Текст книги "Хроники Ангелов (СИ)"

Автор книги: Лилия Хайлис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

– Над тобой, – простодушно рапортовал Адам.

Тут подоспела и Лилит. Глиняная, я имею в виду. Повторяю, не имею понятия, чего ей понасовали в гены резвые девчонки. Могу только засвидетельствовать, что характер у неё обнаружился похлеще, чем у вчерашнего крокодила. Пасть, во всяком случае, глиняная красотка открыла прежде, чем отомкнула ресницы.

Адам, да и мы все долго и с удивлением слушали вопли новоиспечённой (в буквальном смысле) Лилит по поводу того, что имя её недостойно. Причём ругалась эта девица так, что даже Вельзевулу, если только я не ошибаюсь, было стыдно слушать. Интересно, кто из девчонок знает такие ругательства. Мафусаил притворно засмущался и тогда я сразу понял ответ на этот вопрос. И там поспел наш пострел.

– Ой, девочки, – сказала наша, настоящая Лилит. Между прочим, интересно, как мы собираемся теперь их отличать с одним и тем же именем. – Что-то мы не то натворили!

– Ну что, Адам? – спросил Учитель. – Нравится тебе твоя жена?

– Какая жена? – ответил Адам задумчиво и, оставив в покое свой пах, пошёл ковыряться в носу. – Мне не нужна никакая жена. Прекрасно обойдусь и так.

– А любовью заниматься с кем будешь, дурень? – пронзительно, как будто ей воткнули шило, да не в одно, а сразу в сотню мест, заорала глиняная Лилит. – За вон той козой побежишь?

Адам с интересом проследовал взглядом за указательным пальцем навязанной ему жены и пробормотал, продемонстрировав, наконец, некоторые склонности к размышлению: – Ну почему же именно за той козой. Можно и другую поймать. Не одна ведь та коза пасётся на лугу.

– Я тебе покажу козу! – пригрозила сварливая баба и опять разразилась скверной бранью.

Девчонки замерли от стыда и поняли, что всё-таки не способны на равных с нами.

– Ну что ж, – молвил Учитель. – Время ещё есть, придётся делать новую.

– А меня куда? – завопила отвергнутая жена.

Мафусаил почесал затылок и говорит. – Ладно, я как раз хотел отправить в преисподнюю новых колонистов (честное слово, обозначил во множественном числе), посмотреть, что выйдет.

Настоящая Лилит зарделась и опустила голову. Видно, ей было очень неприятно это слышать, а Мафусаил добавил ещё, видимо, решил совсем доконать бедную девушку: – Новая игрушка не помешает.

– Какой же ты всё-таки! – с презрением воскликнула Кибела.

Отрадно мне было услышать сей возглас.

Забрал Мафусаил "новую игрушку", а крики её до сих пор слышны из самой отдалённой чёрной дыры, куда уволок её шутник.

Вельзевул растопыренной пятернёй в лоб сделал Адаму анестезию, Учитель раскромсал нутро, вынул лишнее ребро, которое в отключке приспособил Илья, и быстренько вылепил новую женщину, значительно меньше ростом и не такую длинноногую, как предыдущая. Мы же все дружно взялись за программу.

Когда вернулся Мафусаил, новая Ева уже щебетала с наново проснувшимся Адамом. Не удалось отличнику отличиться сегодня ещё раз.

И Учитель во всеуслышанье посоветовал Мафусаилу хорошенько подумать над своей преисподней прежде, чем поселять туда ещё кого-нибудь.

Я рад. Хорошо заканчивается рабочая неделя. Завтра день отдыха, предложу дружбу Кибеле. Жалко нашу новенькую Лилит, да будет ей наука... И Мафусаила хоть чуть-чуть прижали, что само собой хорошо... И нос перестал болеть...

Вот только на душе всё ещё скребут кошки. Что-то будет? Ощущение какой-то фатальной незавершённости почему-то мучает меня...

Вот оно! Чувствовал же! Ёлки-палки! Главное, только сейчас спохватились: крылья-то, крылья! Мы же впопыхах забыли им крылья слепить!

– Подумаешь, крылья, – протянул Мехиаэль. – Ещё много чего забыли.

– Чому я не сокил, чому не летаю, да? – весело ухмыльнулся Мафусаил. – Да брось переживать! Прекрасно обойдутся и без крыльев, не заметят даже.

