Текст книги "Дьявол в Лиге избранных"
Автор книги: Линда Фрэнсис Ли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)
Дальше был ленч, во время которого снова развернулась большая политика. Тем более что еда оставляла желать лучшего. Для начала – все тот же травяной чай. С самого утра мой организм работал без кофеина и сахара, и у меня появилось ощущение, что я запросто могу убить кого-нибудь. Я огляделась в поисках мистера Мира и Гармонии.
Трапеза состояла из салата с соевым «куриным» мясом, который никто не ел. Лали наклонилась ко мне:
– У них тут новый менеджер. Думаю, в следующем году нам придется пойти в «Бархатную дверь».
А мне кажется, что это следовало сделать уже в этом году.
После ленча я решила, что наконец-то все идет на лад. Мы переоделись, и замаячила перспектива настоящих СПА-удовольствий. Все записались на разные процедуры. Маникюр, педикюр, рефлексотерапия. Я выбрала массаж.
В целомудренно занавешенных кабинках все записавшиеся на массаж переоделись в халаты. Когда я вышла, завернутая в махровую ткань от подбородка до щиколоток, меня направили к Ольге.
Я терпимо отношусь ко всем людям, но эта женщина была чем-то из ряда вон выходящим. Прежде чем я успела произнести хоть слово, с удивлением увидев ее на пороге странной комнаты с кафельными стенами, она ткнула в меня пальцем, будто я была дьяволом, и рявкнула:
– Голая!
Я растерянно оглянулась вокруг:
– Прошу прощения?
– Ты, голая!
Я была одета в халат, как примерная леди Лиги, и даже не собиралась обнажаться. Так что я совсем опешила.
– Ты! Снимай! Голая!
Теперь позвольте заметить, что говорила она с очень сильным акцентом (не говоря уже о восклицательной интонации), и мне пришло в голову, что она отдает приказы на родном языке, которые было сложно понять. Не могла же она ожидать, что я разденусь. Я знала все о массаже: его делали на застеленном столе, в теплой комнате, наполненной ароматическими свечами, и полотенца закрывали все до последнего дюйма, открывая лишь ту часть, которая в данный момент подвергалась массажу.
– Простите, дорогая, но я вас просто не понимаю.
Она зарычала, шагнула ко мне и сдернула с меня халат раньше, чем я успела что-либо произнести.
У меня перехватило дыхание, я была в таком шоке, что даже не успела прикрыться, когда она конвоировала меня в комнату, которая, как оказалось, была душевой, по форме напоминающей коридор.
– Что, Бога ради, вы делаете?
Она направила на меня пожарный шланг, и мне пришлось ухватиться за поручни, вделанные в стену, чтобы удержаться на ногах.
Это было просто ужасно. Услышав визги, наполнившие коридор, я поняла, что не одна я буду еще долго вспоминать этот расстрел из брандсбойта.
Остаток дня релаксации мой рассудок находился в оглушенном состоянии. Все, что я помню, это что когда поток схлынул, меня снова завернули в махровый халат, отвели к теплому застеленному столу, который я и ожидала увидеть, однако сам массаж был не похож ни на что до сих пор мною испытанное.
– Чистить! – проорала массажистка.
Разве я была еще не достаточно чистая? Как выяснилось, специализацией моей массажистки был массаж, воздействующий на органы с целью их очищения. Хочу только сказать, что с тех пор я ни разу не ходила на массаж, и вряд ли пойду.
Мы все были как избитые, когда расползались по своим машинам. В таком состоянии, вероятно, было небезопасно вести машину, и даже когда Никки послала мне воздушный поцелуй, пообещав, что скоро мы увидимся, а потом ушла с Пилар и Элоиз, мне было, в общем-то, все равно.
На следующий день мое тело, то самое, которое должно было чувствовать себя гармоничным и обновленным, жестоко страдало от последствий терапевтического массажа Ольги. Я едва могла вставать с постели, однако когда позвонил Сойер и пригласил меня на выставку в Керрвилле, я радостно подпрыгнула (и застонала от боли). Должно быть, в процессе очищения Ольга вытрясла из меня и здравый смысл.
Он подъехал к дому, и я выбежала ему навстречу. Волосы его трепал ветер, а темные очки придавали загадочный вид.
