Текст книги "Хроники Ангелов (СИ)"

Автор книги: Лилия Хайлис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Лилит произвела тебя на свет, – решительно ответил я. – А Хроники – это сущая ерунда, моя фантазия. Никакой кухни, программы, никакой идеологии, никаких недовольств, – сплошная фантэзи. Ну покажи, хоть одно слово, где я упомянул про кухню?

– Но был же мальчик, – недоумённо произнес Люцифер, упрямо думая о своём. – В смысле, мужчина. Меня действительно зачал Мафусаил, сын рыбака?

Опять тридцать три.

Я замахал крылами. – Был мужчина, не было, а был ли – без разницы. Человеку полагается знать маму. Свою ты знаешь.

– А Мафусаил?

Люсик гнул своё. Моё терпение лопнуло.

– Нет никакого Мафусаила! – вскричал я. – Его-то и в природе никогда не было. А если существовал некий сын некоего рыбака, я с ним не знаком. Сочинил имя, понимаешь?

Люцифер снова нервно хлопнул себя рукописью по колену: – Надо же, я всё думаю, где ты его нашел, такого. Он же у тебя главный?

– Ну вроде, – ответствовал я, смутившись. – От всех понемножку надёргал, да и назвал Мафусаилом, чтоб случайно никого не обидеть. Иди знай, что тут приблудился ещё этот сын рыбака. Надо же, затесался....

Люсик захлопал ресницами: – А я тогда откуда?

– Вот заладил, – обиделся я. – Откуда, откуда... Оттуда же, откуда все вы! Не знаешь, откуда появляются маленькие ангелочки? Нас, самых первых: Рафаэля, Самаэля, Габриэля...

– Ты сейчас станешь перечислять всех поименно Элей? – Люцифер недобро сверкнул глазом.

– Ладно, короче, – благочестиво кивнул я. – Элей, как всем известно, сотворили баб... тьфу! Великие Матери сотворили нас, Элей, для произоводства следующих поколений. Первых две пары близнецов родили Кибела и Лилит.

– Но какие мы непохожие... Взять меня и Иоша, – понятно же, что при одной матери тут должны были быть разные отцы. Да и Алхэ с Бодэхаем – пламень и лёд...

– Возможно, – не мог не согласиться я.– Технология мне неизвестна. Кроме только, – решил я блеснуть эрудицией, – Козла и Овна.

– Чего? – подозрительно протянул Люсик. – Ругаешься?

Я благоразумно промолчал.

– Овна-пирога... – пробурчал тот резонно. – А ещё ангел...

Я снова промолчал.

– Хорошо, а кто сотворил Великих Матерей? – невинно поинтересовался Люцифер.

– Да мне-то откуда знать? – огрызнулся я, окончательно забыв о благочестии.

– Ну кто-то знает того производителя? – настаивал Люсик.

На лице его появилось выражение, что вот-вот сейчас, наконец, откроется заветная истина. Во мне взыграло все пережитое за последнее время.

– Великая Мать его знает! – гаркнул я. – У Сэнсю спроси!

У Люцифера на минуту сделалось странное выражение лица, будто посвящен в некую, лишь ему одному открытую тайну, но он как-то быстро стер с себя потусторонний вид и вернулся в реальность.

– Действительно, – задумчиво произнес Люсик, – откуда взялись сами эти проклятые с...

Неподалеку раздался шум крыльев. Люсик снова, не сбив дыхания, построился, заменил курс прерванного ругательства на "славу" и завыл дифирамбы матерям.

Я ещё раздумывал, как сии мгновенные метаморфозы удаются негодяям столь легко, тем более, что это не обязательно Мать, мог ведь оказаться и дружественный ангел, как прямо над нами прошмыгнула окрыленная славословиями Люцифера Ева. Попал в точку.

– А как вышло, что в твоем повествовании у меня мама одна Лилит, а у Йошика совсем другая, но тоже Лилит? – как ни в чём ни бывало, допрашивал Люсик, едва Ева отдалилась на безопасное расстояние. – Что, трудно было признать нас близнецами? Да и почему у двух Великих матерей вдруг одно и то же имя? Это же противозаконно!

Я захлопал крыльями от ненужных вопросов, тем более, ответ на все один: – Придумал и придумал. Сочинил. Точка.

