Текст книги "Агнесс и серебряные швабы (СИ)"

Автор книги: Лилия Гаан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Затаившаяся в своем убежище Агнесс напряженно прислушивалась к раздающимся за стенами донжона звукам сечи. Кто-то пронзительно кричал от боли, кто-то наоборот оглушительно торжествующе ревел, страшно лязгало оружия: страшный шум то накатывал, то отступал...

– Может, ещё и отобьются, – прошептала девушка в безнадежной попытке уверить себя в невозможном. – Господь не допустит...

Но Бог в этот раз был явно не на стороне дважды осиротевших Крайцев. И вскоре Агнесс с остановившимся от страха сердцем услышала монотонный грохот.

– Двери! – обреченно прошептала она, в отчаянии закрыв уши руками. – Они ломают двери! Пресвятая Дева... спаси и защити, лишь на тебя моя надежда...

Но оглушающий топот поднимающихся по лестнице людей легко прорезался сквозь эту эфемерную защиту. Бесцеремонные шаги захватчиков не спутаешь ни с какими другими!

И дубовая дверь перед её глазами стала содрогаться под ударами.

Агнесс только ещё крепче вцепилась в кресло руками, словно оно могло её спасти от неминуемого позора и унижения. Остановившимися глазами девушка смотрела, как одна за другой ломаются доски, пропуская вовнутрь комнаты страшное лезвие топора. И вот хрустнул запор, дверь слетела с петель, тяжеленные сундуки разлетелись во все стороны, как пушок одуванчика. В комнату ворвалась ватага закованных в кольчуги рыцарей.

– Господь, прими мою душу! – тихо прошептала Агнесс, неистово перекрестившись и направив ожидающий взгляд на распятие.

Но увидев надменно сидящую в высоком кресле девушку в траурной вуали, разгоряченные сражением воины, тяжело переводя дыхание, почему-то нерешительно застыли на пороге.

– Фройляйн Агнесс фон Крайц? – наконец, спросил один из них.

– Да! – хрипло выдавила она, стараясь не выдать своего страха.

Рыцарь снял шлем и почтительно склонил голову.

– Меня зовут Зигфрид фон Геттенберг! Разрешите провести вас, фройляйн, к моему господину!

Девушка молчала: она была не в силах вымолвить ни слова, а ноги и руки сделались неподъемными, но рыцарь истолковал её молчание по-другому.

– Поверьте, наши действия продиктованы только заботой о вашей безопасности! Мой господин желает видеть вас и наследника Крайца. Вы не подскажите, где юный рыцарь?

Так она им и сказала! Но удовлетворение оттого, что брат сейчас уже далеко, прибавило сил, казалось, совершенно изнемогшей от страха девушке.

– Мессир фон Крайц там, где ему и положено быть! – жестко ответила она, поднимаясь с места. – Среди сражающихся за свой лен вассалов!

Рыцарь поначалу ничего не ответил, но уже потом, сопровождая юную девушку при спуске вниз по лестнице, сухо заметил:

– Мы не нашли вашего брата ни среди живых, ни среди мертвых защитников крепости, поэтому подтвердить сдачу крепости придется вам!

– А если я не пожелаю?

– Пожалейте вассалов Крайца, фройляйн! Неужели ваша совесть будет спокойна, если в уже проигранной войне продолжат погибать люди?

Но незнакомец мог и не употреблять красноречие, уговаривая юную девицу. Агнесс уже увидела, на что стал похож донжон после битвы: пороги лестницы были щедро обагрены кровью; на одном из узких поворотов перегораживали дорогу два мертвых рыцаря, ещё утром разговаривающих со своей госпожой; вокруг слышались крики и стоны.

Перед таким бедствием отступили даже собственные страхи.

– Женщины и дети? – поинтересовалась она у сопровождающего. – Что с ними?

– Они в часовне, фройляйн! Все ждут вашего решения своей судьбы!

Граф дожидался акта повиновения на втором этаже донжона в центральном зале крепости, все ещё увешанной знаменами и щитами рода Крайцев. Вокруг своего сюзерена толпились вражеские рыцари, но кое-где в страхе жались к стенам и насильно согнанные вассалы бывших владельцев.