– Сексуально, – сказал он, взглянув на меня.
– Ничего такого не будет, – сказала я, напуская на себя строгий вид и стараясь не замечать пылающих щек.
Выставка скульптур, выполненных из природных техасских материалов, была хитом сезона, и все известные люди уже побывали на ней. Я бы уже давно сходила, если бы не недавние события.
Сойер вел автомобиль со спокойной уверенностью, делая повороты и переключая скорость со сноровкой профессионального гонщика. На выставке мы переходили от одного произведения к другому, и сигнал тревоги опять звучал у меня в голове, но я не обращала на него внимания.
– Расскажи о себе, – попросила я, стоя перед лошадью, вырезанной из сплавного леса.
– Да нечего рассказывать.
– Каждому есть что рассказать.
Он взглянул на меня, и на губах его мелькнула усмешка.
– Только не мне.
– Слышала, в юности ты был еще тем хулиганом.
– Кто тебе сказал?
– Никки.
– Никки болтушка, – заявил он с кривой ухмылкой. – Кстати, как продвигаются ее дела с Лигой избранных?
Я вспомнила о недавней экскурсии в «СПА» и соврала:
– Хорошо.
– Надеюсь, что так.
Я взглянула на него:
– Похоже, вы действительно близкие друзья.
– Да. Она была милым ребенком. Жила в тяжелых условиях, но все равно умела радоваться жизни. Ее невозможно было не любить. Когда я вернулся в город, она первая навестила меня. – Он усмехнулся. – Я не прожил там и недели, а дом простоял до этого необитаемым почти целый год. Когда она увидела, какой там царит беспорядок, то ушла, а затем вернулась с двумя горничными, садовником и переоделась в старую рабочую одежду. Я сказал ей, что сам могу убраться, но она прошла мимо меня в дом и начала раздавать указания. – Сойер засмеялся, вспоминая. – Возможно, дом и по сей день напоминал бы развалины, если бы она тогда не взяла все в свои руки. Хозяйственность занимает отнюдь не первое место в списке моих достоинств. – Он покачал головой. – Когда через неделю все было закончено и мы сидели абсолютно без сил, я сказал ей, что не знаю, как ее благодарить. Она сказала: «Сойер Джексон, это то, что друзья делают друг для друга». Так что, да, – заключил он, – Никки хороший друг, и я чертовски счастлив, что она встретила Говарда. Я никогда не видел, чтобы два человека подходили друг другу больше, чем они.
И снова это напомнило мне о том, что объединяло Никки и Говарда – ощущение защищенности, понятие мы-одно-целое или еще что-то.
Чувства попытались прорваться на поверхность, но я отогнала их.
– Так это правда? – настойчиво вернулась я к прежней теме разговора.
– Что правда?
– Что ты был дрянным мальчишкой?
Он пожал плечами:
– Смотря что ты под этим понимаешь.
– Ты пил? – попробовала я.
– Не без этого.
– Курил?
– Немного.
– Дрался?
– Раз или два.
Должно быть, я фыркнула. Он засмеялся и сунул руки в карманы джинсов, покачиваясь на пятках:
– Ну ладно, может, больше. Но мне казалось, у меня не было другого выбора.
– Почему?
– Отец учил меня, что лезть в драку нехорошо, однако считал, что нужно уметь постоять за себя.
– И тебе часто приходилось стоять за себя?
– Я был вынужден. Мне нравилось искусство, а не футбол. К счастью, я научился достаточно хорошо обороняться. Мой отец, правда, не всегда видел в этом только защиту. – Он улыбнулся своим воспоминаниям и покачал головой. – Черт, мне его не хватает.
– Где он?
– Он умер два года назад. А мать вскоре после него.
– Мне жаль.
– Да, мне тоже. Я слишком много времени путешествовал, жил то там, то тут, мне всегда казалось, что будет масса возможностей побыть с ними.
– Ты это имел в виду, когда сказал, что в жизни все повернулось иначе, чем ты планировал?
Он секунду раздумывал:
– Да, примерно.
– Мне в самом деле жаль.
– Оставь. Мне повезло. Мои родители прожили долгую счастливую жизнь. Они любили свою работу в университете, любили меня и друг друга и не стеснялись проявлять свои чувства.
