Текст книги "Дьявол в Лиге избранных"

Автор книги: Линда Фрэнсис Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

Глава пятнадцатая

Каждый действительный член ЛИУК должен в течение года отработать сто часов добровольно; обычно это происходит в период с сентября по май. Работа состоит в выполнении некоторых обязанностей помимо работы в комитетах. В день после похода по магазинам, когда слова художника все еще звучали в моей голове (подтверждение тому, что ни один мужчина – гомосексуалист он или нет – не может долго противостоять моим чарам), я отправилась в главный офис ЛИУК в «Брайтли», чтобы начать отрабатывать волонтерские часы, которые я пропустила. Сразу после ленча я возьмусь за подготовку выставки. Предстоит вытянуть из Никки все, что она знает о Сойере Джексоне. Я начну во время визита к парикмахеру, к самой Эжени Франсуазы из «Салона Франсуазы», куда я ее записала.

Но сначала мне нужно было отработать положенные часы.

Приехав в «Брайтли», я проскользнула мимо хмурой Маргарет Пендервелт (в прошлом Самого Активного Волонтера, а в настоящем возглавляющей штат добровольцев в кафе), выразив надежду, что они без меня не очень скучали. Она знала, что вопросов мне лучше не задавать.

«Брайтли» был назван в честь Юнис Хустон Брайтли, основавшей ЛИУК в 1917 году. Кафе представляло собой симпатичное местечко с верандами, паркетными полами и антикварной мебелью, куда приходили показаться за ленчем или утренним чаем важные персоны или те, кто хотел ими стать.

Облачившись в длинную юбку, синий фартук и белую блузку, я приступила к работе. Я накрыла столы и расставила кувшины для воды. К счастью, у нас были настоящие оплачиваемые работники, которые делали лучшие сандвичи без корочек в городе.

Можно было получить назначение как в замечательное, так и в ужасное место. При том что вам приходилось по меньшей мере раз в неделю проводить время с одной и той же группой волонтеров в течение всего года, было просто необходимо попасть на работу, где бы вас окружали достойные леди. Почти все, с кем я работала, были именно такими – в основном потому, что группу подбирала я сама. Но одна дама, змеей просочившаяся к нам, была точно не в моем вкусе.

Ее звали Уиннифред Опал, и как раз перед открытием кафе в одиннадцать тридцать она подошла ко мне, когда я клала булочки с маслом и сладкие плюшки с апельсиновой глазурью, которые принесли с кухни, в духовку для подогревания хлеба.

– Как ужасно, – сказала она, доставая пару алюминиевых щипцов, – когда некоторые настолько невежливы, что не сообщают ни одной живой душе, что не придут работать в кафе.

Это что, камень в мой огород?

Уинни была крупная женщина, высокая, но не толстая, футов шести росту. Она заплетала свои густые волосы в длинную простую косу и имела страсть к собакам. Она оглушительно смеялась, а ее манера одеваться не дотягивала до идеального ЛИУК. Единственная причина, по которой ее приняли в Лигу, – это то, что она была прямым потомком самой Юнис Хустон Брайтли.

Мягко говоря, Уинни была со странностями, что встречается не так уж редко в Техасе, но очень необычно для Лиги. Она постоянно пыталась привлечь внимание средств массовой информации к своему движению в защиту животных. Вы себе представить не можете, какой шум она подняла несколько лет назад, когда с неистовой яростью ополчилась против тех, кто носит меха. Если вы не видели Уиннифред Опал, разбрызгивающую из тюбика желтую французскую горчицу, которая въедается намертво, считайте, что вы ничего не видели. Гринписовцам с их баллончиками с краской есть чему поучиться у нашей Уинни. С тех пор как она скупила весь запас горчицы во французском магазине, в нашем городе не увидишь и кроличьего хвостика.

– Чего не хватает Лиге, так это свежей крови, – добавила она тоном, который должен был прозвучать оскорбительно.

Сначала я замерла, но потом медленно повернулась к ней лицом, так как меня осенила одна мысль. Свежая кровь?

– Ну конечно, Уиннифред! Ты абсолютно права! Нам, безусловно, не хватает свежей крови. Я как раз говорила об этом матери. Ты просто гениальна!

Уиннифред в изумлении разинула рот. Но будь хоть трижды странная, она могла оказать поддержку Никки Граут.

– Знаешь, Уинни, мы недостаточно с тобой общаемся.

Она так и застыла, держа в воздухе булочку длинными серебристыми щипцами:

– Мы с тобой?

