Текст книги "Дети Сталинграда (Документальная повесть)"

Автор книги: Лилия Сорокина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Контрольная по математике

«Папа работал на заводе „Красный Октябрь“. Когда немец бомбил, мы сидели в убежище. Мама вышла из убежища, пошла на кухню принести воды, а в это время разорвалась бомба, и осколком маму ранило прямо в грудь. Она закричала: „Спасите меня!“ Папа кинулся к ней и принес ее на руках в окоп. Рану ей перевязали бинтом, она стала хрипеть и сказала: „Я умираю“».

Январь 1944 г.

Гена Орлов, 6 лет.

«Дорогой Павел Борисович!

В последний вечер в школе нам хочется отблагодарить вас за то, что вы были нашим учителем, за то, что вы были нашим отцом-воспитателем. И хочется заверить вас, что где бы мы ни были, вам за нас краснеть не придется. Все свои силы и знания мы отдадим нашей матери-Родине, а когда нужно, – и жизнь.

7 „д“ класс. 15.06.51 г.

Дубовка».

Дарственная надпись на книге.

«Мы знали, что некоторые папы никогда не вернутся. Помню, был у меня такой случай. Пришел я как-то к пятиклассникам на урок. Ну, все, как обычно. Задачки решали, к доске вызывал. Ищу по журналу, кого бы спросить. И вдруг натыкаюсь на фамилию– Битюшкова Таисия. То есть не вдруг, я эту фамилию сто раз видел, но как-то не выделял, а тут меня словно толкнул кто – так это ж дочь Павла Битюшкова, моего бойца! Проверил отчество – точно. Смотрю на эту маленькую девчушку, а у самого сердце переворачивается: ее отец был со мной в одной роте. И погиб у меня на глазах. Случилось это, когда мы наступали на село Ветренка Фатежского района Курской области. Февраль сорок третьего. Мороз. Снег. Стали подходить к селу. Немцы открыли ураганный оружейно-пулеметный огонь. Вынуждены делать короткие перебежки. В одну из таких перебежек погиб Павел Битюшков. Видел, как он припал к земле да и не встал… Село взяли на следующий день. Наступали через кладбище, там и полегли наши бойцы.

Рассказал я это девчонке. Она не заплакала, только вздохнула горестно, по-старушечьи, как бы сказала: не одна я сирота-то…».

Из разговора с бывшим классным руководителем первого выпуска детдомовцев Павлом Борисовичем Шишкиным.

Звонок еще заливался вовсю, а 7 «д» был давным-давно на своих местах, предстояла контрольная по математике. Нужно было, во-первых, достать тетрадки, во-Вторых, раздобыть на каждую парту чернильницу – вертеться на контрольной строго воспрещается – и, в-третьих, постараться угадать, какие задачки будут и сколько вариантов.

Женька Шаталина боялась математики панически.

Вот сейчас войдет Павел Борисович и выпустит из пункта А поезд, а из пункта Б – машину. Конечно, они помчатся навстречу друг другу. Мало того, что скорость у них будет равная, они еще должны будут встретиться в пункте В. И тогда надо будет определить, какая у кого скорость и сколько километров каждый проехал. «Ну зачем встречаться, зачем? – тоскливо думает Женька. – Ехал бы каждый по своим делам в разные стороны. Так нет, они встретятся обязательно…»

У Женьки губы скорбно поджаты. Чтобы не пролить слезы, она пытается увидеть собственные брови. В общем, получается такая богородица! Лиля Тимшина толкает в бок свою соседку – Шуру Никонову, говорит:

– Посмотри на Шаталину. Вот смехота!

Женька слышит, что это о ней, но повернуться к ним не может. Все-таки справившись кое-как со слезами, говорит девчонкам:

– Вам-то что, вам смешно. А я опять не решу. И не двойка мне страшна, а знаете что? Павел Борисович подумает обо мне, что я бестолочь. Ну, безнадежная, понимаете. Сколько он со мной занимался… А я вроде бы понимаю, а начинаю решать – и никак. Павел Борисович только вздохнет и скажет: «Давай, Женя, сначала». Он так покорно это говорит. Я не могу больше, не могу.

Люда Самарченко сказала:

– Павел Борисович не может о тебе так подумать, поняла? Потому, что он особенный и самый добрый.