Мой Опасный Мужчина был из счастливой семьи?
– Тогда откуда же вся эта злость в твоих работах?
Он скривил губы:
– Кто сказал, что во мне есть какая-то злость?
– А как еще ты назовешь все эти суровые взгляды, резкие штрихи, не говоря уж о захлопнутой двери перед моим носом?
– Как насчет агрессивного счастья?
Я невольно рассмеялась, причем достаточно громко. Некоторые посетители обернулись, в том числе и женщина, которую я не заметила раньше. Это плохо.
– Фреди?
Я мгновенно расплылась в улыбке:
– Марсия!
Марсия Траверс была влиятельным членом Лиги, в прошлом году председательствовала на рождественской ярмарке. Мы соприкоснулись щеками, приветствуя друг друга, после чего она отстранилась, чтобы рассмотреть меня:
– Фреди, ты выглядишь просто... как будто это не ты!
Она казалась довольной, не в смысле я-так-рада-что-ты-расширяешь-свои-горизонты, как можно было ожидать, учитывая мои затянутые в деним бедра, не говоря уже о четырехдюймовых шпильках, которые мне вздумалось надеть.
– Спасибо! – я с показным воодушевлением. – Со всеми этими разъездами Гордона мне стало немного грустно, я так соскучилась по нему. – Мне следовало бы завести таблицу и заносить в нее все мои множащиеся секреты: сбежавший муж, пропавшие деньги, развод, который я пока не хотела предавать огласке. Пусть я осталась без мужа, но уж куча денег мне просто необходима. – Так что я вытащила себя из дому и пришла посмотреть эту изумительную выставку.
– Да, я слышала, что Гордон в Новой Гвинее. – Она пожала мне руку и закудахтала: – Бедняжка! Представить себе не могу, как, должно быть, ужасно иметь мужа, который предпочитает путешествовать, а не проводить время с женой.
На долю секунды мне показалось, что я что-то не расслышала.
Марсия продолжала кудахтать:
– Хотя, позволь тебе сказать, я не возражала бы, если бы мой Уолтер время от времени оставлял меня в покое. Это даже утомляет, когда он все время требует внимания, дарит цветы, засыпает меня конфетами. Так что считай, что тебе повезло.
Я не могла ничего сказать в ответ и только смотрела на ее ужасно фальшивую и неискреннюю улыбку, пока она не переключила внимание на Сойера.
– А это?.. – Она вопросительно подняла бровь. Я думаю, что для объяснения понятия «плохой день» мой стал бы идеальной иллюстрацией.
Мой мозг лихорадочно работал, взвешивая различные варианты. И тут я поступила просто отвратительно. Я взглянула на моего художника и сказала:
– Простите, еще раз, как вас зовут?
Знаю, это было неприлично. Сойер – романтик, кроме того, за его внешностью ковбоя Мальборо скрывается доброта. Но мне надо было не дать Марсии почуять скандал. Кроме того, кто стал бы винить меня за то, что я была не слишком любезна после плохо скрытой издевки Марсии?
Судя по сердитому скрежету его зубов, Сойер стал бы. Но если Марсия и заметила, что что-то не так, она не стала продолжать. Вместо этого она удивила меня, заявив:
– Честно говоря, – ее глаза недобро сверкнули, – я знаю, кто это. Сойер Джексон. Неуловимый художник. Расточительный бизнесмен. И Джек из компании «Джек Хилл технолоджис».
Я на мгновение остолбенела, затем повернулась к нему, вероятно, разинув рот от удивления:
– Ты Джек из «Джек Хилл»?
Я смутно помнила рассказы, которые слышала почти десять лет назад, о том, что двое студентов из Техасского университета открыли компанию по производству видеоигр прямо у себя в комнате общежития. Один был программист, другой художник. Они придумывали сюжеты игр, создавали анимационных героев и писали компьютерные программы, которые их оживляли. Я вспомнила Хилла, компьютерного гения, который был на вечеринке у Сойера. Сойер Джексон и технарь Хилл, должно быть, и были той командой.
– «Джек Хилл», компания, получившая известность, а потом продавшая права на игры за бешеные деньги?
Если Сойеру не слишком понравилось, когда я притворилась, что забыла его имя, при новом развитии событий он выглядел еще более раздраженным.