Едва я открыл рот, он протестующе взмахнул рукой с выпяченным вверх указательным перстом: – Подожди, они ещё будут думать, что произошли от обезьяны. Это Ева-то! – Мафусаил игриво взглянул на земную Еву: – По-вашему, она похожа на гориллу?

– Вообще-то, если честно, то что-то есть... – призадумался я. – Особенно без крыльев...

Я скептически оглядел Еву ещё раз. – Ну, может, не на гориллу... Но на мартышку чуток смахивает...

– Сам ты мартышка, – немедленно парировал Мафусаил. – Вернее, орангутанг.

Я вскочил, но он неожиданно примирительно спросил: – Ты считаешь, крылья их спасли бы?

Честное слово, я просто соображал, что бы ответить, такое умное... Но не успел придумать. Приняв моё молчание за нерешительность, отличник сделал неопределённый жест. – Вот видишь... Пускай теперь так прыгают.

И опять ржёт, довольный.

2. Яблоко от яблони...

Отдыхаем вовсю. Кто как может. Адам носится за козами по лугам. А мы все – кто во что. Только Мафусаил сидит под смоковницей и усиленно обдумывает проект заселения чёрных дыр. Вокруг него на одной ножке прыгает Ева (земная, я имею в виду) и донимает наболевшими проблемами.

– Мафик, а Мафик, – тянет Ева.

– Ну чего тебе? – нехотя отвечает Мафусаил.

– А почему Солнце жаркое, а Луна холодная?

– Это всё, что тебе хочется знать? – ехидно уточняет Мафусаил.

– Нет, не всё.

– Составь список.

Ева, отмахнувшись от сего замечания, продолжает сыпать вопросами.

– Почему кошка ссорится с собакой? (Как же им не ссориться?)

– Почему девочки и мальчики? (Такая вот логика)

– Почему у вас крылья, а у нас нет? (Ага, тут же и не заметила!)

– Потому, – сразу на всё отвечает Мафусаил.

Ева оттопыривает ножку, становится в немыслимую позу и рассматривает того как бы снизу и сбоку одновременно. Даже Мафусаила этот ракурс заставил покраснеть.

– Слушай, – говорит он. – Прикрылась бы хоть чем-нибудь. Работать же невозможно.

– Чем прикрыться? – немедленно парирует Ева. – И почему работать невозможно? Кстати, а почему это все отдыхают, а ты работаешь?

– Дура. – вскипает Мафусаил. – Возьми вон фиговый листок, оденься и отвяжись.

– А что лучше прикрыть? – кокетливо размышляет вслух Ева, размахивая фиговым листком и попеременно прикладывая его то к лобику, то к бедру. – Здесь? Или лучше здесь? А Адика тоже нужно прикрыть? Так там придётся ободрать целое дерево... Мафик, а Мафик! – вдруг пронзительно вскрикивает Ева и ушедший было в себя Мафусаил вздрагивает. – А почему у меня вот здесь топырится, а у тебя совсем наоборот? Ой, а что это у тебя тут, совсем уже такое огромное? Дай потрогать, – и хозяйским жестом тянет ручонку к заветному месту.

– Брысь! – хлоп её по руке Мафусаил. – Небось не на помойке нашёл.

– А если бы на помойке? – допрашивает Ева. – Тогда можно трогать? Кстати, а что это за такое прекрасное слово – и вдруг мечтательно-сладким голоском – помойка?

– Да уймёшься ты когда-нибудь!

– Подумаешь! – обиженно протянула Ева. – Жадина. Ну и трогай сам, раз жалко. Всё равно у Адика там гораздо больше.

– Знаю, сам одарил, – но я видел, как смешался Мафусаил. Называется, за что боролись. – Слушай, у меня аврал, а ты мешаешь. Размышлять не даёшь.

– А что такое аврал? – мгновенно отреагировала Ева и прибавила, чуть подумав: – Зачем и почему?

– Знаешь что, – ответил проказник. – А не пошла бы ты...

– Куда? – с радостной готовностью откликнулась Ева.

Мафусаила осенило. Я испугался, поняв это, но не знал, что делать, потому решил даже не выглядывать из-за своего камня. Лежал, как дурак перед экзаменом, не зная, что предпринять что.

– А вон туда... К той яблоне, – злорадно кивнул в сторону злосчастного деревца Мафусаил. – Съешь яблочко и сразу всё узнаешь.

– Да? – усомнилась Ева. – А почему тогда все говорят, что если съем оттуда яблочко, то тут же и умру на месте?