Люцифер воровато посмотрел мне в глаза, но произнёс твёрдо: – Человек должен знать родителей. Особенно отца. Именно отца, не то путаница несуразная с этой кучей Лилит.

После тяжко вздохнул и снова перешел на шепот: – Именно в этой части Сейтану и полюбилось твоё повествование. А ещё идея Преисподней. Над ней необходимо хорошенько подумать в деталях.

– Ты в курсе, кто такой Сейтан? – заколебался я, памятуя просьбу Кибелы.

– Допустим, – усмехнулся Люсик. – Ну и? Всё тебе так сразу выложи? А что мне за это будет?

– Чего ты хочешь? – не понял я. – Ну слетаю на вызов вместо тебя... Один раз.

– И тут же торговаться, – он снова заржал. – Что мне, по-твоему, сперматозоидов жалко?

– Хорошо, что тебе нужно, что я могу дать?

– Идеология мне нужна, – сказал Люсик, проникновенно глядя мне в глаза. – То есть, Сейтану. Программа, как всё должно выглядеть. Опять же, перестройка современных миров с грядущей Преисподней в качестве светлого будущего для всех. Кого, за что, куда. Решение ряда вопросов. Например, надо обязательно захватить всю Юниверсию одновременно или можно оттяпать у тёток отдельный кусочек, где установить порядки, похожие на те, что ты изображаешь в Хрониках? И после этого потихоньку надвигаться на остальную Вселенную?

Я только крыльями замахал. И руками тоже: – Ты чего из меня делаешь? На броневик толкаешь? Я тебе что, занюханный вождь патриархата? Хоть намекни, кто такой Сейтан? Откуда взялся?

Люсик скорчил серьёзную мину и провел кистью руки у себя под подбородком: -Дескать, знаю, но не могу вслух, не имею права, не то...

После короткой немой сцены он не без сарказма изрек: – Почему ты так уверен, что это он, а не она?

– Она?! – заорал я, потрясенный.– Она!? Смертная женщина или... О Сэнсю!

Люцифер прижал к губам указательный палец и завел очи долу, затем подпрыгнул, устремившись в проём сверху. Прежде, чем улететь окончательно, шантажист слегка наклонился: – Вождей без тебя хватает. – Он маленько поиграл копией рукописи, да так, чтоб я зрил : – Чем отказывать Сейтану в идеологии, я бы хорошо подумал. Вот и думай.

Во как попал! Донесёт Люсик – бабы крылья поотрывают. Стать идеологом – так сколько бы ни прогавкал, а в конце всё едино: отторгнут, и не только средства передвижения. С ума сойти! Возможно ли, чтоб это была Великая... Неужели именно на сиё и намекал проклятый Люцифер? На кой-то Матерям патриархат?

* * *

А тут Илиэль заныл с другой стороны. Откуда только взялся. Ногами подкрался, что ли? И вяжется, и стонет, всё жалуется: – Какой из меня производитель? Кого я могу произвести, когда не привлекают меня женщины.

– Остынь, – ответствовал я. – На моей памяти тебя и не вызывал никто уж сколько эпох. Нужны им твои однобокие хромосомы!

– Можно подумать, – Илиэль тут же огрызнулся: – что один ты за всех трудишься.

Я пожал плечами: – Люцифера забыл. Тот вообще пашет, как папа Карло. Сам произвёл целый генотип.

– Это ли не страшно.

Илиэлю всегда всё плохо. Вот его-то я точно изобразил.

– Может, они и стремятся вывести как раз отрицательный характер?

– В смысле? – подозрительно спросил я.

Что-то не особо вдохновлял меня поворот разговора.

Илиэль кивнул куда-то в неопределенном направлении: – А ты до сих пор не заметил, что именно Люсика бабы больше всех любят?

Ещё бы это пропустить.

Илиэль тяжко вздохнул: – Вот можешь ты мне объяснить, чем матерей привлекает Люцифер? За ним же постоянно формируется очередь.

Я приосанился и скромно усмехнулся. Тоже, мол, не из дерьма лепили... Хотя кто их знает, из чего они нас сотворили...Нам-то потом не доложили... Тьфу!

– Напрасно ты иронизируешь.