Перед появившейся на пороге комнаты девушкой все почтительно расступились, пропуская её к хозяйскому возвышению, где испокон веков на советах или за пиршественными столами восседали поколения фон Крайцев. Теперь на этом месте стоял ненавистный граф и наблюдал за приближающейся тонкой фигуркой в траурном наряде.

Набросив спасительную вуаль на лицо, Агнесс медленно двигалась к страшному как ночные кошмары человеку. Граф был всё в тех же начищенных до зеркального блеска латах, что бросились ей в глаза несколько часов назад, и также струились по плечам серебристые, как снег волосы, обрамляя как будто высеченное из камня суровое лицо.

– Фройляйн, – жёсткий голос прозвучал в притихшем зале подобно пресловутой иерихонской трубе, хотя он явно не напрягал горла, – готовы ли вы прекратить сопротивление?

И что оставалось делать несчастной Агнесс? Подхватив юбки, она медленно поклонилась, изо всех сил стараясь держаться с достоинством.

– Мне надо через это пройти, – шептала она себе как заклинание, – это я унижаюсь, а не мой брат! А я – никто! Всего лишь слабая женщина, слово которой ничего не значит! Я не могу отдать того, что мне не принадлежит: это всего лишь военная хитрость, притворная уступка, чтобы спасти людей!

– Во имя Пресвятой Девы, прошу вас, граф, – тщательно выговаривая слова, вымолвила девушка, чтобы унять сотрясающую её дрожь, – пощадить вассалов Крайца, проявив к ним христианское милосердие и снисхождение!

– Поднимите вуаль, фройляйн!

Агнесс дернулась от унижения, но все-таки откинула с лица тонкий шелк траурной вуали, стыдливо опустив глаза, чтобы не встречаться с заинтересованными мужскими взглядами, как её в свое время учила мать. Но видимо даже этого беглого осмотра хватило графу, чтобы оценить попавшуюся добычу.

– Долг настоящего рыцаря служить желаниям столько прекрасной девы, – лицемерно заявил он,– поэтому я беру под свое покровительство эту крепость! Условия мы обсудим позже.

Кажется, это чудовище не собиралось немедля казнить оказавшую сопротивление девицу Крайц. Оцепеневшая от ужаса Агнесс, наконец-то, облегченно перевела дыхание. А когда те же рыцари, что привели её сюда, вывели девушку из залы, сопроводив обратно в отцовскую спальню, и вовсе воспрянула духом.

О недавнем кошмаре напоминала лишь кровь на ступенях да разрубленная дверь. В остальном же комната удивляла относительным порядком: в ней ничего не было разбито или разграблено. Вещи из сундуков, видимо, сначала вытащили, а затем без разбора затолкали обратно, и теперь из-под небрежно закрытых крышек высовывалось разноцветное тряпьё.

– Мессир, – обратилась к провожатому Агнесс, – в часовне находится моя тетка. Не могли бы вы приказать привести пожилую даму сюда?

– Я бы рад, но здесь всем распоряжается мой отец! Думаю, – заметив её замешательство, мягко добавил Зигфрид, – у вас вскоре появится возможность попросить графа об этом. Мессир хочет с вами поужинать наедине.

Девушка опасливо замерла. Ужин? Зачем?

– Вам нужно о многом поговорить!

Агнесс вновь охватил озноб: а она-то, дурочка, думала, что все самое плохое уже позади. Уж лучше крысы подземелья, чем оказаться наедине с этим чудовищем. Да ещё осквернить ужином с захватчиком спальню родителей!

– Мы никогда не использовали каминную комнату для принятия пищи!

Зигфрид странно усмехнулся.

– Вам многое ещё предстоит сделать впервые. Не раздражайте моего отца упрямством! И если вы будете вести себя с подобающим смирением, то убедитесь, что слухи о жестокосердии графа сильно преувеличены и несправедливы. Миссир Пауль – человек с благородным и великодушным сердцем!

Агнесс хотела заметить графскому отпрыску, что благородные люди не разоряют чужие владения, прикрываясь надуманными предлогами, но промолчала. Вот уже второй час она находилась во власти этого зверя, но пока была жива и здорова, так зачем же дергать судьбу за усы?