– А ты уже испугалась? – усмехнулся отличник. И быстренько подначил. – Боишься!

Ну Ева, конечно, руки в боки: – И ничего я не боюсь! – одним прыжком к дереву и обратно другим, а в руке яблоко.

Я окаменел от ужаса, да что же делать-то.

Ева держит яблоко, но пока не ест, размышляет.

– Боишься! – опять протянул Мафусаил.

– Подумаешь! – гордо отвечала Ева. – Я вообще бесстрашная... Адик! Адик! -

Стала звать Адама. Тот лёгок на помине, тут как тут.

– На, попробуй! – и протянула мужу яблоко.

– Это что? С того самого дерева? – удивился простодушный Адам. – Жить надоело?

– Очень надо умирать, когда солнце светит! – ответила Ева и что-то до боли знакомое послышалось мне в её словах. Да ведь то ребро Илья творил, не я вовсе... Или это было ещё ко всему прочему совсем не то, которое лишнее ребро? – Не волнуйся, с другого дерева, напротив. – успокоила супруга Ева.

Адам пожал плечами, хрусть – и половины яблока нет.

– И ничего не умер! – захлопала в ладоши Ева. – Слушай, да оставь мне хоть кусочек, обжора!

И доела огрызок. Когда оба перестали хрупать яблоком, Ева вдруг вспомнила и приказала мужу одеться в фиговые листочки. Тот недоумённо пожал плечами, но послушался.

– Хочу всё знать! – звонко воскликнула Ева и, подумав чуток, горестно покачала головой. – Нет, так и не знаю ничего... Обманщик!

На глазах у неё закипели слёзы.

А тут все наши и набежали. И все орут одновременно, ничего не разберёшь. Я тоже подошёл. Ну, думаю, что будет! Попался отличник, наконец.

– Зачем ты не послушалась? – вопрошает Еву Учитель.

Та вся и сжалась под своим фиговым листочком, и к Мафусаилу: – Ты же сказал...

– Мало ли, что я сказал, – нахально отвечал шутник. – Что я тебе? Реклама вайагры? Армянское радио? Газета "Правда?"

И на сей раз отмазался, прохиндей.

Интересно, сколько ещё эпох пройдёт, обманов выплачется и горя перетерпится прежде, чем эти дуры перестанут верить Мафусаилу.

– А ты куда смотрел? – вдруг грозно обернулся ко мне Учитель.

3. Мечты-мечты

– Не нравятся мне все эти имена. – решительно сказала земная Ева, разглядывая свой вздувшийся живот. – Вельзевул, Мехиаэль, Гавриил... Какие-то расплывчатые... Нет, своего первенца я назову по-другому. Как-нибудь, на К и коротко, сильно, по-мужски...

– Каин. – с готовностью изрёк Мафусаил.

– А что? – задумалась Ева. – Каин – это хорошо. Твёрдое имя надёжного друга.

– Тогда второго назову я, – вмешался подоспевший Адам. – Помягче, как-нибудь ласкательно... И на свою любимую букву А...

Ева посмотрела на Мафусаила. В глазах её светилась надежда.

20 эпох спустя или Апокалипсис! Апокалипсис!! Апокалипсис!!!

Ту ещё жизнь устроил Мафусаил нашей раскрасавице Лилит. А мы не предвидели? И ведь открывали дурёхе глаза, предупреждали, как могли, – нет, всё твердила, что и самый талантливый, и самый отважный, и никто его не понимает, и все ему завидуют – женская логика, лишь бы всем назло, что с неё возьмёшь! Очень нужно было Лилит связываться с этим типом! Шуточек ей хотелось, веселиться нравилось... Вот и намыкалась, как стал муженёк пропадать в своей знаменитой чёрной дыре. То обедать не явится, то вообще ночевать... То ни с того ни с сего исчезнет надолго и, чем дальше, тем больше... Их малышу Иошалэ не так уж много и стукнуло, когда выяснилось, что в преисподней растёт его единокровный братец, причём ровесник, некий Люсик. Готовый негодяй, между прочим, как потом нарисовалось.

Сногсшибательную новость о своём сыночке нашей Лилит сообщила та самая Лилит, которую девчонки первой сотворили из глины, а Мафусаил уволок заселять собственного изделия чёрную дыру под собственнейшим же названием Преисподняя. Бедняжка Лилит, ангелочек наш, ещё тогда переживала, чуяло её сердечко. И дожидаться пришлось недолго.