Тут в разговор вступает Миля Самойлова – специально для Женьки, чтоб не хныкала. Как всегда, она говорит тоном, не допускающим возражений:

– Клянусь, чем хотите, но на мою бы выходку кого-нибудь другого, а не Пал Борисыча, так от меня бы давно только мокрое место осталось.

Девчонки засмеялись – они были свидетелями этой самой выходки. Из области приехал инспектор проверять житье-бытье детдомовцев. Повели инспектора в спальный корпус: пусть посмотрит, как девочки к урокам готовятся. Картина была самая отрадная: за опрятными столами сидели опрятные девочки и старательно скрипели перьями или шептали про себя прочитанный урок. По всему было видно, что начальство довольно. Чтобы еще больше усилить впечатление инспектор попросил Павла Борисовича – он сопровождал начальство – показать книжки и тетрадки. Признанной чистюлей в 7 «д» была Миля Самойлова, и тетрадки у нее просто идеальные. Ни одной кляксы, ни одной помарки. Так вот, Павел Борисович подзывает Милю и говорит ей:

– Принеси свои тетрадки.

Миля принесла тетрадки. Начальство прямо засияло от радости – уж буковки такие раскрасавицы, редко кто так может, а она возьми да и ляпни:

– Ездят тут всякие, отвлекают.

Павел Борисович покраснел, как пятиклассник. Взял Милю за руку, отвел в сторонку, сказал только:

– Нехорошо ты, Миля, поступаешь.

Мильке стало стыдно, но не оттого, что она действительно плохо поступила. Павел Борисович так на нее посмотрел – всепрощающе и беспомощно, – дескать, что же ты, голубушка, со мной делаешь…

О том, что Павел Борисович «особенный», Женя знала так же хорошо, как и весь 7 «д». Это слово прилипло к нему три года назад, когда он впервые пришел к детдомовцам-пятиклассникам. Все учителя одевались обыкновенно: ну, костюм там, платье. А Павел Борисович носил военную гимнастерку и напоминал детдомовцам отца, вернувшегося с фронта. Он сразу пришел к ним с доброй вестью. Павел Борисович сказал:

– Я буду у вас классным руководителем.

Ребята считали, что им очень повезло: ведь учителей-мужчин раз-два и обчелся, а он достался именно им, детдомовцам-пятиклассникам. Тогда ребята не знали, что это не случайность.

Когда из района сообщили, что первая группа детдомовцев придет в школу № 1, Евгения Ивановна Литвинова – заведующая районо – сказала парторгу Павлу Борисовичу Шишкину:

– Подумайте, кто будет у них классным руководителем. Нужно, чтобы он и отцом их был.

Павел Борисович сказал:

– Я их возьму.

Сколько они стенгазет выпустили, вечеров подготовили! Особенно удался вечер занимательной математики, который они провели не в школе, а в детдоме. После вечера их завистливо спрашивали:

– Как это вам удалось?

Ребята в один голос отвечали:

– Так у нас же Павел Борисович! Человек-то он особенный!

Павел Борисович был во время этого разговора рядом и все слышал. Смутился он ужасно, будто кличку услышал. Все-таки нашел в себе силы, подошел к ребятам и спросил:

– Почему же я особенный, если не секрет?

– У вас особый костюм, значит, вы и человек особенный.

Павел Борисович захохотал. Он смеялся оглушительно и долго, до слез. Ребята никогда не видели, чтобы он так смеялся. Вытирая глаза, Павел Борисович сказал:

– Вот так история. Да вы знаете, почему я в военной гимнастерке? Мне дали талон на получение костюма. Пока я собрался пойти в магазин, никаких костюмов там уже не было. Осталась одна военная гимнастерка. Вот я ее и взял.

Объяснение было вполне убедительным, но ребята по-прежнему считали Павла Борисовича человеком особенным.

Наконец звонок перестал заливаться, и в класс вошел учитель. Он поздоровался с ребятами как-то сочувственно: дескать, ничего не поделаешь – контрольная, придется поволноваться. И чтобы успокоить всех, он сказал:

– Будут два варианта задач, очень похожих на те, что мы с вами решали. Так что спокойствие – прежде всего. И все будет в порядке.

