Текст книги "Снежный пепел (СИ)"
Автор книги: Лилия Сурина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)
Лилия Сурина
Снежный пепел
Пролог
– Ну, чего ты еще раздумываешь? – вопросительно смотрит поверх очков мой доктор, постукивая по медицинской карте ручкой. – У меня ощущение, что до тебя не доходит весь масштаб катастрофы, которая свалится, как снег на голову уже через полгода. Алена, ты можешь остаться бездетной!
Да, я спокойна. Потому что устала. Потому что ничего поделать не смогу с этой катастрофой. Я пашу сутками, пытаясь продлить жизнь своей матери, хотя бы еще на год. Ребенок в мои планы никак не вписывается сейчас, может когда-нибудь. Как я думала. Но у меня нет этого «когда-нибудь», как оказалось.
– Галина Сергеевна, я сейчас никак не могу, мне нужно работать, деньги очень нужны…
– Тебе срочно забеременеть нужно, сейчас еще болезнь можно загнать в угол, и вылечить тебя можно, если менопауза будет более полугода. А такое может быть только при беременности. Пойми, что тебе ребенок для здоровья нужен даже. Бросай все дела, и…
– Я не могу-у-у… – шепчу в отчаянии, пряча лицо в ладонях. – Да и не от кого мне беременеть, вы же знаете, что я до сих пор… Нет у меня мужчины, да и не было никогда.
– Значит найди.
Я мотаю головой. Будто это так просто, найти. На моем жизненном пути попадаются либо маньяки, либо личности, не привлекающие меня совершенно. Или давно и благополучно женатые.
– А есть другие способы забеременеть? Без мужчины? – зачем эти вопросы, сама не знаю, ведь вряд ли воспользуюсь рекомендациями доктора.
– Конечно. Но эко дорого, а по квоте очередь, да и в приоритете семейные пары. Есть еще способ, менее дорогой и более щадящий, но зачем тебе?
– Сколько стоит? Второй способ? – зачем-то спрашиваю, ведь у меня все равно денег нет, даже на щадящий способ.
Врач чиркает сумму на бумажке, протягивает мне.
– Ты подумай, – добродушно улыбается красивая женщина, – ты молодая, нужно здоровье свое беречь. И дети, это такое счастье!
Да, счастье… Только когда есть подмога, когда крепко стоишь на ногах. А тут… Мама едва живая, только дорогущие лекарства поддерживают ее существование, дед старый, тоже держится на силе духа, да отец, у которого давно другая семья. Надеяться мне не на кого.
Загруженная мыслями выхожу из кабинета врача и сталкиваюсь на пороге с кем-то, едва не падаю. Из моих рук вылетает сумочка, мобильник разлетается на запчасти, ударившись об пол, а лист с прописанной суммой, которую нужно достать, улетает под скамейку.
Я без сил опускаюсь на дерматиновое сиденье и отрешенно смотрю в окно, хочется плакать, причем так сильно, упасть на пол и биться в истерике, как делала иногда в детстве. Но лишь до боли закусываю губу. Почему мне так не везет?
– Девушка, возьмите, – какой-то парень протягивает собранные вещи, присаживается рядом, – вам плохо? Позвать врача?
– Нет, спасибо… я посижу, и все пройдет.
Парень кивнул и встал со скамьи, а потом исчез за дверью кабинета. Собравшись с мыслями, я иду на выход из клиники. Ладно, попробую либо познакомиться с мужчиной, либо достать денег. Если не получится, значит не судьба.
– Ну, что сказали? – подскакивает ко мне Катюха, бросив на пол гантели, которые раскладывала по местам.
Это она увезла меня к врачу неделю назад, когда внутри скрутило жгучей болью. Побаливало давно, но не сильно, я понимала, что доиграюсь, но было страшно, вдруг как у мамы болезнь. И вот сдала анализы и точно, болезнь, чтобы уничтожить ее, мне придется родить ребенка.
– Что сказали… мужика искать нужно. Отца для будущего ребенка. Полгода срок…
Глава 1
За пять лет до…
– Папа-а-а! – кричу, лавируя между прохожими, удерживая взглядом мужчину в синей ветровке и серой бейсболке. Это мой отец, и идет он рядом с молодой женщиной, а на руках малыш лет трех. – Папа!
