Текст книги "Африканский квест"

Автор книги: Лин Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

– Клифф говорил, вам давно хотелось побывать в Тунисе, – сказала я. – Надеюсь, вы увидели все, что хотели.

Нора поглядела на Клиффа, потом на меня с несколько встревоженным выражением, словно испуганная мыслью, что мы разговаривали о ней.

– Да, спасибо, – сказала она. – Теперь, Клифф, тебе нужно отдохнуть. Пошли.

– Да, Нора, – ответил он. – Ты, как всегда, права.

Я смотрела, как они медленно удаляются, Нора бережно держала его под руку. Клифф не оглядывался, однако Нора обернулась ко мне и остановилась, дав Клиффу пройти вперед.

– Здесь очень красиво, красивее, чем я думала, – сказала она. – Жаль, не могу наслаждаться этим.

Я наблюдала, как они уходят, и думала, что за извращенное чувство долга заставляет ее ежеминутно находиться рядом с Клиффом, и какое извращенное чувство преданности удерживает его с ней? Это было одно из самых печальных замечаний, какие мне только приходилось слышать.

* * *

На очереди к врачу был Брайерс. Я пошла в больницу навестить его. Брайерс сидел в койке, медсестра заверила меня, что завтра утром он сможет выписаться. Однако эта весть не приободрила его. Он молча сидел, пока я тараторила на всевозможные нейтральные темы, какие могла придумать. В конце концов я решила, что пора оставить его в покое.

– Не уходите, пожалуйста, Лара, – сказал он, когда я объявила о своем намерении. – Понимаю, сегодня я не блестящий собеседник, но мне приятно ваше общество. Меня приводит в ужас необходимость звонить родителям Рона. Знаю, я должен, но думать об этом тяжело.

– Может, вам отложить разговор с ними на несколько дней? – сказала я. – Я сообщила в посольство, они связались с мистером и миссис Тодд. Тело его отправят домой завтра утром.

– Они приедут сюда? – спросил Брайерс.

– Не думаю. Насколько я понимаю, у отца Рона рассеянный склероз, путешествовать ему будет трудно. Посольство помогает семье в организации похорон.

– Мне уже приходилось это делать, – сказал Брайерс. – Когда тот молодой человек, Марк…

– Я знаю, Брайерс. Вы мне рассказывали. Не нужно вспоминать снова.

– Сегодня я много об этом думал, – заговорил он. – Пожалуй, из-за этого развалился мой брак. Тогда так не казалось. Через несколько недель после того случая я вылетел домой, позвонил отцу Марка и вновь принялся за преподавание. Однако несколько месяцев спустя, когда я вновь отправился бы в Тунис на все лето продолжать поиски, если б не ссора с Питером, я вышел из себя. До сегодняшнего дня я не приписывал этого тому лету. Понимаю, глупо, но мне до этой минуты просто не приходило в голову, что причиной смерти Марка была ужасная случайность. Я много пил, отвратительно вел себя с женой и сыновьями, ссорился с коллегами и даже с завкафедрой, что очень глупо, если хочешь продвинуться в научном мире. В конце концов Эмили, это моя жена, велела мне убираться. Коллеги посоветовали взять отпуск, иначе меня могли выгнать и из университета. Это откровение потрясло меня. Как вы уже наверняка поняли, я не особенно склонен к самоанализу.

– Вы производите впечатление нормального человека, – сказала я, пытаясь слегка смягчить разговор.

Брайерс чуть заметно улыбнулся.

– Мне кажется, вы с Эмили поладили бы.

– Вы уже это говорили. Может, вам позвонить ей?

– Она же выгнала меня.

– Вы как будто не пьете чрезмерно, по крайней мере, насколько видела я, и не производите впечатления тяжелого человека, если проблема заключалась в этом.

– Я старался исправиться, – сказал Брайерс. – Но что касается нашего брака, то, думаю, уже слишком поздно. – Он немного помолчал. – Хочу задать вам один вопрос и буду искренне признателен за честный ответ. Не кажется вам, что я превращаюсь во второго Питера Гровса? Я стал настолько одержимым поисками этого жалкого затонувшего судна, что рискую жизнями людей, разрушаю свой брак, гублю все возможности, какие есть у меня на работе? Прошу вас, скажите правду.