И подмигнул им дружески. Задачки он предложил ничего себе, знакомые, с двумя трубами и двумя пунктами. Знаете, есть такие – в одну вливается, а из другой выливается. И в классе наступила та святая минута, когда все до одного думают про эти самые трубы и пункты и больше ни про что. В такую минуту и в голову никому не придет запустить, скажем, в соседа репей или плюнуть из трубочки на спор, кто дальше. Даже любители читать книжки через дырочку в парте отложили это занятие до лучших времен. Рабочая тишина, как любят называть учителя, так и висела над 7 «д». Павел Борисович удовлетворенно посмотрел на класс, подумав: «Ну, кажется, задачки всем пришлись по зубам, и сегодня, возможно, обойдется без слез». И он отправился в свое привычное путешествие между рядами парт. Но предположение его оказалось ошибочным. Он услышал первый тревожный сигнал – засопели носы. Первой начала, кажется, Женя Шаталина. Павел Борисович посмотрел на нее – собственно, он видел ее все время, как и всех в классе. Женя шевелила губами, повторяя про себя, как заклинание: «Из трубы „а“ выливается, из трубы „а“ выливается, из трубы „а“ выливается…» Если не подойти к ней и не подтолкнуть ее, она. так и будет весь урок переливать из пустого в порожнее.

Павел Борисович подошел, положил руку на голову, сказал шепотом:

– Женя, успокойся, давай вместе подумаем. Мы же решали такие задачи, вспомни.

Женя быстро закивала, а слезы – прямо на тетрадку. Кажется, пострадала труба «б».

– Женя, учти, это дополнительная влага, – сказал Павел Борисович.

Женя и тут согласилась, но с места, кажется, съехала.

Павел Борисович был уверен, что сегодняшнюю контрольную, как и все до этого, они напишут отлично. Но слезы… Опять они сдадут ему тетради с расплывшимися каплями. «Нервы, нервишки, – подумал Павел Борисович. – И с этим ничего не поделаешь. Девчонки плачут по любому поводу».

Два года назад 7 «д» вместе с Павлом Борисовичем заложил сад на пришкольном участке. Сажали по всем правилам садоводства – Павел Борисович сам увлекался этим делом. Когда были посажены все вишни, яблони, ребята принялись собирать забор буквально по одной доске – специального материала, конечно, не было. Поэтому забор получился плохонький. И в одно прекрасное время, когда на ветках зазеленели листочки, дубовские козы сделали первый набег, в два счета преодолев этот самый забор. Так девчонки, увидев обглоданные деревья, разревелись, да не просто заплакали – они стали причитать над каждым деревом, как над человеком. Трудов стоило их успокоить.

И фильмы про войну нельзя было им показывать. На «Радуге» девчонки закатили настоящую истерику, даже мальчишек в это дело втравили. Долго дубовчане вспоминали, как детдомовцы смотрели этот фильм…

«Пройдет лет десять, нет – двадцать, тогда, может быть, забудутся те ужасы, которые они пережили, а сейчас единственное, что можно сделать для них, – любить их и жалеть», – думал учитель.

Павел Борисович, как маятник, ходил по классу – вперед, назад. До звонка оставалось немного, напряжение в классе спало. Сейчас начнут сдавать тетради. Павел Борисович уже прикинул, кого на сегодня он пригласит к себе домой. (Каждый день он приглашал разных ребят.) Во-первых, всех, кто плакал. Им надо дать разрядку. В домашней обстановке они успокоятся.

Когда прозвенел звонок и тетрадки были собраны, Павел Борисович сказал:

– Милости прошу ко мне сегодня в гости…

И он назвал всех, кого решил пригласить.

Цветные макароны

«Мы жили на „Красном Октябре“. Папа работал на заводе, а мама не знаю где. Когда бомбили завод, мама и братишка сидели в щели. Я с братишкой сидела в одном углу, а мама – около двери. Когда упала бомба, то она попала туда, где сидела мама, и ее убило, а меня взяла тетя Наташа и отдала в детский дом».

Январь 1944 г.

Валя Костина, 6 лет.