Позвонила крикливая любовница законной жене, устроила мерзкую разборку, вопила, требовала отпустить мужа к ней, любимой, ну про Люсика всё и нахвастала, дескать, гениальный пакостник, в своём-то возрасте исхитрился рассорить египетского Тута с вавилонским Шушерой и затеял не какую-нибудь драчку, а целую мировую войну. Виноватыми же в итоге оказались – угадайте, кто? Благодарю, на сей раз, как ни странно, почему-то вдруг не я, а Даниил, пытавшийся примирить, да Илья, угрожавший всеми казнями.

Тут же подвернулся ещё романтик не от мира сего, из славного города Ура, рода хоймалэ, племени мэломэд*. Ничего такого особенного не делал, куда там! – смотрел на мир наивными глазами, морщил длинный нос от солнца, пошёл, божья коровка, куда глаза глядят, не подозревая плохого, просто попутешествовать...

Люсик же, несмотря на младенческий возраст, надоумился кое-кому шепнуть, что у странника в загашнике золотое дно... Этот кое-кто пошарил, кроме вшей, естественно, ничего не обнаружил, да и распустил слух о подлости и коварстве носатых и глазастых странников из Ура. Люсик не замедлил обосновать и причину плохого характера означенных романтиков из того же самого города, каковая в его интерпретации заключилась в прямом родстве хоймалэ с Даниилом, великим борцом за справедливость, а мэломэд – непосредственно с Ильёй, поэтом-пророком. Вот такой малыш образовался у Мафусаила. Папочка номер два натуральный, даже хуже.

Несчастная законная жена, услыхав эти страсти, прилетела с Иошиком к нам рыдать Кибеле в крылья. Одна Лилит туда, другая Лилит сюда, и что бы вы думали? Поплакала и простила. И чем дальше, тем хуже. Как подрос Люсик да стал зваться полным именем Люцифер, совсем житья не стало. При этом потомкам тех самых, из Ура, в поисках монет по сию эпоху продолжают трясти загашники и на полном серьёзе предъявляют обвинения во всех проблемах человечества.

Первым Мафусаил сманил в преисподнюю Каина, потом как-то так шустро, один за другим, глядишь – у них перенаселение, веселье через край, а у нас, в раю, хоть свисти, куда ни кинься, везде только Моисей с сестрой Терисой режутся в поддавки. Конечно, подлец со своими шуточками набил себе в чёрной дыре целый гарем.

И на глиняную Лилит нашлась управа, красивая, говорят, никому из ангелов не снилась. И, конечно, тоже беснуется, и опять-таки к законной жене качать права. Снова бедная Лилит плачет у моей Кибелы на плече, та Лилит ревёт белугой, а что теперь сделаешь с этой Нефертити? По шее дашь?

Собрались девчонки, то есть, теперь уже давно умудрённые матроны, да для нас-то всё равно девчонки. Слетелись, нас всех поставили на уши, даже привлекли Учителя. Дух побеседовал с Мафусаилом, только и добился, что неугомонный бабник бросил ангела-жену окончательно и насовсем переселился к себе в преисподнюю.

Лилит тык-мык, деться некуда, вышла за Даниила, а тот, прежде всего, давай Иоша воспитывать: это справедливо, а это нет. Замучил, закрутил мозги всякими изысками до того, что бедный мальчик отправился на Землю помогать тем, кого пока ещё Мафусаил не сманил. Несчастная мать до сих пор рыдает и бьёт сама же себя кулаками по голове от результатов известного хождения Иошалэ в народ.

А Иош по сей день заламывает крылья, когда видит, что творят его последователи со всеми остальными. И опять туда рвётся. – Мало тебя распинали? – вопрошаю. – Там давно другие методы, – отвечает. – Надо возвращаться, пока Иерусалим в клочья не разнесли и планету вообще не взорвали к ядрёной матери.

А Даниил хоть бы хны. Ясное дело, кровь-то не своя. Илья вякает рифмами, да кто станет его слушать? Илью теперь только гадалки и видели в хрустальных шарах.

Вот почему Бодэхай, сынок Сарины и Гавриила, вырос тихоней? Сидит себе, глушит нектар, налопается амброзии и гладит пузо, чешет пятки, медитирует, всё путём, только ленится творить, прикрываясь нирваной. Говорите, воспитание? Выходит, мы с Кибелой плохо воспитывали?