– Брайерс, я не очень хорошо знаю вас, но так не думаю. В конце концов, эти баллоны умышленно перезаправили, разве не так? Полицейские сейчас разговаривают с Гровсом. Вы же не посылали Рона под воду при опасных условиях. Вы пошли на погружение с ним. Стоит ли затонувшее судно, каким бы ни было древним, человеческой жизни? Нет, не стоит. Но это уже совершенно иной вопрос.

– Должен я был понять после пожара на «Сюзанне», что неизбежно должно произойти нечто подобное?

– Насколько я понимаю, это зависит от того, считаете ли вы, что Питер Гровс из мести перезаправил баллоны, и, прошу прощенья за свои слова, подожгли вы судно Питера или организовали его поджог и тем самым обострили конфликт или нет.

– К этому пожару я не имею никакого отношения, хотя Питер наверняка думает иначе. Что касается перезаправки баллонов, я не думаю, что он мог это сделать. Питер рисковал бы убить свою дочь, разве не так? Хоть они и отдалились друг от друга, он не стал бы делать того, что могло грозить смертью его дочери.

У меня возникла жуткая мысль.

– Сэнди просила вчера не посылать ее под воду?

– Нет. Мы тянули жребии. А что? О, понимаю, к чему вы клоните. Сэнди я полностью доверяю.

– Ладно, я просто спросила.

– Вернемся к вашему первому вопросу: я не считаю Питера способным на такой ужасный поступок, но, честно говоря, никто другой не приходит на ум.

* * *

Следующим моим пациентом была Марлен.

– Моя дочь! – воскликнула она. – Честити просто невозможна. Совершенно меня не слушает. Как она себя ведет! Зажигает спички, чтобы обжечь себе пальцы, и все прочее. После того как ушел ее отец, с ней стало очень трудно. И она докучает Эмилю, повсюду следует за ним. Сейчас пошла в город посмотреть, что он делает. Бедняга сильно смущается из-за этого. Я просто стараюсь наладить свою жизнь.

– В том ли дело, что Эмиль смущается, или Марлен не по душе соперничество дочери?

– Во всем виноват ее отец. Взял и бросил нас. Все мужчины одинаковы, правда? Такие же мерзавцы, как он. Связался со шлюхой чуть старше Честити, у которой коэффициент интеллектуальности близок к нулю. И, поверите ли, Честити винит в этом меня.

– Думаю, такое часто происходит между матерями и дочерьми ее возраста, – ответила я. – Уверена, у нее это пройдет.

Честно говоря, я была совсем в этом не уверена. Просто не знала, что еще сказать этой женщине, раскрывающей передо мной душу.

– Почему бы вам не попытаться поговорить с ней обо всех этих вещах?

– Не могу, – ответила Марлен. – Честити не хочет разговаривать со мной. Может, вы могли бы ей что-то сказать? – спросила Марлен, немного повеселев. – Она о вас высокого мнения.

– Приятно слышать, – сказала я. – Но думаю, Марлен, что поговорить вам необходимо.

Она вздохнула.

– Попытаюсь. Может, разговор все-таки получится.

«Кто следующий?» – подумала я.

* * *

– Лара, – позвала меня Сильвия. – Мне нужно обсудить с вами одно щекотливое дело. Не зайдете ли на минутку в контору?

– С удовольствием, – ответила я. – Я с каждым часом набираюсь опыта в обсуждении щекотливых дел.

На секунду лицо Сильвии приняло недоуменное выражение. Она налила мне чашку чая и, немного поговорив о погоде, перешла к делам гостиницы.

– Лара, это непростое дело, – начала она. – Наша гостиница не похожа на большие отели, которые могут обслуживать множество немецких туристов, прилетающих каждую неделю. Мы во многом полагаемся на устные отзывы. К тому же гостиница у нас маленькая, но нам нужно много прислуги для поддержания уровня. Если лучший номер пустует несколько недель, для нас это серьезная проблема. Иногда я удивляюсь, зачем мы с Шанталь вернулись. Гостиница нам больше не принадлежит, мы только управляем ею для Хелифы. Он, конечно, к нам добр, но в такие времена у меня возникает мысль вернуться во Францию и начать все сначала. Париж очень красив, на юге Франции средиземноморский климат. Это не Северная Африка, но…

«Есть ли в атмосфере нечто, – подумала я, – заставляющее всех вокруг меня заниматься самоанализом и, хуже того, делающее их такими словоохотливыми?» Все эти люди копаются в себе, а потом считают нужным поделиться своими чувствами со мной! Признаюсь, в трудные времена я веду себя совершенно иначе. Ухожу с головой в работу и стараюсь совершенно не думать и не говорить о подобных вещах. Что, несомненно, делает меня ограниченной личностью, но, думаю, это предпочтительнее слюнявой болтовни.