Я догоняю троицу, хватаю отца за рукав и с любопытством разглядываю брюнетку с прямыми волосами, на вид ей тридцать, но может и больше. Мы стоим в потоке людей, нас толкают и ругают, но отойти в сторону не решаемся, растерянно пялимся друг на друга.
– Пойдемте присядем, что ли… – наконец произносит папа и идет в сторону небольшого сквера, а мы с его дамой следом, переглядываясь.
– Это Надя, моя… мать моего сына, – объясняет родитель потухшим голосом.
Я ошарашена, нечего сказать. Никогда даже подумать не могла, что у любимого папочки есть вторая семья, и тем более ребенок. Интересно, мама в курсе?
– А сына, как зовут? – спрашиваю, наблюдая за красивым мальчуганом, так похожим на своего создателя. Он так смешно бегает за голубями, растопырив ручонки в стороны, пугая пронырливых птиц.
– Нашего сына зовут Коленька, – задрав нос, цедит брюнетка, видимо гордится ребенком.
– Николай Дмитрич, значит. Пап, а почему ты прячешь его? – показываю глазами на карапуза в модных джинсиках и кроссовках, сляпанных под известную фирму. – Да и ее? А мама… она знает?
– Нет, наверное, а то прогнала бы меня, – качает головой родитель. – Но, раз ты увидела, то я на развод подам, ты уже взрослая…
– Да, мальчику отец нужен. А я вот, теперь студентка медицинского училища! – протягиваю студенческий билет, волнуясь и подскакивая от гордости, ведь это папа мечтал, чтобы я выучилась на врача.
– Ух ты! – отец вскочил со скамьи и потянул меня к себе, закружил. – Я горжусь тобой, дочка!
Так завершилась моя юность, начался новый этап в жизни, тяжелый и серый. Мне предстояло учиться в другом городе, в трехстах километрах от родного дома, ставшим вдруг чужим. Потому что я стала яблоком раздора между родителями…
Вечером того же дня папа пришел за вещами, меня вытолкали в свою комнату, чтобы не мешала серьезному разговору. Я боялась, что будет драка, но сначала стояла тишина, а потом мама начала кричать. Завывая. Она никогда в жизни не плакала, строгая и упрямая…
Глава 2
Я не успела войти в гостиную, как дверь резко распахнулась и из комнаты вышел папа. Мама волочилась за ним по полу, она крепко ухватилась за папину ногу, не желая отпускать его.
– Не-е-е-ет! Не отпущу-у-у-у! – рыдала она, обхватывая ногу еще крепче, отец пытался оторвать ее руки от своих брюк, говорил что-то ей, а я застыла в изумлении, пораженная поведением матери. – Дима-а-а, не бросай меня, я умру-у-у…
Наконец папа вырвался из капкана рук моей матери, подхватил чемодан и выскочил за дверь, напоследок взглянув на меня виновато. Я же его не винила, жалела маленького брата. Да, я выросла в полной семье, с любящим отцом, и теперь он должен воспитывать сына, о котором так давно мечтал, и которого не родила ему моя мама.
Мама рыдала на коврике перед дверью, подошла ее успокоить. Но она, вдруг прервав свои стенания, так глянула на меня, что мороз пробежал по моей коже. Мне даже показалось, что ее глаза стали красными, будто налитыми кровью.
– Вон! Пошла вон! Предательница! Ненавижу тебя!
Мама махала руками, била меня по ногам и кричала, как сумасшедшая. Я же не могла ее оставить, старалась поднять и увести в гостиную, уложить на диван. Но она вырывалась и снова с воем прикладывалась к полу, будто целуя следы моего отца. Она причитала по нему, как по покойнику, и этот вой леденил мою душу.
– Мама, так нельзя… – лепетала я, пытаясь образумить обезумевшую женщину. – У отца маленький ребенок, он ему нужен… просто ты не знаешь…
– Да все я знаю… про всех его баб знаю! И про ребенка тоже давно знаю… а ты… пока ты не увидела их, пока ты… ты! Это ты во всем виновата! Ненавижу тебя! Это ты! Будь ты проклята!