– Конечно, Уинни. У нас никогда не было возможности встретиться и поговорить с глазу на глаз. Пора нам узнать друг друга получше. Давай созвонимся. Договоримся о времени и вволю поболтаем.

Мы закончили раскладывать булочки. Клянусь, Уинни улыбалась на протяжении всей смены. Она даже ни разу не наорала ни на кого из клиентов, что, согласно летописям ЛИУК, произошло впервые. В кафе в тот день было много посетителей, и я выбралась из «Брайтли» почти в три. Десять минут спустя я была дома, но все равно нужно было поторопиться, если я собираюсь все выяснить до того, как Никки пойдет делать прическу. Приехав в салон, я не теряла ни минуты.

– Итак, расскажи мне, дорогая, что ты знаешь о Сойере Джексоне.

Я едва успела в «Салон Франсуазы» вовремя, чтобы встретить Никки. Но все-таки мне это удалось, и теперь в ожидании Эжени, хозяйки салона, мы пили розовый лимонад из якобы хрустальных стаканов. Настоящее имя Эжени было Юлесс Фрэнкс, но она так божественно управлялась с волосами, что я не говорила никому ни слова о ее метаморфозе. Где-то в глубине души мне были крайне любопытны люди, у которых хватило смелости на то, чтобы полностью изменить себя.

– То есть как – что я знаю?

На лице Никки, разглядывающей свое отражение в зеркале, было написано нетерпеливое ожидание преображения. Все в «Салоне Франсуазы» было кружевное и пышное, розовое, из сатина или бархата. Я знала, что Никки здесь понравится, и, сказать по правде, она не могла дождаться начала. Проблемы начались, когда из задней комнаты вышла Эжени с краской для волос в руках. Увидев ее, Никки сникла, выдохлась, как долго стоявшее открытым шампанское.

– Фреди, ты уверена, что мне стоит это делать? – спросила она.

– Конечно, уверена. Одно дело блондинка, и совсем другое – крашеная блондинка.

– Не похоже, чтобы это сделало из меня блондинку, – сказала она, рассматривая цвет.

Эжени взяла стакан с лимонадом из рук Никки.

– Не волнуйтесь, – сказала она. – Я знаю, что делаю.

Никки смотрела на свое отражение глазами загнанного оленя. Как мне показалось, единственное, что я могла для нее сделать, это отвлечь от происходящего. Кроме того, мне действительно хотелось кое-что разузнать.

– Итак, ты рассказывала мне про художника.

– Что?

– Про Сойера Джексона.

– Ах, да. – Мы встретились глазами в зеркале. – Так он тебе понравился?

Опытная рука Эжени дрогнула. В любом салоне красоты сплетни – те же деньги, и новость о том, что Фреди Уайер интересуется посторонним мужчиной, принесла бы Эжени неплохие дивиденды.

Я внесла ясность.

– Он очень талантлив. И несмотря на то, что он предпочитает мужчин... – Эжени вздохнула и вернулась к работе. – Я уверена, что выставка его работ будет пользоваться огромным успехом. Но я фактически ничего о нем не знаю.

– Ну, он просто душка, – сказала Никки, не сводя глаз со своего отражения в зеркале. – А его искусство прямо божественно. В его мизинце больше таланта, чем у любого известного мне художника. Но он очень разборчив в том, кому показывать свои работы. Меня не удивило, что он тебе отказал.

– Разве я тебе не говорила, что он в конце концов согласился?

Никки подняла глаза, чтобы увидеть меня в зеркале:

– Да ты что!

– Да, вот так.

Никки покачала головой, что, должно быть, выражало изумление, и парикмахерша выразила неудовольствие.

– Это же здорово! – воскликнула Никки.

– Так что еще ты о нем знаешь? Меня это интересует в рекламных целях, конечно.

– Ну, его семья переехала в Уиллоу-Крик, когда я ходила в пятый класс. Он учился на первом курсе.

– Он так давно тут живет? – Как получилось, что я ничего не слышала о нем раньше? – Где он жил?

– Там же, где и сейчас.

А, старше меня, жил в южном Уиллоу-Крике. Все понятно.

Никки восхищенно улыбнулась:

– Уже тогда все знали, что он не такой, как все. Он был большой и мускулистый, и не боялся лезть в драку.

Я была сбита с толку:

– Разве этого нельзя сказать почти о каждом парне из южного Уиллоу-Крика?