– Сильвия, вас беспокоит что-то конкретное, в чем я могу помочь? – спросила я наконец.

Она протянула мне листок бумаги с длинным перечнем телефонных номеров и сумм оплаты.

– Счет мадам Эллингем за телефонные переговоры, – сказала она, – и я не знаю, кто его оплатит. Знаете, здесь ставки за межконтинентальные переговоры очень высокие.

– Пожалуй, Сильвия, оплачу его я. Сколько там?

– Хорошо, раз вы его оплатите, я, разумеется, не стану добавлять приплату за пользование телефоном гостиницы, но сумма все равно получается значительной. Несколько сот долларов.

– Господи! – произнесла я. – Она разговаривала и пила джин в одно и то же время?

– Нет, – ответила Сильвия. – Звонила обычно она во второй половине дня, когда возвращалась с той или иной экскурсии. Но, как видите, делала много звонков и притом подолгу разговаривала. Потом пила.

– Ладно, – вздохнула я. – Припишите это к моему счету. Можно мне взять этот перечень в виде расписки? Я попытаюсь получить эти деньги с ее наследства. Мне дома это будет проще, чем вам.

– Да, конечно, – ответила Сильвия. – Только я сделаю копию для наших отчетов. И спасибо, Лара. Мы вам очень признательны.

– А Рик Рейнолдс? Его счет за переговоры тоже, должно быть, очень внушителен. Раз уж мы занялись этим, можно заодно уладить дело и с ним.

– Он не делал никаких звонков, – сказала Сильвия.

– Шутите. Рик постоянно убегал к себе в комнату позвонить в свою контору, справиться о положении на фондовой бирже. По крайней мере, нам он говорил так.

– Если и звонил, то не по нашему телефону. Не было ни единого межконтинентального звонка, ни даже местного.

Меня это озадачило.

– Да, тут звонили и вам, пока вас не было, – сказала Сильвия. – Я чуть не забыла. Он сказал, что дело срочное. Звонил некий мистер Лу… Лу…

– Лучка, – сказала я. – Спасибо. Я позвоню ему.

Идя к себе в комнату, я обратила внимание, что Роб звонил по служебному телефону.

* * *

– Лара, – сказал Роб, – очень рад тебя слышать. Слушай, после того твоего звонка я поразмыслил над твоими вопросами. Навел несколько справок. Положение может оказаться хуже, чем ты думала.

– Вряд ли это возможно, – пробормотала я.

– Я поинтересовался, производилось ли здесь вскрытие трупа Рика Рейнолдса. Производилось, и результаты тревожные. Лара, он не нырял в тот бассейн. Его повреждения несовместимы с несчастным случаем подобного рода. В этом случае следовало бы ожидать сломанной шеи, как я уже говорил. Шея его цела. Но есть опухоль на затылке – то есть он получил удар по голове. Удар, возможно, был недостаточно сильным, чтобы убить, но если его бросили в бассейн без сознания, он бы утонул. Кстати, так и случилось: в легких было много воды.

– То есть его убили.

– Думаю, не обязательно, – ответил Роб. – Он мог упасть – знаешь, какими скользкими могут быть края бассейна – и удариться головой о что-то. Возможно, о верх лестницы. Потом он мог скатиться в бассейн и утонуть. Но нужно было очень сильно удариться, чтобы не прийти в себя, оказавшись в воде. Думаю, этого достаточно, чтобы начать новое расследование. Пытаюсь выяснить, можно ли открыть вновь это дело.

– Спасибо, что сообщил, – сказала я.