– Я разделю ужин с его светлостью! – хмуро согласилась девушка.

До пленницы вдруг дошло, что раз её не лишили свободы, то можно попытаться воспользоваться подземным ходом. Возможно, удастся где-нибудь отсидеться, пока не прибудет с подмогой Густав. Брат уже должен быть далеко от Крайца. Вот только нужно прихватить с собой тетку Луизу.

Но для начала предстояло поужинать с графом, если тому взбрела в голову такая блажь. А после того как фон Геттенберг уберется восвояси, и замок заснет...

Девушка деловито заметалась по комнате. Прежде всего из тайника за камином были извлечены ценности Крайцев, накапливаемые семьей на протяжении веков: золотые с синей эмалью серьги и ожерелье матери Фридриха, унизанная жемчугом диадема бабки, серебряные с золотыми насечками браслеты от прабабки и, конечно же, Библия матери. Никогда ещё руки Агнесс не работали столь быстро, лихорадочно упаковывая ценности в кусок неприметной дерюжки. Ничего... им с Густавом они ещё пригодятся, когда придёт время восстанавливать Крайц. С Божьей помощью, всё ещё можно наладить и исправить!

Вот только ужин... Господи, как же его пережить? Как не уронить себя перед таким страшным человеком?

Все эти хлопоты заняли у Агнесс такое количество времени, что она едва справилась к началу ужина.

Оруженосцы графа внесли в комнату стол, а потом уставили его наполненными снедью блюдами. Девушка тоскливо наблюдала за церемонией. Вот эта жирная курица, скорее всего, любимая тетушкина наседка, на которую было запрещено даже смотреть, чтобы не сглазить, а теперь чужаки свернули бесценной птице голову. Хлеб тоже испечен в их пекарне, потому что только их кухарка секла верх каравая в виде решетки. Зато огромный окорок был явно не из кладовых Крайца, так же как и серебряный кувшин с причудливо изогнутым носиком.

Оруженосцы удалились, когда их господин переступил порог комнаты.

Граф расстался с доспехами, и теперь был одет в зеленое шелковое блио без рукавов с золоченым поясом, из-под которого выглядывала нарядная остерленовая камиза, украшенная гофрированной манишкой и вышивкой в виде золотых веток на вороте, подоле и рукавах. Переливающееся фиолетовыми искрами одеяние было настолько длинным, что его подол опускался почти до огромных носков экстравагантных туфель из мягкой кожи – пигашей. В сочетании с серебристым цветом волос это платье настолько изменило вид фон Геттенберга, что он перестал одним своим видом вызывать дрожь, но от этого не стал менее опасным. Сжавшаяся от страха Агнесс, опустив глаза, наблюдала за мягко ступающими по каменному полу сафьяновыми пигашами. Она ещё никогда не видела столь роскошно разодетых мужчин.

– Фройляйн, прошу вас!

И, как само собой разумеющееся, занял отцовское кресло. Девушка почувствовала себя настолько ограбленной, какой не чувствовала, даже сдав Крайц.

– Садитесь же!

Девушка покорно опустилась на стул матери. Вот только есть ей не хотелось, хотя за последние три дня у неё практически ничего не было во рту. А здесь вкусно благоухало великолепно приготовленное мясо, исходил слезой сыр.

– Это, фройляйн Агнесс, конечно, не пиршество, но утолить голод хватит! – словно они были давным-давно знакомы, заговорил граф. – Надеюсь, вы получите удовольствие!

– Я не голодна!

Делить трапезу с захватчиком ей показалось постыдным.

– Думаете, ваши люди отравили ужин?

Услышав такое дикое предположение Агнесс, наконец-то, пересилила себя и подняла возмущенные глаза на графа.

– Мои люди никогда не совершат подобный грех!

Вблизи лицо фон Геттенберга показалось ей несколько иным: суровые чеканные черты смягчились, неожиданно светлые красивые глаза искрились насмешкой, а узкие почти бесцветные губы слабо улыбались.

– Всякое случается! Будет лучше, если вы на деле докажите, что замковая челядь не замышляет дурного. Отведайте ото всех блюд!