– Может быть, но Сойер жил искусством. Никто из парней в нашем районе не интересовался ничем таким – по крайней мере, никто бы в этом не признался. А Сойер все время рисовал, говорил о разных художниках. Я помню, моя мать и все остальные сплетничали о нем и о его претензиях на понимание искусства. Кроме того, его родители были старыми, как бабушка и дедушка. Думаю, они что-то преподавали в университете. Они были очень умные, прямо как Сойер. Он рано закончил школу и уехал из города, а вернулся только в прошлом году. Ты должна была видеть его дом. Просто развалина. Он сделал ремонт, и все время пытается что-то улучшить.

– И кто теперь его друзья?

– Я не знаю.

– А как насчет бойфренда?

– Понятия не имею, Фреди. Спроси у него самого.

Как будто я буду совать нос в чужие дела. Во всяком случае, не в открытую.

Я ничуть не продвинулась в своем расследовании, но тут все попытки пришлось приостановить, потому что Эжени повела Никки смывать краску. Ужас моей протеже рос прямо пропорционально тому, как менялась ее прическа. Вернувшись и посмотрев на себя в зеркало, Никки чуть не упала в обморок.

– Господи Боже мой! – Это прозвучало довольно мрачно. – Мои волосы – и каштановые!

– Да нет же, глупенькая, это не так.

Это действительно было не так. Высохнув, волосы будут соответствовать эталону Лиги избранных. Темный блонд, который смягчит ее внешность.

– Теперь пусть Эжени тебя подстрижет.

Больше я не услышала ни слова ни о Сойере, ни о чем-либо еще. Никки вжималась в кресло все глубже и глубже, пока Эжени подстригала нижние слои ее прически «лесенкой». Наконец Эжени взялась за фен для укладки.

Это была вторая причина, по которой я хранила молчание об Эжени, также известной как Юлесс. «Салон Франсуазы» был единственным местом в Уиллоу-Крике, где для укладки использовали фен. Во всех остальных салонах красоты волосы сначала заливали лаком, а потом сушили. Пока не открылся «Салон Франсуазы», мне приходилось ездить в Сан-Антонио, чтобы мне нормально уложили волосы.

Наконец прическа Никки была готова, и когда она встала со стула, я увидела, что мои надежды оправдались. За каких-то два с половиной часа из вульгарной и неопрятной она приобрела изысканный и утонченный вид.

– Никки! Ты выглядишь потрясающе!

Она посмотрела на меня так, будто я была не в своем уме, и я отчаялась когда-либо достучаться до ее понимания.

Мы отправились обратно во дворец Граутов, и могу сказать, что вся поездка прошла на редкость тихо. Полагаю, Никки была в шоке от всей этой сдержанной изысканности и не знала, что сказать.

Говард распахнул парадную дверь, когда мы подъехали к дому, ему явно не терпелось увидеть результат. Кинув: «Я перезвоню», он отключил мобильник.

Никки чуть не залезла под сиденье.

– Давай. Покажи Говарду, какая ты теперь красавица!

Нижняя губа Никки подрагивала, но она, как храбрый маленький утенок, вылезла из машины. Я успела обойти машину со своей стороны как раз тогда, когда Говард хорошенько рассмотрел жену.

Надо отдать ему должное: он не произнес вслух того, что было написано у него на лице. Он внимательно посмотрел на нее, переварил увиденное, затем кивнул головой:

– Что ж, пышечка, если так надо, значит, так надо.

Мужчины бывают такими невеждами.

Никки разрыдалась и кинулась в дом, чуть не спотыкаясь на своих чудесных каблучках в один дюйм.

– Да уж, – сказала я сотый раз за день. – Пойду-ка я домой.

Говард наконец отвел взгляд от дверного проема, в котором уже не было Ники:

– Подожди, Фреди. Я получил новую информацию.

Я встрепенулась.

– Твой муж сейчас на Багамах, – его брови нахмурились. – Но он расправляется с твоими деньгами быстрее, чем священник с вином, оставшимся после воскресного причастия.

– Что ты имеешь в виду?

– Начнем с того, что он останавливается в дорогих отелях. Он выкладывал по двадцать пять штук в день за люкс в Атлантисе. И он устраивает неприлично щедрые приемы, явно желая поразить гостей. Я знаю, ты не хочешь, чтобы я обращался в городскую полицию, но...

Я, должно быть, побледнела.

– Черт побери, Фреди, твои деньги пропали, и выясняется, что твой муж – который, насколько я могу судить, не работает, – тратит деньги, не заботясь о завтрашнем дне.

Меня кидало то в жар, то в холод. Мое пока еще приличное состояние таяло с каждым часом.