– Подожди, это еще не все. Основываясь на результатах этого вскрытия Рейнолдса, я позвонил кое-кому из знакомых полицейских в Штатах. Кристи Эллингем задохнулась, как ты сказала. Но она нагрузилась алкоголем и снотворным, этого было мало, чтобы убить ее, но достаточно, чтобы лишиться сознания. Она могла проглотить их умышленно или случайно, но, учитывая другую ситуацию, думаю, существует, по крайней мере, небольшая возможность, что таблетки кто-то дал ей.

– То есть кто-то принял меры, чтобы она лишилась сознания, а потом устроил поджог?

– Понимаю, что это кажется натянутым. Она пила?

– Да, джин, в больших количествах.

– Что ж, пожалуй, я среагировал слишком остро. Видела, чтобы она принимала таблетки?

– Нет, но это ничего не значит.

– С определенностью могу сказать одно – как бы ни оказались у нее в желудке алкоголь и таблетки, она никак не могла очнуться и выйти, когда начался пожар. Лара, будь осторожна. Думаю, тебе нужно немедленно вылететь домой.

– Не могу, Роб, – ответила я. – У меня есть обязанности. Что скажут о компании «Макклинток энд Суэйн», если я соберу вещи и улечу? Что будут делать эти люди?

– Тогда, пожалуйста, будь осторожна, – сказал он. – Я посмотрю, что смогу сделать здесь.

– Спасибо, Роб, – сказала я. – Буду осторожна. До свиданья.

– Лара, не клади трубку. Можем поговорить о том утре, когда ты звонила?

– Нет, – сказала я. – До свиданья, Роб.

На один день признаний с меня было достаточно.

* * *

Позднее, отягощенная больше, чем когда-либо, подозрениями и подразумеваемой угрозой, я старалась не оказываться наедине с кем бы то ни было за коктейлями и ужином. Увы, тут я не особенно преуспела.

– Это опять началось, – сказала Кэтрин, остановив меня на лестнице. – Кто-то снова рылся в моих вещах. Я хочу вернуться домой. Вы должны помочь мне улететь отсюда.

– Хорошо, Кэтрин, – ответила я, подавляя раздражение. – Сегодня вечером сделать этого я не могу. Поговорим об этом завтра утром, и если желание уехать у вас не пройдет, посмотрю, что смогу сделать.

Кэтрин всхлипнула и побежала вверх по лестнице в свою комнату. Я пошла за ней, услышала, как лязгнула дверная цепочка, потом раздался скребущий звук, видимо, она придвигала к двери шкаф.

Поняв с опозданием, что события последних двух дней привели меня в отвратительное настроение, я поспешила к себе в комнату.

Беда была в том, что я не могла спать. Причина, когда я успокоилась настолько, чтобы поразмыслить о ней, заключалась в том, что, несмотря на все усилия в тот день убедить себя в обратном, я привязалась к своей маленькой группе путешественников при всех их слабостях. Ответственность за них, которую я ощущала как руководитель тура, начинала тяжело гнести меня. После разговора с Робом я мучительно думала о том, что делать до конца тура. Хорошо было, когда ничто более серьезное, чем дурной сон, не говорило, что у нас может возникнуть проблема. Совсем другое дело, когда Роб решил, что достаточно оснований для расследования гибели Рика и, может быть, даже Кристи Эллингем. Продолжать ли все, будто ничего не случилось, или отправить всех домой, пока больше никого не убили, как бы ни отнесся к этому Клайв?

Не нужно из-за всего этого лишаться сна. В конце концов, от меня ничего не зависело.

10

– Карталон, расскажи еще раз, что именно ты видел, – сказал Газдрубал, – чтобы мы могли прийти к какому-то заключению. Ты зоркий, но этого мало. Нужно истолковывать то, что видишь. Ты еще очень молод, но научишься. Итак, ты спрятался в трюме, а потом…

– Увидел, как туда спустились Маго, Сафат и Мальчус.

– Все вместе?

– Нет. Мальчус шел первым, но вскоре к нему присоединились остальные. Они говорили, что нужно проверить, хорошо ли закреплен груз. О шторме. Все трое ушли вместе. Я вышел из своего укрытия, чтобы взглянуть на слиток, и услышал, что кто-то из них возвращается. Это был Маго. Не нравится мне этот человек.

– Неудивительно, – заметил Газдрубал. – Значит, Мальчус и Маго спускались в трюм поодиночке. Продолжай. Что делал Маго?