– Бешеные деньги – это, пожалуй, слишком, – сказал от твердо.
Я не могла в это поверить. Мой голодающий художник на самом деле очень состоятельный человек – и ему не нравится, что людям об этом известно! Я было ошеломлена.
Марсия же, в свою очередь, очень хотела познакомиться с ним поближе. Но Сойер явно не горел ответным желанием. Он вежливо, но твердо извинился и отошел в сторону.
До меня доходили слухи, что ребята из «Джек Хилл», случайно попавшие в список «Форчун-500»[23]23
Список пятисот крупнейших по объемам продаж американских корпораций. Ежегодно с 1955 года публикуется журналом «Форчун».
[Закрыть], не были заинтересованы в рекламе, причем настолько, что, продав бизнес, каждый из них на несколько лет уехал за границу.
Я вспомнила, как он говорил, что жил то там, то тут и жалел, что странствовал слишком долго. Я поняла, что он не возвращался, чтобы не оказаться в центре внимания, и тем временем пропустил последние годы жизни родителей.
Марсия продолжала распространяться о «Джек Хилл» еще добрых пять минут, после чего, наконец, удалилась. Сойера нигде не было видно. Я уже думала, что он предоставил мне самой о себе позаботиться, и собиралась попросить служащих галереи вызвать мне такси, когда обнаружила его сидящим снаружи на живописной грубо сколоченной скамейке.
– Я думала, ты ушел. – Возможно, это прозвучало резко.
Он раздраженно посмотрел на меня:
– С чего это вдруг ты на меня взъелась?
Верно, я ему нагрубила и, пожалуй, должна была извиниться за притворство, но я не могла себя заставить сделать это.
– Вовсе я не взъелась. – Опять резкость.
На самом деле, я толком даже не могла понять, что заставило меня повести себя так нелогично. Конечно, была Марсия с ее колкими комментариями. Но почему-то то обстоятельство, что мой голодающий художник оказался богачом, гораздо больше взволновало меня. Хотя я не могла сказать, почему это было так важно.
Он промычал что-то, видимо не слишком приятное, проводил меня к машине и в суровом молчании отвез обратно в Уиллоу-Крик.
Весь день было пасмурно, и Сойер поднял старый брезентовый верх машины прежде, чем мы выехали из Керрвилля. Когда мы приблизились к моему дому, начался мелкий дождь. Он еще не успел выключить зажигание, как я открыла дверь.
– Черт, Фреди. Посмотри на меня.
Я обернулась. Выражение его лица было столь же мрачным, как тучи на небе. От беспечного юмора не осталось и следа.
– Что с тобой происходит?
– Я же сказала – ничего.
– Перестань вести себя как ребенок.
Ребенок? Ну да, может быть, я и веду себя так, но кто он такой, чтобы тыкать меня носом?
Я вышла из машины. Если бы дверца была достаточно прочной, я бы ею хлопнула.
Пожалуй, я могла бы поспорить (вполне успешно) с тем, что вела себя неадекватно. Но это бы не помогло мне развязать запутанный узел разочарования, которое я чувствовала из-за... в общем... всего, и мне не удавалось прибегнуть к привычной холодной вежливости ради спасения собственной жизни.
Я пошла к дому и на ходу чувствовала спиной волны его нарастающего гнева. Я каждую секунду ожидала, что он налетит сзади на меня, требуя объяснений, или, еще лучше, с извинениями за то, что назвал меня ребенком.
Одна только мысль об этом вывела меня из моего мелодраматического ступора. Он, преследующий меня. Горячая ссора. А что следует после ссоры? Примирение.
Я сразу забыла о «Джек Хилл». Я не большая поклонница мелодрамы, но этого момента, должна признаться, я с нетерпением ждала.
Замедлив шаг, вытащила ключи из сумочки. Я целую вечность возилась с замком, несмотря на молнию, которая рассекла небо. Наконец я обернулась... как раз вовремя, чтобы увидеть, как он уезжает.
Если вы на мгновение подумали, что я собиралась побежать за ним, вы ошибаетесь. Я больше не впадаю в отчаяние из-за неоправдавшихся надежд. Во всяком случае, я пыталась себя в этом уверить.
