избранных"

Автор книги: Линда Фрэнсис Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

Глава четырнадцатая

Чтобы быть великолепной, надо прилагать усилия. Быть Великолепной Фреди Уайер – своего рода искусство. Вот почему на следующее утро я чувствовала себя немного виноватой, после того как разом вывалила на Никки все сведения. Ерунда, женщина в состоянии воспринять очень многое.

По пути во дворец Граутов перед нашим грандиозным походом по магазинам я пообещала себе проявить ангельское терпение. Единственной сегодняшней задачей было убедить моего маленького гадкого утенка избегать ультрамодной, цветастой и отделанной побрякушками одежды.

Интересно, мне это удастся?

Горничная провела меня сквозь лабиринт изысканности и безвкусицы на веранду. Войдя, я резко остановилась. Горничная же, казалось, была абсолютно спокойна, хоть мы и увидели просто дикую картину – Никки и Говард занимались чем-то ужасно НС-ным.

Я попыталась тут же выйти за дверь, но от удивления, должно быть, произвела шум, и Грауты обернулись и увидели меня.

– Фреди! – воскликнула Никки.

Говард ухмыльнулся. Обернувшись, он уронил с головы книгу:

– Черт, это куда сложнее, чем кажется.

– Я же говорила, – воскликнула Никки. – Я тренировалась, но это так трудно!

Следовало ожидать, что ни Никки, ни ее муж не смутятся от того, что его застукали расхаживающим по комнате с книгой на голове. Он при этом был очень похож на толстую приземистую будущую дебютантку.

Поднимая с пола книгу, Говард услышал телефонный звонок. Он взглянул на высветившийся номер, пробормотал что-то и отправил звонок на голосовую почту, как будто у него были дела поважнее, чем отвечать на звонки.

– Объясни мне, как это делается? – спросил он меня и снова пристроил книгу на голове и начал ходить по комнате.

– Ты идешь слишком быстро.

Он замедлил шаг.

– А теперь слишком медленно.

– Ты уж определись как-нибудь. – Книга снова упала, Говард вспыхнул, поймал ее и водворил назад. – Давай попробуем еще раз. – Он двинулся в умеренном темпе.

Какое-то безумие – я учу Говарда Граута ходить походкой леди. Но должна признаться, что при всей своей комплекции он оказался лучшим учеником, чем его жена.

– Не размахивай руками.

Он вытянул руки по швам.

– Это слишком. Ты чересчур зажат. Ты должен двигаться плавно и грациозно.

Это снова затормозило весь процесс.

– У меня масса достоинств, дорогуша, но грациозность никогда не была одним из них. – Чтобы доказать это, он пошел обратно, пытаясь двигаться плавно. – Ну как?

– Уже лучше.

Говард хмыкнул:

– Лгунья.

Вульгарно, зато правда.

Он наклонил голову, и книга упала ему в руки. Он протянул ее мне:

– Твоя очередь, куколка.

Я сначала не поняла, чего он от меня хочет, и с удивлением посмотрела на него.

– Ты хочешь, чтобы я тоже прошлась с книгой на голове?

– Ну да. – Он потряс передо мной бестселлером внушительных размеров. – Ты, должно быть, спец в этом деле – еще бы, столько лет тренировки.

Не могу объяснить, почему я это сделала. Не знаю, что на меня нашло, могу только сказать, что это было je ne sais quoi[13]13
  Неизвестно что (франц.).


[Закрыть] во всей своей НС-ности. А может быть, я сделала это, решив, что раз уж такой мужлан признал мою утонченность, он должен быть вознагражден.

Никки захлопала в ладоши:

– Да, покажи нам!

Даже горничная наблюдала с интересом. Честно говоря, я никогда не могла устоять перед публикой. Знаю, знаю, это так НС – привлекать к себе внимание. Я ведь только вчера говорила Никки, что леди не подобает так себя вести. Ладно, с волками жить – по-волчьи выть.