Раз наш Алхэню, по примеру Иошалэ отбился от рук и следом за тем шастанул в народ, хорошо, без креста обошлось, да тоже неладно. Теперь просится назад, ноет, всё не так, ребята, дескать, не поняли его. А кого поняли? Да, но Алхэ, мол, особенно не поняли. Один Бодэхай тихонечко дошел до сознания со своей нирваной, а Алхэ с Иошом только и спорят, кого затолковали страшнее да перепутали сложнее, и рвутся исправлять положение. Лилит с Кибелой воют волками, машут крыльями, просят Сарину посодействовать, не тут-то было: отговорить упрямцев пока не удалось.

А тут ещё у Люсика половое созревание, как раз в духе папаши. Отыскал себе такую оторву – змея похлеще всех известных предыдущих, и опять же египтянка. Теперь уже всё население чёрной дыры встало на уши. И пошло. Одни вопят "Нефертити! Нефертити!" Другие наоборот: "Клеопатра! Клеопатра!" И шапками кидают. Нашла коса на камень. А сколько той власти в чёрной дыре?

– Да я на обеих крыльями махал, – ворчал Илья. – Подумаешь, две зловредные тёлки не поделили бриллиантов. Тут вон поэтесса одна мне плачет в хрустальный шар...

Я шарахнулся, ещё замахал руками, но не тут-то было: Илья вяжется, бормочет об извечной страдалице, которая как сорвётся в грубый мир, так обязательно неприятности: то её изнасилует какой-то вонючий Агамемнон, то сожгут живьём на костре, то сама от ужаса удавится на двери, и теперь взялась за своё... Казалось бы, всё хорошо, осела в цивилизованной стране, живи себе, испытывай программы, так нет... Ну не женщина, а кремень, ничто её не взяло. Снова строчит стишки, а чтоб выжить, гадает на чём попало, да торгует, чем ни попадя. Ну так скажи спасибо, что не моешь посуду в забегаловке, что вообще есть работа... А хочешь романы тискать, тогда не жалуйся на то, что поклонники после твоих поэтических откровений спрашивают: "А какая у вас профессия?" И нечего на это жаловаться, хоть камер-юнкером, а всё же польза, не дурацкие тебе рифмы.

Тут я поддакнул сдуру: – Розы-шмозы... Тля-Рубля... Бармалей-азохынвэй... Короче, чушь собачья.

– Ты что, совсем? – возмутился Илья, даже заикаться стал. – Не стыдно?

Да я-то тут при чём? Я, что ли, устанавливал порядки? Кстати, рассказывают, в чёрной дыре всё гораздо хуже: на художниках вообще пашут землю, даже если самая бездарь, только и умеешь, скажем, что рисовать портреты больших хозяев или записывать биографии знаменитостей, а и тебе придётся потеть. Преисподняя – это вам не Голливуд. Своя справедливость у Мафусаила: не одним гениям вкалывать в каменоломнях.

Обозвал я в сердцах Илью завистником и тут же пожалел: разобиделся, бедняга, до того, что пошел кидаться своими хрустальными шарами, и опять же мне в нос. Чуть-чуть не дошло до кровопролития.

Такая вот ситуация. Да что чёрная дыра! Пускай Мафусаил там и разбирается со своим Люцифером пусть. У нас своих ситуаций на каждую эпоху не расхлебать.

Что делать? Делать-то что? Вот она, свобода выбора, всем лезет боком, а не отберёшь. Разве что послать их всех подальше, чтоб катились в преисподнюю, а нам всё сначала, строить новый мир... Мы наш, мы новый мир построим... На свою голову... Ну и лепить новых Адама и Еву. А с готовыми что делать? Кое-кто радуется: "Апокалипсис! Апокалипсис!" И Сарина туда же, и Даниил тут как тут... Вопят, дескать, ошиблись, не того чего-то понапихали в гены человекам, ну и в мозги соответственно, опять же, почему-то забыли о крыльях. А люди всё равно устремились вверх, уж с известной башней так по языкам получили, нет, снова рвутся в небо, добираются до нас.

А кстати, что за Апокалипсис вдруг Апокалипсис?

Илья посмотрел на меня недоверчиво: – Неужели не слыхал эту историю?

– Откуда? – отвечал я. – Я-то не собираю сплетен.

– Вечно ты, Михаил, не от мира сего, – упрекнул Илья. – Это не от тебя ли Бодэхай набрался про трёх обезьянок?

– Какие ещё обезьянки?