«Я до бомбежки Сталинграда немцами жила на Набережной улице, у нас был свой домик. Его папа сам построил. У нас было хорошо. Моя сестра Шура работала в больнице, а теперь она на фронте помогает раненым. Мой папа работал на мебельном заводе. Когда началась бомбежка, папин завод сгорел, и папа ушел на фронт. Мы с мамой остались одни. Нам было нужно спасаться, а тетю Дуню убило снарядом насмерть. Немцы все время стреляли.

Мамочка пошла закрыть дверь окопа, чтобы, не летели осколки. Немцы увидели и начали стрелять в маму, попали ей в спину и руку. От сильной боли она умерла.

Тетя Шура Карабакова похоронила маму и взяла нас к себе. Потом отдала нас в детприемник. Оттуда отправили в Дубовку».

Декабрь 1943 г.

Нина Карабакова, 6 лет.

Работал у нас в детдоме физруком Иван Дмитриевич Байбаков. Здорово он нас, мальчишек, закалял. Бывало, на улице метель, холод, а он командует: «На лыжи!» И маршрут придумает похитрей. Сам впереди, а мы за ним. Плачем, а идем. Потом, когда возврата емся в тепло, ни за что не признаемся, что ревака давали. Иван Дмитриевич начинает нам вроде бы сочувствовать: на улице метет, а мы маленькие, трудновато, наверное, пришлось. Но мы, как настоящие мужчины, отвечали: «Разве на улице метет? Что-то не заметили. Может, еще раз посмотрим?»

Иван Дмитриевич засмеется и скажет: «Орлы! Так держать!»

Очень любили мы с ним в походы ходить. Это тоже нам в жизни пригодилось. После техникума я работал на юге, под Ашхабадом, гидросооружения строил. Тяжело пришлось: жара страшная, суховеи с песком. Но ничего, выдержал. Другие не выдерживали, уезжали. Да, пришлось с нами повозиться воспитателям.

Из разговора с бывшим детдомовцем Иваном Арчаковым.

Было то время, которое зовется ранними сумерками. Детдомовцы только что возвратились из поймы реки Дубовочка. Там, неподалеку, они закладывали фруктовый сад. Размечали ряды, рыли ямки, а потом сажали тоненькие беспомощные деревца.

День был отличный: много солнца, сини, но главное – воздух. Земля пахла вешними водами, свежим ветром. От всего этого было радостно и чуть-чуть тревожно, как бывает весной. Словно ждешь чего-то.

В тот день ребята вдоволь наработались и набегались. В минуты отдыха мальчишки, конечно, не сидели на месте. Они играли то в чехарду, то в догонялки, то лезли к девчатам, дергали их за косички, срывали легкие платки. Визгу, смеху, восторгов!

После ужина чуть ли не все детдомовца высыпали во двор – в такую погоду в доме грех сидеть. И тут мальчишки задрались. Никто толком не мог сказать из-за чего. Но человек восемь тузили друг друга. Их удалось довольно быстро унять, а вот двое выскочили за ворота.

Завуч Наталья Федоровна Хомякова собралась было идти домой, но, выйдя за ворота, увидела такую картину: Витя Хворостухин и Ваня Арчаков стоят на разных сторонах улицы и у каждого в руке по кирпичу.

– Это что такое? Что за петухи? – спросила Наталья Федоровна подумала: «Убьют ведь друг друга».

– Сейчас же бросьте камни и марш домой!

Мальчишки и ухом не повели.

«Нет, уйти нельзя, – решила Наталья Федоровна, – а как устала за день, а дома-то ждут трое своих ребятишек и уйма дел».

Мальчишки стояли набычившись. Было ясно, что никуда они не уйдут. Оба отчаянные, особенно Арчаков. В прошлом году он с тремя другими ребятами ходил за минами в Ерзовку. Принесли их в Дубовку. Спрашивали их потом. Ваня Арчаков с удовольствием объяснял:

– Артиллерийский порох, как макароны, только цветной. Зажжешь его, а он летает.

Вот из этих цветных макарон устроил он фейерверк прямо над крыльцом дома Евгении Эдуардовны.

В прошлом же году, в апреле, сотрудники детдома расчищали подвал, нашли там много запалов от гранат. Пока их грузили на подводу, мальчишки расхватали и – под майки. Арчаков, конечно, больше всех успел. Как запасливый хозяин, часть спрятал под пеньком, а пять решил взорвать. Но один запал не взорвался.

Подошел к Володе Ермаков, по кличке Ганс.