С книгой на голове я двинулась по комнате – плечи развернуты, руки свободно вдоль корпуса, подбородок параллельно полу. Где-то дома у моих родителей хранились награды, полученные мною на курсах «Мисс Маленькая Дебютантка». Я могла обойти вокруг всех остальных девочек, о чем свидетельствовала грамота. Я как раз делала поворот (между прочим, самый сложный маневр при ходьбе с книгой), когда кто-то неожиданно вошел в комнату.

– Сойер! – воскликнула Никки.

На этот раз книга упала с моей головы.

Войдя, художник, казалось, занял все пространство веранды. Меня он не заметил. Он оказался выше ростом, чем я запомнила, и выглядел счастливым – на манер Джон-Уэйн-только-что-с-ранчо[14]14
  Американский киноактер, снимавшийся в вестернах.


[Закрыть]. Памятуя о его сообщениях на автоответчике и о моем визите в его мастерскую, я удивилась – оказывается, он умеет улыбаться.

– Как я рада тебя видеть, – щебетала Никки. Он криво усмехнулся.

– Период застоя окончен. Я снова работаю. Один визит чопорной вертозадой пигалицы...

Глаза Никки расширились.

– Сойер! – выдавила она, оборвав его. – У нас гостья!

Художник обвел взглядом всю комнату, сначала заметив Говарда, и начал было что-то говорить. Но тут он увидел меня и откинул назад голову:

– Вы только посмотрите, кто нас посетил!

Все в комнате уставились на меня, и так как я была столь же умна, сколь красива, никому не пришлось объяснять, кем была «чопорная вертозадая пигалица». Это была я.

Никки чувствовала себя неловко, а Говард от души веселился. Художник же криво усмехнулся:

– Да это же Ее Высочество Фредерика Хилдебранд Уайер собственной персоной.

Его улыбка, обращенная ко мне, была не особенно дружелюбной – скорее, походила на презрительную усмешку, которой он меня уже однажды наградил. Может быть, он гениальный художник и неплохо смотрится у себя в студии, но сегодня на нем была абсолютно идиотская одежда: брюки с кучей карманов (такие носят подростки из неблагополучных семей), армейская футболка (подходит только для кукольных солдат Джо с отлитыми из пластмассы мускулами и игрушечными ружьями) и сандалии (обувь, неподходящая для любого мужчины настоящего или нет).

– Это Никки дала вам мой адрес? – спросил он. – Черт возьми, что же вы не сказали. Возможно, я был бы более любезен.

Сначала моё имя вызвало у него презрение, потом смех, а вот имя Граутов могло открыть для меня все двери. Уму непостижимо.

Никки подошла и игриво хлопнула его по плечу:

– Я не знала, что ты зайдешь сегодня, Сойер. Мы с Фреди собираемся пройтись по магазинам. Не то что бы мне нечего носить. Посмотри на меня! – Она сделала пируэт. – Фреди учит меня выглядеть, как настоящая леди из Лиги избранных, и у меня уже начинает получаться.

Мне пришлось посмотреть повнимательнее, чтобы понять, о чем это она.

– Бежевый! – подсказала Никки.

Ах, бежевый, как же я не догадалась. Никки явно было нелегко уловить разницу между собой и мной. На ней были бежевые обтягивающие брюки с рисунком.

– А как тебе мой новый свитер?

Она вытянула руки, как модель на подиуме, давая рассмотреть своим гостям свитер, который по качеству действительно мог бы быть из моего гардероба, но только если Кика случайно положила бы его в центрифугу. Это был облегающий кашемир (не знала, что такое возможно). Свитер был отделан жемчугом, как будто она для себя решила: «Раз я не могу расставить акценты блестками, я украшу его жемчугом, и чем больше, тем лучше». Плюс ко всему был март, и сезон кашемира в Техасе уже закончился.

– Да ты только посмотри на себя! – нашлась я. Никки оправила перышки и позвала горничную:

– Мария, принеси, пожалуйста, чаю! – Она посмотрела на меня. – Мы ведь не торопимся, правда?

Сойер Джексон не дал мне ответить, прокричав вслед:

– Мария, сделай мне горячего чаю.