– Он снова осмотрел груз. Открыл одну амфору с монетами и пифос, в котором лежат очень красивые золотые украшения. Я подумал, он хочет украсть монеты или золото, но он ничего не украл, по крайней мере, я так думаю. Маго поднес к свету красивое золотое ожерелье с ляпис-лазурью, но потом положил его обратно в пифос. Монеты тоже вернул на место. Я проверил печати на амфоре и пифосе, они были запечатаны вновь. Серебряный слиток лежал на месте, но я, к сожалению, не знаю, кто вернул его туда.

– Карталон, и как ты истолкуешь то, что видел?

– Возможно, печати на амфоре и пифосе были сломаны или подпорчены, и он исправлял их, чтобы они выдержали шторм, – неуверенно ответил парень.

– Это одно возможное истолкование того, что ты видел, – сказал капитан. – Но, думаю, не самое вероятное.

– А, мадам Макклинток, – сказал Ахмед бен Осман, указывая на стул. – Спасибо, что нашли время вновь повидаться с мной.

Мой приход в полицейский участок был отнюдь не добровольным, но я сочла хорошим знаком, что бен Осман так любезен. Я поставила сумку на пол и села.

– Руководство попросило меня еще раз рассмотреть обстоятельства смерти Рика Рейнолдса. Очевидно, канадские власти считают, что местная полиция не проявила должного усердия в расследовании этой смерти. Возможно, вы уже об этом знаете. Дело теперь передано национальной гвардии, конкретно мне.

Я пригласил вас сюда по двум причинам. Прежде всего, не откажете вы мне в любезности вновь изложить события, приведшие вас к обнаружению тела Рейнолдса?

– Разумеется, изложу. С чего начать? С того утра?

– Это будет уместно. Расскажите все о том, что делали, кого видели, и точно опишите положение тела, когда вы его нашли. С вашего разрешения, я буду записывать ваши показания на пленку.

Не дожидаясь ответа, бен Осман включил магнитофон на запись.

Я рассказала ему о людях, которых видела в гостиной, когда выходила, о том, что немного поговорила с Брайерсом и Хеди, о том, что встретила Азизу, потом увидела бегавшую трусцой Нору и поговорила со Сьюзи. О том, что опрометчиво бросила в кусты блокнот Кристи, разумеется, умолчала. Это потребовало бы множества объяснений, которые в данном случае были несущественны. По крайней мере, я так считала. Бен Осман не делал никаких замечаний, пока я не дошла до того, как обнаружила тело.

– В воде над его головой расплывалась кровь, – сказала я.

– А рана? Видели вы рану?

– По-моему, рана была на затылке.

Бен Осман полистал бумаги, лежавшие на его столе.

– Да, это совпадает с результатами вскрытия.

– Насколько я понимаю, такую рану невозможно получить, нырнув в мелкий конец бассейна, – сказала я.

– Очевидно, нет. Мистер Рейнолдс скончался от утопления, но, кроме того, получил удар по затылку. Его чем-то ударили, потом, скорее всего, бросили в бассейн. К сожалению, после этого вокруг бассейна наверняка несколько раз производили уборку. Все улики, какие могли быть там, исчезли.

Я подняла сумку и стала открывать ее.

– Думаю, вас обыскали перед тем, как вы вошли, – сказал бен Осман.

– Нет, – ответила я.

– Нет! Тогда очень надеюсь, что там у вас нет оружия.

– В том смысле, какой вы имеете в виду, нет. С моей стороны вам ничего не грозит.

– Из канадской полиции пришло сообщение, удостоверяющее вашу положительную репутацию.

Роб хоть и бабник, но молодчина.

– Значит, мне можно открыть сумку? – спросила я.

– Открывайте, – вздохнул он.

– Вот, – сказала я, кладя ему на стол молоток для крокета.

– Что это? – спросил бен Осман.

– Крокетный молоток, – ответила я. И ощутила громадное облегчение, расставшись с ним.

– А, – произнес он. – Наследие европейского колониализма. Вы хотите поиграть в крокет?

– Нет, хочу, чтобы вы подвергли анализу пятнышко крови и волосок на молотке.

– А, понятно, – сказал он, пристально глядя на молоток. – Вы наверняка трогали его несколько раз, – сурово произнес бен Осман.