Илиэль снова вздохнул и продолжал быстрым горячечным шепотом: – А замечал ли ты, Михаэль, что не менее сильно они любят и Иоша? Особенно жалеть горазды. Небось, на вызовы таскают ещё похлеще Люсика. Двужильные эти наши близнецы, что ли? Но! – Илиэль выпучил зрачки, не хуже Сарины, когда та входит в раж. – Только погляди, какая интересная вырисовывается закономерность: на какого мальчишку не глянешь, из каждого так и прет маленький Люсик. Замечал, сколько развелось разновидностей Люцифера? Куда ни плюнь, его черты. С другой стороны, взять того же Иошика: куда деваются его гены? И видишь, вроде похоже на Иошалэ, вдруг бац – снова всё тот же Люцифер. Как так получается? Или Иош горазд только работать языком? Вроде и непохоже.

Я изобразил подобие улыбки.

– Ничего смешного, – рассердился Илиэль. – Многие из баб это любят, хотя вряд ли кого таким способом зачнешь...

Я кивнул, опасаясь даже улыбнуться.

– Болтовню любят, я имею в виду, – уточнил Илиэль для дураков. – Но я ведь знаю точно, что трудиться заставляют всех, значит, и Иоша, и не только языком. Что из этого следует? Напрашивается малоприятный вывод: они нас ещё и скрещивают? Буквально, начиная с близнецов?

Я слабо сопротивлялся, хоть без того тошно. – Как нас можно скрестить? Полагаю, мы не яблони с черешнями, а они тоже не Мичурины с Лысенками.

– Вот я и удивляюсь.

Илиэль смахнул крылом пот со лба и крякнул: – Мало того, так и в девочках... Снова и снова, отовсюду сплошной Люсик, какое личико не возьми, отовсюду просматривается Люциферова кровь... А куда деваются все остальные хромосомы, вот что интересует лично меня. И второй вопрос: они это делают нарочно или пока не замечают?

Не понял, – протянул я своё коронное.

Илиэль отмахнулся: – Не валяй дурака, всё ты прекрасно понимаешь.

И что я понимаю? – тоскливо процедил я.

– А то, – отрубил Илиэль. – Матерям нравится в людях именно зло, поэтому они нарочно усиливают гены, ответственные за агрессию, подлость, ну я не знаю, ну нахальство, например. Как тебе такая версия?

– А никак, – быстро сказал я. – На неё можно отыскать множество контр-версий.

– Приведи хоть одну, – ухватился Илиэль.

– Хорошо.

И чувствовал, что увлекаюсь, а уже не остановишься.

– К примеру, – я лихорадочно думал. – Сарина ошиблась в расчете. Не нарочно, а случайно, может Сарина ошибиться?

– Вряд ли, – безнадежно протянул Илиэль и совсем скис.

– Ну не Сарина, так Ева, пропустила или не заметила чего-то важного. И привет. Выводили смелость, получилась агрессия. Что там у тебя ещё, подлость?

– Не у меня, у Люцифера... С чего же подлость?

– Мало ли, – уклончиво отвечал я. – Допустим, им нужны дипломаты... Или там, политики...

– А нахальство? – напомнил Илиэль. – От какой-такой положительной черты получилось нахальство?

– Очень просто, – не задумываясь, ляпнул я. – Целеустремлённость положительная черта? Прямота, бесшабашность, – все таких любят. Граничит зато с дерзостью, а там прямой выход к нахальству, хамству, наглости... Одно легко вытекает из другого.

Закругляться пора, пока цел. Я сделал озабоченное лицо и ринулся в пролёт, отмахнувшись от Илиэля, готового кощунствовать далее на сию рисковую тему.

Не только не желал я обдумывать причины систематического ухудшения генов, но и признавать правоту Илиэля в том, что оно вообще имеет место. Мне бы как-нибудь не допустить распространения рукописи... Да легче же позволить крылья оторвать, чем уничтожить или продолжать глупо скрывать свой труд...

Никчемушный я тип. Сочинитель, одно слово. За что, какая мать сотворила меня таким? Но на это я уже сетовал. Кому-нибудь, кроме Сейтана с Люцифером, нужны мои сочинения? В генотип-то не тиснешь крамольную рукопись... Чего ради не сплю ночами?

Размышления мои были тоскливыми. Я не видел решения своих проблем, пока не взглянул на всю катавасию под другим углом: с какой такой, собственно, стати мне считать себя и свою рукопись пупом мироздания? Очевидно, Великие Матери действительно знают, нечто такое, что не способны осмыслить мы? А с Хрониками – не стану жечь, вот ни за что! Будь что будет.