– Снова не понимаешь, да? – в глазах Ильи начали загораться молнии. – Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу, не знаешь, да?

– Ну знаю, ну и что? – недоумевал я.

– А то, что тебя, начиная с пресловутой яблони, эта политика ещё ни разу не спасла, или я не прав?

– А не пошёл бы ты со своей политикой?

Надоел мне этот Илья. Я его тихо-мирно расспрашиваю про Апокалипсис, а он мне развел тут целую дискуссию... Сочинитель фигов...

– Ладно, не сердись, – миролюбиво сказал он. – Я был уверен, что ты в курсе. Это Мехиаэль с Вельзевулом как-то начудили с перепою.

– Тоже новость, – пробурчал я. – Два придурка загуляли.

– Но на этот раз они забрались на совершенно дикую дыру, да ещё начала эры, забытый нами остров Патмос. А предварительно им какой-то хмырь за бутылку вынес телик из Останкинской башни новой эпохи.

– Ну и что, – отмахнулся было я. – Можно подумать, что на Патмосе хоть в какое время найдёшь электричество. Да там до сих пор лампочку пробуют на зуб.

– А это уж Люсик постарался, голова-то папашина. И нашел изолированную пещеру, и разобрался с электричеством, уж включили как-нибудь... Замкнули на двадцать первый век и веселятся вовсю. Развлечение, понимаешь, устроили себе с Люцифером.

– Ну и? – спросил я, потихонечку начиная чувствовать интерес.

– Вот тебе и "ну", – огрызнулся Илья. – И не заметили, как в пещеру влез пастух абориген, насмотрелся сериалов, реклам, порнухи, ужастиков, наслушался тяжёлого рока, накушался моделей в последней стадии дистрофии, что там ещё... принял всю эту свистопляску будущего за конец света, возбудился и, как мог, сел за мемуары. И сочинил Апокалипсис. И пошло... И пошло... И пошло...

– Бред какой-то, – резюмировал я, но совсем без уверенности, просто так, чтоб хоть что-нибудь высказать.

– Мало того, – продолжал Илья увлечённо, – так там ещё что-то зарикошетило и трахнуло по башке одного средневекового медика, тот сразу стал поэтом и оракулом одновременно... Искры брызнули в разные стороны – пророков да целителей развелось, ведьм, Мерлин совсем свихнулся, короче, на сегодняшний день все всё знают и дружно ждут Апокалипсиса.

– Что ж по-твоему, – засомневался я: – мы теперь обязаны им его устроить?

– Ну вот же мы собираемся для того, чтоб решить, – тихо ответил Илья. – Значит, в этом что-то есть. Гавриил ещё к тому же...

– Не понял... – начал я.

– Вечно ты не понимаешь, – взъярился Илья. – Что тебе опять непонятно что?

– А Гавриил-то тут причём?

– Ты ещё Гавриила не знаешь? – горько усмехнулся Илья. – Ему же лишь бы отыскать какую дыру, чтоб влезть... В общем, обрадовался Гавриил. – Илья усмехнулся ещё горше: – Раскричался, мол, непризнанные гении, больная совесть, зеркало души... И начал тиражировать этих Иоанна с Нострадамусом вовсю...

Илья снова усмехнулся, на этот раз криво: – Какая там душа? Какое зеркало?

Он пожал плечами. – Меня этот тип не публикует... – обречённо посетовал поэт.

Самое главное!

Я посмотрел на него молча, только дотронулся до носа рукой.

– Вот, опять скажешь, что я завистник...

Илья посмотрел на меня вопросительно, да я-то что, мне своего носа жалко.

И сочинитель продолжил: – Нет, я не завидую, но всё-таки.

Илья поёжился, будто похолодало: – Ладно, этих хотя бы после смерти признают, а мы-то бессмертны, что же мне теперь? Ну скажи, есть в этом хоть какая-то справедливость?

– О справедливости с Даниилом... А Дух знает? – спросил я.

Илья взглянул отрешённо.

Я уточнил: – Насчёт Апокалипсиса?

– Думаю, это вопрос скорее риторический, – ответил шлемазл.

А тут и Мафусаил налетел. Писателя как ветром сдуло. А негодяй остался. Пришлось вести в дом.

– Помнишь? – сказала Кибела, глядя, как Мафусаил колдует над бутылкой от Клико. Судя по этикетке, это была настоящая Клико, прямо со стола друзей весёлого поэта Пушкина.

– Ещё бы, – ответил гость со значением. – Я всё помню.