Не успела я опомниться, как все уже сидели вокруг маленького столика. Никки хохотала и забыла все мои уроки. Хотя, вернее было бы сказать, она еще ничего не запомнила. Художник сел, откинувшись на стуле и заложив ногу на ногу. Я знаю, так делают мужчины, живущие в Нью-Йорке или Латинской Америке. Но, если я ничего не путаю, мы были в Техасе, где настоящие мужчины, как правило, сидят, широко расставив ноги.

Говард присоединился к нам, что показалось мне любопытным, так как большинство техасских работяг избегают мужчин гомосексуальной ориентации.

– Так ты говоришь, Сойер, – начала Никки, – что снова стал писать?

Он отмахнулся.

– Я зашел сказать, что еще одна из этих дам хочет устроить мою выставку у себя в галерее. – Он взглянул на меня. – И вот, поглядите-ка, она здесь.

– На этот раз ты должен согласиться, Сойер, – сказала Никки.

– Он уже отказался.

– Что? – Говард пристально посмотрел на меня. – Я думал, ты сказала, что дело в шляпе.

Я улыбнулась с наивностью церковной хористки:

– Разве я так сказала?

Художник посмотрел на меня, просто посмотрел. Я не могла понять, что именно он подумал, но что-то мне подсказывало, что он испытывает отвращение. Ко мне! Но я не могла сказать точно, так как никогда раньше не сталкивалась с подобным отношением к себе.

– Кто знает, – сказал художник, и на его лице появилась улыбка, – может быть, показ в галерее Фредерики Хилдебранд Уайер будет... интересным.

– Значит ли это, что теперь вы говорите «да»? – спросила я.

Он пожал плечами:

– Если я соглашусь, вы перестанете мне названивать?

Говард бросил на меня взгляд, Никки нетерпеливо заерзала. Я едва не открыла рот от удивления, и хоть никогда никому в этом не признаюсь, я почувствовала, что у меня горят щеки.

Художник не стал дожидаться ответа (к счастью, эти ужасные риторические вопросы его и не требуют) и рассмеялся:

– Я подумаю над этим. Когда вы хотите устроить показ?

Я с удовольствием ответила бы: «Никогда!» Было бы так приятно. Но я подумала, каким триумфом будет раздобыть неуловимого художника, несмотря на то что он был неприятным типом и предпочитал, казалось, общаться с кем угодно, только не со мной.

– Через месяц.

Никки захлопала в ладоши:

– Это чудесно! Ты просто обязан, Сойер. Тогда летом, когда все уже будет сделано, можно будет устроить большой праздник, чтобы отметить твой самый первый показ и мое вступление в Лигу избранных!

При всех недостатках и промахах Никки, одно в ней очень правильно: у нее есть здоровая вера в себя. Уверенность в себе – неотъемлемая черта настоящей леди.

Сойер лишь улыбнулся и хлебнул чаю.

– Посмотрите на часы, – сказала я. – Пора по магазинам.

Слова сработали, как заклинание.

Двадцать минут спустя мы с Никки уже были на пути в Сан-Антонио, но до того Говард взял меня под локоть и отвел в сторонку.

– У меня есть кое-какие новости.

Я остановилась и попыталась не подать виду, что затаила дыхание. «Господи, пожалуйста, пусть это будут хорошие новости».

– Этот подлец, твой муж, был на Кайманах, как ты и говорила.

Моей матери следовало бы стать детективом.

– Был?

Говард сверлил меня своими акульими глазами:

– Да, но когда мой человек прибыл туда, его уже не было. Выяснилось, что он путешествует с женщиной по имени Джанет Ламберт.

Ничего нового я не услышала, но все равно почувствовала что-то вроде укола. И это разозлило меня еще больше. Я не поддамся слабости.

– Я подергал кое за какие ниточки, – это было сказано так, что я представила себе дюжего мордоворота, выкручивающего руки и ломающего коленные чашечки, – чтобы получить сведения о том, что именно он сделал с твоими деньгами, после того как снял их со счета в банке Уиллоу-Крика. Выяснилось, что он перевел деньги в маленький безымянный банк в Остине. Возможно, он не хотел, чтобы за его действиями кто-нибудь наблюдал, так как я выяснил, что он вложил деньги в какую-то пирамиду. Не хотелось бы расстраивать тебя, дорогуша, но этот сукин сын потерял значительную часть твоих денег еще до того, как покинул город.