Гул мотора стих вдалеке, и я решила сделать себе чашку чая. Прошла в кухню, но не остановилась и двинулась дальше к гаражу. Забыв про всякий здравый смысл, я села в «мерседес», помахала Хуану и чуть не сшибла шлагбаум, выезжая из «Ив».
Глава двадцать третья
Я ехала очень быстро, быстрее обычного. Для женщины безрассудство за рулем, особенно в дождь, вещь недопустимая.
Сознавая НС-ность своего поведения, я стремительно пронеслась через город, пытаясь догнать Сойера. Должно быть, он ехал еще быстрее, потому что я доехала, до южной части города, так и не заметив его впереди.
Преследование кого-либо, особенно мужчины, не имеет ничего общего с пристойным поведением, но с хорошими манерами было покончено несколько дней назад. Надо бы вернуться домой.
На дорогах в такую погоду мало машин. Я перелетела через железнодорожный переезд. Во дворе никого. Я забеспокоилась, что он не приехал домой. Или же он скрылся в доме, как летучая мышь в своей пещере?
Надеясь на второе, я въехала в ворота и остановилась под навесом, потом позвонила в дурацкий колокольчик, звон которого мог поднять по тревоге полгорода.
На этот раз я продолжала звонить до упора. Дверь распахнулась, и на пороге появился мой художник.
Вид у него был очень сердитый. Мне стоило больших усилий не отступить назад.
– Так ты все-таки летучая мышь, – сказала я. Он сжал губы и смотрел на меня так, что стало понятно – его терпение иссякло.
– Что ты имеешь в виду?
Я заморгала:
– Я...
Продолжения не последовало. Его злость приводила меня в замешательство. Я не знала, что сказать. Я, Фреди Уайер, не находила слов. Это случалось все чаще и совсем мне не нравилось.
– Я занят, – сказал он и захлопнул передо мной дверь. Опять.
Это снова привело меня в чувство. Хватит с меня людей, которые мне грубят (я невесело усмехнулась, вспомнив свое собственное недавнее поведение в галерее, в машине и у дома). Я распахнула дверь:
– Я не позволю тебе и дальше захлопывать передо мной двери!
Он не обратил внимания на мои слова и двинулся в дальний конец дома. Я проследовала за ним до задней двери. За ней стеной стоял дождь. Я остановилась на пороге и смотрела, как он идет в свою студию.
М-да, что же делать? Я, конечно, красива. То есть, когда я одета и причесана, то даже сногсшибательна, но я реально смотрю на вещи и понимаю, что это впечатление создают моя одежда, манеры и прическа. А под дождем волосы выглядят не лучшим образом. Хотя я использую гораздо меньше лака для волос, чем моя мать, но все же использую. А дождь и лак для волос – плохое сочетание. Вот почему я остановилась у задней двери и не пошла дальше.
Я хочу сказать, что если мне и предстоит неприличная драматическая сцена с Сойером Джексоном, самое малое, что я могу сделать в этой ситуации, – это выглядеть на все сто.
Но опять же, если я не пойду за ним, никакой сцены не будет вовсе.
Я на миг почувствовала себя Скарлетт О'Харой, топнула ногой, сказала что-то вроде того, что не уйду опять ни с чем, вытащила расческу из сумочки и прошлась ею по волосам, чтобы удалить по возможности лак. И вышла на улицу.
Дождь лил как из ведра. И хотя в конце марта в Техасе гораздо теплее, чем, например, на Аляске или даже в Омахе, он оказался на удивление холодным. Если бы не этот ледяной душ, я, скорее всего, сохранила бы здравый смысл, который заставил бы меня развернуться, сесть в «мерседес» и вернуться домой. Но это случилось гораздо позже.
Дождь смыл с меня весь налет маминого воспитания и строгих правил. Мне не было дела до Лиги избранных и благопристойного поведения. Я двинулась по мокрой траве, утопая высоченными острыми каблуками в грязи, которая проступала между ярко-зелеными травинками. Насквозь промокшая блузка прилипла к телу.
Я была так поглощена этими ощущениями и так старалась сохранить равновесие на каблучищах, что не заметила, как наткнулась на его твердую, как скала, грудь.
– Ой!
– Что ты здесь делаешь? Ты вся промокла.
Даже несмотря на то что он злился, он остался Заботливым Мужчиной.