Рано оставшаяся без матери девушка почти всю жизнь провела в окружении мужчин, но мало в них разбиралась. И отец, и братья искренне полагали, что отдав в штопку рубашки и потребовав порядка в доме, уделили ей достаточно внимания. Иногда они беззлобно подшучивали над Агнесс, высмеивая её страхи, но и только!

И вот теперь она мучительно соображала: как правильно вести себя с этим страшным мужчиной? Чего он от неё ждёт?

Вопросы достаточно серьезные. Ведь именно от графа сейчас зависело абсолютно всё: начиная от её собственной жизни и заканчивая существованием всего Крайца.

Ничего путного в голову не приходило, поэтому она рассеянно положила на ломоть хлеба кусок курицы, мысленно попросив прощения у тетушки за такое святотатство.

Паж графа налил ей вина. Агнесс мужественно отпила глоток, а потом удивленно приложилась ещё раз.

– Бургундское, – ответил на невысказанный вопрос фон Геттенберг. – Я люблю всё самое лучшее! И не надеясь найти на месте что-либо по-своему вкусу, всегда вожу запасы еды и питья с собой!

– Это, – задетая его высказыванием заметила девушка, показывая на птицу, – любимая курица моей тетушки. Нигде в округе нет такой огромной наседки, потому что она кормила её из собственных рук.

Граф безразлично пожал плечами и откусил кусочек.

– Жестковата! А кого из своих рук кормили вы? Не хотелось бы ранить ваше сердце ещё каким-нибудь куском жаркого!

У Агнесс не было опыта в куртуазных словесных пикировках, поэтому она сразу перешла к делу:

– Мессир Зигфрид сказал, что я могу попросить за своих родных!

– Можете, – легко согласился собеседник, – но для начала снимите эту черную как мрак вуаль!

– Я в трауре!

– Понимаю... и поверьте, искренне чту ваше горе, но хотя бы на несколько минут! Мне рассказывали, что ваши волосы так искрятся при свете огня, словно по косам танцуют язычки пламени!

Сказать, что Агнесс удивилась – не сказать ничего. После небольшой паузы она в замешательстве стащила с себя вуаль, с трудом отцепив шёлк от шитой бисером повязки.

– Кто... кто вам про это рассказывал?

Граф только улыбнулся, с жадным интересом скользя глазами по её лицу.

– Слухами полнится земля, – пояснил он, откидываясь в кресле с бокалом вина. – Мне рассказывали, что девица фон Крайц очень красива: у неё похожие на морские волны глаза, прекрасное лицо, но холодное и надменное сердце, а губы похожи на лепестки роз, но никогда не улыбаются!

Красноречив – не придерешься, однако ей фон Геттенберг не польстил.

– Если я не хихикаю без причины как блаженная дурочка, – сухо заметила Агнесс, – это не значит, что я никогда не улыбаюсь!

Девушка сердито вернула вуаль на место.

– Но разве любовь когда-нибудь стучалась в ваше сердце?

– Разумеется, мне знакомо это чувство!

– Я могу узнать имя вашего рыцаря?

Девушка дико покосилась на собеседника. Какой ещё рыцарь? Неужели не понятно, кого она имеет в виду?

– Речь идёт о вашем брате Густаве? – моментально догадался граф о причине её замешательства.

Острая игла тошнотворной тревоги вновь кольнула было успокоившееся сердце. Фон Геттенберг был смертельным врагом, а она, словно лишившись разума, так беспечно болтает с ним.

– Я люблю своего брата!– осторожно подтвердила Агнесс.

– Но почему вы не сбежали вместе с ним, а остались в Крайце? На что рассчитывали?

Агнесс опустила голову.

– Кто-то из Крайцев должен был остаться, – тихо прошептала она,– чтобы разделить судьбу подвластных людей!

– И какой от вас прок вассалам? Когда мне сказали, что юная Крайц взяла на себя оборону замка, я не поверил собственным ушам, но потом и сам имел честь в этом убедиться, увидев на крепостной стене черную хрупкую тень. Эта вуаль реяла над вами как стяг, терпящей поражение армии!

Граф чуть помолчал, а потом со странной усмешкой добавил:

– И желание как можно быстрее овладеть этой крепостью заставило меня поторопиться со взятием другой?!