Сердце у меня ушло в пятки.

– Они что, все сгорели? – еле выговорила я.

– Нет.

Если бы мне было свойственно устраивать сцены, я упала бы на колени и возблагодарила Бога. Но я просто кивнула:

– Отлично. Мы заморозим счет в Остине.

– Не особенно отлично. Он уже перевел деньги из Остина.

Я сопоставила факты, и все стало ясно.

– На Кайманы.

– Именно. Он закрыл счет в Остине в тот день, когда ушел из дому. Должно быть, сразу поехал в банк и сделал это.

– И деньги все еще там? На Каймановых островах? – еле выговорила я.

– Нет. Там ужасно сложно проследить движение денег. Все эти хитрые офшорные банки и все такое. – Видимо, было заметно, что я с трудом держу себя в руках, потому что он добавил: – Не беспокойся. Я его поймаю. У меня свои методы.

Я не спросила, что это за методы. Меня не волновало, имеются ли в виду переломанные кости или давно вышедшие из моды «цементные ботинки». Мне нужно было только вернуть деньги.

Чувствуя себя загнанной в угол, я села в машину Никки, и мы поехали в Сан-Антонио. Я бы предпочла поехать на своей машине, потому что люблю все держать под контролем. К сожалению, у меня не было выбора, так как, прежде чем сообщить мне плохие новости, Говард преподнес своей жене хорошую. В тот момент, когда мы вставали из-за стола, он притянул ее к себе, поцеловал и сказал:

– У меня сюрприз для моей малышки!

Разумеется, все это было в высшей степени вульгарно. Еще большая пошлость ожидала нас у дома – новенький пожарно-красный «ягуар» с большим красным бантом на крыше (почти таким же большим, как тот, что был на Никки во время чаепития).

Пока мы ходили с книгой на голове, кто-то доставил автомобиль. Я заметила, что художник и адвокат заговорщицки переглянулись, и поняла, что, должно быть, машину пригнал Сойер Джексон.

– О, мой Бог! – выдохнула Никки. – Это мне?

Говард просиял, рассмеялся и едва не потерял равновесие, когда его жена повисла у него на шее.

– Я люблю тебя, – повторяла она, покрывая поцелуями его лицо.

Я решила обсудить с Никки тему проявления чувств на людях.

Мы с художником переглянулись. Он с улыбкой покачал головой, как если бы речь шла о снисхождении к маленькому ребенку. Я же постаралась сдержать гримасу отвращения. Должно быть, у меня не очень получилось, так как он цыкнул на меня. Я испуганно мотнула головой и резко отвернулась.

После такого подарка не могло быть и речи о том, чтобы взять мою машину – ту, на которой можно было ехать с приемлемой скоростью. Вместо этого мы оставили позади гордо улыбающегося Гордона и, помчавшись под громкую музыку по шоссе, достигли Аламо[15]15
  Аламо – испанская католическая миссия-крепость в г. Сан-Антонио, штат Техас, основанная в 1718 г.


[Закрыть] за рекордное время, к счастью, целыми и невредимыми. Надо сказать, что, когда я вышла из машины, меня можно было принять за уличную проститутку: волосы растрепались, а щеки горели от сильного ветра.

Потратив изрядное время в дамской комнате на приведение в порядок макияжа и прически, я наконец оказалась в дизайнерском отделе магазина «Сакс».

Да, я забыла упомянуть об одном обстоятельстве: Сойер Джексон поехал с нами.

Спрашивается: какой мужчина захочет провести полдня, шатаясь по магазинам с двумя женщинами, одну из которых он не знает?

На самом деле, Никки почти умоляла Сойера присоединиться к нам, и я согласилась после того, как он сказал, что его потенциальное участие в выставке у меня в галерее будет отличной возможностью надеть сатиновый фиолетовый костюм, который он купил на прошлой неделе. Я надеялась, что он пошутил, но не могла так рисковать. С каждым днем я была все ближе к краху. Сперва Гордон, потом Никки. Теперь это. Несомненно, со мной будет покончено, если я выставлю работы голубого художника, который ничего не смыслит в одежде, пусть даже он неуловим. В неуловимости есть один скользкий момент: когда люди тебя наконец увидят, ты не должен их разочаровать.