* * *

Сего ли признания я жаждал! От всяческих эмоций спасаясь да суеты сует, взял в охапку кипу листов с оригиналом рукописи и улетел от всех подальше. А, собственно, и деваться особо некуда. На Олимпе, как всегда, пир горой, тошнит уже от их сексуально-озабоченных штучек. Зевс помешался на нимфетках. Гера криком кричит, да кто её слушает, а ещё мать. Эрида разносит сплетни, нечего сказать, достойное занятие для женщины. На Парнасе вообще оргия не прекращается никогда. Аполлон никак не отыщет достойную себе пару. Афродита разрывается между сотней художников и тремя десятками скульпторов: кто кого переваяет. Ничего нового. Метнулся было на Тибет, но уж слишком там торжественно. Короче, прихватил амброзии с нектаром и оздоровительный коктейль из соков Гофи с Акаем, да и двинул на излюбленный Синай.

Хорошо там в горах! Воздух особенный, прозрачный, даже призрачный немного, потому белесый горизонт кажется иногда подернутым этакой нежнейшей фиолетовой дымкой. Так леко дышится, тепло, пасутся себе тихие овечки, наплевать с высоты на зловредный Египет со всеми фараоновскими прибамбасами, включая мрачные пирамиды с ужасными сфинксами. А тихо-то как! Редко-редко шумнёт крыльями ястреб или там горный орел... Да что мне их крылья, своих не занимать. И не надо, не надо, не надо про плагиат, Казбек, да героев какого-то там времени... Ясно же, что раз я ангел, то содрано у меня, а не наоборот...

Вот здесь я и устроился в тени пышного розового куста. Откуда тут розовый куст, тоже непонятно. Видно, оттуда же, откуда и тихие овечки. Однако, у природы не бывает причуд: всё закономерно. Развел для уюта костерок, развернул обрывок программы, поверх которой накалякал свои Хроники, и сам не заметил, как стал от всей души читать вслух небесам да ястребу с горным орлом. И ведь читалось... Какой вообще смысл уничтожать это теперь, когда Люцифер всё равно обзавелся копией. Не стану! Ни за что не предам свою рукопись огню.

Разложил перед костерком выпивку-закуски, смакую взглядом. И слышу вдруг подозрительный шорох из-за куста. Выясняется, там мнется рослый красавец в драной египетской одежде. Я присмотрелся – сплошная фирма, не говоря уже об изобилии драгоценностей. Что ж за тип? Главное, на врага не похож: сам перепуганный. Никак, и этого бабы заели. Ещё и всё платье в клочья разнесли в порыве вредности. Я, в меру собственных куцых возможностей, стал успокаивать беднягу, представился: – Михаэль.

Тот уставился на мои крылья и представляется: – М-м-м-м...

– Да ты присаживайся, угощайся.

Куда там! Стесняется, небось. А ведь явно мужик не из робкого десятка. Но видно с голодухи, потому что набросился на сласти, только напитки ему почему-то не понравились. Достал свою флягу, сам глотнул, а потом протянул мне. Я как нюхнул, так чуть не упал в обморок от духа, тот ещё нектар, а М-м-м-м хоть бы хны, снова глотнул, крякнул и тогда уж слегка оклемался и завел: "Барухата Адонай". Вот тебе и египтянин! Что же получается, наш человек? Нельзя, выходит, судить по одежке, пусть и фирма. Я с удовольствием подхватил во всё горло: – Элоэйну, мелех аолам...,– а потом мы затянули дуэтом: – Ашер кидишону...

Короче, посидели с М-м-м-м от души. В самом деле, наш человек оказался, а египетская маскировка для меня так и осталась мистической загадкой истории. Он больше молчал, когда не пел, зато я и напелся, и наговорился всласть. Тоже, между прочим, надо иногда. И тут-то мелькнула у меня мысль сунуть ему рукопись на время, пока там, наверху не разберутся Люцифер с Сейтаном. Не будут же, в конце концов, Кибела с Сариной обыскивать каждого, кто погулял по Синаю.

* * *

Эли слетелись поболтать, поиграть силами, помериться крыльями и мужеством. Лично я тосковал в обществе товарищей, только и отбиваясь от назойливых взглядов Илиэля, когда ворвался Алхэ, подзуживаемый Люцифером. Дернули меня ребята подсмотреть, чем занимаются женщины. Чего там, и это иногда мы практиковали от скуки. Да только на сей раз не помогло развлечение, а даже наоборот.