Я отшатнулась от сумасшедшей, задохнувшись от омерзения. Вся ненависть моей матери, собранная годами, выплеснулась именно сейчас, в этот момент. Я смотрела на мать, которая ползала у порога и чувство гадливости наполняло мою душу. Да, я знала, что женщина, которая меня родила, ненавидит меня. Всегда ненавидела. Но сдерживалась, до сего дня…
Я оставила ее наедине со страданиями, считая, что лишь мешаю матери освобождаться от черной злобы. Стала собирать вещи, чтобы утром уехать на учебу. Через полчаса вой стих, осторожно выглянув из комнаты, я увидела, что матери нет в прихожей. Вздохнула с облегчением, наконец-то успокоилась.
Но рано я расслабилась, только прилегла на кровать, чтобы помечтать, как буду учиться, как дверь распахнулась и мать как фурия ворвалась в спальню.
– Выметайся! – орала она, выкидывая мои вещи за порог. – И даже не думай, что я тебе буду помогать, не дождешься, пусть твой любимый папочка помогает.
– Мам, ну что ты творишь? Я-то при чем? Вы уже давно жили как соседи, я же видела, что вы стали чужие.
– Не твое собачье дело, как мы жили! Дима мой! И я его верну. А ты давай, мотай отсюда, это больше не твой дом. И не рассчитывай на помощь, ни копейки не дам! Работать иди.
Я ушла. Взяла свои чемоданы и вышла во двор. Там мне встретился сосед, который удивился, куда я на ночь глядя, да еще с вещами. Я попросила отвезти меня к дедушке, в деревню, в шести километрах от нашего городка.
Глава 3
– Деда, почему мама не любит меня? – обида так и рвется из груди, всхлипываю, уткнувшись в плечо любимому дедушке. Вот кто любит меня, и всегда ждет, вкусняшки приготовит.
– Ну что ты, она любит… – неуверенно бурчит дед в усы, он зол на свою дочь, за то, что она вышвырнула меня из дома. – Лида просто человек сложный. Ты мать прости, она потом одумается и все будет хорошо, как прежде. Вот, малинки поешь, в этом году урожай на нее богатый!
Я кладу в рот крупные сочные ягоды, и зажмуриваюсь. Мы сидим на крыльце деревенского дома, который мне роднее квартиры, в которой выросла. Я соглашаюсь с дедом, что будет все как прежде. Мама по-прежнему будет видеть вместо меня пустое место, тихо копить ненависть, чтобы потом снова выплеснуть ее на меня, снова выкинуть мои вещи за порог. Она никогда не любила меня, да и рожать не хотела.
Всю ненависть родительницы я прочувствовала еще с младенчества, и научилась быть незаметной, оживляясь только когда отец приходил с работы, или приезжал в гости дедушка. Мои любимые мужчины, двое. Сегодня в моей жизни появился третий мужчина – маленький братишка. И мне очень хочется, чтобы и этот малыш стал любимым и любящим.
– Ну что, чаевничать пойдем? – добродушно покряхтывает мой старичок, поднимаясь со ступеньки, опираясь на мое плечо. – Да и спать пора, завтра тебе в дорогу рано.
– Ох, деда… я, наверное, не буду учиться, работать пойду.
– Та-а-ак! Это что за разговоры?! А кто меня лечить будет, когда я совсем дряхлым стану?
Мы смеемся, но, если честно, я всерьез задумалась отказаться от училища. Без помощи родителей я все равно не смогу учиться. Мама отказалась от меня, а у папы теперь расходов хватает, у меня совести не хватит брать у него деньги на жизнь.
– Внученька, мы справимся, родная… Я пенсию всю отдавать буду тебе, да и Зорька поможет, – шутит дедуля, а мне плакать хочется, уткнувшись в его, пропахшую табаком рубашку. – Коровушка наша вона скок молока дает, вкусного! Я продавать его буду и деньги тебе откладывать.
Утром дед проводил меня на утренний рейс, перекрестил напоследок, да еще и пальцем погрозил, чтоб я не дурила, а исправно училась, в семье должен быть свой врач.