Мать честная, они ещё общаются намёками! А веко у него заметно дёргалось. Уж не с Мафусаила ли списывали Вия?

– Не понял, – вставил я в образовавшуюся паузу. – Откуда у тебя эта бутыль? До воровства докатился?

Я почувствовал толчок в бедро. По внешнему виду Кибелы вряд ли догадаешься, что именно она сейчас усердно пихает меня под столом.

– Да брось ты, – лениво протянул Мафусаил. – Кто вообще алкоголь придумал, если не я?

Ещё бы, забудешь сиё изобретение.

– А помнишь? – опять завела Кибела.

Я понял, что наступает момент рассматривания альбомов, то есть, самое время потихонечку смыться. Оставить жену наедине с Мафусаилом уже не казалось смертельной опасностью. Древние мы всё-таки.

Но я ошибся. В том смысле, что Мафусаил улизнул от Кибелы, как только появились Лилит и Даниил. Оказывается, желал покалякать именно со мной. А начал эту самую беседу с нытья. Дожились.

– Я не виноват, – вздохнул Мафусаил, едва мы с ним уединились.

– Ну знаешь, – возмутился я.

– Ведь я же хорошего хотел.

– Даже люди, и те давно поняли, куда ведут дороги от благих намерений... Или как там... – отвечал я.

– Что-то смотрю я, поумнел ты не в меру, – отметил Мафусаил.

– Ты явился ссориться? – напрямик спросил я.

– А ты по-прежнему не любишь критики, – укоризненно парировал Мафусаил.

– А ты её любишь? – огрызнулся я.

В общем, едва снова не по носам, хорошо ещё остановились вовремя. Причём первым опомнился Мафусаил.

– Намудрили мы с генетикой, – признался он. – Люди не только вышли гораздо хуже нас, они категорически не желают исправляться, даже наоборот, систематически ухудшаются.

– Интересно, как бы мы улучшались, если бы нам забыли пристроить крылья.

Я ещё пытался возразить, хотя и понимал, что спор с этим собеседником в любом случае не имеет смысла, поскольку проигран заранее.

Тут наш шутник встряхнулся и мгновенно преобразился в обычного себя, каковым я его и знавал прежде.

– Дались тебе эти крылья! – с досадой сказал Мафусаил. – Ты считаешь, дело только в крыльях? Полагаешь, всё изменилось бы, если бы они могли ещё плюс к бомбам махать своими крыльями?

– Причём тут бомбы вообще, – вечно он всё переиначит. – Все проблемы от недостаточности, низкой самооценки, а будь у человека крылья...

Мне на миг показалось, если объяснить получше, он поймёт. Куда там! Мафусаил только рукой махнул. И вовремя: все вдруг явились, кто откуда.

Ни Еву, ни Галатею не узнать, хоть внешне вроде не постарели, но смотрятся как-то по-другому, начистили пёрышки, ничего не скажешь.

Сарина и Гавриил, счастливая парочка, спустились, как птички, на одном дыханье, нашли же друг друга.

Лилит возмужала, горе её закалило, но всё равно хороша необыкновенно.

Даниил как Даниил, тот же нос, те же амбиции.

Вельзевул с шумом обрушился чуть ли не на голову, а следом не замедлил и Мехиаэль, лихо спланировавший рядом. Ну и вид у них был! Прямиком из той пещеры на Патмосе, что ли?

– Подумаешь, Патмос, – усмехнулся Мехиаэль. – А то похлеще Патмоса не найти.

Короче, посидели вместе, выпили, откушали.

Учитель выглядит совсем дряхлым, и взгляд вымученный.

– Ну что, ангелы, – начал он, когда девчонки убрали посуду и уселись в первых рядах. – Обсудим сначала вопросы?

– У меня всего два, – скромно выступил Мафусаил. И тут же, ехидно заржав, как только он умеет, что окончательно превратило его в прежнего себя, добавил: – Кто виноват и что делать?

Дух осадил шутника неодобрительным взглядом. Укатали всё-таки и Учителя крутые горки.

– А что я? – немедленно заёрзал Мафусаил. – Я ничего. Я как все.

– В самом деле, почему так вышло, – задумчиво сказал Даниил.

– Что ты имеешь в виду? – повернулся к нему Учитель.

– Почему Ева сделала тот выбор, а Каин – ещё хуже. Про потомков даже подумать страшно.