Учредили Великие Матери не то отдых, не то производственное совещание, правда, Сэнсю там не было, видно, всё-таки отдых. Алхэ определил меня на соседнем дереве и сам приладился рядом. Люцифер же потихоньку смылся, неопределённо кивнув в сторону курилки. Так я и не понял, зачем ему понадобилось сподвигнуть нас на опасную нелегальщину. Мы изо всех сил старались лишний раз не только не взмахнуть крылом или шевельнуть другим членом, но и не сопеть, раз уж присутствие наше дамы вроде не заметили. Короче, довелось подслушать, даже подсмотреть чуток.

Лилит будто пыталась перед кем-то извиниться: – Может, и мы чего-то не предусмотрели. Нельзя же все валить на мужчин.

Галатея по привычке капризно хмыкнула: – Подумаешь, какие цацы, уже их и тронуть не моги.

Лилит явно жаждала всех простить: – Бывают и у них порывы...

Ева произнесла, вроде соглашаясь, а вроде и споря: – Я тебя умоляю, не надо рассказывать мне об их порывах! Да ведь мы вложили в ДНК желание преодолеть себя.

Галатея хмыкнула ещё капризнее: – Знаю я их желания. – В её тоне чувствовалось презрение ко всему мужскому роду. – Между прочим, лично я ничего такого никуда не вкладывала. Они сами собой себя как-то образовали. Разве желала я видеть эти мерзопакостные рожи, одна другой хуже?

Ева немедленно поддакнула: – Иногда как глянешь... – бедняжка даже зажмурилась от неприязни: – Несуразная шея, над ней топорный подбородок, смотреть тошно... – Еву явно понесло. Тон её сделался не то ехидный, не то заговорщицкий, но ещё и одновременно какой-то задушевно-желчный. Выразительно и медленно мужененавистница едко и, вместе с тем, проникновенно тянула: – А там и рот такой поганый-препоганый... И щёки такие противные... М-б-л-р-р-р... А нос? Такой отвратный-преотвратный... Только и хочется крутануть, да побольнее.

Галатея вторила с таким же тихим, пакостным, буквально сверлившим душу выражением: – Что там нос... На остальное смотреть гадко. Лишь бы самое слабое место у другого отыскать, чтоб ткнуть именно туда, да попронзительнее, а у того несчастного глаза на лоб. Ещё и руками загребают... и под себя, и под себя...

Ева снова бэкнула в знак отвращения и воткнула очередной мужской недостаток: – Ладно, под себя гребут, дышат ведь, сволочи. Иногда взглянешь, а он дышит вслух.

Мы с Алхэ переглянулись. Глаза у него были с море каждый. Как же нам без воздуха?

Сарина решила, что молчала слишком долго: – Девочки, я заметила, что у некоторых из нас появилось и растёт необъяснимое влечение к тому, чтобы они нас унижали эмоционально и обижали физически.

Галатея взвилась, будто у неё в заднице сработал реактивный двигатель, а под крыло попала струя горячего воздуха. Вся её проникновенность испарилась: – А духовно? Они, между прочим, унижениями надеются подавить наше "Я"... Нет, я категорически против моногамии. Да и вообще, неужели нельзя обойтись без них... этих... – она замолчала в поиске подходящего названия, которое могло бы выразить всю низость и никчемность мужчины.

Кибела спокойно выразила своё мнение: – Я тоже считаю, что к институту брака не готовы ни мы, ни они.

Ева сменила тон. Резко проехалась ладонью под подбородком и рубанула: – Вот они у меня где, эти паразиты! Надоели! Пора, наконец, решить мужской вопрос.

Мы с Алхэ снова переглянулись. Впервые в жизни у меня возникло желание, причем не осознанное, а интуитивное... Начиная с уровня солнечного сплетения, оно взметнулось куда-то выше головы, это безрассудное влечение жертвовать собой ради другого, сильнейший и острейший порыв защищать не себя самого. Ради продолжения жизни Алхэ я был готов на всё, включая собственную гибель. Неужели он мой сын, а я его отец, и это симптом?