И вот теперь наше трио, являя собой живой пример дисгармонии, стремительно неслось через ряды одежды. Могу лишь сказать, что я, должно быть, проводила слишком много времени со своей соседкой, и когда мы просматривали вешалку за вешалкой, мне в голову не приходило ни одной моей обычной колкой, хотя и сладкой как мед ремарки. Еще не успев понять это, я высказывалась о каждом извлеченном Никки предмете одежды с прямотой, за которую меня бы исключили из высшего света Техаса.

Жакет с леопардовым рисунком и черные брюки с фальшивыми бриллиантами: «Сомнительно».

Бирюзовый топ-«труба» (неужели кто-то это еще носит?), который заканчивался на добрые пять дюймов выше ярко-розовых брюк с заниженной талией: «Развратно».

Кукольное мини-платьице: «Отшлепай меня, мой мачо».

Сойер громко смеялся. Восторги Никки по поводу очередного туалета заметно уменьшались.

Еще после нескольких примерок я поймала на себе изучающий взгляд Сойера, будто ему не удавалось составить мнения обо мне. Было ли ошибкой с моей стороны вести себя так прямолинейно, раз Никки была невосприимчива к намекам?

Я решила, что самым правильным будет спрятаться за прежним фасадом благопристойности и добродетели. И очень вовремя это сделала, иначе я могла бы сказать что-нибудь очень непристойное, когда Никки переключилась на выбор одежды для меня – она извлекала абсолютно безвкусные наряды, ахала над ними, но я бы это ни за что на себя не надела.

– Вот! – просияла она. – Ты должна это купить!

Это была белая шелковая туника с красивым, надо признать, узором из мелких фиолетовых и бледно-зеленых цветочков вокруг выреза и по нижней кромке, которая могла бы быть ничего, если бы не просвечивала. Это более чем непристойно.

– Я такое не ношу. Она слишком...

– Прозрачная?

– Для начала.

– Но ее не носят просто так, Фреди.

Она перебирала вещи, пока не нашла белый топ. Затем подобрала джинсы. Расклешенные (плохо), с заниженной талией (еще хуже).

– Никки, – сказала я, – спасибо большое, что ты так стараешься, но, право, это... не мое.

– Да нет же! – возразила Никки. – в этом будешь просто неотразима.

Художник посмотрел на меня. Снова.

– И еще вот это, – сказал он и протянул браслет – вульгарную вещицу с позвякивающими стекляшками и кричащими фальшивыми (а как иначе) перламутровыми каплями.

Прежде чем я успела дважды подумать, в моей памяти всплыл эпизод, когда я школьницей купила очень похожий браслет. Я пришла домой и щеголяла им за обедом. На следующий день он исчез из моей комнаты. На мой вопрос мама ответила, что понятия не имеет, о чем я говорю. Позже я увидела его на одной из новых горничных, когда она уходила на выходной. Я начала допрашивать ее, но Кика не дала мне поднять шум:

– Ваша мама дала это ей, мисси.

Я не знала, что меня больше огорошило – неприкрытое вранье матери или то, что браслет, который мне нравился, достался горничной.

Я прогнала эти воспоминания.

– Спасибо, – сказала я твердо Никки и художнику, – но мы здесь не для того, чтобы покупать одежду мне. Мы пришли ради вас.

Я оглянулась и тут же увидела симпатичную бледно-желтую (даже не бежевую!) шелковую блузку и бледно-желтые брюки с отворотами.

– На тебе это будет смотреться замечательно, Никки.

– Это? – В вопросе не прозвучало открытого презрения, но и радости тоже.

– Да, это. – Возможно, я сказала это слишком жестко, и, пожалуй, в голосе прозвучало раздражение от того, что она никак не начнет меня понимать.

– Фреди, это не подойдет мне. Эта рубашка такая свободная, что я буду выглядеть, как дебильный... – она осеклась. – Я буду похожа на раздутый попкорн с пылу-жару.