– Ручку да. Ее трогали несколько человек. Возиться с отпечатками пальцев не вижу смысла.

– Расскажете, как нашли его?

– Да, конечно. Должна предупредить, мой рассказ покажется неправдоподобным, но это правда.

И я рассказала о Кэтрин, о краже ее ожерелья и жалобах на то, что кто-то роется в ее вещах, о том, как она показала мне молоток в своем чемодане.

– Она даже сказала, что ее кто-то толкнул с лестницы.

– Эта женщина вполне… э… здорова? – спросил бен Осман.

– Она очень нервная, – ответила я. – Однако никаких признаков безумия я не замечала. И ожерелье ее было украдено, мы знаем это. Мне удалось выкупить его у торговца на рынке ювелиров в Тунисе.

– Подозреваете кого-нибудь в этой краже?

– Я знаю, кто украл его, – ответила я. – Рик Рейнолдс.

– Обвиняете покойного? Доказать это будет трудно, не так ли?

– О, доказать я могу, – заговорила я. – Не могла до сегодняшнего утра, но теперь могу. Видите ли, я занимаю в гостинице бывшую комнату Рика. Когда Кэтрин захотела отдельную комнату, я уступила ей свою, а сама перебралась в ту, которую занимал Рейнолдс. Ящик в ванной, тот, где лежит фен, открывался туго. Сегодня утром я спешила, поэтому сильно его дернула, и, представьте себе, оттуда вылетел этот листок. – Я положила его перед бен Османом. – Это расписка. Рик расписался здесь за деньги, полученные за ожерелье.

Кроме того, там была записка, написанная почерком Кристи, журналистка писала, что ей и Рику нужно немного поговорить. Во всяком случае, Рик ее не убивал, потому что был уже мертв. Однако я невольно задумывалась, сколько людей из ее списка получило такие же?

– Вы не можете доказать, что он получил деньги за ожерелье мадам Андерсон, так ведь? На рынке ювелиров люди продают и покупают множество украшений.

– Может, не смогу доказать неопровержимо, однако косвенные улики весьма убедительны. Во-первых, я увидела, как Рик выходил из лавки. Поэтому зашла туда. Во-вторых, – сказала я, кладя второй листок перед бен Османом, – это моя расписка в покупке этого ожерелья. Видите, та же лавка, та же дата – и тот же почерк. Владелец даже описал ожерелье таким же образом.

– Цены очень разные, – сказал он с улыбкой. – Либо мистер Рейнолдс не получил справедливой цены за него, либо вы переплатили.

– Я это заметила. Разумеется, возмутительно. Собственно говоря, оно мне досталось по довольно сходной цене. Либо Рик не умел торговаться, либо остро нуждался в деньгах.

– Выходит, мадам Андерсон понимает, что ожерелье украл Рик, и в наказание бьет его очень сильно, притом дважды, крокетным молотком?

– Неправдоподобно, – сказала я. – Я, разумеется, не говорила Кэтрин о своих подозрениях, потому что ничем не могла их подтвердить.

– Другим говорили?

– Никому, – ответила я. – Только своему деловому партнеру. Но он в Канаде. Есть у вас какие-нибудь сведения о вскрытии тела Кристи Эллингем?

Я ломала голову над тем, с какой стати кому-то понадобилось убивать Рика, но при этом думала, что Кристи сама напрашивалась на убийство, если о ее списке знал кто-то еще.

– Нет. Мне должны сообщить?

– Не знаю. Очевидно, у нее в крови было много алкоголя и снотворного.

– Вы хотите сказать, что она хотела покончить с собой, хотя нет, предполагаете, что кто-то опоил ее, а затем поджег матрац. Маловероятно, вам не кажется?

– Возможно.

– Теперь я должен поговорить с вами о другом, – сказал бен Осман, положив конец моим размышлениям. – Мне нужно заверение, что ни вы, ни кто-либо из вашей группы не покинете эту страну без моего разрешения.

– Да.

– Что «да»?

– Да, я обещаю, что ни я и никто из находящихся здесь членов тура не покинет страну до окончания тура, не поставив вас в известность, – сказала я, старательно подбирая слова.

– Почему ваши слова мне кажутся – как это сказать на вашем языке? – обтекаемыми?