– Нам нужно обратиться за помощью в полицию. Я пообщался с парой иностранных агентств, с которыми работал раньше, в надежде схватить его. – Выражение лица Говарда стало еще жестче, чем обычно. – Но этот красавчик арендует частные самолеты и катера для перемещений – его ужасно трудно выследить. Тот еще ловкач. И я по-прежнему не могу проследить, куда этот ублюдок вложил твои деньги.

– Как же тогда ты узнал, что он их тратит?

– Он живет под своим настоящим именем. Как я уже говорил, он делает все, чтобы поразить публику, закатывая эти приемы. Мне кажется, что он пытается создать себе имя.

– Но зачем?

– Это мне и предстоит выяснить.

По дороге домой меня трясло, и я чувствовала себя абсолютно разбитой, когда вдруг увидела машину моей свояченицы Эдит, припаркованную позади дома у входа на кухню. Эдит заходила, только когда возникала проблема или когда Гордон специально приглашал ее. Так как мне было известно, что мой муж был (и, надеюсь, еще какое-то время будет) на Багамах, я пришла к единственному выводу, что у нее возникли какие-то проблемы.

Задняя дверь была не заперта, но даже замок не помешал бы Эдит проникнуть внутрь, так как Гордон дал ей ключ. Когда я вошла, на кухне была только Кика.

– Где она? – спросила я шепотом.

Кика любила Эдит не больше моего. Она перевела взгляд на дверь в коридор, потом посмотрела на меня:

– Она в кабинете мистера Гордона.

Не в моих правилах оттягивать неизбежное, так что я направилась прямо туда и зашла как раз вовремя, чтобы увидеть, как она роется в вещах моего мужа.

– Эдит, какой сюрприз!

Услышав мои слова, Эдит чуть не прищемила руку, поспешно закрывая ящик стола. Она взвыла, но потом взяла себя в руки, как и полагалось рафинированной, не-показывающей-эмоции даме. Она ничуть не смутилась.

– Я требую, чтобы ты рассказала мне, что случилось с моим братом.

Когда счета не оплачены, любовь сестры может свернуть горы. Хотя, возможно, я несправедлива. Эдит казалась искренне взволнованной. Одета она была еще более убого, чем обычно, а под глазами залегли темные круги.

– Я вся извелась, – добавила она на всякий случай.

– Я же говорила, он уехал искать приключения. Ты что, забыла?

– Нет, я помню, что ты мне сказала. Но я не поверила ни одному твоему слову. Гордон Уайер – ответственный человек, а... это исчезновение – просто верх безответственности.

Все верно. Но что я могла сказать?

– Если ты не скажешь мне, где он и как я могу с ним связаться, я буду вынуждена пойти в полицию.

Да уж, этого только не хватало.

– Эдит, не смеши меня.

– Фреди, я серьезно. Каждый раз, как я возвращаюсь домой, передо мной появляется еще один неоплаченный счет.

Слишком большой удар для сестринской любви.

– Еще один счет? Сколько же их он оплачивает? – спросила я. Думаю, мой тон при этом не был сладким, как мед, и в нем сквозила резкость, которая заставила бы Пилар почувствовать гордость за меня.

– Как я говорила, – сказала она, и грудь ее при этом вздымалась от праведного негодования, – Гордон чувствует себя обязанным содержать свою семью.

Тут-то все и случилось. Я списываю это на часы, проведенные с Никки. Я стала непростительно прямолинейной.

– Послушай, Эдит, а ты когда-нибудь задавалась вопросом, где твой великодушный братец берет деньги, чтобы оплачивать ваши счета? – не могла поверить, что говорю это, но мне было никак не сдержаться. Слова слетали с моих губ, будто я выросла в сарае в Южном Техасе.

– Гордон – успешный юрист, – с достоинством заявила Эдит. – И неплохо управляет финансами к тому же.

– И откуда тебе это известно?

Казалось, Эдит была немного обеспокоена, но она не из тех, кто легко сдается:

– Он сам мне сказал.

– Ах, вот как! А он упоминал о каких-нибудь делах из своей юридической практики? Или чьими финансами он управляет?

– Вроде бы нет.

– Моими. Моими деньгами. Которые, как выяснилось, пропали.

– Что?

– Да, дорогая свояченица. Мои деньги, деньги, на которые ты жила, исчезли – вместе с твоим братом.

Она опустилась на стул так тяжело, что мягкое сиденье стула чуть не лопнуло.

– Пропали?..