Агнесс, озадаченно нахмурившись, попыталась вникнуть в суть его витиеватой речи.

– Вы осадили ещё один замок? – спросила она со вспыхнувшей надеждой. – Значит, здесь не задержитесь?

– Я ещё не полностью захватил эту цитадель, – насмешливо возразил фон Геттенберг, – но уеду сразу же, как падет её последнее укрепление!

– Какое? – Агнесс судорожно пыталась понять, кто из вассалов Крайцев ещё продолжает сопротивляться.

Но граф неожиданно перевел разговор на другое:

– Вы о чем-то хотели меня попросить?

Девушка даже губу прикусила от стыда: как же она могла забыть?! Геттенберг окончательно заморочил ей голову.

– Моя тетя!

– Любительница кур?

Граф проглотил содержимое кубка.

– Сколько лет вашей родственнице?

– Сорок.

– Старуха, – брезгливо исказил губы собеседник, – не знаю... право слово, не знаю, но...

Геттенберг тяжело вздохнул, покосившись на побледневшую девушку.

– Гейц, – подозвал он одного из пажей, – беги к мессиру Зигфриду и, если ещё не поздно, разыщи эту женщину!

Агнесс застыла с неестественно выпрямленной спиной и уже не могла отвести остановившегося взгляда от жестких глаз захватчика.

– Что, – запинаясь, с усилием выдавила она из себя, – что происходит? Почему... может быть поздно?

Граф чуть хмыкнул.

– На войне как на войне: все молодые и сильные рабы будут либо проданы, либо отправлены в мои владения, а старые и хилые уничтожены!

– А что же будет с Крайцем?

– Этот лён я отдам в управление одному из сыновей, а тот приведет своих людей. Это наиболее лучший способ избежать смут!

– И вы не боитесь Божьего гнева?

Геттенберг пренебрежительно фыркнул.

– Не вам об этом судить! Из-за ложной гордыни Крайцы отказались решить дело миром, а теперь меня же обвиняют в жестокости?!

– Ложной гордыни? Но эти земли испокон веков принадлежат нашей семье!

Граф негромко рассмеялся.

– Однако сегодня я имею счастье видеть вас теперь уже в моем замке! Кстати, есть один нюанс: а почему вы, попросив за какую-то старую клячу, не просите за себя?

Перепуганная девушка быстро опустила голову, избегая его тяжелого взгляда, и быстро прошептала про себя коротенькую молитву.

– Как вы намерены поступить со мной? – тихо спросила она.

– Всё зависит от вас... точнее, от вашей доброй воли!

– Разве я не сдала вам крепость?

– У вас есть ещё одна! Вы отдадите её миром или опять прикажите брать штурмом?

Агнесс стало не по себе: оказывается, этот человек был к тому же безумным! Она смотрела на графа в настоящей панике, не понимая, чего он хочет, когда вернулся оруженосец.

– Фройляйн Лаура, – бесстрастно сообщил он, – ожидает своей участи! Мессир Зигфрид спрашивает, что ему с ней делать?

Граф резко обернулся к облегченно выдохнувшей девушке:

– Что мне делать с вашей тетушкой? Решайте быстрее!

От непонимания происходящего Агнесс стало совсем плохо.

– Что я должна решить? – нервно закричала она.

Глаза фон Геттенберга опасно блеснули.

– Каким образом распорядиться собственной девственностью!

Агнесс отшатнулась от него как от воплощения самого дьявола.

Нельзя сказать, что она не знала об этой стороне жизни мужчин и женщин: кое-что влетало в уши от пересмеивающихся между собой служанок; проскальзывали фривольные темы и в разговорах мужчин. Но значительно больший успех у девицы фон Крайц имела проповедь отца Ансельма, к которому отвела племянницу тетушка, когда у девушки начались месячные недомогания. Сама Луиза имела настолько отдаленное представление о плотской жизни, что была искренне уверена: слово священника, давшего обет безбрачия, заменит осиротевшей девушке наставления матери.

– Девственность – самый главный дар, дарованный Господом женщине. Только сохранившие его девицы имеют возможность попасть в рай. А кто потеряет эту драгоценность в погоне за похотью и распутством обречены вечно гореть в Геене Огненной!