Нас постигли явные перемены: раньше никого из Элей не волновали ни проблемы отцов и детей вообще, ни лично меня всё, что касалось Алхэ в частности. Открывая в себе, даже смакуя их, эти, не знакомые до сих пор внутренние ощущения, я разглядывал парня и находил в его внешнем облике сходство с самим собой. Каким бы он ни был, не дам в обиду. Интересно, а Бодэхай? Тоже мой? Меня стала распирать гордость при мысли о Кибеле и её (моих?!) чадах.

Лилит сначала чуть не заплакала: – Девочки, у меня же двое сыновей, жалко мне их... Иошик разве плохой? А Люсик пусть и не самый хороший, все-таки сын...

Она воззвала к самой мудрой из матерей: – Кибела, ведь и у тебя двое, неужели ты отдашь на растерзание Алхэню с Бодэхайчиком?

Я перестал дышать. Алхэ прилепился к стволу, не отводя глаз от матери. Я, ангел, готов был разодрать любого, кто тронет моего (да, моего – и точка!) отпрыска.

Голос Кибелы казался спокойным: – Зачем же говорить о растерзании?

Ева снова бросилась на амбразуру: – Нет, много я в жизни допустила ошибок, но это... Между прочим, они не посмотрят ни на что. Убьют и плюнут. Они нас не пожалеют, увидите. Что Великую Мать, что родную. А вот мы ещё раскаемся в мягкотелости, да окажется поздно.

Кибела отрезала: – Не дам. И Элей не дам, вот этими руками сотворенных.

– Подумаешь, какие цацы, – не очень-то уверенно вставила Галатея. – Надо исправлять свои ошибки. А мужика не исправишь.

– Это точно, – хохотнула Ева. – Лучше добить, чтоб никто не мучился.

– Нет, – отрезала Кибела. Она внушительно посмотрела перед собой и вдруг выпалила: – Один из Элей мне определенно нравится. Кстати, от него рожала.

Она горделиво опустила ресницы, застеснялась и улыбнулась, выдохнув: – Он предложил мне моногамию... Буквально недавно...

Я чуть не свалился с дерева. Угадал! Неужели!

– Да ты что? – обрадовалась Лилит. – И мне один, от которого рожала, а тебе кто?

– Не скажу, а вдруг засмеете? – в голосе Кибелы как будто что-то оттаяло. – Только не красавчик Рафаэль и не шустрый Ариэль... А тебе?

– И мне лучше промолчать, – тихо ответила Лилит. – Но ни Рафаэль, ни Ариэль моногамии никому и не предложат, разве я не права?

Галатея ехидно хмыкнула: – Илиэля в расчет никто не берет, Азазель или Самаэль – это уж извините... Потенциальными предметами остаются Габриэль...

– Я вас умоляю! – перебила подругу Ева. В глазах её искрились смешливые огоньки. – Предметы! Впрочим, все ваши смешные секреты, как на ладони. И в документацию лезть не надо. Видала я, как ты поглядываешь на Михаэля. А ты на Даниэля. И чего вы в них нашли?

Алхэ взглянул на меня с подозрением. Наши взгляды встретились.

– Отец? – одними губами шепнул Алхэ.

Я с нежностью кивнул. Гордость переполняла всё моё существо. И любовь тоже.

– Привязанность матери не только к потомству, но и его производителю может оказаться отдельной областью исследования, – заметила Ева. – При том, что никаких мучений ни при родах, ни при вынашивании мы не испытываем.

– Точно, – сказала Галатея. – Но у нас земные матери сильно маются. Полагаете, пора усугублять? Или вроде им пока хватает страданий?

Лилит содрогнулась, но на этот раз промолчала.

Сарина снова решила, что пора прекращать глупости, и ввязалась без эмоций: – Все это ерунда. Привязанность, нравится-не нравится, плюнет-поцелует... Куда там ещё усугублять... А я вот о чем думаю...

Она вдруг выкатила свои круглые светлые глаза и изрекла: – Можно ли от процесса оплодотворения добиться плюральности.

Все ахнули. Я заметил, что Алхэ поудобнее перехватил ветку, чтоб не свалиться или шумнуть от всего услышанного и понятого.

Ева от неожиданности слегка поперхнулась, но немедленно привязалась к самой безобидной из всех: – Лилит, ну что ты сразу вздрагиваешь.

Лилит глубоко вздохнула и переспросила Сарину, не вступая в склоку с Евой: – В каком смысле – плюральности?