Старенький дребезжащий автобус уносил меня из родного города, натужно взвывая, набирал скорость, усугубляя тревогу в моей душе. Как будет на новом месте? Мне страшно…
Но боялась я зря. Нехватку денег с лихвой компенсировало интересное обучение и новые подруги. Мне все давалось легко, хоть теория, хоть практика, к которой нас, первокурсников, допускали. Пусть ничего серьезного пока, но я знала, что дальше будет только интересней.
Жила в общежитии от училища, тщательно готовилась к занятиям, не хотелось ничего упустить из будущей профессии. Раз в месяц ездила домой, когда получала стипендию, навещала дедушку и иногда ходила в гости к отцу, старалась не мешать его новому семейному счастью.
Так прошли три года, быстро и с огромной пользой. Я всю себя отдавала будущей профессии, в то время как соседки по комнате бегали на свидания и влюблялись, я все глубже зарывалась в учебники и конспекты. Во мне сидел страх, казалось, что если я полюблю какого-нибудь парня, то уподоблюсь своей матери, стану больна своей любовью, зависима. Мне хотелось свободы от обязательств, поэтому я даже не смотрела в сторону парней, которые учились в этом училище.
Маму за эти года видела раза четыре, и каждый раз убеждалась, что я для нее окончательно перестала существовать. Растворилась в воздухе. Она просто сбегала, даже не сказав «привет» или не поинтересовавшись, как у меня дела. Просто сухо клевала своего отца в щеку и проходила мимо меня, даже не взглянув. Ну и ладно.
Четвертый год оказался тяжелым, много практики, много зачетов и ответственности. В общежитии стало невыносимо готовиться к зачетам, вечные посиделки, шум и гам мешали очень. Женихи соседок шастали по комнате в неприглядном виде, и все мои упреки воспринимались в шутку, поднимали меня на смех. Нужно искать себе жилье, а это дорого.
Я нашла выход – подработку, такое место, где было тихо и спокойно, где никто не мешал. В морге.
Глава 4
– Ну что, Алёнка, скоро бросишь нас? – подначивает меня старый Гринь, имевший еще и второе прозвище – мертвый доктор.
Патологоанатом шутит, подразумевая под «нас» своих временных постояльцев. Он даже повесил вместо вывески «морг» другую табличку – Отель «Врата в рай». Работать с таким весельчаком было в удовольствие, но через две недели «госы» и еще одна ступенька в моей карьере будет преодолена. Я стану медсестрой. Или фельдшером.
А вот дальше все смутно в моей жизни, поступать в институт и висеть на шее дедушки еще шесть лет, нет никакого желания, но врачом стать очень хочется. И времени на подумать нет совсем, нужно подать документы как можно раньше.
Высшее учебное заведение находится в соседнем городе, а значит работать в этом тихом «отеле» я не смогу. Смотрю на Гриня, пожимаю плечами, бросаю и постояльцев и его самого, выходит.
– Как дежурство прошло? Никто не хулиганил?
– Всё спокойно, ни звука, – улыбаюсь, протягивая доктору большую книгу, куда записываем прибывших и выбывших и сведения о них, – двоих привезли. Один чужой, а второй из хирургии, после операции, старичок.
Гринь расписывается, и вдруг хмурится, не понимаю его негодования, вроде все нормально.
– Добили нашего старикана, значит? – задает мне странный вопрос, а я снова не знаю, что ответить, пожимаю плечами. – Не знаешь, кто такой, который из хирургии?
– Старик… девяносто два года, непроходимость кишечника оперировали, сепсис начался, – читаю в книге, не понимая, что так задело мертвого доктора.
– Это мой учитель. Все, что я умею, его заслуга. Не дотянул Митрич до сотки… жаль. Пойду попрощаюсь, пока не забрали.
Гринь уходит, у него такой скорбный вид, что и мне становится жаль. Но смена моя закончилась, собираю учебники и тетради в сумку, к экзаменам я готова, и даже не сомневаюсь, что сдам на отлично. Сейчас забегу в бухгалтерию, заберу зарплату и на автобус, у меня аж четыре дня выходных. Хорошо хоть гостинцы дедушке и папе с братом купила накануне, не нужно ждать открытия магазинов.