– А если меня выдадут замуж?

– И тогда женщина должна соблюдать целомудрие!

Отец Ансельм, наверное, тоже плохо представлял, о чем говорит, зато смог играючи убедить свою воспитанницу в том, что даже смерть милее, чем потеря невинности.

Вдобавок слова графа шли вразрез со всеми устоявшимися в ту эпоху канонами поведения дворянина по отношению к девицам из знатных семей, пусть даже пленённым.

Фон Геттенберг (нравилось ему это или нет!) был обязан придерживаться чётких правил куртуазного поведения истинного рыцаря. А значит: защищать вдов и сирот (а они с тетушкой хорошо подходили под это определение); не покушаться на чужое сеньориальное владение (Крайцы же были вассалами Вельфов); быть милосердным и для спасения невинных идти на поединок (а он вероломно обобрал малолетних брата и сестру)!

От возмущения Агнесс потеряла и страх, и осторожность.

– Вы, – яростно подскочила она из-за стола, – вы... я не верю собственным ушам! Граф Пауль фон Геттенберг угрожает убить пожилую даму, если её племянница... Это не достойно рыцаря! Вы ведете себя бесчестно!

Оскорбление по тем временам было нешуточным, но на фон Геттенберга её гнев не произвел ни малейшего впечатления. Мало того, судя по скользнувшей по губам улыбке, её горячность его только позабавила.

– Так каково же будет ваше решение?

– Моя невинность – не монета для обмена на жизнь другого человека. Бесчестье гораздо страшнее смерти! Надеюсь, тетя Луиза поймет меня и простит!

Но этот безбожный, невыносимый человек только рассмеялся, как будто она сказала невесть какую глупость:

– Фройляйн, вы опять совершаете одну и ту же ошибку, как и в вопросе сдачи Крайца. Речь идет не о вашем выборе, а лишь о способе, каким вы лишитесь своей драгоценности: добровольно или по принуждению? В первом случае, я оставлю жизнь старой даме, да и ваша участь значительно облегчится, уж не говоря о том, что мы прекрасно проведем эту ночь; во втором же... – он насмешливо поморщился. – Всё будет очень и очень плохо: ваша тетка погибнет, да и... насилие на редкость неприятно и болезненно для девственницы!

Агнесс задумалась, но не о предложенном выборе. Понятно, теперь она умрёт, но что хуже для Божьего суда: самоубийство или бесчестье, если и в том, и в другом случае её ждёт ад?!

Племянница позавидовала тетке Луизе: старая дева уже скоро предстанет перед Создателем и будет жить в раю.

– Не думаю, что адское пекло для меня предпочтительнее мученической смерти!

– Помилуйте, фройляйн! Вы не умрете... наоборот, такая красавица непреодолимо побуждает мужчину к созданию новой жизни! Это желание не оставляет меня с того мига, как я увидел вас на крепостной стене!

– Но подобного желания не испытываю я, – язвительно отчеканила девушка,– и если моя тетушка для вас старая кляча, то вы для меня – седой стервятник, продавший душу дьяволу!

Глаза фон Геттенберга так сверкнули, что Агнесс моментально прикусила язык, горько пожалев о своей выходке, но было уже поздно.

– Взять её!

Оба пажа с такой стремительностью скрутили девушки руки, что она и вздохнуть не успела, широко распахнутыми глазами глядя на подходящего к ней графа.

– Значит, я для тебя стар и не достаточно хорош! – больно и презрительно сжал он ей щеки грубыми пальцами. – Что же... сейчас ты получишь молодых! Много молодых...

Неизвестно, что ждет человека за последней чертой: рай или ад, а может и просто небытие, но если существует пекло, то не где-то за гранью жизни, а в реальности. По крайней мере то, что происходило во дворе Крайца во многом превосходило муки, которые расписывал для грешников отец Ансельм. Победители праздновали победу: кто-то из пленников корчился в огне, оглашая все вокруг жуткими криками нестерпимой боли и страшным запахом горящей плоти; на импровизированных виселицах болтались тела нескольких человек; мерзкий хохот сопровождал невыносимо жуткие сцены насилия над распятыми на земле женщинами.