– Пожалуй, лучше «уклончивыми», – ответила я. – Или даже «обманчивыми».

– Почему же вы хотите обмануть меня, мадам Макклинток? – спросил он с легкой улыбкой.

– Я не хочу вас обманывать. Я стараюсь выражаться совершенно точно. Во-первых, тур заканчивается через шесть дней. После этого у меня не будет над этими людьми никакого контроля, да и сейчас его почти нет. Что я скажу? Тур окончен, но вы не можете уехать, и притом должны жить здесь на собственный счет? Если не хотите, чтобы с окончанием тура они уезжали, то сказать им об этом – ваша задача, не моя.

Мы несколько секунд молча смотрели друг на друга через стол.

– Вы сказали «во-первых». Есть и «во-вторых»? – нарушил молчание бен Осман.

– Существует небольшая проблема. Одного члена нашей группы нет. Думаю, эта женщина уже улетела домой.

– И кто она? – спросил он, снова глядя в список.

– Кэтрин Андерсон.

– Неужели та, у которой был крокетный молоток? – воскликнул бен Осман.

– Та самая.

– Тогда где она? Когда улетела?

Вид у него теперь был раздраженный.

– Не знаю. Она выписалась из гостиницы сегодня чуть свет, оплатила свои мелкие расходы и попросила вызвать такси. Служащие пытались связаться со мной, но, видимо, я в это время принимала душ, потому что не слышала телефонного звонка. Когда они увидели меня, Кэтрин уже не было. Вчера вечером она была очень расстроена. Сказала, что кто-то роется в ее вещах даже после того, как она сменила комнату, и ей нужна моя помощь, чтобы немедленно вернуться домой. Я вчера была в дурном настроении, и, хотя пообещала ей помочь сегодня, голос мой звучал не особенно сочувственно. Кэтрин была очень перепугана, я поняла это потом. Она придвигала мебель к двери, чтобы никто не мог войти в комнату. Похоже, она взяла дело в свои руки и улетела.

– Какое-нибудь сообщение вам оставила?

– Нет.

– Как думаете, что она будет делать?

– Если всерьез говорила о возвращении домой, думаю, поедет прямо в аэропорт. Либо в Монастир, чтобы вылететь оттуда в Тунис или даже куда-нибудь в Европу, либо прямиком в такси до международного аэропорта в Тунисе. Полагаю, она попытается вылететь первым же рейсом куда угодно, где можно пересесть на самолет в Штаты. Скорее всего, поскольку у нее есть обратный билет компании «Люфтганза» через Лейпциг, она обменяет этот билет, заплатит неустойку, и если найдется место на рейс в Европу вскоре после полудня, она займет его.

Бен Осман поднял телефонную трубку, быстро заговорил по-арабски, потом резко положил ее.

– Это мы еще посмотрим.

Я взглянула на часики.

– Возможно, Кэтрин уже летит.

– Тогда нам придется вернуть ее.

– На вашем месте я бы не беспокоилась, – сказала я. – Не думаю, что она кого-то убила.

– Может быть, и так, но ее легче всего заподозрить. Это чертовски затруднительно. Позвольте мне прояснить кое-что, мадам. Я непременно распутаю это дело. Министерство туризма тоже выразило заинтересованность в этом деле. Само собой, там не хотят, чтобы это расследование как-то причинило вред туристической индустрии. Откровенно говоря, мы все предпочли бы, чтобы смерть месье Рейнолдса была следствием его собственной неосторожности. Однако я решил, что если он погиб в результате преступления, преступник предстанет перед судом. Если это потребует задержать вашу группу здесь после окончания тура и вызвать недовольство Министерства туризма, так тому и быть.

– В таком случае кто будет оплачивать расходы членов группы, счета за гостиницу и все прочее?

– Мы не будем, – твердо сказал бен Осман. – Теперь можете идти.

* * *

– Лара, что ты там говоришь? – заорал мой деловой партнер.

– Клайв, не нужно кричать. Слышимость хорошая. Я говорю, что если полиция не выяснит через шесть дней, кто убил Рика Рейнолдса, наша группа окажется, так сказать, под домашним арестом. Мы не сможем покинуть страну.