Приезжаю в родной городок и ноги сами несут меня домой, в квартиру, где живет моя мама. Хочу помириться с ней, ведь она так и живет одна, вернуть отца ей оказалось не по силам, ребенок выиграл. Поднимаюсь по лестнице, кляня себя за каждый шаг. Ну не хочет родительница видеть меня, зачем я лезу на рожон, не понимаю, но меня будто тянет к маме. Наверное, просто давно не виделись, может разлука смягчила ее ненавидящее сердце?
Несколько минут стою у родной двери, не решаясь нажать белую кнопку звонка. Даже поворачиваюсь к лестнице, собираясь уйти. Я знаю, что в субботу мама не на работе, она сейчас за этой дверью.
– Ну ты и трусиха, Симонова! – корю себя, набираясь храбрости. – Людей запросто режешь и колешь, а перед самым родным человеком пасуешь…
А может мы не родные? Это бы объяснило неприязнь мамы. Но я отмахиваюсь от таких мыслей, потому что уже сделала тест ДНК, когда практиковались в лаборатории, у меня была такая возможность, причем совершенно бесплатно.
Вдруг вспоминаю, как дедушка недавно жаловался, что его дочь сильно похудела за последние полгода, и жалуется на боль в эпигастральной области. Во мне сразу просыпается врач и я уверенно давлю на кнопку звонка. Я должна ее увидеть, и по возможности осмотреть. Вообще моя сильная сторона диагностика, я никогда не ошибалась еще в симптоматике.
Дверь распахивается так резко, что я отшатываюсь от неожиданности. На пороге стоит чужая женщина, и только через минуту я с трудом узнаю в ней свою маму. Что с ней стало за полгода? Из ухоженной и гордой, красивой и элегантной она превратилась в тощую бесцветную старуху, на голове у которой вместо белокурых шелковых локонов безжизненные клочки тусклой соломы. Боже, да даже «постояльцы» Гриня выглядят лучше моей мамы.
– Чем обязана? – хрипло спрашивает она, кутаясь в какую-то старую шаль, я никогда не видела ее в своем доме раньше. Она или не узнает меня, или отказалась совсем от родной дочери.
– Мама… здравствуй, – подхожу ближе, протягивая руку. – Это я, Алёна.
– Вижу. Чего тебе?
– Можно войти? Я только приехала… – пользуясь тем, что мама делает шаг назад, стараясь быть подальше от меня, я шагаю через порог. Она молча наблюдает за мной.
– Говори, что нужно, и уходи, – рычит родительница, пытаясь встать на моем пути.
Но я не слушаю ее, прохожу в гостиную. Я дома! Оказывается, я скучала по этой квартире, а она будто выцвела, так же, как и ее обитательница. Не хватает нескольких вещей, картин и музыкального центра. На шкафу лежит кучка блистеров и коробок с обезболивающими, пробиотики, бутылка с водой. Может, у ее язва? Не мудрено, съела сама себя от злости.
– Ты заболела? – киваю на полку шкафа, отмечая синюшные тени под родными голубыми глазами. – Угости меня чаем?
Мне не нужен чай, просто хочу поближе рассмотреть маму, уже отметила про себя тревожные симптомы. Женщина ворчит злобно, но все же идет в кухню, а я за ней. Здесь ничего не изменилось, будто и не уезжала.
– Мама, как давно у тебя болит живот, в каком месте?
– Тебе-то что?
– Я переживаю, ты моя мама. И могу помочь, через две недели я стану фельдшером.
– Давно болит. И почти везде.
Она стоит у окна, сморит во двор, дожидаясь, пока закипит чайник, а меня посещают весьма нехорошие мысли. Я уже увидела маленькие бугорки воспаленных лимфоузлов над ключицей, и придумываю, как бы уговорить маму пройти обследование, а не глотать обезболивающее пачками.
– Напилась чаю? – мама смотрит на меня воспаленными глазами, похоже ее лихорадит, старается держаться, что получается с большим трудом.
– Ма, почему ты меня ненавидишь? – само собой срывается с губ, неожиданно даже для меня. – Только не говори, что из-за того, что отец ушел, когда я увидела его с другой семьей. Я с детства пустое место для тебя.
– Да, правильно. Пустое место. Ты то, что напоминает об ужасном. Ты ужасное воспоминание для меня, которое причиняет боль. До сих пор.
– Ты о чем? – мурашки от мыслей, которые лезут в мою голову. Что-то такое страшное, как туча висит над головой.