– Ну, да.
– Это все, что ты можешь сказать?
– Нет. На самом деле, я хотела сказать, что просто уверена: выставка твоих работ произведет фурор.
Я согласна, это был абсолютно идиотский ответ.
Он как-то странно посмотрел, как будто не вполне узнавал меня. Потом выругался. Думаю, не стоит повторять это слово, вернее, слова. Просто знайте, что это были крайне грубые слова, да еще и нанизанные друг на друга, как жемчужины на нитку. Я таких от него никогда не слышала.
– Возвращайся в свой выпендрежный мир, принцесса.
Настроение у меня было не лучше, чем у него, но разве я опускалась до брани и оскорблений? Нет. У меня было твердое намерение поговорить в спокойной манере.
– Тебе не кажется, что ты переигрываешь?
– Я переигрываю? – был похож на льва с занозой в лапе – сплошное негодующее рычание.
– Правда, Сойер, не стоит устраивать истерик.
Он запрокинул голову и взвыл:
– Истерика? Боже упаси, я устраиваю истерику?
И он еще говорит, что его суть – стремление к счастью. Смешно.
Между тем мы оба уже совершенно вымокли. Он выглядел великолепно (какая несправедливость), как будто только что сошел с рекламного постера джинсов Калвина Клайна. Под его промокшей одеждой отчетливо проступала рельефная мускулатура, темные волосы он отбросил назад. Я чувствовала себя чуточку неловко, не желая выглядеть, как мокрая курица, но не решилась провести рукой по волосам, боясь, что они склеились.
Он внимательно посмотрел на меня:
– Что, черт возьми, с тобой происходит? Сначала ты делаешь вид, что мы незнакомы, а потом несешься за мной, как ненормальная?
Верно. Что на это скажешь.
– Ты... ты... богат!
Это заявление застало его врасплох и, откровенно говоря, меня тоже.
Он посмотрел на меня сквозь струи дождя:
– Сначала ты приходишь в ужас от того, что я не гей. Теперь ты недовольна тем, что я не беден?
Волна адреналина накрыла меня, и, как только она схлынула, я отчетливо поняла, почему так странно веду себя:
– Да! Это у меня должны, по идее, быть деньги. Это я должна делать тебе одолжение! А не наоборот! Мне не нужно, чтобы меня спасали!
Слова повисли в воздухе. Он отрицательно помотал головой:
– Это безумие. Никто никого не спасает. Одолжение здесь не при чем.
– Нет, при чем! Теперь я понимаю, почему ты не выставляешь свои работы. Тебе это не нужно. Потому что ты богат! Ты согласился устроить выставку в моей галерее только потому, что ты... жалеешь меня, или я кажусь тебе занятной, или... не знаю, что еще!
Пожалуй, адреналин переставал действовать, и мой голос под конец перешел на высокие ноты. Боюсь, что в глазах моих горел огонь настоящей страсти.
– Черт побери, – сказал он, на этот раз уже мягче. – Я с тобой с ума сойду. Ты заставляешь меня совершать безумные поступки.
Я попыталась улыбнуться:
– Разве муза не для того и существует, чтобы вдохновлять художника на покорение новых вершин?
Он одновременно застонал и засмеялся, и, когда заговорил, голос его был хриплым:
– Но ты замужем.
Ах, это.
– Я что, не сказала, что Гордон со мной развелся?
Это и называется «идти по лезвию ножа». К тому же я разгласила тайну.
Но едва я это сказала, как он произнес: «Ну да!» – и я оказалась в его объятиях. Вот так просто.
Это было невероятно романтично – руки, прикосновения и все остальное. В кино на этом месте зазвучала бы музыка.
Не знаю, что могло бы случиться дальше, если бы на мне была более практичная обувь. Но я была на шпильках, и одного неловкого движения хватило, чтобы я поскользнулась.
Я почувствовала, как напряглись его руки, пытаясь удержать меня. Но это не помогло. Мы повалились на землю, Сойер упал сверху, подставив локти, чтобы весь его вес не пришелся на меня. Мгновение мы смотрели друг на друга, а потом наши губы слились в поцелуе.
Мы катались по траве и целовались, потом он поднял меня и понес в дом. В этот момент (да и в любой другой, на самом деле) я должна была подумать о последствиях. Но этого не случилось. Я ужасно хотела продолжения.