– Ты не будешь казаться раздутой, – настаивала я. – Ты будешь выглядеть адекватно – для разнообразия.

Она поникла:

– Ты считаешь, что я неадекватна?

– А ты считаешь, что золотая парча или розовые перья – это адекватно?

Она ошеломленно открыла рот. Я торжествовала.

– Гонг, гонг. – Сойер поднял руки. – Здесь будет драка или это лишь словесный поединок?

Мы с Никки повернулись к нему и хором выпалили:

– Мы вовсе не ссоримся!

Он приподнял бровь.

О Боже мой, я еще ни на дюйм не продвинулась с Никки, но сама уже начала превращаться в выскочку из трущоб.

Никки застонала, потом виновато улыбнулась. Но я не ответила на ее улыбку. С непроницаемым лицом я направилась к отделу Сент-Джон Нитс, оставив Сойера стоять с изумленной улыбкой на лице, а Никки вздыхать, демонстрируя разочарование.

К счастью, Сент-Джон не скупился на позолоченные пуговицы, и Никки была вполне довольна. А может быть, она поняла, что я уже выдохлась. Она исчезла в примерочной в сопровождении взбудораженной продавщицы, оставив нас с художником одних.

Вскоре я заметила, что он снова уставился на меня.

– Что на этот раз? – осведомилась я.

– Просто пытаюсь вас разгадать.

– Здесь нечего разгадывать, мистер Джексон. У меня нет тайн. – Простота в списке на том же месте, что и заповедь «Никаких декольте до шести вечера». – Я именно то, что вы видите.

Сварливая мегера, как он мог убедиться. Он скептически усмехнулся:

– Я в этом сомневаюсь.

По тому, как он это произнес, я поняла, что это не комплимент.

– Скажите, только честно, – попросил он, – почему вы помогаете Никки?

Что я могла ответить на это?

– Потому что она будет полезна Лиге избранных. – То же самое я сказала матери. – Кроме того, мы с мужем всегда делаем все, что в наших силах, чтобы помочь соседям. – Мой ответ понравился мне самой.

– Ваш муж, говорите? Пока вы целую вечность поправляли прическу, я спрашивал о нем. Никки сказала, что никогда его не видела. Говорит, что он, судя по всему, не часто появляется.

Кажется, я попалась. Снова почувствовала себя запертой в клетке. Слишком много вопросов, на которые не могу ответить. Я начинаю вести себя вульгарнее, чем четвертая жена миллиардера на яхте. Мои деньги теперь тратят на другую женщину.

Внезапно статья на первой полосе «Уиллоу-Крик таймс» и даже переломанные коленные чашечки показались мне слишком мягким наказанием для моего мужа. Я вдруг представила себе Гордона Уайера, сломленного и умирающего в муках в каком-нибудь Таиланде.

Я ужаснулась, но не потому, что думала это о Гордоне. Неужели я стала такой банальной, что меня вообще посещают подобные мысли?

Скорее всего, именно поэтому я начала взахлеб распространяться о моем муже и нашем удачном браке.

– У нас замечательные отношения. Правда! Просто он много путешествует. Но я его обожаю, и он меня тоже. – Какое значение в моей ситуации имела еще одна маленькая ложь? Кроме того, художник, казалось не поверил ни единому слову.

Наконец появилась Никки, представ перед нами в самом блестящем наряде от Сент-Джона.

– Неплохо, – сказал художник с холодным одобрением.

После этого разговор обо мне и моих семейных делах больше не заходил. Зато к концу нашего похода у моей протеже было восемь новых элегантных туалетов, а художник обзавелся черным костюмом от Хьюго Босса и темно-синей рубашкой.

Мы втроем еле дотащили «барахло», как выражалась Никки, до машины. К моменту возвращения в Уиллоу-Крик я знала, что день прошел почти удачно. Никки будет подобающим образом одета на любом мероприятии, где могут оказаться члены Лиги, включая большой прием, который, кстати говоря, стремительно приближался. Но важнее всего были три слова, произнесенные художником, когда я уже закрывала дверцу своего автомобиля:

– Я сделаю это.

– Что «это»?

– Приму участие в вашей выставке.