– А ты спроси у папочки. Я не хочу ворошить прошлое, мне и так тошно. Кстати, ты сделала тест ДНК, сомневаясь, что я тебе мать… я знаю. А почему ты не сделала тест на отцовство? Я бы на твоем месте и насчет отца засомневалась.
Мама злорадно посмеивается, а потом запрокидывает голову и истерически хохочет, мне же в ее смехе чудятся слезы. Мне жаль ее. Благодарю за чай и встаю из-за стола. Поеду деда раскручивать на правду, он-то наверняка знает семейные тайны.
Глава 5
– Мам, тебе нужно обследоваться, я могу договориться, в городе, – говорю на прощание, уже стоя на пороге.
– О себе переживай, обо мне не нужно. Справлялась как-то, без твоей заботы, – отвергает помощь мама и захлопывает дверь, едва не прищемив мне руку.
Ну что сказать, я знала, что уговаривать маму бесполезно, от меня помощи не примет никогда. Вся надежда на дедушку. До деревни иду пешком, нужно подумать, да и люблю я эту дорогу, которая большей частью стелется по зеленому лугу.
День выдался жаркий, май на исходе и на полянках уже что-то цветет, порхают мелкие птахи и яркие бабочки. Пять километров прохожу быстро, незаметно, вот уже и родная деревенька видна с холма. Несколько десятков домов уютно устроились в низменности, будто в чаше, окруженной цветущими холмами.
Ничего по дороге не придумала, все прокручивала в голове наш разговор и догадки пугали меня. Отец мне не родной? Допустим. Значит я родилась от человека, которого мать люто ненавидит, она переносит всю свою злость на этого человека на меня, хотя говорят, что дети не виноваты в грехах взрослых.
Мне больно. Маминой заботы и ласки всегда не хватало, все это компенсировала забота и любовь моего отца. А может, не моего. Голова кругом идет, и я ускоряюсь, чтобы скорее встретиться с дедом и вытрясти из него правду, иначе просто сойду с ума.
Запыхавшись, распахиваю скрипучую калитку, торопясь влетаю во огромный двор. Дед возится со старыми «жигулями» под яблоней, сбрасывающей последние белые лепестки. Да, не успела я в этом году полюбоваться цветущим садом, не смогла приехать в середине мая.
– Ох, егоза моя приехала! – сгребает меня в охапку дедушка, гудит в усы добродушно, и у меня чувство – я дома. Обнимаю старика, радуясь, что целых четыре дня могу вот так прижиматься к родному человеку.
– Деда, я так соскучилась! – щебечу, смеясь. Я счастлива, почти. Если бы не догадки и намеки мамы…
Сначала я готовлю ужин, начинать разговор с порога не хочется. Пробегаюсь по комнатам, устраняя беспорядок, набираю в ведро колодезной ледяной воды и мою пол, наполняя комнату запахом снега. Успеваю закончить уборку как раз, когда доваривается картошка, быстро собираю на стол и зову деда ужинать.
Пока он моет руки, расспрашивая меня об учебе и работе, я нарезаю копченую колбасу, которую привезла из города. Дед любит ее, я знаю, и стараюсь почаще баловать старика. Он рассказывает мне свои деревенские новости, макая картошку в растопленное сливочное масло.
– А Степановна женила своего внука, наконец, не дождалась, пока ты отучишься и выйдешь замуж за ее Ваську, – подмигивает он мне, а я морщусь.
– Фу-у, деда! Я лучше синим чулком стану, чем за этого борова выйду… бе-е-е… – меня передергивает, помню наглого жирного Ваську, который мне проходу не давал, старался затащить в темный уголок и облапать. – Мне работать надо, не до замужества вообще.
– О себе тоже забывать не надо, милая, тебе уже двадцать три…
– Ох, старуха уже, никуда не успела, – смеюсь, нашел, о чем переживать. – Дед, ты маму давно видел?
– Нет, вчера был у нее, – у деда пропадает игривая улыбка, он протяжно вздыхает, переживая о чем-то.
– Ты же понимаешь, что ее нужно обследовать? И немедленно приступать к лечению. Я подозреваю, что все так запущенно, что… – закусываю губу, не желая огорчать деда.