Сарина, придав себе самый умный вид, на который оказалась способна, с безапелляционностью отрапортовала: – В смысле одновременного оплодотворения не одной яйцеклетки одним сперматозоидом, а нескольких яйцеклеток от разных доноров – раз, одной яйцеклетки от разных доноров – два, одной яйцеклетки разными сперматозоидами, но от одного донора – три.

Лилит начала заикаться: – Ты с ума сошла, что ли? Как ты себе всё это представляешь?

Кибела была явно ошарашена: – Я ещё могу понять третье, но первые два?

Галатея старалась держаться серьезно, но время от времени её всё же прохватывал недоуменный смешок: – А я вот как раз наоборот: третье – это получаются близнецы, и две пары мы сделали. В чем, в таком случае, новшество эксперимента?

Последнее убедило лично меня, что и Бодэхай определенно мой сын. Я чуть не заорал от счастья. Вот вам всем бесчувственный тугодум! И почувствовал, и догадался.

Сарина снова выкатила для важности глаза и зашлепала губами: – Посмотреть на разные возможности одной и той же ДНК в разных комбинациях с другими!

Галатея откровенно прыснула: – Так сколько может получиться тех близнецов? Всё-таки, не котята...

Ева запальчиво вставила: – Нет, я считаю, пора ставить вопрос ребром. Зачем нам вообще мужчины? Отвечаю. Для оплодотворения. Значит, пора усердно искать другие возможности размножения. А этих... – Ева резко поднесла к подбородку ладонь и повторила красноречивый жест.

Кибела покачала головой: – Под корень самое легкое, а после? Может, все-таки имеет смысл поискать мужчине какое-нибудь вторичное применение?

Галатея хмыкнула: – Главное – не забыть о плюральности.

Сарина, не заметив иронии, кивнула и вернула, наконец, глаза в законные впадины: – Правильно. Пора идти другим путем. И только потом остальные исследования.

Ева деловито осведомилась: – Путей, кроме известного сегодня, всего два. Которым из них ты предлагаешь зачинать? Глотать, что ли? Или в нос забрызгивать?

Галатея, наконец, не выдержала напряжения и истерически расхохоталась: – По моим подсчетам получается, это уже третий... – Бедняга так смеялась, что принялась вытирать слезы, после чего добавила: – Глаза и уши не забудь, тоже можно закапать... Ой, не могу... – Галатея загукала, зайдясь в смехе, но, слегка отдышавшись, воткнула-таки жало: – Лилит, ну что ты снова дрожишь, как какая-нибудь извращенка?

Лилит, не выдержав нападок, изменила своему всепрощению и огрызнулась: – На себя посмотри.

Алхэ коснулся моего плеча и кивком позвал в курительную, где попыхивал трубкой Люцифер.

* * *

– Ты был прав, – горестно кивнул Люсику Алхэ. – Они говорили о возможном уничтожении Элей, а там и наша очередь.

– Кибела и Лилит вас защитят, слыхал? – сказал я.

Люсик ухмыльнулся: – Ещё как! Их обязательно уговорят или обхитрят. И мы покорно побредем на заклание?

– Не понял, – я внушительно оглядел обоих. – Ты имеешь что-то предложить?

Алхэ потрясенно вскричал: – Но нас-то, нас-то, они же обещали, они же нас сами родили!

Люцифер заржал: – А тогда родят обратно. Нашел, кому верить. И что? Вот так сдадимся?

– Так что ты предлагаешь? – снова спросил я. На свою голову.

– Идеологию гони, – с угрозой приказал Люцифер. – Не то...

Я было что-то промямлил в том смысле, что достаточно добр для того, чтоб способствовать злу.

– Имей в виду, – тихо ответствовал Люсик. В его тоне отчетливо слышалась угроза: – Понятия добра и зла субъективны.

– Ну не могу я сочинять по заказу, – вскричал я.

– В таком случае, не обессудь, – усмехнулся Люцифер, а потом твердо заключил: – Я привык исполнять свои обещания.

* * *

Не видя выхода, кроме явки с повинной, я вернулся к Кибеле. Она уже была одна, тиха, не от мира сего и казалась рассеянной. Я рассказал ей о шантажисте Люсике, протянул копию рукописи и долго смотрел, как любимая читает. Внутри у меня пульсировал какой-то ком: то сжималось, то отпускало, но не до конца.