Я не могла понять, беспокоит ее судьба брата или деньги, на которые он ее содержал.

– Да, пропали.

Тут я сделала единственное, что мне оставалось. Я рассказала ей всю печальную историю – почти так же, как Говарду Грауту, – о том, как я обнаружила мисс Мышку, о вазэктомии, о пропавших деньгах, а затем добавила новости о невыгодных инвестициях, Больших Каймановых островах и Багамах.

Эдит в шоке уставилась на меня, открывая и закрывая рот и издавая какие-то нечленораздельные звуки. Затем ее лицо стало суровым.

– Я не могу поверить, что он мог так поступить с мамой и папой.

С мамой и папой? А как насчет меня? Она горько усмехнулась:

– Хотя чему удивляться, он всегда был испорченным.

Ничто не выявляет истинные чувства лучше, чем маленький финансовый кризис.

– Единственное, до чего ему всегда было дело, – это он сам.

– Ему следовало бы жениться на Пилар. – В трудные времена я действительно могу быть резкой.

Эдит странно на меня посмотрела и произнесла:

– Мы должны обратиться в полицию.

– Ладно, я не возражаю. Пусть весь Уиллоу-Крик узнает, что Гордон низкий лгун и мошенник, а у остальных Уайеров теперь ни гроша за душой. Ну что ж, давай попробуем. Мы сразу превратимся в «этих бедных Уайеров». Думаю, тебе следует все это уладить с помощью папаши Уайера, пока еще не поздно.

Уловка сработала, как я и ожидала. Как мы уже знаем, меньше всего человеку из высшего общества нужен скандал... или репутация человека без денег.

Я оттягивала момент как могла, но знала, что часы тикают. Я не могла вечно хранить это в секрете.

Наконец Эдит ушла, и я не хотела больше ни о чем думать. Ни о Никки и ее волосах. Ни о муже и пропавших деньгах. Ни об Эдит и ее не туда направленном гневе. Вместо этого я с головой погрузилась в планирование выставки моего художника.

На самом деле я мысленно строила планы еще с тех пор, как решила, что заполучу его. Я чувствовала, что стала им одержима. Господи Боже мой, как сказала бы Никки, и в самом деле жаль, что он предпочитает мужчин.

Проблема была не в том, что мне не нравились голубые, а в том, что я страстно желала еще одного недоступного мужчину. Придется признать, что Гордон никогда не был мне доступен. Вазэктомия была тому доказательством.

У меня из головы никак не шло то, что мой художник все время изучал меня. Казалось, что он ощупывал меня взглядом.

Конечно, это мог быть взгляд художника, решившего написать великолепную Фреди Уайер. Кто станет его в этом винить? Или же он хотел посмеяться надо мной, унизить меня, разгадать, почему я помогаю женщине, которая явно испытывает мое терпение?

Смущало же меня то, что я не могла понять, почему мне не все равно, что он думает.

Я провела остаток дня, договариваясь о выставке. Поговорила с директором галереи и дала ей список имен друзей, которые должны быть приглашены на открытие. Там были также мои знакомые, мои важные связи и представители СМИ, присутствие которых было обязательным для любого успешного события.

Моя выставка будет самым большим событием с тех пор, как мужья Лиги избранных Уиллоу-Крика поставили представление «Лучший бордель в Техасе», чтобы собрать деньги для детского хирургического центра Уиллоу-Крика. Вы не знаете, что такое настоящий музыкальный театр, если не видели труппу из самых выдающихся джентльменов Уиллоу-Крика, одетых, как уличные проститутки.

Все было в порядке, я старалась изо всех сил делать вид, что все хорошо. Но на следующее утро я проснулась в панике, иначе не скажешь.

Я запаниковала.

Это просто неслыханное происшествие для меня. Когда телефон зазвонил в восемь тридцать, то есть раньше, чем наступает приличное для звонков время, моя паника усилилась. Ни один мало-мальски воспитанный человек не будет звонить между девятью вечера и девятью утра. Звонок в ночные часы и рано утром означает, что кто-то попал в больницу, умер или же звонивший был из разряда НС.

Таким образом, либо кто-то звонил, чтобы сообщить дурные вести, либо это была семейка Граутов.

Я решила было не отвечать, но мелькнула мысль, что это новости о моем пропавшем муже.

Сняв трубку, я услышала голос директора моей галереи – женщины, всегда соблюдавшей приличия. Значит, что-то случилось.

– В чем дело, Пегги?

– Простите, что звоню так рано, но, похоже, у нас проблема.