– Да, я все понимаю, только Лида не поедет в больницу, предпочитает мучиться дома. Ты видела свою мать? – спрашивает дед, я киваю и встаю из-за стола, чтобы убрать грязную посуду и налить нам чай.
– Когда приехала, забежала на полчаса. Многое поняла, например, что у мамы не хватает денег, пропали вещи из квартиры, продала их, наверное.
– Да, продала. Ее же уволили с работы несколько месяцев назад, от меня денег не берет. Гордая.
– Ну вот, сейчас ты мне расскажи всю правду, кто мой настоящий отец, что он сделал с моей мамой. И не нужно утаивать, и смягчать эту правду, я уже взрослая, – смотрю прямо в глаза старику, отмечая, как смыкаются седые лохматые брови на переносице, видимо правда эта и его колет клинком.
– Мать тебе не рассказала разве? – дед механически помешивает чай в своей любимой железной кружке с клубничным рисунком, кидает ломтик лимона, прижимает его к стенке посудины, выжимая кислый сок.
Аж скулы сводит, не люблю лимон, лью в свою кружку молоко, наблюдая, как оно смешивается с коричневой жидкостью, болтаю ложечкой, вдыхая молочный аромат.
– Мама намекнула, раззадорила только. Так что, слушаю внимательно.
– Отец твой умер в тюрьме, попал туда за изнасилование.
Горячий чай встал комом в горле, от неожиданного заявления. С трудом умудряюсь проглотить обжигающую жидкость, прокашливаюсь.
– За … Это он маму?
– И ее тоже. Но посадили за соседскую девочку. Мы с твоей бабушкой развелись, она себе молодого нашла… подонка. Лида жаловалась, что сожитель пристает к ней, но мать ей не верила, даже била. В тот день я хотел забрать дочь, она как раз сдала экзамены в школе. Задержался на ферме, не успел…
Дед горестно всхлипнул будто, протер кулаком глаза. Я знаю, что бабушка ушла от него, потому что она городская и жить в деревне не захотела, получила квартиру, ту самую, где я выросла, в районном центре. А дедушка больше так и не женился, работал ветврачом, он всегда любил коров и лошадей.
– Лида замуж собиралась, за Дмитрия. Но парень ее не бросил, расписались по-тихому, когда выяснилось, что ребенок будет. Спас ее от сплетней и осуждения. Потом ты родилась, моя дочь отказалась от тебя, оставила в роддоме, ей невыносимо было видеть в тебе своего мучителя. Дмитрий сам забрал тебя, ухаживал. Я помогал всегда. Бабушка твоя с пеленок тоже помогла, ты в детский сад пошла, а она заболела и умерла быстро. Сгорела… вот и Лида сгорает, как она. Ох-х…
Дед плачет, уже не скрывая слез. Давняя история причиняет боль как и прежде. У меня тоже глаза мокрые, сижу и шмыгаю носом, не зная, что сказать. Я не похожа на маму, и на папу тоже. Синие глаза на бледном лице, курносый нос и пухлые губы… в него.
Я всегда считала себя красивой, гордилась синевой в глазах и не представляла какую боль причиняла своей маме, напоминая ей о том подонке. Понятно, почему любовь к ребенку не проснулась. Будь я похожа на нее, может она и смогла забыть все и смириться. Понимаю, почему так цеплялась за отца в тот день, целуя его следы. Потому что не отвернулся в трудный момент.
Вытираю глаза. Я противна сама себе, потому что похожа на мерзкого человека. Язык не поворачивается назвать его отцом…
– Значит, думаешь, не сможем уговорить маму обследоваться? – нарочно перевожу тему.
– Нет. Она не поедет к врачу, смирилась, – с горечью в голосе произносит дедушка, все так же помешивая чай.
– Тогда врач приедет к ней. Я привезу, недели через две. Договорюсь. И знаешь, деда, никуда она от нас не денется!
– Какая ты стала, Аленка, – улыбается старик, наконец. Плечи его расправляются, подносит к губам свою клубничную кружку и пьет остывший чай, крупно глотая, словно пустынный путник, у которого пересохло во рту.
Да, я сделаю все возможное, чтобы спасти маму. И пусть она дальше ненавидит меня, я уже не обижаюсь…