Наконец, Кибела перелистнула последнюю страницу и подняла на меня свои огромные топазовые очи.

Я выдержал её взгляд и она задала первый вопрос: – Как мне понимать всё, что в твоих писаниях касается меня?

– Я люблю тебя, – просто ответил я дрогнувшим голосом. – И я люблю своих детей, рожденных тобою.

Кибела зажмурилась: – Одно я представляю себе довольно точно, – сказала она. – Ты, архангел, производитель потомства, замахнулся на святая святых: наше общественное устройство. Что, если в каком-нибудь из миров тебя поймут буквально и примут это, – она тряхнула свернутой в трубочку копией, – за руководство к действию?

Кибела пригорюнилась и жалобно протянула: – А ведь ты мне нрави...– она запнулась в поисках правильного времени, но выбрала прошлое: – лся...

– Не понял... – начал было я. Значит, кончена любовь? Я ей больше не нравлюсь? – Что вы все, собственно, привязались непонятно к чему? Нет там никакой идеологии. Люсик требовал, а я ему вот, – я с гордостью выставил средний палец левой руки.

– Ты шутишь? – вопросила Кибела. – Ты хочешь сказать, что посмел отказать Сей...

На этом она поняла, что проговорилась, и прикусила язык.

– Значит, ты сама знаешь, – медленно протянул я. – Сейтана?

Кибела покраснела и кивнула.

– Но правда открылась мне только что, – быстрым шепотом добавила любимая.

– Чей же это псевдоним?

– Не имею права. Придет время, узнают все, – пообещала Кибела.

– Чего желает Сейтан? – спросил я. – Власти? Победы абсолютного зла?

– Что за белиберда, – пожала плечами Кибела. – Абсолютное зло – какая чушь.

– Ты можешь дать мне хоть какие-нибудь объяснения? – горько попросил я.

– Не сейчас, – покачала головой любимая.

Я вспомнил горячечный шепот Илиэля по поводу сплошных потомков Люсика. А затем – недавно подслушанный разговор женщин. Голова у меня шла кругом.

* * *

Люцифер исполнил угрозу. Просто так, из вредности. Вот когда я порадовался, что успел признаться Кибеле. Так что припоздали мужики с обвинениями.

– Негодяй! Как ты смел! – все даже не ревели, а вопили. Нижняя челюсть Рафаэля тряслась в такт восклицательным знакам. – Ты кем нас изобразил?

– Там даже нет твоего имени, – оправдывался я.

– Тем более! – возопил Рафаэль. – Меня что, не бывает, по-твоему?

– А я? – с отвращением добавил Ариэль. – Я у тебя кто? Я у тебя где? Как тебе всё это пришло в твою идиотскую голову?

– Сочинитель выискался, – поддержал его Илиэль. – Разве я зануда?

Все расхохотались, несмотря на серьёзность обстановки.

– Виноват ли я, что эстет? – ныл Илиэль.– Да, мне режут ухо сплошные "ащие" и "ящие", а созвучие "как" с безударной гласной следом вызывают неприятные ассоциации... А сказуемые и прилагательные непременно после дополнений...

Надо же, мгновенно помыслил я: а вдруг и у меня где-нибудь в конце предложения затесалось шаловливое сказуемое? Или ещё прилагательное...

– Пошел нудить, – констатировал Ариэль.

– По-товему я нудю? – растерялся Илиэль, но быстро поправился. – Нужу? – И сплюнул. – Да за такой навет... Нет, вы мне можете объяснить сию изящную словесность: "оказались стоящими вокруг стола под колышущейся светящейся люстрой"? Я вас спрашиваю, что это за абракадабра? – Илиэль распалялся на глазах. – Эту глубокую мысль никак нельзя было выразить иначе? Кто их научил такому языку? Тургенев?

Оседлав родного конька, разъяренный Илиэль бушевал бы ещё долго, если бы его не прервал Даниэль, швырнувший свою копию рукописи, как перчатку, мне в лицо. А ведь я-то "ащих-ящих" в приципе стараюсь не употреблять.

– У тебя там хоть какой-то характер, – ни с того, ни с сего позавидовал зануде Габриэль. – А у меня один почему-то на двоих с Даниэлем, – оба переглянулись со взаимной неприязнью.

Азазель с Самаэлем казались самыми обиженными: их-то в моей рукописи тоже нет. А нужны они мне там были вместе с Рафаэлем?