– Ганс, никак.

– Подожди, сейчас будет хохма, – сказал Ганс и пошел в сарай.

Зажег спичку. Взрыв. Володька выскочил оттуда опаленный, в крови. Его сейчас же в санчасть. Потом провели тщательное следствие, нашли все запасы, а мальчишек предупредили: еще раз займутся этим делом – исключат из детдома.

После такого грозного предупреждения детдомовские саперы собрались на совет. Ваня Арчаков, самый заядлый минщик, постановил: «Баста. Завязываем». Вроде бы последнее время не слышно было, как они промышляли.

Но мальчишки такой народ, что ухо с ними держи востро. Вот сегодня драка – пожалуйста.

Наталья Федоровна видит, что противники не меняют своих позиций. Она делает последнюю попытку, можно сказать, отчаянную.

– Ваня, – говорит она, – как ты думаешь, сколько сейчас времени?

– Не знаю, – отвечает Ваня, – у меня часов нет.

– У меня тоже нет, но, думаю, где-то начало девятого.

– Что из этого?

– А то, что на работу я пришла в восемь утра. Как ты думаешь, могу я пойти домой к своим детям?

– Можете, вполне, – великодушно отвечает Ваня.

– Эх, Ваня, – вздыхая, говорит Наталья Федоровна, – в том-то и дело, что не могу.

– Почему?

– А потому, что боюсь – вы друг друга покалечите.

Ваня тотчас бросает кирпич.

– Мы не будем драться, идите.

– А не обманешь?

– Сказал же!

Противники действительно разошлись мирно.

Перед сном детдомовцам объявили: завтра, в воскресенье, по случаю весны и теплой погоды предстоят походы дальние. Это была по-настоящему хорошая новость.

Она долго не давала никому заснуть, потому что все стали фантазировать, как это будет.

Ваня Арчаков тоже не спал. Он давно уж собрал нехитрые походные пожитки и думал о том, что увидит в завтрашнем походе. Но часто бывает так: думаешь об одном, да вдруг вспомнишь прошлое. И так ярко все себе представишь. Кажется, будто ты не на кровати лежишь, а участвуешь во всем, что было когда-то. Ваня даже рассмеялся. Вот он что вспомнил.

Прошлым летом поехали они за Волгу рыбу ловить. Нашли какое-то озерцо. Забросили удочки и сидят. День, помнится, был жаркий, очень захотелось искупаться. Но ребята решили прежде на уху наловить, костер разжечь. И только Борька Данилов не проявлял никакого интереса к воде. Мало того, он ее здорово недолюбливал и, если ему удавалось обвести воспитателей, не умывался. Это был самый крупный Борькин недостаток. Его пытались искоренить, но бесполезно. На все попытки заставить его умыться отвечал:

– И медведь не умывается, да вон как его люди боятся.

Так вот, сидят все на берегу озера, удочки закинули, а Борька Данилов – рядом с Ваней. Вдруг откуда ни возьмись – теленок, такой хорошенький белолобик. Подошел к ребятишкам, травку пощипывает, на них поглядывает. Потом ни с того ни с сего ка-ак кинется на Борьку и давай его бодать, да так зло, еле Борьку отбили. Данилов ужасно обиделся на теленка. Он сказал:

– Я что, рыжий? Почему именно на меня? Вон нас сколько сидело.

Мальчишки загоготали.

– Борька, чертяка, умываться надо, тогда никакой теленок тебе не страшен.

Борька засопел:

– Я вам про Фому, а вы мне про Ерему, – сказал он и боязливо, с отвращением полез в озеро.

Перед тем, как окончательно заснуть, Ваня подумал: «А вдруг завтра дождь?»

Утром никакого дождя не было. День обещал быть солнечным и ветреным. Все еще спали крепким сном, когда, выбежав на улицу, Ваня увидел Ивана Дмитриевича.

Тот был при полном параде: в походной куртке, около ног его, как верный пес, лежал рюкзак.

– Здравствуйте, Иван Дмитриевич, – сказал Ваня.

– Здравствуй, тезка, здравствуй. Как утро, а? Ох, и денек будет, друг!

– А куда мы пойдем, Иван Дмитриевич?

– На кудыкину гору.

– Нет, правда?