– Это катастрофа! – воскликнул он. – Наш худший кошмар. Мы будем разорены. О нас будут твердить во всех последних известиях. Все в мире узнают о катастрофе, именуемой «Тур компании „Макклинток энд Суэйн“».

– Клайв, ты ведь говорил, что плохой рекламы не существует, – напомнила я.

– Лара, это жестоко, – сказал он.

– Ты прав. Извини.

– Кто будет оплачивать расходы, если группе придется застрять там?

– Полицейские совершенно определенно заявили, что не будут.

– Дело еще хуже, чем я думал, – сказал Клайв. – Еще и финансовая катастрофа.

– Да, – сказала я. – Вполне возможно.

– Шесть дней! – повторил Клайв.

– Боюсь, что так.

– Лара, сделай что-нибудь, – сказал он и положил трубку.

* * *

«Сделай что-нибудь, – снова и снова твердила я себе. – Шесть дней. Думай, и притом быстро». Хоть Клайв и привел меня в раздражение – а кто мог знать лучше меня, какие сожаление и самопорицание кроются за его властным тоном? – я понимала, что он прав. Я должна была что-то сделать. Никто другой не стал бы и не смог бы. «Сосредоточься», – сказала я себе. Это, решила я, требует напрочь выкинуть из головы Брайерса, затонувшее судно и связанные с ними ужасные события. Я не могла найти иной причины, кроме симпатии к Брайерсу, ввязываться в то, что выглядело, как бы ни обстояли дела на самом деле, в самом прямом смысле борьбой не на жизнь, а на смерть из-за судна, затонувшего более двух тысяч лет назад. Пусть полиция разрывается между Брайерсом и Гровсом, допрашивает каждого, что произошло с судном другого. Я должна была беспокоиться о компании «Макклинток энд Суэйн».

Минуты две я пыталась убедить себя, что какая-то внешняя опасность повинна в том, что случилось с Риком и, возможно, Кристи, но потерпела неудачу. Других постояльцев в гостинице не было; служащие никогда не выказывали склонности убивать туристов, и я не могла найти никакой причины, подвигнувшей их начать с моей группы; притом не было сомнений, что несколько ее членов вели себя, в лучшем случае, странно.

С учетом всего этого я после спокойного размышления пришла к выводу, что в последнее время, пожалуй, слишком уж сосредоточилась на своем магазине. Занимаясь антикварным бизнесом, трудно разбогатеть. Нужно работать в полную силу. Я сдвигаю горы, чтобы доставить покупки по адресу в обещанный срок. Я стараюсь запоминать как можно больше покупателей, и не только помню, что они коллекционируют, но и стараюсь найти что-то для них в поездках за товарами или на аукционах. Теперь, когда мне стало, к моему немалому удивлению, сорок с лишним, и память, как будто, ухудшилась, я завела алфавитные карточки, где указано, что нравится моим покупателям, а что нет. И прочно держу в памяти основное правило обслуживания: «Клиент всегда прав». Когда кто-нибудь возвращает поврежденную каким-то образом покупку, говорю ли я что-нибудь вроде: «Любому идиоту видно, что вы уронили ее, а потом проехали по ней на машине»? Нет, даже если я сама осматривала вещь и заворачивала ее перед тем, как она покинет магазин. Я говорю, что готова отремонтировать ее, заменить или вернуть деньги.

Хотя очень хочется, чтобы сантехники, торговцы бытовыми приборами, ремонтники кондиционеров и прочие люди подобного рода придерживались этой философии, когда я сама оказываюсь в роли клиента, мне казалось, что таким отношением я в данной ситуации навредила себе.

Я обращалась со всеми членами группы как с клиентами компании «Макклинток энд Суэйн», которыми они, естественно, были, но никто из них особого уважения не заслуживал. Перед вылетом меня интересовало только, могут ли они оплатить путешествие и достаточно ли они порядочные люди, чтобы получить паспорт? Знала из всех них я только Эмиля, и то не близко, и ни о ком из членов группы, кроме Азизы и Кертиса, никогда не слышала. В отличие от Сьюзи я была слишком вежливой и не задавала множества вопросов. Азиза рассказала неубедительную историю о том, что бродила среди ночи и случайно оказалась в спальне Кристи. Я понимала, что она лжет, но не оказывала на нее нажима. Ни пока она лежала в больнице, ни потом.