– Я бы сформулировала проблему так, – блеснула эрудицией Сарина: – Первый же, сделанный человеком выбор, повлёк за собой длиннющую вереницу выборов последовавших поколений, каждый из которых оказывался хуже предыдущего.

– Каждый – это выбор или потомок? – деловито уточнил Мафусаил.

Сарина только махнула на него крылом.

– Не придирайся, – вступился за жену Гавриил. – Я предлагаю, рассмотреть изначальную программу. Такое впечатление, что кто-то из нас закодировал свободу принятия решений, как переменную, склонную постоянно тяготиться к худшему.

– Кто-то! – не выдержал я. – Непонятно, что ли, кто?

– Да ладно тебе! – тут же зашикали на меня все.

Ну как же, вопрос "Кто виноват" отпадает, потому что ответ априори известен. Но Сарина села на любимого конька и стала доказывать, что не в том дело, кто сотворил с программой этакую ляпу, а в том, возможно ли исправить ошибку или необходимо начинать всё сначала. И если ошибка не поддаётся, то что делать?

Мафусаил вставил: – Вот я же говорю: два главных вопроса налицо.

Дух предупредительно поднял ладонь и шутник немедленно увял. А Учитель покачал головой. – То есть, вы считаете, что каждый выбор каждого человека всегда и обязательно шёл от плохого к ещё более худшему?

Все приуныли. Некоторое время было до того тихо, что легко послышалось сонное сопение Вельзевула.

– Нет, я хочу знать, – влез-таки Илья, как всегда, не к месту. – Почему у них всегда чем хуже, тем лучше?

– Объясни, – предложил Учитель.

– Чем талантливее человек, тем меньше у него шансов на выживание, – гнул своё Илья. Кого что волнует.

– Этот же закон распространяется на всё: от обычного горшка до любой творческой личности, – волнуясь до заикания от самого факта, что его вдруг слушают и не перебивают, продолжал поэт. – И, в обратной пропорции: самые бездарные, будь то люди или их творения, как-то добиваются популярности.

– Это верно: чем хуже мужчина, тем больше нравится женщинам, – смешно шевеля носом, поддержал больную тему Даниил.

– И виноватым у них, как правило, оказывается самый безобидный, – вставила Галатея.

– У них! – снова не выдержал я. – На себя посмотрите!

– Не понимаю, Михаил, откуда в тебе столько сарказма, – заметила Галатея.

Конечно, сейчас опять меня во всём обвинят. Действительно, откуда во мне скопилось столько горечи!

– Не о нас же речь, – быстро отвела беду моя умница Кибела.

– Минуточку... – Дух воздел длань. – Каин сделал самый преступный выбор: лишил жизни другого человека, родного брата. Что может быть ещё хуже?

– Унижение, – одновременно сообразили Сарина и Гавриил. – Рабство. Моральное убийство личности. Разрушение души влечёт за собой коррозию духа.

– Изнасилование, – забеспокоились Ева и Галатея, подталкивая друг друга. – То есть, не просто унижение или даже убийство, а полное подчинение чужой личности своей воле. Опять же коррозия духа с обеих сторон: надругателя и поруганной.

Я было хмыкнул от такого набора слов, но покосился на жену и увидел, что она призадумалась и вдруг стала их поддерживать вдруг: – Причём насильник всегда обвиняет жертву, а жертва даже в последующие жизни не может избавиться не только от чувства собственного ничтожества, а ещё и гипертрофированной, постоянно растущей вины.

– Дай добром! – воскликнул простодушный Вельзевул, неожиданно проснувшись. – Зачем же доводить мужика?

– Вот, пожалуйста, – содрогнувшись, подчеркнула Галатея, всем своим видом выказывая презрение к Вельзевулу. – О чём и речь.

– Инцест! – с отвращением напомнила до сих пор хранившая молчание Лилит.

– Я сегодня очень-очень сексуально озабочен, – взвыл Мафусаил на какой-то совершенно зверский мотив.

А Вельзевул с Мехиаэлем тотчас подхватили: – Не до песен мне теперь, не до стихов.

Остановить их оказалось довольно сложно.

– Слушайте, что это вы все такие озабоченные, в самом деле, – поморщившись, перекричал парочку Мафусаил. – Предъявили бы претензии своим мужьям, чтоб занимались непосредственными супружескими обязанностями. Сколько можно махать крыльями вхолостую! А мне опять за всех трудиться, да? Я, конечно, всегда готов, но ведь я никого не моложе!