– А пойдем мы в степь, в сторону Балыклея. Там ведь мы ни разу не были, посмотреть надо.

– Эх, надо, Иван Дмитриевич, – весело сказал Ваня и сверкнул чернющими глазами. Иван Дмитриевич подумал, глядя на него: «Ну, чистый цыганенок: кожа смуглая, и волосы черные. Да и по нутру своему похож – так и глядит, где бы нашкодить».

За завтраком ели так быстро, что тетя Тоня спросила:

– И чего это вы как на пожар жуете?

Борька Данилов тотчас поправил тетю Тоню:

– Надо говорить торопитесь, а не жуете!

– Вот я и говорю. Вы хоть знаете, что едите?

Ребятишки закричали:

– Кашу! Кашу!

– Ну слава богу, что не щи! – сострила тетя Тоня.

Но как ребята ни торопились, все никак не могли выйти за ворота. Обычно так и бывает, когда вместе собираются человек тридцать. То одно забудут, то другое. Вроде бы все продукты на обед взяли, даже тети-Тонины сухарики, да соль забыли. Соль взяли, чуть удочки не оставили.

Все-таки вышли.

Пересекли несколько балок. Наконец Иван Дмитриевич сказал:

– Привал! Выбирай место.

Выбрать место – тоже нелегкая задача. Кругом столько этих самых мест и одно другого лучше, аж глаза разбегаются. Место наконец выбрали под тремя вербами. Сложили свои узелки в кучу, разулись и давай бегать, скакать, кувыркаться. Иван Дмитриевич подождал, пока нарезвятся, потом распорядился:

– А сейчас айда за дровами для костра.

Потом выбрали поваров, и помощники нашлись. Можно полегоньку и к обеду готовиться.

– Вода! Вода! Где вода? С чем щи варить, как чай пить? – завопил главный повар.

Действительно, вода нужна, а где ее взять, вокруг что-то ручьи не журчат. Отрядили несколько человек за водой. Ваня Арчаков позвал с собой Борьку Данилова. Тот отмахнулся:

– Да ну ее! Лучше я пойду поглазею один.

И ребята пошли искать воду по балкам. Довольно долго ходили, тюльпаны нашли, а воды все не было. Наконец увидели ручеек. Вода светлая, хорошая. А рядом еще один бежит. Набрали из второго, на поверхности его плавают маслянистые черные пятна.

– Никак, нефть, – сказал Иван Дмитриевич. – А ну, ребята, давайте отнесем эту воду вон тем людям. По-моему, это изыскатели.

Недалеко от места, где протекал ручеек, работала московская геолого-разведывательная партия. Показали им котелок с водой. Москвичи сказали:

– В этом районе есть нефть.

К своей стоянке возвращались с радостными криками:

– А мы нефть нашли!

Главный повар сказал сурово:

– Из нефти суп не сваришь. Гони воду.

Те, кто не ходил за водой, завистливо слушали рассказ ребят о том, как они были в гостях у московских геологов, видели настоящие топографические карты и даже держали их в руках.

Ни один, наверное, поход не обходится без приключений. Вода с нефтью – это еще не все. Это было, можно сказать, начало. Главное событие – впереди. Из-за него всем здорово пришлось поволноваться.

Костер пылал вовсю, в ведре аппетитно булькал суп, пахло свежезаваренным чаем и дымом, короче говоря, обед вот-вот будет готов. Ребята устали играть в лапту и присели недалеко от костра. Кто-то запел басом «Широка страна моя родная». Не вытянул до конца. Ребята засмеялись. Кто-то иронически заметил:

– Эх, спасибо скажи, Родд не слышит. А то заплакал бы.

Недавно в гости к дубовским детдомовцам приезжал Родд, друг Поля Робсона. Конечно, он пел знаменитую песню Дунаевского о Родине. Что делалось в зале! В тот вечер ребята увидели постановку с участием Родда. В ней рассказывалось, как линчевали негра за то, что он полюбил белую девушку.

Приезжала к детдомовцам и делегация французских женщин. Всю войну они томились в концлагерях. Француженки рассказывали ребятам о фашистских зверствах. Показывали выколотые номера на своем теле. Эти рассказы очень потрясли ребят. Многие плакали. Тогда француженки взяли детей на руки и запели «Гимн демократической молодежи». Дети угощали их арбузами и фруктами из своего подсобного хозяйства.