Шокированная Агнесс почувствовала, что её сейчас вырвет, и она действительно умрет от ужаса и отчаяния, потому что ничем не может помешать этому дикому разнузданному глумлению над беззащитными людьми, когда-то доверившимся их семье.

– Посмотрите, кого я к вам привел, мои верные слуги! – голос графа заставил всех обернуться в сторону вновь прибывших. – Это она – Агнесс фон Крайц! Такая гордая и спесивая девка, что не смогла привлечь к себе женихов, даже несмотря на красоту! Она так кичится своей девственностью, что отказалась с ней расстаться даже ради вашего господина... но, может, вы ей больше придетесь по нраву?! Я отдаю её вам, мои храбрые воины!

И он с силой толкнул девушку в круг распаленных вином и вседозволенностью людей.

"Это – кошмарный сон! Такого со мной просто не может произойти!" – мелькнуло в её голове при взгляде на искаженные хмелем и похотью оскалы насильников.

Но чьи-то грубые руки уже потянулись к ней. С треском порвалась ткань материи, жуткий смрад чьего-то дыхания, жесткость земли, боль от многочисленных похотливых ощупываний...

– ...ты погляди, какие у этой девки титьки....,

– ... какая нежная кожа, словно сливки...

– ... я буду первый...

– ... куда ты лезешь: все знают, у тебя дурная болезнь!

– ... враки, я здоров...

– ... ей со мной понравится...

Голоса врывались в меркнущее от дикого животного страха сознание, и брезгливо сопротивляющееся тело напряглось в ожидании чего-то более жуткого, чем даже смерть.

– Пресвятая дева, – со всей страстью души, на какую только она была способна, воззвала к заступнице Агнесс, – даруй мне смерть!

И видно сила молитвы отчаявшейся девушки была настолько велика, что внезапно пришло избавление.

– Всё, всё, – ворвался в сознание знакомый голос, – пошутили и хватит! Не про вас эта девушка!

– Но мессир...

– Граф был раздражен, но скоро одумается, и мне ли вам рассказывать, что он сделает с тем, кто испортит его добычу? Будете потом как мерины бегать без яиц!

Насильников как ветром сдуло и в следующий миг, чьи-то руки бережно подняли валяющуюся на земле в полубессознательном состоянии Агнесс:

– Фройляйн? С вами все в порядке?

Куда уж там! Тошнота, наконец-то, вырвалась на свободу, и бедная девушка зашлась в рвотных спазмах. Ей было настолько плохо, что только два, вылитых одно за другим ведра ледяной воды помогли ей хоть как-то прийти в себя, но на смену рвоте пришел чудовищной силы озноб.

– Святые мученики, – вдруг раздался над головой возмущенный голос тетушки Луизы,– Агнесс! Во что ты превратила свое платье, а ведь оно у тебя единственное, пригодное для траура!

Очередная глупость дражайшей родственницы окончательно привела девушку в чувство. Она подняла глаза и увидела перед собой порядком потрепанную, но живую и здоровую женщину.

– Фройляйн Луиза,– вежливо обратился к тётке мессир Зигфрид, – вы должны помочь фройляйн Агнесс привести себя в порядок прежде, чем она вновь предстанет перед моим отцом, иначе... боюсь, её испытания ещё не закончатся!

Девушка в ужасе покосилась на мужчину. Неужели всё начнется сначала?

– А что ей надеть, ведь все сундуки, – обиженно затарахтела тетка, – они же...

– У меня есть во что переодеться! – зло одернула её племянница. – Пойдем, поможете мне...

Она повернулась к Зигфриду и старательно растянула дрожащие губы в неудачной имитации улыбки:

– Вы позволите нам остаться наедине?!

– Конечно, фройляйн! – любезно поклонился тот.

Агнесс едва держалась на ногах: её колотил озноб, мокрое разорванное платье превратилось в ком грязи, но...

– Быстрее тетя, быстрее!

– Куда ты несешься, непутевая? – заворчала по своему обыкновению родственница. – Надо было сказать этому парню, что нам нужны наши сундуки!

– Да, замолчите же вы, ради всех Святых!