Сойер пронес меня через несколько комнат, потом по широкой лестнице в верхнюю комнату. Он усадил меня и начал раздевать. Улыбнулся, увидев мое довольно смелое белье. Ничего провокационного, но и не просто бежевые кружева.
– Ты прекрасна, – сказал он. Он был очень близко, за моей спиной, и я чувствовала его дыхание возле моего уха. – Но я знал, что ты окажешься прекрасной.
Я люблю комплименты и наслаждалась моментом. Только после того как он снял с меня белье, повернул к себе и действительно посмотрел на меня, мне стало не по себе.
Он взял меня за руку и увлек в душ.
Это было ужасно неловко, но он, казалось, ничуть не нервничал. Не могу сказать, что это вызвало у меня ревность, но Сойер явно имел большой опыт по части покорения женских сердец.
Он повернул кран и засмеялся моим словам, когда я предположила, что пенная ванна лучше.
Не успела я опомниться, как оказалась под душем, и теплые струи стекали по мне. И художник был рядом. Остается только надеяться, что моя мать никогда не прочтет этих строк.
Кто знает, сколько мы там пробыли, а когда вытерлись, он протянул мне свою рубашку. Я натянула ее и почувствовала себя очень сексуальной. Я в ней почти утонула и вся трепетала, пока он застегивал ее от середины вниз. Закатав рукава мне по локоть, он сказал, что я – само совершенство.
– Но ты об этом и без меня знаешь, – добавил он.
– Только не надо больше оскорблять меня.
– Ни за что.
Он оглядел меня, и у меня по телу побежали мурашки в предвосхищении того, что должно произойти дальше, когда мы наконец доберемся до постели. Но мой художник оказался более чем непредсказуем.
Он вытащил папку для набросков.
Кому-то это могло бы показаться романтичным, но, как выразилась бы Никки, моя киска хотела, чтоб ее потискали.
– Ляг на кровать.
Все было не так, как я ожидала. Пока я колебалась, разочарованная тем, что события развиваются не как в кино, он насмешливо вздохнул, поднял меня на руки (я при этом взвизгнула), а потом опустил на высокий матрас.
Но тем все и кончилось. Сам он за мной не последовал. Не сел рядом. Он надел джинсы (потертые, на металлических пуговицах, верхняя осталась расстегнутой), сел в заваленное хламом кожаное кресло в нескольких футах от кровати и начал рисовать меня.
Смирившись с тем, что секса не будет, я изо всех сил старалась выглядеть божественно. Заодно стала задавать вопросы. Когда я попросила рассказать про «Джек Хилл», он сказал, что первая игра была сделана просто наудачу, и они были удивлены не меньше других, когда все в кампусе потребовали продолжения. На волне успеха они стали разрабатывать новые игры, и все пошло по нарастающей, пока фирма «Микросистемс» не выкупила их. Когда же я поинтересовалась, почему он продолжает жить в южном Уиллоу-Крике, а не купит себе что-нибудь в районе получше, он перестал рисовать, посмотрел на меня, одарив одной из своих неотразимых улыбок, и сказал:
– Это мой дом.
Как ни странно, но я действительно не могла представить себе его где-либо еще.
Я стала еще о чем-то спрашивать, но он оборвал меня.
– На сегодня достаточно вопросов. Теперь позволь мне поработать.
Ну ладно.
Попозировав доблестно пятнадцать минут без всякого общения, я заскучала и уснула. Я знаю, что спала, потому что помню, как он мне снился, а потом я проснулась, и он был рядом и целовал меня, а его пальцы были перепачканы углем.
Прикосновения его губ к моей коже были очень приятны, и я подумала, что не случится ничего страшного, если я отдамся прикосновениям и звукам, которые не входили ни в один утвержденный ЛИУК список. Так я и сделала. Мы сделали.
Когда все закончилось, он поцеловал меня, встал с постели и снова начал рисовать. На этот раз он смотрел на меня иначе. По-настоящему смотрел, как будто видел нечто большее, чем просто совершенство линий. Я не могла себе представить, как будет выглядеть конечный результат. Однако я точно знала, что это не будет картина, которую кто-нибудь повесит для украшения интерьера.