Так и сидели ребята в ожидании обеда и вспоминали последние события. Наконец главный повар объявил, что кушать подано (это означало не больше, как суп готов). Быстро расстелили под тремя вербами плащ-палатки, нарезали хлеб, высыпали в общую кучу тети-Тонины сухари. Совсем было собрались суп хлебать, как Иван Дмитриевич объявил:

– Отставить. Почему за столом только двадцать девять? Где еще один человек?

– Да не может быть, Иван Дмитриевич. Вы ошиблись. Все тут.

Стали еще раз считать – одного нет. Кого? Борьки Данилова. Покричали: «Борька! Борька!»

Не отзывается.

– Может, человек до ветру пошел.

Это предположение успокоило всех – и ложки застучали. Однако суп похлебали, а Данилов все не появлялся. Но ребята не теряли надежды.

– К каше наверняка придет.

Съели кашу – Борьки все не было. Иван Дмитриевич всполошился не на шутку. И тут Ваня Арчаков вспомнил, что Борька отказался с ним идти за водой.

– И Борька сказал – один погуляет, – сообщил Ваня.

С тех пор прошло добрых три часа. Решено было идти на розыски. В какую сторону он пошел, Ваня не помнил, вернее, не видел.

Разделились на четыре группы. Пошли в разные стороны. Через полчаса – с докладом к Ивану Дмитриевичу. Нашел, не нашел – все равно.

Ваня Арчаков со своей группой двинулся на север. Пока лазали по балкам, чего только не передумали: «Побежал в Камышин (глупо, почему не в Сталинград), заблудился (в трех соснах, что ли?), волки загрызли (днем не может быть). Может, уснул где?»

Ребята шли и шли, вглядываясь в каждый кустик, в каждую ямку. Время от времени звали Борьку. Устали.

– Вот что, пацаны, айда назад!

– Если вон в той балке нет, то повернем.

Но Борька оказался не в балке. Рядом, справа, ближе к грейдеру, было вспаханное поле. На самом дальнем краю увидели Борьку. Радостно закричали ему:

– Борька! Борька! Жми сюда! Мы тебя ищем!

Но Борька почему-то не вскочил и не побежал. Как сидел, так и сидел. Явно, он был чем-то занят. Когда подбежали поближе, увидели такую картину: Борька сидит верхом на авиационной бомбе, как на хорошо откормленной свинье. Ребята прикинули– метра этак два, два с половиной будет. Так вот, сидит Борька на бомбе и постукивает по ней камушком. Стук-стук.

Ребята подошли поближе. Ваня Арчаков невольно подумал: «Вот бомбы я ни разу не разряжал – пороху там видимо-невидимо». Борька, наверное, давно стукал, но у него ничего не выходило, и Ваня хотел ему совет дать. Или помочь. Но он представил, что будет, если бомба взорвется. Он вспомнил, как бомбили их в Сталинграде. И на него навалился страх, такой, как тогда. Арчаков крикнул изо всех сил:

– Борька! Слезай сейчас же!

Другие тоже закричали:

– Иди сюда! Быстро!

– Ага, я не наигрался, – ответил Борька.

И снова стук-стук. Что делать? Побежали за Иваном Дмитриевичем, доложили. Он побледнел.

– Скорее! Тащите сюда!

– Да он не идет. Сидит себе и стукает.

Побежали все вместе. Борька шел им навстречу. Видимо, наигрался.

Все были так рады, что Борька слез наконец с этой проклятой бомбы, что в первый момент и не ругали его. Через некоторое время Иван Дмитриевич сказал, взяв Борьку покрепче за плечо:

– Что же ты, паршивец, с нами делаешь, а? Ты представляешь, что будет, если взорвется эта чушка?

– Ничего она не взорвется, сколько стукал – никакого толку. Бракованная, должно быть, – ответил Борька как ни в чем не бывало.

– Нет, ты сейчас же дай мне слово, что больше некогда такого не сделаешь, – побледнев, сказал Иван Дмитриевич.

Борька было прикинулся дурачком, но поддержки у ребят не получил. Это его удивило, и он впервые внимательно посмотрел на всех.

– Ладно! Сказал, не буду, значит, не буду!