Племянница волокла тетку к уцелевшей южной башне. Наверху лестницы стоял опершийся на меч рыцарь, но прихватившие горящий факел женщины тихонечко скользнули вниз, распахнув дверь в сторожевое помещение: именно там таилась искусно замаскированная дверь.

– Куда ты меня тащишь? – испуганно причитала едва поспевающая за племянницей Луиза. – Здесь кроме крыс и пауков ничего нет! Откуда же взяться платьям?

– Тетя, замолчите! Мало ли кто нас может услышать? Тише!

Агнесс с такой стремительностью тащила за собой пожилую даму, что той пришлось бежать, едва поспевая за юной племянницей.

– Здесь есть тайный выход в лес! – наконец, пояснила она запыхавшейся родственнице, когда они остановились перед дверью.

Порыв ворвавшегося в помещение сквозняка едва не задул у них факел, пока девушка растерянно разглядывала черную темноту потерны. Та почему-то оказалась открытой.

– Возможно, Густав и Хальц так торопились, что забыли плотно прикрыть дверь? – вслух удивилась она.

Зародившееся в голове страшное подозрение, может, и привело бы её к правильному выводу, если бы не отчаянный крик тетки.

– Я не пойду, – истерически завопила та, – в лесу волки! Нас разорвут на куски раньше, чем мы сделаем несколько шагов!

– Тётя, да как же ты не поймёшь – волки в нашем доме! От любой твари можно убежать или спрятаться, только не от воплощения дьявола – графа фон Геттенберга! Если хочешь жить, следуй за мной!

И она смело шагнула в мрак потерны. Тетка ворчала и возмущалась у неё за спиной, но осторожно ступающая по затянутому паутиной коридору Агнесс к ней не прислушивалась. Надежда на спасение влекла её по узкому проходу, несмотря на скопившуюся вокруг грязь и порхающих вокруг неизвестных, но противных тварей.

Внезапно из-за поворота вырвался поток пряного и прохладного лесного воздуха. Обрадованная девушка рванулась туда и выбралась из потерны.

Увы, далеко женщинам уйти не удалось. Они сделали не более сотни шагов, когда наткнулись на изрубленные тела рыцарей Крайца.

Агнесс и сама не знала, что может издавать такие жуткие звуки, но она кричала и кричала, упав на колени и раскачиваясь над трупом любимого брата.

Густав был убит ударом меча в шею, и его белокурая голова утопала в крови, натекшей из смертельной раны.

Обезумевшая от горя сестра схватила эту окровавленную голову и, прижав к своей груди, зашлась буквально звериным воем, чувствуя как от боли у неё разрывается сердце.

– О, нет, нет! Мальчик мой,– лихорадочно целовала она ледяной лоб,– мой маленький принц!

– Агнесс, Агнесс..., – трясла её за плечи испуганная тетка, – смотри!

Но девушка не желала ничего видеть и слышать.

Внезапно в её отчаявшийся разум как будто кто-то постучался.

"Пойдем с нами: мы тебя укроем, мы спасём!" – услышала девушка.

Кто это?

Агнесс изумленно вздрогнула и, подняв голову, увидела вокруг себя зловещие огоньки глаз. Волки! Очевидно привлеченные запахом крови, те столпились вокруг мертвых тел, почему-то тихонько и жалобно подвывая.

И тут послышался топот копыт множества лошадей. Факелы в руках подъехавших всадников на мгновение высветили силуэт огромного волка, который тот час растворился в окружающей тьме.

– Фройляйн, – прозвучал над её головой ненавистный до дрожи голос, – фройляйн Агнесс, отпустите мертвеца! Вы не сможете вернуть ему жизнь!

И грубые мужские руки силой вырвали у сестры тело покойного брата. Обезумевшая от боли девушка огляделась: вокруг неё стояло несколько рыцарей во главе со своим господином.

– Вы знали, что мой брат мертв?! – с ненавистью посмотрела она на графа.

– Догадывался, но не был в этом уверен. Мало ли, кого случайно могли убить мои люди!

– Чем же помешал вам ребенок?

– Дети быстро растут! – лаконично ответил фон Геттенберг и сделал знак свои людям.

К ней подвели лошадь. И только тут до Агнесс кое-что дошло.